Хаос.

Я не знаю, как еще описать это. Гости взрываются овациями, эмоции плещут через край. Каждое рукопожатие и поздравление со слезами на глазах пугает меня. Это должен быть интимный момент, только для двух человек: для меня и Дейва. Даже в лучшие времена я предпочла бы обойтись без свидетелей.

Но времена сейчас не самые лучшие.

Я вижу, что Симона тихо стоит у стены. Куда только подевалась ее вечно бурлящая энергия? У нас с ней есть общая тайна, моя тайна, и она причиняет ей боль, а меня разрушает.

Руки матери обвивают мне шею, ее слезы увлажнили мне щеку.

– Мы так гордимся тобой!

– Я ничего не сделала, мам, – возражаю я. – Этот ужин, предложение, это все Дейв.

– А кто его выбрал? Ты! – Она смеется. – Честно говоря, я смотрю на тебя, на твой выбор и понимаю, что мы поступили правильно. – Она отстраняется и заглядывает мне в глаза. – Это хорошо, – говорит она. – Мы все хорошие.

Я слышу невысказанные слова. Моя жизнь, по крайней мере та, о которой знают окружающие, это своего рода доказательство. Оправдание провала, о котором никто из нас не упоминает. Мои рациональные и ответственные поступки – заявление миру о том, что случившееся с Мелоди – не вина моих родителей. Это ее вина. В конце концов, посмотрите на Кейси! Кейси идеальна.

Мать берет меня за руку, отец тенью нависает над ней, одобрительно улыбаясь.

– Странный выбор, – говорит она, глядя на кольцо. – Почему не бриллиант?

– Я как раз хотел бриллиант, – объясняет Дейв, отрываясь от коллег.

– Это так, но ты говорил, что не купишь мне то, чего хочу я, – напомнила ему я. – Только вчера ты не желал слушать меня.

Дейв на мгновение делается серьезным и с извинениями отводит меня в сторону.

– До сегодняшнего вечера я вел себя неправильно в отношении нашей помолвки.

– Да, – согласилась с ним я. – И я тоже.

Я заливаюсь краской, подумав о том, что кроется за этими словами.

– На самом деле я не делал тебе предложения. Я не сказал самых важных слов. Я лишил тебя сюрприза.

Я обвела взглядом зал. За словом «сюрприз» могут скрываться очень разные вещи. Это может быть улыбкой судьбы, а может и оскалом просчета.

– Я хотел исправить ситуацию, – пускается он в объяснения. – Поэтому я ввел тебя в заблуждение, позволил подумать, что не куплю это кольцо, чтобы ты еще сильнее обрадовалась, увидев его. Я собрал здесь родных и друзей, чтобы удивить тебя, ведь сама помолвка уже не сюрприз. Какой уж тут сюрприз, если мы уже ходили выбирать кольцо… – Он пожимает плечами. – Это была бы простая формальность. А я хотел романтики.

Я понимаю его точку зрения. Оглядываюсь на родителей. Они обнимаются. Мой традиционно стойкий отец на грани слез, как и мать.

Они гордятся мной. Они гордятся собой. Я живу жизнью, которую они придумали мне.

Кто-то ведь должен это делать.

Еще рукопожатия, еще тосты, шампанское льется рекой… У меня голова идет кругом. Подходит Дилан Фриланд. Он горячо обнимает Дейва и более сдержанно целует меня в щеку.

– Я верю, что ты позаботишься об этом молодом человеке, – говорит он. – Он мне как сын.

Мои губы растягиваются в неестественной, безобразной улыбке. Не нравится мне эта встреча двух миров. Она напоминает о том, что моя личная жизнь связана с профессиональным процветанием. Канат, по которому я иду, не так туго натянут, как хотелось бы, и только теперь я вдруг понимаю, что страховочной сетки под ним нет. И это нервирует.

Я прошу извинения. Мне нужен воздух. Я проталкиваюсь через толпу. С каждым шагом на меня изливаются новые поздравления. Я ускоряю темп. Мне дурно, голова кружится, я ищу дверь, выход из этого кошмара.

В итоге я выбираюсь в патио, но покоя, похоже, мне сегодня не видать. Там стоит Аша с тонкой сигаретой в руке.

– Курить запрещено, – произносит она вместо приветствия. – Даже в патио. – Она делает глубокую затяжку и выпускает дым из уголка рта. – Но иногда нам приходится нарушать правила. Ты со мной согласна?

Я стою в другом конце патио, как можно дальше от дыма, несущего с собой обещание рака легких.

– Не ожидала тебя здесь увидеть, – говорю я.

Она пожимает плечами:

– Дейв звонил в офис. Он не был уверен, есть ли у тебя на работе близкие люди, из тех, кого ты захотела бы позвать. Забавно, что спросил он об этом у меня. Как бы то ни было, я сказала, что таких нет… кроме меня.

– Мы не близкие люди.

– Нет, но мне было любопытно.

Я стараюсь сосредоточиться. Она в облегающем черном платье с вырезом на спине, открывающем гладкую коричневую кожу. Мы как ковбои Запада, только вместо черной и белой шляп на нас черное и белое платья, а пистолеты мы променяли на другое смертельно опасное, но менее явное оружие.

Но возможно, моему белому платью стоит придать оттенок серого.

– У тебя со мной проблемы? – спрашиваю я ее. Не уверена, что меня интересует ответ. Эта ночь полна куда более страшных демонов, чем Аша.

– С тобой ни у кого никаких проблем нет, Кейси, – говорит Аша и вновь пускает струю дыма. – Ты получила работу в качестве подарка от благодарного любовника, и теперь выходишь замуж и за мужчину, и за карьеру. Повезло тебе!

– Никто не дарил мне мою работу, – огрызаюсь я. – Просто я потянула за ниточку, чтобы мне помогли попасть на собеседование, вот и все.

– Верно. – Она берет пустой стакан и бросает в него окурок. Дым клубится внутри и выползает наружу, словно ведьмино зелье. – И ты прекрасно справляешься с работой. Просто будь осторожна. Потому что проблема с ниточками заключается в том, что, если продолжать дергать за них, они становятся видимыми.

Проходит еще полчаса, прежде чем Симоне удается отловить меня. Она уводит меня в туалет и проверяет, не торчат ли в кабинках чьи-нибудь ноги.

– Ты что творишь? – шипит она, убедившись, что все чисто.

– Я не могла отказать ему у всех на глазах. Перед семьей, друзьями, его коллегами… просто не могла.

Симона в отчаянии вздыхает.

– Я недооценила Дейва, – бормочет она, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.

– Он может быть очень романтичным.

Симона пронзает меня взглядом, внимательно изучает выражение моего лица, и оно ей не нравится.

– И что теперь? – с вызовом спрашивает она. – Откажешь ему сегодня вечером? Завтра?

– Я не знаю.

– Выйдешь на сцену, когда свидетели удалятся?

Я смотрю на рубин. Я вижу лица своих родителей. Думаю о всеобщем ликовании за пределами дамской комнаты. О Дейве и его желании сделать все правильно.

Когда-то давным-давно я тоже хотела все делать правильно. Я верила в черное и белое, правду и неправду, хорошее и плохое. Но правда в том, что я не такая уж ярая сторонница даосизма. Я всего лишь выучила кое-какие положения, чтобы сдать экзамены в колледже. Достаточно, чтобы романтизировать данную философию, когда мне это удобно. Уютной дружбы с двусмысленностью я никогда не водила.

«Мы хорошие», – сказала мать, но она понятия не имеет, как далека была от истины. Я связала своего ангела и заткнула ему рот кляпом, а свой разум и тело предоставила дьяволу в качестве площадки для игр.

Могу ли я повернуть назад? Хочу ли я этого?

– Я не знаю, – говорю я.

Это ответ и на мой вопрос, и на вопрос Симоны. Я пыталась делать по одному шагу зараз, но теперь не представляю, в каком направлении мне двигаться. Поэтому я стою в туалете, сгибаясь под весом тайн и ювелирных украшений, и пытаюсь рассмотреть хлебные крошки, которые могли бы вывести меня на менее жуткую тропинку.

Дверь туалетной комнаты открывается. Это Эллис, женщина, с которой я училась на старших курсах и которая взяла меня на прием, где я познакомилась с Дейвом. Теперь мы редко видимся… три-четыре раза в год за чашечкой кофе, но сегодня она ведет себя так, будто я ее лучшая подруга.

– Я так за тебя рада! – бросается она ко мне мимо Симоны. – Я всегда говорила, что вы с Дейвом идеальная пара.

И пока она обнимает меня, Симона шепчет себе под нос:

– Идеальные, как итальянские статуи.

Дейв везет меня домой. Мое кольцо надо раскатать, оно слишком тугое.

Я дала ответ, но не приняла решения. Для меня мир перевернулся с ног на голову. И это моя вина. Винить Роберта Дейда за то, что он усложнил мою жизнь, это все равно что винить бурю за то, что она сломала плохо поставленное здание.

– Ты счастлива? – спрашивает он.

Я киваю и улыбаюсь, потому что не знаю, что еще могу сделать.

Он заруливает на подъездную дорожку и поворачивается ко мне:

– Можно подняться на чашку чаю?

Эти слова застают меня врасплох. Весьма старомодно и формально, такой вопрос мужчина обычно задает с ироничной улыбкой на третьем свидании. Но Дейв встречается со мной уже шесть лет и касался моей голой кожи куда чаще, чем любимые духи. Сегодня он во всеуслышание заявил о своем желании провести со мной остаток жизни. Он давно перешел черту, чтобы уловками пробираться в мой дом.

Но я не стала вдаваться в детали. В последнее время между нами происходит много странного, может, он чувствует себя неловко, отсюда и этот поворот в выборе слов. Итак, я веду его к себе, и, пока он стоит у двери в кухню, я выбираю из скудной коллекции вин сладкий портвейн и два хрустальных стакана.

Но прежде чем я успеваю открыть бутылку, он накрывает мою ладонь своей. Всего лишь легкое прикосновение, и все же… как же оно тяжело.

– Давненько это было, Кейси.

Я уставилась на запечатанную бутылку.

– Десять дней с тех пор, как мы в последний раз занимались любовью, – продолжает он.

– Ты считал, – поддеваю я его, но голос дрожит. Неужели и впрямь так долго? Почему я не заметила?

Потому что для меня не было никаких десяти дней. Для меня и дня не прошло. Ранним утром я еще была с Робертом Дейдом.

Дейв передвигает руку к запястью и кладет палец на пульс.

Неужели я способна на такое? Разве я могу быть с двумя разными мужчинами в течение двадцати четырех часов? И как мне потом называть себя, если не шлюхой?

Я смотрю на портвейн, стараясь не моргнуть, словно малейший взмах ресницами может прорвать плотину слез.

– Давай я налью нам выпить? – бесцветно предлагаю я. Вина делает меня робкой. Заставляет краснеть и трястись.

Дейв видит все это, чувствует мой учащенный пульс… но истолковывает иначе. Он наклоняется и нежно касается моих губ своими губами. Поцелуй мягкий, любящий, и, когда он тихонько пробирается языком ко мне в рот, я льну к нему, обнимаю за шею и крепко прижимаюсь. Страх отступает. Как все просто, удобно, безопасно. Господи, сейчас мне очень нужна безопасность.

И мне нравится, как Дейв обнимает меня, словно я великая драгоценность, достойная обожания.

Это так отличается от неуправляемой страсти, исходящей от пальцев Роберта. Я вспоминаю, как он кусает мою губу, держит за руки, не давая пошевелиться, а сам нежно целует в шею, прижимает к стене, и я приглашаю его внутрь…

Я отстраняюсь от Дейва.

– Вино, – еле слышно пищу я. – Я хочу сначала выпить с тобой.

Дейв в замешательстве, боль в его глазах рвет мне сердце. Я наклоняюсь и прижимаюсь сомкнутыми губами к его щеке.

– Всего по стаканчику. Я хочу, чтобы ты попробовал этот портвейн.

Он кивает и выходит из кухни.

Сколько раз я видела, как Дейв покидает комнату? Раньше это меня никогда не тревожило. Но теперь вид его удаляющейся спины бьет по глазам, как зловещее предзнаменование. Мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем руки перестают трястись, и я могу открыть бутылку.

Я нахожу его на диване. Он берет стакан, не глядя на меня. Вино темно-красное, практически черное, и эта незамысловатая деталь вдруг тоже обретает свой смысл. Комната внезапно наполняется знаками, и каждый из них тревожен.

Еще один глубокий вдох, еще несколько внутренних увещеваний и обращений к голосу разума. Надо собраться и взять себя в руки.

Дейв наконец-то поднимает глаза, острая боль практически превратилась в обвинение.

– Ты все еще злишься на меня? – спрашивает он.

О чем это он? Я ничего не понимаю.

– Я не должен был бросать тебя тем вечером, – продолжает он. – Когда ты села мне на колени и попросила… – Голос его стихает, и он опять отводит взгляд. – Я извинился, купив розы. Но если этого недостаточно, просто назови цену, чтобы мы могли двигаться дальше. Потому что это… – он делает неопределенный жест, указывая на все и ни на что конкретно, – это просто ад какой-то.

– Я не собираюсь штрафовать тебя за недопонимание. Я не злюсь.

– Но что-то ушло, – замечает Дейв. – Когда я обнимаю тебя за плечи, ты не прижимаешься ко мне, как прежде. Раньше, когда я протягивал руку, твоя ладонь так естественно ложилась в мою и растворялась в ней. А теперь этого нет, будто пазл не сходится. Сегодня я попросил тебя стать моей женой перед всеми, кто нам дорог в этом мире. Было бы слишком просить, чтобы мы отпраздновали и… – Он опять замолкает.

Я не узнаю сидящего передо мной мужчину. Я никогда не видела его таким несчастным.

И это сделала с ним я.

– Дейв, – я осторожно произношу его имя и присаживаюсь рядом. Но не протягиваю ему руку. Вместо этого я делаю глоток приторно-сладкого вина, пытаясь найти оправдание, которое не разрушит, а поможет хоть что-то сохранить.

– Я напугал тебя в тот вечер? – спрашивает он. – Скажи, что нет. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Это моя работа. Прошу тебя, скажи, что я не нарушил чего-то основополагающего. Пожалуйста.

– Нет, ты даешь мне чувство защищенности, – поспешно выпаливаю я. – Всегда.

Я смотрю в стакан, изучая его содержимое, и делаю еще глоток.

– Тогда в чем дело?

Я молчу. Собираю остатки храбрости. Вот он, пресловутый подходящий момент. Я это знаю. Надо сказать ему прямо сейчас.

– Дело в твоей сестре?

Нелогичность вопроса застает меня врасплох, выбивает из колеи.

– До ее дня рождения всего неделя. Мелоди исполнилось бы тридцать семь, так?

Господи правый, как мы добрались до этого? Как перешли от неувязок в наших отношениях к Мелоди? Ей здесь не место.

– Она умерла через два дня после двадцать второго дня рождения, так? А значит, мы приближаемся к пятнадцатой годовщине ее смерти.

Я не отвечаю. От нашего разговора меня выворачивало наизнанку, но эта тема вообще никуда не годится. Я знаю причину наших проблем; я сама ее создала. Но пытаться переложить вину за появившуюся между нами пропасть на плечи Мелоди – хуже этого ничего не придумаешь. Даже мои поступки не настолько ужасны. Это хуже, чем все ее грехи, вместе взятые.

– Тебе было тринадцать, когда она погибла, – медленно говорит Дейв, припоминая детали истории, о которой я не люблю распространяться. – Суицид.

– Нет! – в ярости кричу я. – Это была случайная передозировка.

Я говорю так, словно это не один из способов суицида. Кокаин, экстази, текила, мужчины: всем этим сестра подпитывала свое саморазрушение. Каждая дорожка, каждая доза ничем не лучше удара ножом.

И все же она говорила, что любит все это. Силу ее пристрастия к излишествам и беспечности можно было сравнить лишь с ненавистью к порядку и утомительным обязательствам.

Все кончилось случайной передозировкой. Мать сказала, что винить тут некого.

Дейв больше ничего не говорит. Не хочет, чтобы это было монологом. Он надеялся, что я протяну ему руку. Хотел, чтобы я вновь упала в его объятия и сказала, что он знает меня лучше всех на свете.

Но на таких воспоминаниях отношений не построишь. В данный момент мне трудно думать о нем, потому что в данный момент я не его невеста. Я даже не знаю, кто он такой. Мы никогда не встречались.

В данный момент мне девять лет, и я смотрю в окно своей спальни на девушку по имени Мелоди, которая все танцует и танцует и не может остановиться. Она танцует во дворе дома под музыку, которая слышна только ей.

Больше я ее ни разу не видела. Она приходила домой просить у родителей денег, и, когда они отказались открыть ей дверь, отказались признать ее, она пошла танцевать.

Но я не собираюсь беседовать об этом ни с Дейвом, ни с кем-то другим. Вместо этого я выныриваю в реальность, заставляю губы растянуться в заученной улыбке, кладу руку на его колено и заглядываю ему в глаза:

– Дело не в ней. Даже не в нас. Дело в моей глупости.

– Глупости? – повторяет он так, словно пытается примерить на меня это слово.

– Ты был прав, что ушел от меня в тот вечер, – продолжаю я. – Я была сама не своя. Может, предсвадебная лихорадка. Но это было неправильно. – Я прижимаюсь к нему, как раньше, как он хочет. – Сумасшествие и потерю контроля процентами не измеришь.

Он гладит меня по щеке тыльной стороной ладони.

– Я в жизни не встречал вторую такую, как ты. Ты моя Кейси, и ты идеальна. В тот вечер в Scarpetta я сказал, что это не так. Я солгал.

– Нет, это правда. Но я уверена, что за прошедшие годы была и другая, более милая ложь. Мы все лжем время от времени, – говорю я. – И допускаем ошибки.

– Наверное, так, – нерешительно говорит он.

– Может, только мы сами способны отделить хорошее от плохого… когда лжем, когда допускаем ошибки… может, кто-то из нас может взять себя в руки и… и все исправить.

Я снова чувствую, как слезы наполняют глаза, когда он целует меня в щеку, но на этот раз я позволяю нескольким слезинкам скатиться и не возражаю, когда он пробует их на вкус.

Я в жизни не встречал вторую такую, как ты.

Это его слова… и они мне нравятся. Мне нравится чувствовать себя уникальной.

Это значит, что я совсем на нее не похожа.

Его поцелуи поднимаются до моего лба и спускаются обратно к губам. Я не протестую, когда он забирает у меня стакан с вином и ставит его на журнальный столик. Я не отстраняюсь, когда он расстегивает на мне платье, спускает его с моих плеч, берет в руки груди. Я молчу, пока он полностью снимает с меня платье, складывает и аккуратно вешает на ручку кресла вместе со своими пиджаком и рубашкой. Я не говорю «нет», когда он укладывает меня на диван и ложится сверху, осторожно – о, как осторожно! – чтобы не причинить мне боли, не наставить синяков, чтобы я ни на секунду не испытала дискомфорта. Он бережет меня. Я чувствую это, когда он гладит мне живот. Я чувствую это, когда он целует меня в волосы; это угадывается в его теплой улыбке. Вот где я должна быть. Есть правила, которые я сама установила для своей жизни. Я не имею права предлагать себя Роберту Дейду. Ему не место в моей личной жизни или в моих мыслях.

И пока Дейв целует меня в лоб, я стараюсь отогнать от себя образы, воспоминания… стараюсь забыть, что лишь сегодня утром утратила над собой контроль.