Меня разбудил телефон; казалось, он звонит где-то высоко надо мной, а я лежал как в бездонном омуте: слышал звуки и медленно, медленно выныривал им навстречу из омута, из глубин крепкого сна...

Кое-как осознав, в чем дело, я, потирая лоб, кинулся к телефону.

— Алло! Алло! — Никто не отвечал. — Алло! Я слушаю! Если говорите из автомата, нажмите кнопку!

Гудки — значит, повесили трубку. Кто это звонил? А, все равно! Хорошо, что позвонили, я и так проспал больше двух часов!

Быстро одевшись, я вышел на улицу, думая... «Итак, у меня нет доказательств того, что через стену, отделяющую двор Бредиса от парка, в ту ночь кто-либо перелезал, но и отвергнуть такую возможность нельзя. Если на дровах и на ограде и были какие-то следы, мы с Лапсинем сами же их затоптали, лазая на стену и обратно... Вот и увлекайся откровениями вроде этого! Лапсинь в азарте мне стал его иллюстрировать, а я, также в азарте, развесил уши...»

Между прочим, где Лапсинь? Я как-то и не вспоминал о нем... А что, если он все-таки выдвинул правильную версию и преступник именно так убежал через ограду парка?

Сплошной туман! Только не гадать! Действовать! Начну с выяснения личности позднего гостя Виты Клейн.

Лапсинь ждал меня в палисаднике, сидя на лавочке и героически борясь со сном. Увидев меня, он встал и молча последовал за мной. Я заговорил первый:

— Ах, вы вернулись? Меня больше устраивает, когда вы становитесь невидимкой. Можете исчезнуть опять и отдыхать до вечера! Если понадобится, я подтвержу, что вы находились возле меня, рискну. Хотя за лжесвидетельство и привлекают к ответственности.

— Извините, рисковать не обязательно. Если у вас явится необходимость доказать, что сегодня от тринадцати до шестнадцати часов вы не спали сном праведника, я, в свою очередь, рискну подтвердить это.

— Спал?

— А то нет? А ваши, извините, опухшие глаза? А нехарактерный для вас непорядок во внешности? Застегнутая через пуговицу рубашка?

Потрясенный, я констатировал, что он действительно прав. Вообще, мне нравился мой упрямый телохранитель: он обладал воображением и чувством юмора, а эти качества я ценю.

Выйдя на улицу, я спросил у Лапсиня:

— Вам известно также, кто звонил мне по телефону?

— Само собой.

— Спасибо! Сожалею, что заставил вас так долго ждать, больше это не повторится.

— Надеюсь, — заметил Лапсинь с улыбкой, — что и период притирки характеров на этом закончится.

Мы вошли в мясной павильон рынка. Виту Клейн нам показала первая же продавщица. Клейн, плотная брюнетка, как раз рубила топором баранье бедро на широченном чурбаке. Она трудилась с энергией и точностью гильотины, после каждого удара на чурбак ложился аккуратный ломоть мяса, не толще и не тоньше прежнего.

Меня радует добросовестно и ловко выполняемая работа, и я залюбовался четкими движениями Клейн. Видно, почувствовав, что за ней наблюдают, женщина обернулась, глянула на нас задорными черными глазами:

— За шашлычком, мальчики, пришли? Мясо хорошее, берите, жалеть не будете!

Мальчики! Я ответил почти сердито:

— Шашлычок предлагайте другим! У нас с вами будет более серьезный разговор.

Клейн пожала плечами, положила топор и подошла к прилавку. Ей было лет тридцать, лицо круглое, румяное, почти красивое. Неприятными были только усмешка и нахальный взгляд.

Я спросил прямо и резко:

— Как фамилия вашего гостя, с которым вы вместе кутили ночью?

— А, сыщики! Что ж, мне скрывать нечего. Его звать Хельмут Расинь. Дальше что?

— Когда он к вам явился?

— Около одиннадцати вечера, на часы не смотрела.

— Когда ушел?

— Вместе со мной, молодой человек, сегодня утречком... Дальше что? — Клейн смотрела мне прямо в глаза своими нахально смеющимися глазами.

— Где он проживает?

— Садовая, девять. Но если он вам срочно занадобился, вы там Хельмута не ищите, домой он является редко.

— Где он работает?

— Где придется. На той неделе замещал здесь меня, а теперь собирается подхалтурить на сплаве. Наверно, пошел наниматься в сплавную контору, там его знают. Больше вам от меня ничего не требуется? Жаль!

Клейн оперлась о невысокий прилавок так, что в вырезе не особенно чистой розовой кофточки виднелись округлости грудей; при этом она смеялась уж совсем вызывающе...

— Пока все. Спасибо.