Совесть
Трудно обозначить, что такое совесть. И все–таки наиболее краткое и самое четкое определение я слышал именно о совести… Совесть – это бог. Как формула.
У меня есть десятки доказательств существования бога, у меня есть десятки доказательств его небытия… Но в формуле «совесть – это бог» дело совсем не в боге. Много написано и сказано о том, как и откуда родилась идея о боге. Я же не сомневаюсь, что причина эта единственна, всесильна и общечеловечна – бог вышел из идеи справедливости, из тоски по справедливости.
У тебя есть, а у меня нет; ты счастлив, а я в постоянном горе; ты прожил легкую жизнь, а я тяжелую; ты здоров, а я болен… И что? Так все и останется? У тебя не убудет и мне не воздастся? Хотя бы не сейчас, не на земле, а потом, в посмертном расчете?..
И люди жаждали рассуда, люди жаждали справедливости – будь то на земле или на небе. На земле справедливости не было. А что, если ее нет и на небесах?
Самая большая несправедливость заключается в том, что бога нет. Значит, нет и судьи, который воздавал бы за хорошее и за плохое. А коли так, то нет и справедливости. Самая большая несправедливость в том, что нет справедливости. На что же уповать? Кого бояться и перед кем держать ответ? Вот тогда и родилась совесть…
Нет судьи и бога поднебесного, да есть собственная совесть. Она твой бог и твой судья.
Пишу эти слова с некоторой долей неуверенности. Кому они и для чего? В наше–то время? Не похож ли я на юную учительницу, рассказывающую беременной школьнице о любви Татьяны к Онегину? Потребитель под корень сводит природу, смысл жизни подменил товарами, человеческие отношения замещает деловыми, вместо любви насадил секс, трепетное искусство застелил эстрадным дымом… А я про совесть…
Про совесть, потому что я следователь и нахожу ее в себе, в друзьях и знакомых, в людях, и, главное, в преступниках, да в таких, с которых, казалось, скатывается она, как ртуть со стекла; находил в обстоятельствах, далеких от совести или никак с нею не совместимых.
Ну, хотя бы, каждый человек замечал, что ночные мысли отличаются от дневных. Ночные – тревожнее, мягче и поэтому глубже; ночью многое передумывается и переразрешается. Это совесть, днем задавленная суетой, пробилась к разуму.
А сны? Беспокойные и страшные, пророческие и предупреждающие… Это свободная совесть ночью бередит наше сознание.
Кто не облегчал свою душу, выговариваясь? Но почему становится легче, когда о своих горестях кому–то расскажешь? Это совесть. Ей так невмоготу мучиться в одиночестве, что она идет на простительную хитрость: как бы перекладывает часть своей ноши на внимающего. И ей сразу легчает.
А замечалось ли, что юридический язык можно заменить другим, простым и понятным? Обыскать – рыться в чужих вещах; причинить ножевые ранения – зарезать, как барана; расчленить труп – разрубить наподобие мясной туши; привести приговор в исполнение – в сущности, убить… Юристы смягчают откровенный смысл этих понятий. Потому что стыдно.
А казнь? Казалось бы, применяется она за тяжкое преступление – и, значит, справедлива; по приговору суда – и, значит, законна. Но почему казнят тайно? Почему в средневековье палач надевал маску? Запугать преступника? Зачем же, когда самое страшное у него впереди? Почему жертве завязывают глаза? Почему стараются стрелять сзади, в затылок? Почему расстреливают, как правило, сообща, строем? Совесть. Потому что стыдно (не то слово) перед жертвой; потому что ответственность за смерть хочется разделить с кем–то еще; потому что казнь, в сущности, убийство, а убийство законным никогда быть не может. Впрочем, поведаю две криминальные истории из моей практики, которые скажут о совести больше, чем умозрительные рассуждения…