ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

 Данные Грюсса о странном банковском деятеле Грубине все же встревожили Бьюкенена. Он попробовал в частном раз- говоре вызвать интерес к Грубину у Протопопова. Из этого ничего не вышло. Была сделана попытка через военный атташат посольства дать сигнал русской военной контрразведке, но там сказали, что это дело гражданских властей. Тогда Бьюкенен вернулся к предложению Грюсса «остановить Грубина своими средствами» и привлечь для этого исполнителей из «Союза русского народа». Еще три дня назад эта идея казалась Бьюкенену абсурдной, и она могла бросить тень на посольство Великобритании. А сейчас он думал уже только о том, как провести это дело, чтобы никто из посольства, кроме Грюсса, не оказался в него втянутым… Английский посол о «Союзе русского народа» знал давно и даже однажды высказался о нем осудительно, назвав его сборищем необразованных ретроградов. Но сейчас все перевернулось с ног на голову… А эффект может получиться действительно громким и поучающим власти — Петроград узнает, что какие-то патриотически настроенные люди сами начали наводить порядок в столице и взялись за главное — выбить почву из-под ног у про-германских сил… Почему не попробовать? Кроме всего, Грюсс, судя по его решительности на этот счет, наверняка имеет одобрение проекта от своей службы.

Вечером Бьюкенен вызвал Грюсса к себе на квартиру. Она была в здании посольства, но все же разговор их будет уже не откровенно служебного свойства.

В столовой, куда вошел Грюсс, за вечерним чаем сидела вся семья. Стены были затушеваны темнотой, стол уютно освещала высокая настольная лампа с зеленым абажуром. Грюсс поцеловал руки жены и дочери посла и по приглашению Бьюкенена сел рядом с ним. Как всегда, до блеска выбритое, румяное лицо Грюсса выражало глубокую почтительность, готовность ответить на любой вопрос и понимание, что начать разговор сам он не может…

— Ужасна русская осень, — печально сказала жена посла. — В такие дни, как сегодня, моя тоска по родине беспредельна.

— Работая под руководством вашего мужа, нам тосковать просто некогда, — обаятельно улыбнулся Грюсс, принимая от нее чашку с чаем.

— В молодости тоска бывает совсем от другого, — смотря на дочь, сказал посол. — Не так ли, милая?

Девушка весело рассмеялась, показав длинные зубы, и, подбежав к матери, протянула ей руку. Миссис Бьюкенен — высокая, худощавая — встала и, кивнув Грюссу, пошла за дочерью.

Когда дверь за ними закрылась, Бьюкенен отодвинул от себя чашку:

— Вы имеете что-нибудь о дворцовом перевороте? Грюсс чуть приподнял плечи:

— Это миф, сэр… — Увидев, что посол нахмурил густые брови, добавил — Моя встреча с агентом, который может это знать, завтра.

— Мне нужны точные сведения…

— Я сделаю все, сэр.

— Теперь… по поводу этого… Грубина. Я думал об этом, — продолжал посол. — Пожалуй, стоит предпринять нечто радикальное для защиты интересов Англии.

Грюсс поднял голову, на его лице почтительное внимание… Он уже получил одобрение от своей службы, но для него было крайне важно получить одобрение посла, тогда он в случае неудачи автоматически получал защиту посольства. Но посол молчал.

— Трудность в одном: у меня нет достаточной суммы русских денег, — осторожно сказал Грюсс.

— По-моему, у нас есть излишек русской валюты… — Бьюкенен сморщил лоб, точно припоминая, есть ли действительно такая валюта… — Напишите мне записку, что вам нужны деньги на… репрезентацию.

— Слушаюсь, сэр… — коротко кивнул Грюсс. Хотя такое решение посла не было официальным одобрением его идеи, все же это была поддержка…

С утра Бьюкенен в беспокойстве ходил по комнатам посольства, находя там неизменный порядок, придраться было не к чему… Сотрудники, склонившиеся над своими столами, боязливо поглядывали на посла.

Вернувшись в кабинет, он сел в кресло спиной к стоящим в углу часам — возмутительно медленно шло время. Прошло четыре часа, как Грюсс уехал на свидание со своим агентом…

Нервозность Бьюкенена была вызвана тем, что еще несколько дней назад он сообщил в Лондон о возможности дворцового переворота, высказал мысль, что смена монарха может изменить обстановку в пользу Англии, так как переворот совершат люди явно антигерманского направления. Вчера вечером Грюсс подверг сомнению эту мысль весьма убедительно, и, если он теперь окажется прав, Бьюкенен снова предстанет перед Лондоном в неблагоприятном свете… Неприятнее всего было то, что выяснение этого важного дела он вынужден был поручить именно Грюссу, принадлежавшему другой службе.

Шифрограммы из Англии были все об одном: русские должны наступать. Победа близка. Германия обречена. Ждем сообщения, где и когда русские начнут новое наступление. И если слух о перевороте окажется неверным, в Лондоне это вызовет бурю…

Бьюкенен не сегодня понял, что здесь, в России, его главный долг перед Британией — спасение ее подданных от гибели на фронте. Англия не должна выйти из войны обескровленной, ей предстоит возвыситься над Европой, над всем миром. Великая Британия поднимется на костях Германии. Над бывшими германскими колониями взовьется британский флаг. Но сколько же Британии понадобится войск и способных людей, чтобы прочно встать на новых подвластных ей землях?

Нет, Бьюкенен всегда это понимал, понимает и сейчас. Совесть его перед Британией и королем чиста. Он делал все, чтобы Россия не щадила своих людей. Но Лондон не понимает, что сейчас в России сложилась такая обстановка, когда он элементарно не знает, кто сейчас может решить вопрос о новом наступлении и может ли кто-нибудь вообще? Царь, говорят, в состоянии такой прострации, что даже перестал выполнять требования царицы. Истинный хозяин фронта генерал Алексеев ни о каком новом наступлении не хочет и слушать, говорит: не готовы резервы, или вообще отказывается об этом разговаривать, ссылаясь на то, что он всего лишь исполнитель воли монарха.

В Петрограде среди высшей власти полный разброд, и никто не способен на какие-либо решительные действия. Чего можно ждать здесь, неизвестно, но дворцовый переворот может существенно изменить всю картину здешней обстановки. То, что он узнал от великой княгини Марии Павловны, выглядело весьма серьезно и реально — заговор во дворце подготовлен… А Грюсс твердит: сейчас в верхах никому нельзя верить…

Бьюкенен вызвал слугу, распорядился подать пальто.

Вернувшись с пальто на руке, слуга сказал:

— Я велел подать автомобиль…

— Кто вас просил об этом? — Бьюкенен гневно смотрел на слугу.

— Простите, сэр… — Слуга исчез за дверью и через минуту вернулся — Все в порядке, сэр… — Он замер у двери, распахнув пальто и смотря в сторону.

— Я ведь собрался на прогулку, старина Уин… — как бы извиняясь, мягко сказал Бьюкенен. Он был недоволен собой — гневаться на слугу недостойно английского джентльмена и тем более ему гневаться на старого Уинстона, сопровождающего его многие годы жизни и в Лондоне, и в Софии, и здесь. Право же, этот старик самый преданный ему во всем посольстве.

— Это прекрасная мысль, сэр… — сказал слуга. — Дождя нет, даже проглядывает солнце… Но холодно… — Он встряхнул пальто, как бы приглашая посла поспешить на свидание с хорошей осенней погодой, которая так редка.

Бьюкенен надел пальто, слуга пригладил на плечах мохнатую шотландскую ткань, подал котелок и трость.

— Не тоскуете, старина Уин, по лондонской осени? — улыбнулся Бьюкенен.

— Я всегда в тепле, сэр… — Слуга тоже позволил себе чуть улыбнуться, по улыбка тотчас спряталась в его обвислых белых бакенбардах. Он распахнул перед послом дверь и согнулся в поклоне…

Прогулка по Невской набережной, которая в этом месте называлась Английской, всегда успокаивала. Бьюкенен шел вдоль парапета и наблюдал игру света на Петропавловской крепости — когда проглядывало солнце, ее силуэт становился чуть розовым и шпиль над ним как вспыхнувшая свеча, а когда солнце уходило в тучи, силуэт снова становился фиолетовым, и свеча гасла. Это зрелище завораживало.

Посол вернулся к мыслям о деле… Никогда еще не было, чтобы он ждал, да еще с таким нетерпением, кого-нибудь из своих сотрудников… Действительно все перевернулось с ног на голову. А с этим Грюссом вообще все сложно… В первые два года войны к услугам этого представителя британской разведки Бьюкенен не обращался, не было надобности, он и без него знал все, что происходит в верхах России, где его связи были достаточно широки и полезны. Один Сазонов чего стоил… Грюсс, в свою очередь, делал свое дело, и он время от времени просил его поделиться своими наблюдениями и всякий раз видел, что этот молодой человек ест свой хлеб не зря, его наблюдения были точными…

У него были самые неожиданные связи в различных сферах государственной машины и жизни, и, как правило, это были люди, знающие подводные течения, возникавшие в потрясенной империи. Достаточно сказать, что, установив связь с каким-то маленьким чиновником личной канцелярии императрицы, Грюсс получил возможность знать, что телеграфирует Александра Федоровна мужу. И то, что Бьюкенен узнал из переписки, потрясло его, ибо превосходило все его представления о размерах вмешательства царицы в государственные и военные дела и о безволии ее коронованного мужа.

На Грюсса работали клерки из банков, какие-то третьестепенные чины жандармерии и полиции, шоферы военных ведомств, официанты и еще черт знает кто. А в результате он располагал информацией, какой Бьюкенен не имел от своих великих князей, сенаторов и думских деятелей.

Сегодня Грюсс поехал, чтобы встретиться всего лишь с техническим секретарем великой княгини Марии Павловны. Поехал неохотно, уверял, что это пустая трата драгоценного времени. Но Бьюкенен настоял, он поверил, что Мария Павловна и ее сын великий князь Борис предпринимают нечто новое, очень серьезное и что у них есть политическая и военная программа, которую поддерживают Родзянко и Гучков и, что особенно важно, хотя и неожиданно, генерал Брусилов, чья популярность после прорыва его войск на Карпаты была очень велика. А вчера сообщили, будто Брусилов находится в Петрограде и у него была встреча с великой княгиней. Словом, все выглядело вполне серьезно и реально…

Но кому сейчас можно верить?..

Увидев мчавшийся по набережной автомобиль, Бьюкенен ускорил шаги.

Он прошел прямо в комнату Грюсса, который уже сидел за столом и писал что-то.

— Ну, Бенджи? — нетерпеливо спросил Бьюкенен, опускаясь в кресло и сердясь на все — и на это свое нетерпение, которое он не мог скрыть, и на унижающую его ситуацию, когда он должен что-то просить у своего сотрудника…

— Генерал Брусилов, сэр, приказал кланяться, в Петрограде не было даже его тени, — сказал Грюсс, продолжая писать. Он отодвинул бумаги и пригладил ладонями свой и без того безукоризненный пробор. — Заговор и программа великой княгини — очередной блеф. Но программу я привез. Вот… — Он протянул тоненькую синюю папку с великокняжеским вензелем, послу показалось, что серые продолговатые глаза Грюсса скрывают усмешку. — Еще сегодня это надо вернуть, — деловито закончил Грюсс.

— Надо снять копию… — раскрыв папку, сказал Бьюкенен.

— Прочитайте сначала, — не возразил, только вежливо посоветовал Грюсс— Но, читая, знайте, что за этой программой ничего и никого нет. Даже самой княгини нет. Мария Павловна еще позавчера приказала секретарю подготовить документы на отъезд в Швецию.

— Это невероятно! — протестующе воскликнул Бьюкенен, и щеки у него порозовели. — Она же сама говорила мне об этой программе, была полна энергии и уверенности!

— Ну что ж, возможно, она ждала, сэр, услышать в ответ, что Англия всей своей мощью готова их поддержать. Но у них самих, кроме благих желаний, нет ничего.

— А Брусилов?

— Две недели назад они послали к нему на фронт какого-то штабс-капитана, но он не вернулся.

— Княгиня сказала, что Брусилов готов поддержать их военной силой.

— Княгиня, сэр, сказала неправду, — тихо ответил Грюсс, глядя на растерянное лицо посла, и продолжал — Разрешите сказать вам нечто более важное. — Он подождал, пока Бьюкенен, не дочитав, положил панку на стол. — Чтобы не терять зря времени, я встретился еще и с банковским казначеем Постниковым. Помните, я вам говорил о нем в связи с получением от него информации о коммерсанте Грубине? Сейчас он снова сообщил мне серьезные вещи… Во-первых, сам Грубин забрал из личного сейфа в банке все свои ценности. Но это еще не все: оказывается, еще девять финансовых тузов спешно продали свои ценные бумаги, приобрели золото и драгоценные камни, а сегодня с утра ту же операцию проделали еще четверо. Согласитесь, сэр, вот это очень тревожная новость.

— Но кто-то у них ценные бумаги купил? — спросил Бьюкенен, отлично понимая, однако, опасность привезенной Грюссом новости.

— Очевидно, сэр, — кивнул Грюсс— Но те, кто продал, это крысы, которые упорно грызли переборки корабля и теперь с него бегут.

— Куда?

— Кто куда, важно, сэр, что они покидают корабль.

— Но разве корабль уже тонет? — поднял густые брови посол.

— Боюсь, сэр, что, как установлено, крысы всегда чувствуют беду первыми.

— Гм… крысы, — задумчиво усмехаясь, произнес Бьюкенен и вдруг, откинувшись на спинку кресла, спросил строго и требовательно — Назовите, кто именно?

— Грубин, — твердо ответил Грюсс и, заглянув в лежавший на столе блокнот, продолжал — Набутов, Крашенинников, Соловьев, Пахомов.

— Это не крысы, а мыши, — прервал его Бьюкенен.

— Грубин, сэр, не мышь, — продолжал Грюсс, смело смотря на посла. — Этот средний коммерсант опаснее иных крупных финансовых тузов. Все, что я узнал о нем за последнее время, только утвердило меня в прежнем мнении. Грубин — крупная закулисная фигура и явно немецкой ориентации. Более того, я по-прежнему думаю, что он агент Германии. Он не только изъял из банка свои ценности, но он отправил за границу жену. Вы, слава богу, дали мне в отношении Грубина карт-бланш. Позвольте же действовать здесь до конца и не отвлекаться на всякие слухи.

— Вы говорили, что Грубин стоит за спиной Мануса. Что же делает сейчас сам Манус? — спросил Бьюкенен.

— Манус — явление чисто российское, сэр. Он слишком крепко впрягся в тройку императрица — Протопопов — Распутин и, очевидно, как и они, полагает, что ничего страшного, а тем более катастрофического для них произойти не может. Вспомним письмо императрицы, о котором я вам докладывал, оно ведь полно уверенности, что все в порядке и что все к лучшему.

Бьюкенен долго молчал, смотря мимо Грюсса и поглаживая согнутым пальцем свои пушистые белые усы. И вдруг спросил:

— А что Юсупов?

— По-моему, и это блеф. Когда люди затевают подобное дело, они о нем не говорят на всех перекрестках. У Распутина охрана — сам министр внутренних дел, сама царица, и я не допускаю, чтобы угрозы Юсупова не достигли их ушей. Ну а главное — что это дает нам?

— У роковой тройки не станет своего снятого, — легко, почти шутливо произнес Бьюкенен и, откинув голову, закрыл глаза… Еще раньше, когда он в первый раз услышал об угрозе Юсупова убить Распутина, это вызвало у него брезгливое отвращение: типичная азиатчина в политике. А теперь он хватается за это со смутной надеждой, что это принесет какое-то улучшение. Однако говорить об этом с Грюссом, пожалуй, не стоит, он же давно сказал, что Распутин — это несерьезная карта в большой игре.

Они долго молчали. Бьюкенен так и сидел с закрытыми глазами, а Грюсс смотрел на него удивленно и чуть насмешливо.

— Можно мне, сэр, высказать одну идею? — спросил Грюсс. Бьюкенен открыл серые умные глаза.

— …Конечно, я, может быть, и ошибаюсь, сэр, но бегству крыс я придаю огромное значение, вижу в нем огромную опасность. Если ко всему, что происходит, прибавится еще финансовая паника, на союзной нам России можно поставить крест. И я предлагаю эту панику… предусмотреть.

— Каким образом? — поинтересовался посол.

— Нанести удар по первым бегущим крысам, — ответил Грюсс. — Начать с устранения Грубина, пока он еще не исчез.

— Вас смутили лавры Юсупова?

— Нет, сэр. Я считаю Грубина поважнее Распутина. Посмотрите, сэр… Он главный советник банкира Мануса. Почему же он именно сейчас, когда Манус и компания в своей деятельности достигли апогея, решает уйти с арены?

— Да, почему? И почему не бегут Манус и другие? — спросил Бьюкенен.

— Да потому, сэр, что в отличие от Грубина их корни здесь и они запасаются золотом, полагая, что с ним можно будет начать дела и в аду. Но то, что они запасаются золотом, еще один сигнал о начинающейся панике в финансовом мире, этом последнем устое государства…

— Как же вы собираетесь предотвратить панику? — спросил Бьюкенен после долгого молчания и снова закрыл глаза. Все, что говорил Грюсс, было похоже на правду, но признать это вслух он был не в силах и ждал, что Грюсс, развивая свою мысль, даст ему повод для возражений. Нельзя же ему оказаться в положении, когда он должен верить одному Грюесу?..

— Это сделают русские патриоты, которые тоже все это понимают и готовы принять меры. Мы уже говорили с вами о них, сэр.

Бьюкенен не шевельнулся, не открыл глаза. Он прекрасно знает, что имеет в виду Грюсс, решает — пусть Грюсс делает все, что хочет, на свою ответственность.

— Они сейчас наблюдают за Грубиным, — продолжал Грюсс, — и в нужный момент его… устранят. И придадут этому акту широкую гласность. Петроград и вся страна узнают, чем этот акт вызван, и это будет предупреждением всем, кто пытается стать на путь измены России. Это станет примером для других…

— Я в подобных делах профан, — поставил точку Бьюкенен и встал — Кроме того, мне по должности не положено вдаваться в дела вашей службы. Меня интересует только то, что связано с политикой и войной. Благодарю вас за информацию…

Бьюкенен не спеша вышел из комнаты. Грюсс проводил его взглядом и, когда дверь закрылась, сказал негромко:

— Вы уже ни черта не понимаете… сэр.