Эпилог
1
Шел 1940 год. Война в Западной Европе полыхала вовсю. Гитлеровские орды захватили Данию и Норвегию, Нидерланды, Бельгию и Люксембург, сбросили в море у Дюнкерка английскую армию. 22 июня капитулировала Франция.
На Востоке, после разгрома Красной Армией финляндских войск Маннергейма, 12 марта 1940 года был заключен мирный договор. В июле народы Латвии, Литвы и Эстонии провозгласили Советскую власть. 28 июня в состав СССР вошли Бессарабия и Северная Буковина.
«Что будет дальше? Куда повернет военная машина «третьего рейха»? На Великобританию, на Балканы или на огромную непонятную страну социализма, Россию? — спрашивали себя российские эмигранты, одни с затаенным страхом, другие с откровенным злорадством, третьи с опасением: — Что принесет народам фашизм?»
Требование Советского правительства о возвращении Бессарабии застало Околова и его хозяев врасплох. Срывался уже полностью подготовленный план установки в Кишиневе радиостанции, которая должна была вещать на пограничные районы Советского Союза, и перебазировки туда же типографии («Льдины») из виллы сотрудника японского посольства в Бухаресте.
Но, узнав, что румынским властям приходится в течение сорока восьми часов вывести из Бессарабии и Северной Буковины войска и эвакуировать учреждения, разведки Германии, Англии, Японии, Румынии постарались этим воспользоваться. Начальник закрытого сектора НТСНП Околов тоже не хотел ударить в грязь лицом и заслал в Бессарабию группу своих «офицеров революции».
Каждому члену группы, состоящей из пяти человек, было спешно выдано по шесть тысяч рублей и по десять тысяч румынских лей и дана явка. Но с документами получился конфуз. Легенды к каждому документу были состряпаны наспех, да и сами документы, выданные польским посольством в Бухаресте и даже не заверенные румынскими властями, не внушали доверия. И вскоре все «офицеры революции» были выловлены органами госбезопасности на территории Советского Союза.
Разве не трагический фарс придуманная Околовым легенда для Марии Дурново, бывшей жены его близкого друга, председателя белградского отделения НТСНП Давнича? Она была заслана Околовым в составе третьей группы на территорию Северной Буковины и задержана нашими пограничниками в декабре 1940 года.
В кабинет старшего сержанта госбезопасности ввели маленькую голубоглазую блондинку, с мальчишески вздернутой головой и злой улыбкой на губах, но уже после нескольких вопросов Мария запуталась в ответах, побледнела, замолчала, а потом безнадежно махнула рукой:
— Да, я запуталась. Моя настоящая фамилия Дурново, по первому мужу Давнич, по второму — Мальцева. Переброшена сюда как эмиссар НТСНП.
— Какие цели и задачи ставит перед собой НТСНП?
— Путем террора, диверсий, антисоветской пропаганды, шпионажа добиться свержения советского строя. Для осуществления этих задач нас и засылают на территорию Советского Союза.
— Расскажите вашу биографию, Михайлова-Савич-Давнич-Мальцева.
— Я родилась в тысяча девятьсот двенадцатом году в Москве. Мой отец, Сергей Николаевич, ушел вместе с белыми. Умер в тысяча девятьсот тридцать восьмом году в Белграде. Мать, Варвара Николаевна, живет в Югославии, на пенсии. Старший брат, Никита, летчик, капитан югославской армии, дядя...
— Погодите, — останавливает ее следователь. У него хорошая память. Он помнит, что в декабре тридцать девятого года был арестован в Краснодаре энтээсовец Василий Дурново. И тут же на следствии он показал, что в Днепропетровске проживает Волков-Войнов-Колков Александр Георгиевич. Что Колков второй уже раз перешел границу, что он — главный эмиссар НТСНП. И, глядя в испуганные глаза Марии Дурново, спрашивает: — А где ваш младший брат?
— Не знаю, где-то на территории Советского Союза.
И она начинает рассказывать, ей хочется выложить все, что у нее тяжелым камнем лежит на душе. И, роняя слезы, она говорит, говорит, говорит. А перед глазами проходят картины далекого чудного детства, веселой юности, первых увлечений, «роковой любви». «Но как прошла жизнь, да и была ли она вообще? — мелькает в возбужденном мозгу неудачливой Шарлотты Кордэ. — И разве я жила? Будьте вы все прокляты, созданные мной кумиры, с вашей напыщенностью и глупым самомнением, вы, байдалаковы, георгиевские, вергуны, околовы! Дура, ах, какая я дура!» — И она все говорит, и по ее измученному скуластому лицу текут слезы.
Следователь слушает ее и думает: «Москва слезам не верит! Вчера раскололся и продал тебя твой муженек Мальцев, сынок войскового старшины Николая Александровича Мальцева, который имел какое-то отношение к делу Блаудиса и убийству генерала Кучерова. Под стать липовым легендам и ваша идейная убежденность, и вдолбленный вам в головы ваш «национально-трудовой солидаризм», это «мировоззрение» наиболее реакционной части русской буржуазии, родившееся в 1905 году из-под пера Петра Бернгардовича Струве. Вот ты, молодая террористка и шпионка, разоблачена. Но этого мало, надо до конца тебя раскусить, и кто знает, может быть, дать «путевку в жизнь», превратить со временем в полезного члена советского общества. А последнее вовсе не просто, как не просто обратить куклу в человека».
Следователь нажимает на кнопку звонка, чтобы пришли за арестованной, и говорит:
— Завтра я вас, Мария Сергеевна, вызову, а вы подумайте и расскажите все, что знаете об Околове.
Сейчас, в декабре 1940 года, следователь еще не мог знать, что год спустя, в декабре 1941 года, его, пленного партизана, судьба сведет с Околовым в кабинете гестапо.
Глядя вслед уходящей, сгорбившейся и постаревшей Марии Дурново, он думал, как глупо и бесцельно тратятся жизни молодых, полных сил людей. И ради чего? Такая сволочь, как Околов, увлекает их романтикой сладкой (ох, далеко не сладкой!) жизни рыцаря плаща и кинжала, ослепляет и без того близоруких классовой ненавистью, сколачивает в отряды заманчивой ложью: «Вы спасители Отечества!» Чтобы потом они мучились в одиночках тюрем.
2
В июне 1940 года в Москве, на Лубянке, в кабинете, который некогда занимал Артузов, обсуждался вопрос о назначении работающего в Югославии сотрудника контрразведки майора А. А. Хованского на пост безвременно погибшего Ивана Абросимовича.
О Хованском было высказано немало хвалебных отзывов. С сомнениями выступил лишь начальник румынского отдела. Он ссылался на пришедшие из Бухареста сведения.
— Наш новичок, младший лейтенант Сергеев, вышел на связь с приехавшим из Белграда человеком, помощником Хованского, членом НТСНП Чегодовым Олегом, и тотчас после свидания обнаружил за собой наблюдение. Связь оборвалась. Боюсь, что майор Хованский либо слабо разбирается в людях, либо за эти годы потерял бдительность.
— А может, младший лейтенант Сергеев сам привел за собою хвост? — возразил, поднимаясь со стула, красивый майор с вьющейся, чуть тронутой сединой гривой. — Или ему просто показалось? До сих пор Хованский в людях не ошибался. Благодаря ему, его людям мы обезвредили целую банду энтээсовцев во главе с самим Колковым, дружком Околова. А ведь Колкова и Околова, помните, мы разыскивали и в тридцать восьмом году? И второй раз удалось ему неприметно перейти границу!
— И все-таки майору Хованскому следует указать, чтобы внимательней приглядывался к людям. А Чегодова мы проверим. Он ведь должен перейти с группой энтээсовцев через нашу границу, — не сдавался начальник отдела.
Кандидатура Хованского была утверждена, и дано задание в первую очередь обнаружить инициаторов и непосредственных убийц Ивана Абросимовича, и указывалось, что нити этого дела тянутся к штабу генерала Скородумова. Далее предписывалось усиливать всячески работу в белоэмигрантских организациях, активно действующих против Советского Союза; искать каналы проникновения в штабы белоэмигрантских антифашистов, содействовать их объединению в товарищества, а настроенных просоветски — в «Союз советских патриотов». Рекомендовалось постараться проникнуть в штаб генерала Скородумова, чтобы контролировать хоть в какой-то мере его деятельность. В связи с тем, что, по имеющимся данным, фон Берендс — резидент Канариса, после изъятия из сейфа компрометирующего материала рекомендовалось завербовать Берендса, разумеется, соблюдая крайнюю осторожность.
3
Разведшкола НТСНП находилась в квартире многоэтажного здания недалеко от центра Бухареста на улице Извор, 12. Здесь же был и кабинет начальника школы и закрытого сектора НТСНП Георгия Сергеевича Околова. Но в кресле за столом сегодня восседал крупный лысоватый мужчина в сером штатском костюме, с великолепным галстуком-бабочкой на шее. Он самоуверенно поглаживал маленькие усики и мягким баском бросал через стол вопросы скромно сидящему на стуле, как бы виноватому Околову. Виктор Михайлович Байдалаков, который сейчас беседовал с Георгием Сергеевичем, был напыщен и самоуверен, как никогда. С важным видом он рассказывал о том, что неделю тому назад к нему в Белград приезжал редактор издаваемой министерством Розенберга русской газеты «Новое слово» Владимир Михайлович Деспотули. Нынешний министр «третьего рейха» Альфред Розенберг, уроженец Таллина и, кажется, однополчанин Деспотули по белой армии, предложил переехать исполнительному бюро НТСНП в Берлин и поставить работу союза на широкую ногу.
— Но сам понимаешь, Георгий Сергеевич, — сделав стальные глаза, продолжал Байдалаков, — нам надо показать товар лицом. Удачно ли у нас идет заброска людей в Советский Союз?
— В общем неплохо, — быстро ответил Околов. — Мы перебросили три группы, радиопередатчик, но связи пока нет. И неудивительно...
— А как, на каких данных составляете легенды?
— Ну, если кто к чекистам попадется, то никакая «легенда» не спасет, — криво усмехнулся Околов. — Опытный следователь любого на чистую воду выведет. К счастью, вода сейчас в Бессарабии и на Буковине мутна и мы можем там плавать. Пока власти разберутся, пройдет немало времени. Немцы стягивают к бессарабской границе войска. К войне, видимо, готовятся. А как нам быть, Виктор Михайлович, с немцами идти? Или...
— Против большевиков — хоть с чертом! — сдвигая брови, жестко изрек Байдалаков.
— С чертом можно и в ад угодить, — пошутил Околов. — Кто нам луковку подаст?
— Какую луковку? — не понял Байдалаков.
— Помните, у Достоевского, как ангел-хранитель протянул луковку грешнице, чтобы вытащить ее из огненного озера?
— Про ту злющую бабу, которая за всю свою жизнь сделала единственное доброе дело — выдернула из огорода луковку и подала нищенке?
— Вот, вот, уже всю было ее ангел вытащил, да прочие грешники стали за нее хвататься, чтобы их тоже вытащили. А баба давай брыкать ногами, и луковка оборвалась...
— Не бойся, я брыкаться не стану, — криво усмехнулся Байдалаков. Потом, нахмурившись, продолжал: — Вот потому мы и решили уехать в Берлин не в полном составе. В Белграде останется Михаил Александрович с надежной группой. Сам знаешь, наш генсек Георгиевский крепко связан с англичанами. Если победят немцы, мы протянем ему луковку, победят англичане — генсек нам ее протянет! Тебе же, Георгий Сергеевич, придется ехать со мной со всем своим хозяйством в Германию. Хоть ты с англичанами тоже сети плетешь.
— С кем я только их не плету, — хмыкнул Околов. — Приходится дружить и с поляками, и с японцами, и с румынами, и с югославами.
— Судя по всему, немцы все-таки нападут на Советский Союз и нам придется находить с ними общий язык, — заключил Байдалаков. — И еще: мы решили — пока не узнаем о судьбе засланных в Бессарабию и Буковину людей, от дальнейшей переброски новых групп воздержаться.
Околов промолчал, но про себя подумал: «Вы решили, а группа у меня готова, и я все-таки ее пошлю. И с Гансом Гельмом еще в Белграде это обговорено. У комиссара в Берлине высокие связи, сам Генрих Миллер, шеф гестапо, ему протежирует, так что у меня будут свои контакты с Германией. И мы еще посмотрим, кто из нас будет занимать это кресло». И он искоса бросил недобрый взгляд на развалившегося в кресле председателя НТСНП Виктора Михайловича Байдалакова.
4
Когда началась война и встал вопрос: быть или не быть России, часть российской эмиграции в Югославии, да и во всей Европе, уже в первые месяцы войны включилась в борьбу с фашизмом.
22 июня 1941 года в Белграде состоялось заседание Политбюро Центрального Комитета Союза коммунистов Югославии. Набатом прозвучали слова, обращенные к населению страны:
«Пробил решающий час. Начался решающий бой против злейших врагов рабочего класса, бой, который фашистские преступники сами навязали вероломным нападением на Советский Союз — надежду трудящихся всего мира. Драгоценная кровь героического советского народа проливается не только во имя защиты страны социализма, но и во имя окончательного социального и национального освобождения всего трудового человечества. Поэтому это и наша борьба, и мы должны поддерживать ее всеми силами, вплоть до наших жизней».
Немало русских эмигрантов — кадет, солдат, казаков, офицеров и генералов, мужчин и женщин — вступило в «Союз советских патриотов», поставив перед собой задачу бороться с оккупантами, оказывать помощь пленным красноармейцам и вести пропаганду в пользу Советского Союза. Одни сотрудничали с антифашистским подпольем и партизанами, собирая для югославского командования нужные сведения, другие воевали в частях Народно-освободительной армии Югославии, третьи сражались на самом страшном, тайном фронте. Среди последних были Аркадий Попов, Зорица, Драгутин, Иван Зимовнов, Николай Буйницкий...
Немало их пало смертью храбрых в борьбе. Облили бензином и сожгли смелую студентку Ирину Бердяеву. Замучили медсестру Пятницкую, врачей Чернозубова и Елену Шеремет. Отважно погиб в бою Николай Немирович-Данченко. Мужественно отдали свою жизнь Яковенко, Герсдорф, Минахорян, Дуропов, Рябов, Тимченко, Гаврилова...
Разве их перечтешь?
Истинные ордена носят не на груди, а в сердце. Алексей Хованский носил эти ордена. Из множества побудительных причин, толкающих человека к действию, к подвигу, порой одно упавшее в сердце слово, подобно искре, разжигает костер. Алексей Хованский был человеком, который обладал даром бросать такие искры.
И он зажег своей убежденностью в правоту большевистского дела многих российских эмигрантов.
В Далмации, неподалеку от древнего городка Стон, на горе, среди небольшой рощи, на нетесаной гранитной глыбе стоит деревянная скульптура — памятник пилоту-герою, командиру звена «Б» первой эскадрилья Народно-освободительной армии Югославии майору Аркадию Ивановичу Попову.
Он вылетел на свое последнее, двадцать четвертое, боевое задание 16 октября 1944 года. На бортах его «спитфайера» было написано: «МСТИТЕЛ ЗА 5 ОФАНЗИВУ» (мститель за пятое вражеское наступление на югославских партизан).
В три часа дня «Мститель» во главе четверки «спитфайеров» появился над полуостровом Пелешау. Впереди по шоссе ползли танки, самоходные орудия, пешие колонны.
— За мной, соколы! — скомандовал звену Аркадий. Бомбы полетели вниз, и он увидел, как перевернулся огромный танк и тотчас его охватило пламя.
Пехота, беспорядочно стреляя, кидалась по укрытиям, а Аркадий, пикируя, строчил по ней из пулемета. Пролетев над морем, звено свернуло к Дубровнику и, сделав небольшой крюк — на базу, для заправки, направилось к Билече. Аркадию вдруг захотелось повидать старую крепость. Вспомнились товарищи, названый отец генерал Кучеров, добрый друг Алексей Хованский, давший ему «путевку в жизнь». Помахав над крепостью крыльями, свернул к городу Метковичи.
Небо темнело. Тучи сгущались. С гор ползли туманы. Напрягая зрение, летчики опустились на высоту трехсот метров. И вот в стороне городка Слане они увидели серую ленту танков, самоходных орудий, грузовиков...
— За мной! — Сделав мертвую петлю, майор Попов устремился вниз. Навстречу со страшной быстротой летела земля. Аркадий видел, как поднимались дула орудий и вылетало пламя из черных жерл зениток.
— К морю! — подал команду майор.
Это была его последняя команда. Звено свернуло в сторону и ушло из зоны огня немецких пушек. А ведущий «спитфайер» Аркадия устремился на батарею сквозь заградительный огонь. Девять шрапнелей, девять смертоносных картечин впились в его тело, и каждая несла смерть! На какое-то мгновение он выпустил штурвал из рук, еще какая-то доля секунды, и самолет врежется в землю. «Нет! Так большевики не делают! Так Хованский бы не поступил!» — молниеносно проносилось в мозгу Аркадия, и ему показалось вдруг, что Алексей Алексеевич Хованский крепко сжимает ему руку, а в тайниках души ярким пламенем горит радость подлинного мужества и самоотверженности.
С нечеловеческой силой воли, преодолевая предсмертную агонию, Аркаша вывел самолет из пике и, описав в небе странную параболу, «Мститель» устремился на врага в свою последнюю смертельную атаку.
Но далее и после войны Алексей Хованский носил в сердце такой орден, который не был ему утехой, а причинял глубокую боль. Он никогда не мог забыть начала своего пути в Югославии, встречи с генералом Кучеровым. Алексей понимал, что только из-за своей малоопытности не сумел уберечь Петра Михайловича от гибели. После смерти генерала все его вещи были переданы названому сыну Аркадию Попову. Среди них была и начатая рукопись. Они не раз читали ее вместе с Аркадием, и Алексею навсегда врезались в память ее начальные строки:
«Милое моему сердцу далекое российское поколение, тебе, советская молодежь, я посвящаю эту книгу, потому что ты издалека, непредвзято разглядишь своими зоркими глазами, в какую мрачную бездну вторг злой рок твоих дедов. Верю, ты будешь лучше нас и, наверно, поймешь, что мы, вставшие против народа, несмотря на все свои ошибки и преступления, по-своему искренно любили его и свою Святую Русь, и она казалась нам прекрасней майского солнечного утра, первой юношеской любви. Разбросанные по всему белому свету, живя порой в райских уголках земного шара, мы ели лучшие в мире калифорнийские яблоки, сидели на берегах Ганга и Конго, плыли по Амазонке, Дунаю и Рейну, но, отдыхая в тени секвой, цветущих рододендронов или могучих баобабов, все-таки были глубоко убеждены, что ничто не ласкает так слух, как русская песня и русская речь, что нет ничего великолепней сибирской зимы, ничего вкуснее антоновки, крымского меда и белого подмосковного гриба; что красивейшая река — Волга, лучшее дерево — береза, а самые необъятные просторы — российские...»
1973-1978
notes
Назад: Глава одиннадцатая Железо и окалина
Дальше: 1
