КСАВЬЕ ФОРНЕРЕ
(1809-1884)
Ксавье Форнере — Черный человек, Романтик, которого никто не знал...
«Если вообразить себе Литературные анналы за истекший период нашего столетия, — писал он в 1840 году, — то книга эта будет полна поистине бесконечным множеством имен (за исключением моего), основные из которых вам, конечно же, известны. Да, и не забудьте про обложку: на ней уместятся и пол-Академии, и незабвенный Скриб... Впрочем, в новом переплете обложка-то как раз и пропадет».
Подумать только, мы не знали бы абсолютно ничего об этом человеке, по самым разным причинам чрезвычайно для нас любопытном, если бы в свое время Шарль Монселе не посвятил ему небольшую заметку в «Фигаро», а отрывки из нее не были перепечатаны в каталоге, который сам Форнере составил для своего книготорговца («Подробный, систематический и занимательный каталог произведений одного небезызвестного литератора»). Статья эта, однако, написана так, что больше пробуждает наше любопытство, нежели удовлетворяет его. Вне всякого сомнения, мы можем говорить о существовании самого настоящего случая Форнере, чья не поддающаяся решению загадка способна оправдать сегодня самые терпеливые и систематические разыскания: как могло так получиться, что автор более двух десятков столь необыкновенных произведений остался практически неизвестен современникам и потомкам; чем объясняется поразительная неровность его творчества, где точнейшая из находок соседствует с последней банальностью, где возвышенное спорит с глупостью, а неизменное своеобразие вдохновения зачастую не в силах скрыть крайнюю скудость мысли; что это был за человек, всем своим поведением стремившийся привлечь внимание толпы, которую литературный стиль его, напротив, не мог не оттолкнуть, этот гордец, имевший смелость опубликовать в газетах следующее извещение: «Новая книга г-на Форнере будет доставлена лишь тем, кто соизволит отослать заявку на имя издателя, г-на Дюверже, и лишь после рассмотрения их просьбы самим автором», но у которого при этом хватало скромности в конце большинства своих произведений извиняться за отсутствие таланта и просить снисхождения публики? Нельзя не признать, что в чем-то эта позиция поразительно напоминает то отношение к собственному творчеству, которое мы увидим позже у Реймона Русселя. С другой стороны, поэтическая манера Форнере наводит на мысль о Лотреамоне, а его палитра смелых и незатасканных образов предвещает гений Сен-Поля-Ру. Такие стихотворения, как «Игры матери с ребенком» из сборника «Дымка; ни стихи, ни проза», своей обескураживающей простотой превосходят многие житейские примеры из современных теорий психоанализа.
«В Дижоне, — пишет Монселе, — еще живо воспоминание о премьере "Черного человека", прозаической драмы в пяти актах, состоявшейся году в 1834-м или 1835-м. Автор был сам из Бургундии, весьма богатый молодой человек, привычкам которого, однако, заметно выбивавшимся из приемлемых для уездного мещанства рамок, посчастливилось пробудить самое живое недоверие его земляков. Начать хотя бы с того, что одевался он, по местным меркам, совершенно неподобающе — питал склонность к бархатным тканям и длинным плащам, носил причудливой формы шляпу и щеголял черной тростью с белыми инкрустациями. Рассказывали о нем и прочие странности, наподобие того, что он-де живет в старинной башне и ночи напролет играет на скрипке. По этим, да и многим иным соображениям, обитатели Дижона относились к г-ну Форнере весьма настороженно; надо ли говорить, что объявление о постановке "Черного человека" только подхлестнуло их любопытство. Г-н Форнере, заметим, на нее не поскупился: накануне представления по городу расхаживали алебардщики и герольды в средневековых костюмах и с плакатами в руках, на которых красовалось название пьесы. Короче говоря, можно было ожидать если не успеха, то по крайней мере неплохого сбора.
И действительно, зал местного театра был полон, однако само представление полностью провалилось; позже говорили, что шум и возмущение публики даже не дали спектаклю завершиться. Г-н Форнере приказал тогда отпечатать свое творение, и под весьма многозначительной обложкой: белые буквы по черному фону. Мало того — он выбрал для себя псевдоним "Черного человека" и подписал им некоторые из своих последующих произведений. При этом он все больше отделял себя от мира необычностью своего повседневного существования. Его столь резко очерченный характер — хоть без рискующих поранить острых углов — около двадцати лет не давал покоя жителям Дижона, а затем и Боны. Тамошние газеты не упускали случая отпустить колкость по его адресу, он прослыл местным оригиналом, а его затворничество обсуждалось на каждом углу; с именем его было связано множество скандалов и судебных разбирательств. Сам г-н Форнере, впрочем, не обращал на это ни малейшего внимания».
Упомянув о всевозможных причудах, которыми отличалось оформление его произведений (использование гигантских шрифтов, злоупотребление пробелами — по две-три строчки на странице или текст лишь на левой стороне разворота; слово «конец», не всегда соответствовавшее действительности, — после могло стоять «вслед за этим...»; стихотворение, почему-то напечатанное красным цветом; более чем странные заглавия — впрочем, именно они обычно и оказываются самыми удачными), Монселе тонко подмечает: «Иными словами, было очевидно, что мы имеем дело с писателем-юмористом», и оговаривается: «правда, это скорее опасно, нежели привлекательно. Во Франции никогда не было недостатка в юмористах, однако и ценятся они здесь меньше, чем где-либо еще... Так, много говорилось о вольностях Петрюса Бореля, ликантропа, или бреднях Ласайи; признаем, г-н Ксавье Форнере превзошел своих собратьев по всем статьям». Монселе, оказавшись смелее большинства наших критиков последнего столетия, не боится открыто признать то, что действительно восхищает у Форнере: «В сборнике "Все без толку" — название, с которым трудно не согласиться, — есть, тем не менее, один шедевр: это "Бриллиант в траве", небольшой рассказ едва ли на два десятка страниц. Никогда еще причудливое, таинственное, прекрасное и отвратительное не сплетались под одним пером с такой силою». Форнере, несомненно, недооценивает свой дар, когда заявляет: «Я хорошо владею своими чувствами, но не могу их толком выразить»; мы склонны считать, что Монселе прав в своем следующем суждении, как никто другой, и потомки с ним полностью согласятся: «Г-н Форнере преувеличивает свою поэтическую беспомощность — его настойчивость и лихорадочная целеустремленность стоят больше, чем глупое и самовлюбленное многословие сотен иных поэтов; есть в нем какая-то непосредственность. Из-под мотыги критиков, без устали награждающих его ударами, на этой дикой земле нет-нет да блеснет самородок чистого металла».
Нельзя не отметить также, что все попытки уязвить автора «Заметок без названия», утверждая, будто он не отдавал себе отчета в том, какие отзывы может пробудить внимательное и бесстрастное изучение его трудов, а потому нимало за них не в ответе, обречены на провал; достаточно вспомнить, что одну из своих книг он поместил под защиту следующего высказывания Парацельса: «Внешность зачастую ничего не открывает; все ценное находится в глубине — так что ищите...»
