46
— Матье! — вскрикнула она, пытаясь вырваться из объятий ошалевшего от ее близости Ника. — Пустите! Да пустите же, Матье! Сумасшедший!
— Я уже тридцать шесть лет в своем уме, с рождения. Не тот возраст, чтобы теперь упустить долгожданное. Я буду хорошим мужем, клянусь.
— Оставьте меня! Сюда идут. Какой стыд... Умоляю, пустите.
— Плевать, пусть все знают, ты моя. Иначе нельзя, Джой, малышка, я признаюсь тебе кое в чем...
— Прочь! Животное!
Ник упал на песок, силой увлекая девушку за собой и зажимая ей рот.
Это Борис Корин прибежал на склад, поискал там что-то впотьмах. Вдруг он насторожился, услышал неподалеку возню и приглушенный стон.
— Эй, кто здесь? — спросил он, вглядываясь в темноту. — Братцы-полуночники, где трехкиловаттки? Сгорел левый прожектор. Кто здесь?
— Совать нос в чужой интим — паршивая манера,— зло отозвался Ник.
Борис Корин смутился, засуетился как-то неловко среди коробок, ящиков и мешков, словно какой-нибудь воришка, пойманный с поличным. С удвоенной энергией и торопливостью принялся шарить в складских нагромождениях, растерянно бормоча:
—Мне лампу... куда же их подевали, трехкиловаттки... перегорел... куда же переложили... тут, помню, лежали, с краю...
Ник Матье гневно крикнул ему:
—В углу возле входа! Картонная коробка! Бери и сматывайся!
Внезапно сквозь громкие возгласы Матье прорвался сдавленный крик девушки. Борис бросился к ним, рванул Ника за плечи.
—Не смей! Ты что, озверел, гад!
Высвобожденная Джой отбежала на несколько шагов и упала, содрогаясь от рыданий и пережитого страха;
—Как ты посмел! Как посмел!
Борис Корин и Ник Матье стояли друг против друга, тяжело дышащие, взвинченные. Призрачные отсветы ночи выхватывали из темноты их возбужденные, молоч-но белевшие лица.
—Все, это все, — глухо зарычал Ник, — ну, красный ублюдок, сейчас узнаешь.
—Извинись, немедленно извинись перед ней, — сказал Борис твердо, — и чтоб никогда больше, слышишь, никогда не смел.
Ник Матье улыбнулся, кивнул, отступил на шаг и, резко взмахнув кулаком, послал его... в пустоту.
Обескураженный молниеносной реакцией уклонившегося противника, Матье взвыл в бешенстве, бросился снова, но Корин уложил его наземь встречным ударом в челюсть.
—Борис! — запоздало вскрикнула Джой. — Не надо!
—А вы впредь не теряйте голову! И вообще, если не уверены в человеке... — обернувшись к ней, произнес Корин. — Извините за нотацию, Джой, это по-дружески.
—Он не враг, просто распущенный нахал, — всхлипнула девушка.
Она ушла в автобус-лабораторию и заперлась там.
Ник поднялся с трудом, потрясенный, шатающийся. Отряхиваясь от песка, мотая головой и отплевываясь, он бормотал:
—Бр... браво, парень... Матье споткнулся...
Ник слепо пошарил ногой в темноте, подобрал подвернувшийся обрезок трубы.
—Брось железку, — жестко сказал Борис, — или положи тихонько, пока ребята не увидели.
Ник отшвырнул увесистый стальной обрезок, все еще очумело тряся головой и жмурясь.
— Чем ты ударил, шеф?
—Хватит.
—Чем ты меня ударил?
—Хватит, я сказал.
—Ты ведь не голой рукой, кастетом?
—Дикий, — сказал Борис, — дикий и круглый. Если девушка простит, я тоже, может быть, попробую забыть твою выходку. Но только без глупостей, больше не теряй разум, личность. Лопух, вынудил руку поднять.
—Еще никто не сбивал меня с ног голой рукой, вот в чем дело.
—Все, кончили. Надо быть человеком.
—Она видела, как я рыл носом песок...
—Сам виноват.
—Ладно, — сказал Ник, — возвращайся спокойно, моя песенка спета. Возвращайся, им на станке больше нельзя без бурильщика.
—И ты успокойся, — сказал Борис, — но не забудь потом извиниться перед ней, не хватало нам ссор и вражды.
—Считай, что у меня с твоей девочкой вышла осечка.
—Нет, ты все-таки круглый, братец. Ваши личные отношения никого не интересуют. Если только без подлости и свинства со стороны сильного.
—Лампы в коробке у выхода, — сказал Ник Матье и подал Борису оброненный девушкой фонарик.
Корин отыскал на складе лампу и ушел к вышке, куда действительно ему пора уже было возвращаться, работа не могла долго обходиться без вахтенного бурильщика.
—Ты мне нравишься, парень! Но я тебя ненавижу! — крикнул Ник в темноту, поглотившую Бориса, и добавил негромко: — И все-таки ты мне нравишься. Очень нравишься, обермастер.
Ник задыхался в бессильной злобе. Он обвел цепким взглядом расплывчато, смутно вырисовывавшиеся в ночи контуры лагеря, посреди которого, привычно громыхая и звеня, словно стартующая в клубах яркого пламени космическая ракета, работала в пучке прожекторного света огромная, одна из самых крупных в современном мире буровая установка.
Ник Матье будто слышал тихий, спокойный, откровенно насмешливый голос жующего человека, явственно ощутил щекочущее его дыхание у самого уха, и сладкий хмель, и хрустальные вспышки посуды, и зовущие тени танцующей пары в плывущем баре увидел он, и блаженную лень пансиона, и своды гулкого почтамта, и нору в Шарбатли, и белую каюту теплохода из давно забытой сказки, и такую же, как та, из неотступных грез.
Ночь подмигивала крупными звездами, горячая, душная, как день, вложивший в песок и воздух бесконечный заряд тепла. Одежда прилипала к телу Матье.
Он выволок из склада глухо позвякивающий металлом мешок и скрылся г ним в темноте. Появился вновь уже без ноши. Опять нырнул под тент склада, принялся лихорадочно перебирать инструменты.
Гудела, содрогаясь от напряжения, гигантская буровая. У ее подножия, точно призрак, возник крадущийся Ник Матье.
Прислушиваясь к перекликавшимся голосам буровиков, он обогнул насосный блок, семеня на четвереньках, будто по-волчьи, пробрался к тыльной стороне «сарая» и исчез, вскарабкавшись по ребристой его стенке мимо скрытых за парусиной дизелей, где-то наверху.
Спустя несколько мгновений раздался душераздирающий вопль.
