10
– Господи, что вы несете…
– Вы вместе украли пурпур Ольхйна.
– Да он там и висит!
– А после отъезда Валеры ты была в музее?
– Нет.
– Картина там больше не висит.
– Какое–то сумасшествие…
– Нина, сообщение о том, что Валерий преступник, по–моему, ты пережила стойко. Но тебя ждет еще более тяжкое открытие.
– Какое? Что я тоже преступница?
– Ты сказала, что я не понимаю в любви… Нина, но ты ведь тоже в ней ничего не понимаешь.
– Я сердцем чувствую.
– Неужели твое сердце ничего не заметило?
– Что?
– Он такой эффектный, красивый, богатый, эрудированный – и выбрал тебя? Художник – простая работница.
– По–вашему, в меня и влюбиться нельзя?
– Извини, я имел в виду не это. Ты сама не раз подчеркивала, что Валерий выше тебя во всех отношениях.
– Для любви это без разницы.
– Нина, он тебя не любит и никогда не любил.
– Знаете что? Если вы сейчас меня объявите сумасшедшей и отправите в психушку, я не удивлюсь. Валерий преступник, я помогла украсть картину, он меня не любит и не любил… Дальше что скажете?
– Не веришь…
– А кому надо верить: своему сердцу или следователю?
– Нина, ты рассказала, как была одна в музее…
– Ну?
– И тебе стало плохо от тополиного пуха. Женщина подходила и предлагала помощь… Это все видел Куфелкин. Он решил с тобой познакомиться.
– Взял бы и подошел. Повод–то есть…
– Ему надо было так познакомиться, чтобы ты ему поверила безоглядно. Например, в его честность.
– Зачем?
– Он срезает сумочку и приносит тебе домой. Доверие завоевано.
– Но зачем?
– Как привязать женщину? Любовью. И Куфелкин затевает многоактную комедию страсти со свечами, цветами и шампанским. Цель достигнута, ты влюбилась.
– Зачем, зачем?
– Чтобы иметь в твоем лице безвольное орудие.
– Для чего?
– Украсть картину Ольхйна.
– Да как же украсть?.. В голове не укладывается.
– Сперва он приготовил копию картины.
– Сам же рисовал. Ходил с перепачканными руками. Значит, он художник?
– Рисовать он не мог по двум причинам… Во–первых, сделать хорошую копию непросто, тоже талант нужен. Во–вторых, чтобы сделать копию, надо было бы с месяц стоять в музее. Куфелкин не мог себе позволить, чтобы его запомнили люди и, главное, служители музея.
– Но я же сама видела копию.
– Куфелкин заказал ее студенту Академии художеств и солидно заплатил.
– В комнате же стоял мольберт…
– Копия готова. Теперь нужна ты. Куфелкин звонит, ты приезжаешь. Он бреется при тебе и режет твою губу.
– Нарочно?
– Да.
– Зачем?
– Предлагает поехать в музей и сравнить картины. Берет якобы кровоостанавливающую жидкость.
– А она… не кровоостанавливающая?
– Нет. Хлороформ или еще что–нибудь сильно одурманивающее.
– Но он прикладывал ее к губе дома.
– Другую. Так… Музей, зал на отшибе, народу мало, Куфелкин говорит, что у тебя на губе якобы опять выступила кровь. Прикладывает платок, смоченный этой жидкостью. Ты теряешь сознание. Он кричит, чтобы привлечь внимание. Старушка–смотрительница и редкие посетители бросаются к тебе, несут на диванчик. За эту минуту Куфелкин подменяет картину. В этих делах он человек ловкий и опытный. Подменив картину, возвращается к тебе. Якобы вызвал такси.
– Правда, вызвал, мы на нем ехали.
– То самое, на котором вы и приехали. Оно вас ждало.
– Что же… подлинная картина в это время была у Валерия?
– Да. И ему следовало бежать. Как можно скорее. Куфелкин вручил вас маме и смылся. Как ты говоришь, искать снежного человека.
– В музее сейчас висит копия?
– Уже через два часа какой–то знаток удивился… Ничего теперь не висит.
– А я… соучастница?
– Нет. Ты же была орудием бессознательным.
– Как же вы меня нашли?
– Через таксиста. Он дом показал.
– Вы хотите сказать, что Валерий познакомился со мной только для того, чтобы использовать?
– Да.
– Почему именно меня?
– Не знаю, вынашивал ли Куфелкин этот план давно или возник, когда он увидел тебя в обмороке от пуха… Во всех случаях ты ему идеально подошла. Тут он не ошибся.
– Эту роль можно было и сыграть.
– Кому?
– У воров же есть свои… Как они… Подельники, что ли.
– Напарница Куфелкина, Верка–джапаниха…
– Почему «джапаниха»?
– На японочку похожа. Верка–джапаниха отбывает срок за ограбление собора, откуда у Куфелкина крестик. Так что работать ему было не с кем.
– Господи–господи…
– Что?
– Какой вы плохой человек…
– Вот так вывод!
– И образованный, и в возрасте, и следователь… А главного в жизни так и не поняли.
– Да ты никак плачешь?
– Говорит о доброте и милосердии… Общество создали. Где же оно, милосердие–то…
– Нина, в чем дело? Почему ревешь?
– Взрослый дядя вызвал молодую женщину… Для чего же? Чтобы доказать, что ее не любят и не любили.
– Я обязан сказать правду.
– А, задавитесь вы своей правдой…
– Нина, успокойся. На–ка платок, вытри лицо.
– Я бы не смогла быть следователем. Разбить жизнь человеку…
– Разве я разбил?
– Вы весь день доказываете, что Валерий подлец и меня не любит. Да кто бы я была, если бы своим подружкам открывала глаза на их мужей и приятелей. Последняя дрянь.
– Ну–ну, успокоилась?
– Да, возьмите платок, спасибо.
– Вот и хорошо.
– Я успокоилась. Но вам не верю.
– Не веришь, что похищена картина?
– Не верю, что он меня не любит.
– Твое дело. Я изложил факты.
– У меня есть другой факт.
– Какой?
– Ночью Валерий звонил.
– Так… Откуда?
– Не скажу.
– Я свяжусь с телефонной станцией и узнаю.
– Из Поморска, с переговорного пункта.
– О чем был разговор?
– А вот про это я уж ни за что не скажу.
– Нина, если в краже картины Ольхина ты была слепым орудием и поэтому ответственности не несешь, то теперь, зная все, отвечаешь за любые преступления.
– А он говорил не о преступлениях.
– О чем же?
– Например, о любви.
– Я рад за тебя. Еще о чем?
– Как мое здоровье, все ли у меня в порядке, нет ли неприятностей…
– Так, еще о чем?
– Сказал, что если все будет в порядке, то через неделю мы увидимся.
– Здесь?
– Нет, в Поморске.
– Он позвонит?
– Сказал, что найдет меня.
– Так… Разреши–ка я пододвину аппарат… Алло, Леденцов? Как обыск? Ничего не дал… Следовало ожидать. Теперь слушай меня внимательно… Тюбик сегодня ночью проверил, вышли мы на его помощницу или нет. Она его успокоила. Но главное в другом… В Поморске хороший музей. Да–да, он хочет выждать недельку и вызвать ее туда. Нет, вариант с рассеченной губой вряд ли он повторит. Что–нибудь новенькое. Да, взять музей под наблюдение. Пока!
