СТРОГАЯ ДЕВУШКА ТОНЯ
Швейцар Ваныч узнал Андрея и, под ворчание очереди открыв дверь, пригласил:
— Проходите, милости просим, Надя сказала.
«Вот я и становлюсь здесь своим человеком», — подумал Андрей. Он сказал швейцару, стараясь, чтобы слова прозвучали веско:
— Ко мне придет девушка, я буду ее встречать.
— Пожалуйста. — Ваныч, когда хотел, мог быть весьма приветливым: — Надя предупредила, что вы знакомый нашего директора. Так что, если чего надо...
— Спасибо, простите, не знаю вашего имени-отчества.
— Просто Ваныч.
— Так не пойдет, у людей есть имена.
— Тогда, если угодно, Иван Иванович.
— Спасибо, Иван Иванович.
— Обращайтесь, коли понадобится.
Ваныч глянул вслед Андрею, пробормотал про себя: «Пять лет здесь стою, а этот первый спросил имечко и по батюшке как... Серьезный, видать, не одуванчик».
Одуванчиками Ваныч называл завсегдатаев бара еще с тех времен, когда девочкам было модно стричься «под мальчиков», а мальчишки стали носить прически, очень напоминающие девчоночьи. «Эх, одуванчики, куда вас только ветер гонит?..»
Мишель и Ела заняли столик в углу, Андрей увидел их издали. Ела тоже его заметила, помахала рукой, позвала: «Андрей!» Голос ее на мгновение перекрыл шум, и Андрей под взглядами юной публики неторопливо прошагал к столику.
— Мы тут без тебя тебя на коньяк выставили, — сказала Ела.
Две пустые рюмки Андрей приметил еще издали.
— Уже? — спросил он.
— У нас не скисает. — Мишель Мушкет встретил Андрея как старого знакомого.
Надя-барменша приветливо покивала Андрею, сделала знак, чтобы он подошел.
— Они заказывали за ваш счет, — предупредила Надя.
— Прекрасно, так мы и уславливались. А уговор дороже дензнаков, так, кажется, считал незабвенный Остап Бендер.
— Он работал в торговле и его взяли? — поинтересовалась Надя.
— Не совсем в торговле, и скорее он «взял» сам себя... Сделайте четыре коньяка. И кофе.
— Бывает, — философски заметила Надя по поводу неизвестного ей Остапа Бендера и тщательно отмерила коньяк. Она твердо знала, кому можно недолить, а кому даже наоборот.
— Почему четыре? — заинтересовался Мишель.
— К нашему столику чуть позже причалит одна моя знакомая. — Андрей старался вспомнить словечки из молодежного жаргона, которые ему попадались в повестях друзей-литераторов о подростках.
— Ну вот, — завяла Ела. — А обещал быть со мной.
— Не кисни, Ела. — Андрей заметил, что та обиделась. — С этой девочкой, как и с тобой, меня связывает только нежная дружба.
— Знаем мы эту дружбу.
— Девчонка хорошая, я серьезно тебе говорю. И строгая.
— Посмотрим, — сказал Мишель солидно.
Он, к удивлению Андрея, был трезвым и сейчас не тянулся к рюмке. Приятели Мишеля сидели в противоположном конце бара, лениво потягивали коктейли.
— Твои оруженосцы? — кивнул на них Андрей.
— Его. — Ела решила, что пообижалась достаточно.
— Слушай, — спросил Мишель, — ты настоящий журналист?
— Говорят, что настоящий.
— И часто бываешь за границей?
— Как того работа требует. Я ведь езжу за границу не развлекаться, а работать.
— У тебя кто пахан?
— Отец? Фронтовик, кадровый рабочий, сейчас на пенсии.
— Интересное кино, — протянул Мишель. — А я думал, он шишка...
— С чего взял? — удивился Андрей.
— Ну журналист, за границу ездишь. Меня вот не посылают.
— А ты английским хорошо владеешь?
— Ты что, спятил?
— И институт с отличием закончил, и каждый день два десятка газет и журналов просматриваешь, и по двенадцать часов за письменным столом просиживаешь, и умеешь писать так, чтобы людям было интересно и полезно читать твою писанину?
— Во дает! — почти восхитился Мишель.
— И написал несколько книг... Или, может, ты прекрасный слесарь-наладчик станков, поставляемых за рубеж? А то вдруг ты молодой талантливый врач, педагог, знаток в области точных наук? А то специалист по строительству — на них большой спрос в развивающихся странах?
Мишель понял, куда гнет Андрей, проворчал обидчиво:
— Конечно, мы серые... Куда нам!
— А почему «мы»? Ведь речь идет о тебе персонально. Другие учатся, а ты — в «Овощи — фрукты», наверное, чтобы поближе к бутылке быть? Только ради бога не оскорбляйся, ты прямо спросил, я, что думал, ответил. Кажется, у вас здесь в моде психовать, так я заранее предупреждаю — не очень красиво это — мужику закатывать истерику.
Мишель сдерживался изо всех сил. Ему хотелось вскочить, двинуть стол так, чтобы журналист оказался на полу, пусть почувствует, что это такое — быть на полу, прибегут приятели, кто ногой, кто кулаком, долго будет отмываться журналист.
— Не наливайся, Мишель, — тихо предупредила Ела. — Он дело говорит.
— А я чего? Я ничего... — Мишель выпил коньяк. — Я, конечно, понимаю, жизнь по-разному к людям поворачивается. — Он выразительно похлопал себя чуть ниже спины.
— Нет, Миша. — Андрей решил не щадить самолюбия Мишеля, пусть глотает то, что заслужил. — Не совсем так. Жизнь одна, это люди к ней по-разному и, пардон, разными местами...
Андрей рассказал о своих последних командировках, о рабочих ребятах, с которыми встречался за кордоном. Он говорил о том, как ранним утром, когда еще сизая темень прижимается к асфальту большого города, он стоял в очереди безработных на бирже труда — хотелось своими глазами увидеть этих людей, услышать их разговоры. Еще он вспомнил, как в одном из американских городов напросился на всю ночь сопровождать полицейский патруль в машине. Вначале «копы» на него косились, но потом признали «ничего парнем» и занялись своей привычной работой. И ни на грош романтичного, героического не было ни в том, что они делали, ни в том, как вели себя хулиганы, дебоширы, мелкие воришки, проститутки. «Гнусная работа», — сказал один из полицейских уже под утро, когда все почти валились с ног от усталости. «Хлебни, парень, — протянул второй Андрею плоскую бутылку с виски. — Хлебни, чтобы не стошнило от этого дерьма». — «Кто его довел до такого вида?» — Андрей имел в виду только что задержанного бродягу, на которого напяливали наручники.
— Э-э-э, — промычал полицейский, — сам дойдешь, если у тебя ни цента, а работы не было, нет и не будет.
Он мыслил здраво, этот полицейский, и сержант, начальник патруля, ткнул его кулаком в бок: все-таки с ними «красный» журналист.
Андрей нарочито лаконично рассказывал, как выглядит эта гнусная работа, он словно снова видел жалких, потрепанных бродяжек, падавших под полицейскими дубинками, рослых негров, которых полицейские обыскивали и избивали только потому, что они негры и случайно встретились в местах, взятых на заметку.
Андрей умел заинтересовать собеседников, тем более что он не раз размышлял над виденным, делал записи, в глубине души надеялся, что когда-нибудь получится книга. Ребята слушали его внимательно, не перебивая. Мишель только головой покачивал в наиболее удивлявших его местах.
— А в кино совсем по-другому, — с сомнением в голосе сказал он. — Каждый бродяга в джинсах ходит.
— И с отчаянием в сердце, — в тон ему добавил Андрей. — Эх, когда мы научимся видеть не столько этикетки, сколько суть? Когда научимся по-настоящему ценить то, что имеем? Вот ты, Ела, — неожиданно обратился он к о чем-то задумавшейся девушке. — Тебе работу трудно найти?
— Еще чего? — удивилась Ела. — На завод, где отец вкалывал, в любую минуту... Зовут!
Она вдруг вспомнила:
— Слушай, Андре, уже девять, твоя курочка, наверное, у двери топчется...
И в самом деле, Ваныч уже принимал у Приваловой плащик.
— Я сразу догадался, что вы об этой девушке предупреждали, — сказал он Андрею, — Очень они своеобразные...
Тоня не стала переодеваться, она пришла в том же строгом темном костюме и белой блузке, в которых была на работе. Андрей это отметил.
— Не надо расстраиваться, — спокойно сказала Тоня. — Я не умею меняться в зависимости от обстоятельств.
— Ну, что там, — бросил Андрей, — в конце концов, не в том дело...
В чем — он и сам бы сейчас не смог объяснить. А вот что Привалова пришла — это хорошо.
Они подошли к столику, и Андрей представил Привалову Мишелю и Еле. Ела скептически оглядела Тоню, высветив ее одним мгновенным цепким взглядом.
— Простите, — елейным голоском спросила она. — Вы секретаршей трудитесь?
— Угадала, — спокойно сказала Привалова. — Я действительно секретарь... комитета комсомола автозавода.
— Это твои дружинники нас гоняют? — неожиданно оживился Мишель, словно встретил добрую знакомую
— Наши. — Тоня излучала безмятежность.
— Во дела! — крякнул Мишель. И неожиданно одобрительно заметил: — А там ребята есть ничего, крепкие, один на один если, то лучше сразу ноги в руки...
Тоня засмеялась и сразу стала проще. Через несколько минут она уже болтала с Мишелем о заводских испытателях машин. Оказывается, Мишель не раз пытало пробраться тайком на испытательный полигон.
Андрей совсем успокоился и пригласил Елу танцевать. Ела танцевала легко, но как-то судорожно, рывками, и Андрею стоило немалого труда приспособиться к предложенному девушкой ритму.
— Притащил кралечку, — прошипела Ела. — А меня куда, в увольнение без выходного пособия?
— Ты что? Это моя знакомая...
— Не петляй, — Ела все больше раздражалась, — меня пригласил, а потом приволок другую.
— Ела, не дури, — прикрикнул Андрей.
— Хорошо, — вдруг покорно согласилась Ела. — Не буду. Только скажи мне правду, что у тебя с этой гусыней?
— Что у тебя за слова! — возмутился Андрей. — Первый раз человека видишь!
— Я, может, и дикие слова употребляю, зато ты красиво говоришь... — нервно сказала Ела.
— Елочка, милая, не закатывай истерик, — взмолился Андрей. — Право же, причин никаких нет.
— А я посмотрю, — угрожающе предупредила Ела.
Когда они вернулись к столику, Мишель и Тоня деловито сравнивали достоинства и недостатки «Жигулей» и «Москвичей».
— Ты знаешь, — как о великом открытии сообщил Мишель Андрею, — твоя подружка в «тачках» сечет.
Андрей уже начал привыкать к словечкам своих новых приятелей и понял, что речь идет об автомашинах. Он сказал:
— Еще бы, пять лет на конвейере простояла.
— Ты сборщица? — удивилась Ела.
— Была. Заочно институт закончила, потом в комитет избрали, — объяснила Тоня.
— Это к нашему предыдущему разговору дополнение, — сказал Андрей.
Ела кокетливо погрозила пальчиком:
— А ты, Андре, хитренький, и я тебя вижу насквозь.
Она все-таки взяла себя в руки и не бросала больше на Тоню косых взглядов.
— Ну и как там у меня внутри? — отшутился Андрей.
— Мне нравится.
Андрей, перекидываясь шуточками с Елой, пропустил, о чем договариваются Привалова и Мишель. Он удивился возбужденному виду Миши и прислушался к разговору.
— Нет, ты точно можешь? — недоверчиво выспрашивал Мишель у Приваловой.
— Чудак-человек, говорю, приходи. Ты когда свободен?
— В среду мне отгул полагается.
— Вот и приходи. Впрочем, подожди, я гляну, что у меня в среду...
Тоня достала из сумочки записную книжку, полистала странички.
— Значит, так, в обед в моторном встреча с групоргами, в пять — агитаторы... Согласен к десяти утра? — спросила Мишку.
— Идет, — не раздумывая, подтвердил Мушкет.
К нему подошел паренек из компании его приятелей, уже давно скучавший в углу за пустым столиком, что-то прошептал. «Отклейся, — грозно проворчал Мишель. — Исчезните без меня».
— Значит, к десяти у проходной... Я знаю, где это...
— Приходи, — сказала Тоня. И объяснила Андрею: — Твой друг хочет посмотреть автодром. Там и вправду интересно. А в эти дни ребята как раз гоняют новую машину. Да так, что она у них чуть не визжит от напряжения — пробуют на перегрузки, на выносливость, на проселочную дорогу.
— Ух ты! — оживился и Андрей. — Жаль, что я не смогу быть. В редакции по средам летучки, наверное меня песочить будут.
— За что? — Все, что относилось к Андрею, Еле казалось теперь необычайно важным.
— А не пишу ничего.
— Пошли ты их гулять далеко-далеко, — решительно сказала Ела.
— Нельзя. А потом они правы, как известно, устами коллектива глаголет истина...
Они за разговорами и не заметили, как постепенно исчезли клиенты бара «Вечернего», время шло к закрытию. Надя-барменша включила верхние люстры, и в ярком свете стало заметно, что бар в общем-то имеет довольно обшарпанный вид, на полу валяются раздавленные окурки, под некоторыми столиками и за портьерами пустые бутылки, принесенные посетителями. «Беда, — пожаловалась им как своим людям Надя, — в выходные дни все равно что погром. Хорошо еще, без драки сегодня обошлось».
Сизый сигаретный дым плотно висел в зале, чуть редея в свете люстр. Был он горьким, рвал легкие.
После затхлой духоты бара на улице дышалось легко, Привалова заметила:
— Не понимаю, как люди могут по доброй воле просиживать вечера в такой плевательнице.
— Это ты слишком, Тоня, — возразил Андрей. — Почистить бы немного бар, навести там элементарный порядок — очень миленькое местечко получилось бы.
— А нам бар «Вечерний» нравится, — нерешительно возразила Ела. — Там чувствуешь себя свободно, все свои. Я в одном заграничном фильме видела, как у ребят по прозвищу «ангелы» был свой бар, куда они никого посторонних не допускали, пили там виски, танцевали что-то такое, я пробовала, не могу, дыхания не хватает.
Андрей и Тоня засмеялись.
— Поменьше кури, побольше бывай на свежем воздухе, — назидательно сказала Привалова.
«Ну, девица, — подумал Андрей, — сейчас она ей посоветует есть манную кашу и чистить зубки».
— Кстати, о свежем воздухе, — вмешался он в разговор девушек. — Я сто лет не был за городом. А в лесу сейчас, наверное, чудо. Может, сообразим?
— Давайте как-нибудь, — поддержала Ела. Все, что Андрей предлагал, ей нравилось.
— Идет, — солидно согласился Мишель.
— Ты же «комок» пропустишь, ехать надо в субботу или воскресенье, — напомнила Ела.
— Подумаешь! — независимо сказал Мишель. — Обойдется один раз.
Но в тоне его чувствовалась нерешительность.
— Ладно, об этом еще договоримся. — Андрей решил не жать сразу на все кнопки. — А сейчас пора разбегаться.
Ваныч, махнув рукой на прощанье, задвинул все засовы своей маленькой крепости. Они стояли на пустынной улице, редкие прохожие старались обходить шумную компанию. «Мишель!» — неожиданно позвали из темноты близкой арки.
— Ну? — не оборачиваясь, спросил Мишель.
— А мы-то че?
— Шагайте, не мельтешите.
— Отпустил телохранителей? — ехидно спросил Андрей. — А то мы могли обидеть деточку?
— Не собачься. Просто мы вместе отсюда уходили.
— Понятно, — не унимался Андрей. — После приятного вечера найдется дело по душе — поговорить с кем или выяснить насчет уважения...
Ела засмеялась:
— У нас так: не нравится — просим на выход, поговорим...
Фраза была той же, что и в письме, переданном Андрею редактором. Андрей цепко ее зафиксировал, но решил пока не торопить события, — рано еще, надо присмотреться.
— Я на машине, — объявила Тоня и для убедительности повертела на пальчике ключик.
— Девочка с колесами! — удивился Мишель. — Ничего себе!
— Могу развезти, — предложила Привалова.
Прикинули, кто где живет, как ехать. Выходило, что надо первым высаживать Мишку, потом Андрея и, наконец, Елу.
— Ты садись вперед, — предложила Ела Мишке, а мы с Андреем — на заднее сиденье.
«Кажется, она уже рассматривает меня как свою собственность, — озабоченно подумал Андрей. — Только этого не хватало».
Привалова, видя, как Ела рассаживает всех в «Москвич» по своему вкусу, улыбалась, и Андрей даже в темноте чувствовал эту ее улыбку — ехидную и понимающую.
— Слушай, — уже в машине, когда они наконец поехали, спросил Мишель Привалову. — А как тебе удалось купить эту штуку?
— Я ее не покупала. — Тоня вела машину уверенно, легко, чувствовалось, что она привыкла быть за рулем, для нее это обычное дело. Андрей даже позавидовал, так хорошо все у нее получалось, аккуратно, без дерганья.
— Скажешь, в наследство?
— Нет. — Привалова отвечала лаконично, дорога была сложной, с многочисленными поворотами, а впереди еще тащился самосвал, ехал странно, по осевой, не обращая внимания на помаргивание фар «Москвича», не давая себя обогнать.
— Тогда подарили? — не отставал Мишель.
— Угадал.
— Это кто же такой щедрый?
— Вышла на первое место в соревновании. И один раз, и два... А когда в третий — такая вот была вручена мне премия.
— Сейчас она скажет, что у нее есть орден, — с тихой неприязнью проговорила Ела.
— Спроси — скажу...
— Так есть?
— Есть. Трудового Красного Знамени.
— Ничего себе! — Мишель с уважением, глянул на Привалову.
Он, конечно, не раз видел людей с наградами на лацканах парадных пиджаков, но они были, как правило, пожилыми, степенными. А чтоб вот такая девчонка, которую и в толпе не отличишь среди множества других?
Вечер был для Мишеля странным, необычно он начался и кончался не так, как всегда, надо было многое обдумать, и Мишель замолчал, сосредоточенно уставился прямо перед собой: свет фар выхватывал дома, тополя, лица прохожих, ровно гудел мотор, в салоне машины было по-домашнему уютно.
А Андрей думал о том, что вот они, журналисты, часто мчатся за тридевять земель, ищут героев для своих очерков, а герои живут рядышком — совсем обычные, не выделяющиеся, и надо уметь их найти, разговорить, а потом подобрать нужные слова, чтобы рассказать о них.
Ела тихонько прижалась к Андрею, нашла его руку, затихла. Андрей попытался освободить руку из ее теплой настойчивой ладошки, но девушка только крепче сжала его пальцы.
— Хочешь, выйдем вместе? — тихо спросила она.
— Не стоит, Елочка, — прошептал он и, чтобы не обидеть девушку, добавил: — У меня очерк лежит неоконченный, а завтра его сдавать в номер.
— Не шепчитесь, — сказала Тоня. — Нам с Мишей все равно слышно. Правда, Миша?
— Угу. — Мишка указал на один из подъездов вырисовывавшегося в свете уличных фонарей дома. — Вот там притормози. Пока. Не забудь, что обещала, — напомнил он Приваловой.
— Приходи.
Какое-то время ехали молча, потом Ела с раздражением сказала Приваловой:
— Мишка грузчик в магазине «Фрукты — овощи». Работяга. Так что тебе не пара.
— Дурочка ты еще, — спокойно ответила Тоня.
— Какая есть.
— И не надо этим хвастаться.
— Вот что, дорогие девушки, — вмешался Андрей. — Меня вы доставили точно по назначению — вот в том доме напротив на седьмом этаже темнеют два моих окна. Спасибо, и не ругайтесь.
— Ну что ты, Андрей, — сказала Тоня. — Мы просто с Елой знакомимся поближе.
— Ела, обещай, — зловещим шепотом потребовал Андрей, отнюдь не уверенный в том, что Ела не выкинет какой-нибудь фокус.
— Конечно, Андре, не беспокойся.
— Так-то лучше.
Андрей попрощался и торопливо, не оглядываясь, пошагал через дорогу. Было уже действительно поздно, а очерк лежал незаконченным, и кто его знает, удастся ли его при таком настроении дописать.
Потом, в больнице, вспоминая по просьбе Ревмира Ивановича этот длинный-длинный день, Андрей не находил в нем ничего необычного, резко отделяющегося от множества других дней. И он удивился бы, если бы ему сказали, что именно этот летний вечер стал очень важным в судьбе нескольких людей, явился толчком к некоторым событиям, хорошим и странным.
А тогда, выпив крепкий кофе, он сел за письменный стол, и в это время раздался телефонный звонок.
— Андрей, я благополучно подвезла вашу знакомую, эту смешную девочку Елу, — услышал он спокойный голос Приваловой. — Не волнуйтесь и спокойной ночи.
Андрей не успел поблагодарить: трубку положили, раздались короткие, звучные гудки.
Он попытался, отбросив, забыв все дневные впечатления, сосредоточиться на очерке, заставить себя видеть только лист бумаги, но в это время снова затрезвонил телефон.
— Андре, я тебя... — чуть не плача, это ясно слышалось по тону, сказала девушка со странным именем Ела.
Андрей тихо положил трубку.
