ГЛАВА V
ПЕТЛИ НА ДОРОГЕ
Виталий с удовлетворением проглядел свою запись. Ну что ж. Неплохо, совсем неплохо! Если удастся выяснить все эти моменты, многое станет понятно.
На клочке бумаги он записал: «1. На каких машинках отпечатаны три анонимки? 2. Печатал один человек: во всех трех письмах одни и те же орфографические ошибки. Что за человек? 3. Четвертое анонимное письмо написано от руки — почерк знакомый, очевидно Булавкина! 4. В подписанных письмах — только жалобы, в анонимных — обвинения».
Что же можно сказать по поводу первого пункта? Пока ничего. Ни одна машинка не известна.
Теперь пункт второй. В письмах содержатся весьма конкретные обвинения в адрес Лучинина. Даже приводятся цифры. Например, балансовая стоимость якобы утильного оборудования, переданного Барановскому комбинату. Значит, писал человек, хорошо знающий заводские дела и, кроме того, имеющий доступ к документам. Причем писал еще за месяц или за два до ревизии.
Наконец, пункт третий. Очень интересный пункт! Что тут интересного? Ну, прежде всего, стиль. Анонимка к Лучинину написана разухабистым языком. А тут стиль деловой и вполне грамотного человека. Словно Булавкин писал под диктовку. Во-вторых, тут приводятся факты, которые сам Булавкин вряд ли мог знать. Например, незаконная выплата денег по фальшивым нарядам. Откуда он может это знать? Случайно? Кто-то сболтнул при нем? Вряд ли. Но писал письмо все-таки Булавкин. Этот почерк Виталий запомнил отлично. И эксперт подтвердит в два счета. Одну минуту! У него, кажется, при себе анонимка к Лучинину.
Виталий раскрыл одну из папок на столе и принялся перебирать лежавшие там бумаги. Он вытащил два листка, отпечатанные на машинке. Это было объяснение Ревенко по поводу его несогласия с некоторыми пунктами акта ревизии.
Внимательно рассмотрев шрифт, каким были напечатаны эти два листка, Виталий вынул из папки анонимные письма. Так и есть! Одно из них напечатано на той же машинке. Конечно, его писал не Ревенко. Хотя бы потому, что он не делал, бы орфографических ошибок. Да и вообще… Но машинка та же!
На память пришла хмурая девушка-секретарь в приемной у Ревенко. Пожалуй, и она не писала. Хотя проверить это и следует. Но кому же она давала пользоваться машинкой? Во всяком случае, ясно одно: автор анонимки — работник завода.
Да, но где же анонимка к Лучинину? В папке ее не оказалось. Видимо, осталась у Игоря.
Виталий взглянул на часы. Ого! Он сидит тут уже полдня. Не мешает чего-нибудь пожевать.
Он снял трубку и позвонил в горотдел. Дежурный сообщил, что Откаленко и Томилин куда-то выехали. Сказали, что вернутся часа через полтора.
Одному обедать не хотелось, и Виталий решил пройтись по городу. Он устал от трудного разговора с Роговицыным, от копанья в бумагах, наконец, просто от сиденья за письменным столом. Решительно Виталий не создан для такой работы.
Он надел пиджак и собрал со стола бумаги. Оставив папки секретарю и предупредив, что позже они снова понадобятся, Виталий с облегчением вышел на улицу.
Жмурясь от яркого солнечного света, он секунду постоял, решая, в какую сторону ему двинуться. В гостиницу идти не хотелось, в горотдел рано. Куда же пойти? То есть как куда? Река! Он уже издали ее видел. Большая река. И там мост, тот самый мост…
Виталий нахмурился. Как он мог это упустить! Мост надо посмотреть, заставить себя и посмотреть. Это связано с обстоятельствами дела. И, черт возьми, записано у него в плане.
Он огляделся. Пожалуй, река в той стороне. Да, конечно.
Улица оказалась необыкновенно длинной и все время упрямо поднималась в гору. С обеих сторон тянулись старые двухэтажные каменные дома с глубокими, темными подворотнями и бесконечными вывесками на фасадах. Магазины то и дело сменялись конторами и учреждениями. Казалось, на одной улице разместились все городские организации.
Постепенно каменные двухэтажные дома сменились одноэтажными, деревянными. Вдоль тротуара потянулись палисадники и заборы, исчезли вывески. Асфальтовая мостовая кончилась и пошла булыжная.
Виталий бодро шел, закинув пиджак за спину и с интересом поглядывая по сторонам.
Улица пошла вниз. Домики тут стояли еще реже, еле заметные среди зелени садов, и улица приобрела вид совсем уж деревенский.
Виталий невольно ускорил шаг. Перед ним открылась река, а за ней — луга, березовые рощи и темная полоска леса на самом горизонте. Высоко над лугом в голубом небе плавали два ястреба, распластав крылья.
Улица незаметно кончилась. Протоптанные всюду тропинки вели по желто-зеленому травянистому склону к гряде могучих ив и кустарника у самого берега реки.
Виталий огляделся.
Слева, куда уходил город, над рекой угрюмо возвышался темный и массивный железнодорожный мост. А справа, вдали, за деревьями, был виден другой, деревянный и легкий, по которому в этот момент двигалась грузовая машина.
Виталий с разбегу спустился по склону и зашагал по тропинке, петлявшей среди кустов и деревьев вдоль самого берега реки.
К мосту он вышел неожиданно быстро. Под его черными балками плескалась вода. Пустынная желтая дорога бежала к нему через поле.
А на мосту Виталий увидел одинокую женскую фигуру. Облокотившись на перила, женщина неподвижно смотрела куда-то вдаль.
Виталий невольно остановился около последнего дерева, обняв рукой его корявый, толстый ствол. Какой-то странной, безмолвной скорбью поразила его вдруг открывшаяся картина: мост, пустынная дорога, женщина, шорох листвы над головой, плеск воды…
Постояв, Виталий направился к мосту. Женщина стояла спиной к нему. Но когда он взошел на круглые, неровные бревна моста, она оглянулась.
И Виталий сразу узнал ее. Хотя сейчас она была в простом темном платье без рукавов, с тонкой ниткой багряных кораллов, кольцом охватившей шею, и в черных туфлях на загорелых ногах. В руках она держала портфель. Короткие, отливающие темной медью волосы слегка растрепались от ветра, а большие, выразительные глаза на смуглом лице взглянули на Виталия как-то отрешенно и горестно.
Виталий нерешительно остановился в нескольких шагах от женщины, слегка смущенный, что уж и вовсе было ему несвойственно, пробормотав:
— Здравствуйте…
Женщина чуть заметно пожала плечами.
— Я вас не знаю.
— Мы встречались с вами на заводе, — сказал он. — Около кабинета Ревенко. Не помните?
— Нет, — она покачала головой и отвернулась.
— Я приехал из Москвы, — словно оправдываясь, добавил Виталий.
— Из Москвы? — она снова повернулась, и в темных влажных глазах ее мелькнула тревога. — Я слышала. А зачем вы приехали?
— По делу Лучинина.
— Разбираться в его… преступлениях? — она через силу произнесла это слово.
— В его гибели, — тихо произнес Виталий.
— Гибели… — прошептала женщина. — Вы его не знали…
— Я его хорошо знал, — возразил Виталий, тоже опираясь на перила. — Мы десять лет дружили с ним в школе.
— С Женей?!
— С Женей, — задумчиво подтвердил Виталий, следя за тугими, искрящимися струями воды внизу, и глухо добавил, стукнув кулаком по бревну: — Не верю… не верю, что он мог это сделать.
— Я бы тоже… не поверила.
— Да? — он быстро поднял голову и посмотрел на женщину. Глаза ее были полны слез, и она кусала губы, чтобы не расплакаться.
— Но вот видите… — она на секунду умолкла. — Он это сделал… Такой сильный, такой смелый… — голос ее снова прервался. — Как он мог?..
Она поспешно отвернулась, закрыв лицо руками. Плечи ее вздрагивали.
«Плачет, — ошеломленно подумал Виталий. — Плачет… Неужели?..»
— Я вас понимаю, — сказал он дрогнувшим голосом. — Я был его другом… И я понимаю.
Она не ответила, только смахнула слезы и стала смотреть на реку.
— Но скажите мне, — продолжал Виталий. — Как это могло случиться? Я все равно должен был с вами встретиться и задал бы вам этот вопрос.
В ответ она только горестно и недоуменно пожала, плечами.
— Я читал акт ревизии, — помолчав, добавил Виталий, — и анонимные письма в прокуратуре…
— Это все ложь, — страстно возразила она. — Грязная, подлая ложь!
«Две женщины говорят, что это ложь, — подумал Виталий, — две женщины, которые его любили».
— Это надо доказать, — с горечью произнес он. — И это совсем не так просто.
— Если вы его друг, вы обязаны доказать!
Она обернулась и требовательно, почти гневно посмотрела на него.
«До чего же она хороша! — невольно подумал Виталий. — Женька, Женька, что ты наделал?..»
— Я сделаю все для этого, поверьте мне, — сказал он. — Но вы должны мне помочь.
— Я?.. Чем же я могу помочь? — с тревогой спросила она.
— Сейчас скажу. Кстати, нам надо познакомиться. Меня зовут Виталий Лосев. А вас?
— Таня, — она протянула ему маленькую смуглую руку, — Филатова.
— А теперь скажите, — продолжал Виталий, — вы ведь вместе с Женей работали над проектом для Барановского комбината?
— Да… — ее губы снова задрожали. — На мне лежала технологическая часть. Я технолог.
— Кто еще был в бригаде?
— Черкасов Петр Андреевич. Он механик. Способный и очень опытный инженер.
Виталий вспомнил худого, лысого человека в очках с кожаной папкой на «молнии», который вместе с Таней был тогда в приемной.
— Что он за человек?
— Он?.. Но я же сказала…
— Вы сказали, какой он специалист. А я спрашиваю, какой он человек?
Виталий задавал вопросы подчеркнуто деловито, напористо и сухо, не давая ей снова расплакаться.
— Человек? — она помедлила, задумавшись. — Вежливый. Осторожный. Ну и, пожалуй, недобрый. Да, да. Очень вежливый и очень недобрый. Вообще немного странный, — она слабо усмехнулась. — Всякие изречения собирает, пословицы. Мне иногда подсовывает. Вот сегодня, например… — она открыла портфель, достала белый квадратик бумаги и протянула его Виталию. — Сам даже перепечатывает. Вот, полюбуйтесь. Виталий взял у нее листок и прочел: «Пословица жителей Мадагаскара: „Действуй как хамелеон: смотри вперед, не забывай оглядываться назад и всегда будь начеку“».
— Интересная пословица, — усмехнулся Виталий и попросил: — Можно, я оставлю это пока у себя?
Больше, чем сама пословица, его заинтересовал шрифт, каким она была напечатана.
— Пожалуйста, — Таня равнодушно пожала плечами. — Можете вообще себе оставить.
— Теперь я хочу спросить вас еще об одном человеке, — сказал Виталий, радуясь, что она успокоилась, что не дрожит ее голос и в красивых, строгих глазах исчезли слезы.
— О ком?
— О вашем шофере, Сергее Булавкипе.
— Он ведь куда-то, говорят, пропал, — удивленно произнесла она. — Вы слышали?
— Да. Его ищут. Так вот, расскажите о нем.
— Что же вам рассказать? — она задумалась. — Легкомысленный он какой-то, пустой. Но Жене почему-то нравился. Жене многие нравились. И тогда он не замечал их недостатков. Он…
Ее глаза снова наполнились слезами, и, с силой закусив губу, она поспешно отвернулась.
— Не надо, — мягко попросил Виталий. — Не надо. Я ведь хочу еще кое о чем вас спросить.
— Спрашивайте, — глухо ответила она, не поворачиваясь, и требовательно повторила: — Ну, спрашивайте.
— Хорошо, — Виталий чуть помедлил, чтобы дать ей успокоиться. — Вы никогда не слышали, чтобы кто-нибудь грозил Жене?
Она повернулась так стремительно, что Виталий даже вздрогнул.
— Слышала, — испуганно прошептала она. — Да, да, слышала. Мне говорил… Боже мой, кто же мне говорил?.. Ах да! Иван Спиридонович. Так вот…
— Постойте, — прервал ее Виталий. — Кто такой Иван Спиридонович?
— Симаков. Это чудесный человек! Бригадир слесарей. Так вот. Ему как-то сказал Носов… Он был выпивши… Носов сказал, что Женя хочет его закопать, но что он сам его закопает.
— Так и сказал? — ошеломленно переспросил Виталий. — Что закопает?
Он ведь почти наизусть помнил анонимку, присланную Лучинину.
— Да, да, именно так, — возбужденно подтвердила она. — Я эти слова очень хорошо запомнила. Он посмел так сказать, — глаза ее гневно блеснули.
— Значит, Носов… — прошептал Виталий. — Появился некий Носов…
— Ой, мне же пора! — воскликнула Филатова, взглянув на часы. — Обед давно кончился.
— Пойдемте, я вас провожу до города, — Виталий оторвался от перил. — Мне тоже пора.
И они, не сговариваясь, бросили последний, долгий взгляд на тихую, переливавшуюся на солнце гладь реки. Потом медленно двинулись по дороге в город.
«Носов… Носов… — вертелось в голове у Виталия. — Ведь я слышал эту фамилию…» Натренированная его память тут же высветлила из толпы людей, окружавших в приемной Ревенко, невысокого, широкоплечего человека в засаленной кепке, в куртке и синей майке, чуть не лопавшейся на могучей волосатой груди. И сразу же вспомнились слова Ревенко: «Лучинин хотел уволить его за прогул…»
…Пыльная дорога незаметно перешла в улицу. По сторонам появились домики, потянулись заборы.
Начался город.
Когда запыхавшийся Виталий появился, наконец, в горотделе, он застал Откаленко и Томилина негромко беседующими у стола.
— Ну, вот и он, — сказал Игорь, подняв голову. — Все брюки небось уже в прокуратуре просидел, пока мы тут полгорода облазили.
Виталий повалился на диван, кинув рядом с собой пиджак. Игорь внимательно посмотрел на приятеля: чтобы он так небрежно швырял пиджак, должно было случиться что-то необычайное.
— Ну, рассказывай уж, рассказывай, — подчеркнуто спокойно и чуть снисходительно сказал он.
Виталий уловил его тон и загадочно усмехнулся. Потом не спеша полез за трубкой. Однако показного спокойствия хватило ему ненадолго.
— Ну, братцы, и встреча же у меня сейчас была! — воскликнул он. — С ума сойти можно.
Игорь деловито спросил:
— В прокуратуре?
— Нет, потом.
. — Так начни по порядку. С прокуратуры.
— Вот дал бог начальника, — повернулся Виталий к Томилину, словно ища его сочувствия. — Я ему потрясающую новость хочу сообщить, а он «по порядку»! Что ж, начнем по порядку, — он снова откинулся на спинку дивана. — Итак, девять ноль-ноль. Прибыл в прокуратуру. Девять тридцать. Товарищ Роговицын соблаговолил меня принять…
Некоторое время он еще выдерживал этот тон, но затем продолжал, уже откровенно горячась, размахивая зажатой в кулак трубкой.
— …одним словом, вполне вежливо разругались. Дальше я брюки протирал уже в другом кабинете. И тут пошли открытия…
Игорь и Томилин слушали молча, не перебивая, При этом Томилин мрачно уставился в какую-то точку на полу, а Игорь внимательно и чуть насмешливо наблюдал за приятелем.
Когда же Виталий перешел к своей встрече с Филатовой, Томилин, насторожившись, поднял голову, а в глазах у Игоря исчезла усмешка.
Виталий, наконец, кончил, и Игорь отрывисто спросил:
— Твои выводы?
— Пожалуйста, — с вызовом ответил Виталий. — Первое. Носов и Булавкин связаны между собой. Второе. Они как-то причастны к гибели Лучинина. Третье. Булавкин прислал анонимное письмо в прокуратуру, но, судя по стилю, ему кто-то его продиктовал.
— Если это Булавкин прислал…
— Тут уж я уверен.
— А я только допускаю. Ну, хорошо. Об этом потом. Что еще?
— Еще четвертое. Остальные анонимки написаны каким-то одним человеком, хотя напечатаны на разных машинках.
— Почему думаешь, что одним? — спросил молчавший до сих пор Томилнн.
— Орфографические ошибки одни и те же, — усмехнулся Виталий. — И переносы неверные. И тьма опечаток.
— Тебе что-нибудь известно о Носове?
— Кое-что Филатова рассказала. Лучинин, например, объявил ему выговор. Не дал квартиры в новом доме. Хотел даже уволить. Это еще Ревенко говорил. Помнишь? В общем, поводов, как видишь, хватало. И я тебе ручаюсь…
— Ты погоди ручаться. Погоди. Темно пока что.
— Но луч света все-таки появился! — запальчиво возразил Виталий.
— Допустим. Но… пожалуй, перераспределим обязанности. Как в таких случаях Федор Кузьмич поступает, ты обратил внимание? Это наше начальство в Москве, — пояснил он Томилину.
— Ах вот оно что, — усмехнулся Виталий.
— Предлагаю следующее. — Игорь неторопливо вытянул из кармана сигарету и щелкнул зажигалкой. Потом продолжил: — У нас возникло три направления. Первое — это преступления, в которых обвиняется Лучинин.
— Мнимые преступления, я уверен!
— Погоди. Тут, брат, еще надо разбираться и разбираться. В том числе во всяких бумагах. И все сто раз проверить. Каждый факт. Вот это я беру на себя. Дальше. Записка Булавкина, анонимка Булавкина… Ну, первую он мог, конечно, написать…
— Мог? — удивленно воскликнул Виталий. — Да не мог, а написал! И сам же завез ее на машине!
— Допустим. Но мог ли он написать и анонимки?
— Так ведь рука же одна!
— Согласен. Но чья?
— Ну, знаешь! Булавкин угнал в тот вечер машину, на ней подъехал к гостинице и передал записку. Это факт? Факт! Так его эта записка или не его? Задача для дошкольника.
— А ты видел подлинный почерк Булавкина?
— В записке?
— Нет, на других бумагах.
— Ну, допустим…
— Ничего допускать нельзя, — решительно оборвал его Игорь. — Нужна квалифицированная экспертиза. Нужна полная уверенность. Сегодня Волов изымет образец его почерка на заводе. А вот экспертизу удастся, к сожалению, провести только, видимо, в понедельник.
— Но дело не возобновлено! — упорствовал Виталий. — Роговицын не желает его возобновлять. Это он мне сказал сегодня совершенно определенно. И он не вынесет постановления!
— Чепуха! Розыск Булавкина ведется самостоятельно. Сегодня у нас пятница? В понедельник я сам пойду в прокуратуру. К этому самому, как его?
— Кучанскому, — подсказал Томилин.
— Да, к нему! И добьюсь возобновления дела.
— Очень интересно, — иронически усмехнулся Виталий. — Что же ты мне поручишь?
— За тобой будет важнейшее дело — поиск Булавкина. Свирское шоссе. Забыл?
— Ах да! — и, помедлив, Виталий добавил: — Пожалуй, ты прав.
— Теперь третье направление. — Игорь посмотрел на Томилина. — Надо собрать сведения о Носове. Что за птица?
— Поглядим, — ответил Томилин и добавил, кивнув на Виталия: — А ему в помощь дадим кого-нибудь из наших, местных.
В конце концов все было решено.
А потом пришел усталый и злой Волов.
— Все облазили, — сообщил он. — И странное, скажу вам, дело. В тот час, когда Булавкин шел от Речной к заводу, на его маршруте в разных местах оказались три знакомых парня и девушка. Двое стояли у ворот, больше часа стояли, беседу вели. А один с девушкой в кино шел. И как раз по улице Менделеева, а потом по Речной, то есть прямо навстречу Булавкину. И никто из них его не видел. Никто! Странное дело, а? Чисто по воздуху перелетел. Или почему-то другим путем пошел, дальним.
— Та-ак. Еще одна загадка, — вздохнул Игорь.
— Тут их, будь здоров, сколько, — сердито откликнулся Томилин. — Загадок этих.
Незаметно подкрался вечер.
Кончился еще один трудный день. Но впереди были другие дни, еще труднее. Пружина поиска медленно сжималась.
Утром в субботу Игорь Откаленко пришел в горотдел один и заперся в кабинете Томилина.
Он положил перед собой на стол зеленую папку из прокуратуры, потом достал сложенные вчетверо листки с объяснениями Ревенко и квадратик бумаги с пословицей жителей Мадагаскара. Пробелов ее глазами, он усмехнулся и покачал головой.
Прежде всего Игорь занялся письмами из зеленой папки. На отдельном листе он выписал по порядку все обвинения в адрес Лучинина, которые там содержались. Затем принялся читать акт ревизии.
Те же обвинения. А чем подтверждаются? Ага, вот! Пункт о незаконной передаче оборудования Барановскому комбинату. Некоторые утверждают, что оно было исправно. Другие — что было утильным, валялось под снегом во дворе. И при этом ссылаются на акт о списании его как непригодного. Но комиссия почему-то верит первым.
В своем листе Игорь против пункта об оборудовании сделал пометку. Затем снова принялся читать акт. И вдруг даже присвистнул от удивления.
Оказывается, комиссия основывается не только на словах. Все куда солиднее! Оказывается, бухгалтерия завода направила на комбинат счет за это оборудование и предложила его оплатить. Счет подписан директором завода и главным бухгалтером Олешковичем. Выходит, оборудование все-таки не было утильным?
Около своей пометки Игорь приписал фамилию Олешковича, жирно подчеркнул ее и поставил восклицательный знак.
«Так. Пойдем дальше», — сказал он себе, чувствуя, как беспокойство все больше охватывает его.
В акте есть и обвинение в незаконной выплате денег. И опять ссылка на бухгалтерию. В ведомости на выплату эти фамилии стоят, а нарядов на выполненную работу нет. Но есть распоряжение Лучинина выплатить деньги.
Игорь снова записал фамилию Олешковича, теперь уже против пункта о выплате денег. И на этот раз поставил вопросительный знак.
Но тут его мысли прервал телефонный звонок. Дежурный доложил, что пришел инженер Черкасов. И почти сразу раздался деликатный стук в дверь.
На пороге появился невысокого роста худощавый человек в очках, редкие волосы были гладко зачесаны назад, открывая большой, с залысинами лоб, на костистом, синеватом после бритья лице черный клинышек бородки казался приклеенным. Черкасов был одет в серый поношенный костюм, галстук на белой рубашке завязан торопливо и небрежно. В руках он держал потертую кожаную папку на «молнии». На вид Черкасову было лет пятьдесят, может быть, немного больше.
— Разрешите? — сдержанно осведомился он.
— Да, да, прошу вас, — ответил Игорь, поднимаясь из-за стола. — Извините, но пришлось вас побеспокоить.
— Пусть вас это не смущает, — все так же сдержанно ответил Черкасов. — Необходимость. Я понимаю.
Он опустился на стул.
— Хотелось бы, Петр Андреевич, — приступил к разговору Игорь, — узнать ваше мнение об изобретении Лучинина и обо всей этой истории с проектом для Барановского комбината. Вы ведь в курсе дела?
— Более или менее, — отрывисто сказал Черкасов, нервно поправляя галстук. — Скорее менее. И прошу меня правильно понять. Я инженер. У меня есть собственные замыслы. Смею надеяться, важные. Мне нужен покой. Государство получит больше пользы, если я эти мысли осуществлю. И не буду ввязываться в склоки.
— Но изобретение Лучинина… — начал было Игорь.
— Не признали? — быстро, с ноткой какого-то удовлетворения перебил его Черкасов и тонко усмехнулся. — Естественно. Вы знаете, что сказал по этому поводу Макс Планк? Он сказал: «Новые научные истины побеждают не путем убеждения их противников, просто эти противники постепенно вымирают, а новое поколение усваивает истину сразу».
— Выходит, надо ждать, пока мы вымрем? — улыбнулся Игорь. — А потом Лучинина признают сразу? Довольно грустная перспектива.
— Что ж делать, — невозмутимо возразил Черкасов и потрогал бородку, словно проверяя, на месте ли она. — Люди так устроены. Бертран Рассел, например, писал: «Человек является самым интересным и в то же время самым противным животным на Земле».
— Скажите, пожалуйста, — удивился Игорь. — Но он, кажется, не теряет надежду исправить человечество?
Черкасов покачал головой.
— Вряд ли. Очень уж давно следовало бы начать. Оскар Уайльд, знаете, как-то сказал: «Если бы пещерные люди умели смеяться, история пошла бы по другому пути».
«Черт возьми, он начинен изречениями, — с беспокойством подумал Игорь. — Надо, пока не поздно, выбираться из этой энциклопедии».
— Скажите, Петр Андреевич, — спросил он, — вы видели книгу профессора Ельцова?
— Да, конечно.
— Ну и действительно, Лучинин…
— Не знаю, — отрывисто произнес Черкасов. — Не исследовал.
Он становился необыкновенно краток, если не при бегал к чужим изречениям.
— Но это возможно исследовать?
— Элементарно.
— Понятно. Теперь история с проектом для Барановского комбината. Здесь утверждается, — Игорь указал на лежавший перед ним акт ревизии, — что туда были проданы синьки с чертежей, по которым перестраивался ваш собственный завод и которые были обнаружены в столе у Евгения Петровича.
— Чушь! — оскорбленно вскинул голову Черкасов. — Я не привык даром получать деньги.
— Но как же тогда все, это получилось?
— Весьма просто. Мы сделали оригинальный проект. Для комбината. По его техническим условиям. И кальки с него — кальки, а не оригиналы! — Евгений Петрович оставил у себя для пополнения технического архива завода. С нашими авторскими подписями, кстати говоря.
— Но подписей не оказалось, — возразил Игорь. — На них были штампы вашего завода.
— А это уж мне неизвестно, куда делись подписи, — развел руками Черкасов.
— Но выходит, что проект вашего завода отличается от того проекта?
— Естественно, — усмехнулся Черкасов и снова потрогал бородку. — В новый проект я внес и свои идеи.
— Тогда где же проект вашего завода?
— Его не было.
— То есть как так не было?
— Перестройка шла под руководством Евгения Петровича. На ходу. Прямо по эскизам.
— А вот комиссия утверждает, что этого не может быть. Что найденный в столе у Евгения Петровича проект — это проект вашего завода.
— Безграмотное утверждение.
Игорь улыбнулся.
— Вы так и заявили комиссии?
— Меня об этом не спрашивали, — нервно пожал плечами Черкасов.
«Ну, Виталий бы сейчас с тобой сцепился, — зло подумал Игорь. — А нельзя, нельзя. Тут надо по-другому».
— Что ж, логично, — спокойно произнес он.
— Не правда ли? Я решил, пусть они сами, в конце концов, уточняют свои отношения. При чем тут я?
— Вполне логично, — повторил Игорь, и при этом ни один мускул не дрогнул на его лице, только чуть потемнели глаза и тяжелый подбородок слегка выдвинулся вперед. — Но вы разрешите, Петр Андреевич, записать ваше мнение?
Черкасов беспокойно затеребил бородку.
— Разве это так необходимо?
— Да, конечно.
— Но мне кажется… все это дело прошлое?
— Не совсем. Еще лучше, если вы напишете сами. В виде заявления или объяснения.
— Ни в коем случае, — поспешно возразил Черкасов, рукой как бы отстраняя от себя это предложение. — С какой стати? Вы меня вызвали. Задавали вопросы. Я только отвечал.
— Ну что ж. Это тоже логично. Тогда запишу я. Не возражаете?
— Воля ваша, — упавшим голосом произнес Черкасов и опять схватился за бородку, перебирая ее негнущимися пальцами.
Игорь молча достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой и неторопливо закурил, громко щелкнув зажигалкой.
Черкасов с тревогой следил за его приготовлениями и при щелчке зажигалки чуть заметно вздрогнул.
— Ну что ж, приступим, — сказал Игорь. — Я вам буду задавать те же самые вопросы. У вас, кстати, паспорт с собой?
— Да, да, естественно.
Черкасов дрожащими руками вынул бумажник, но, раскрыв его, не сразу нашел паспорт. Он даже сдвинул очки на лоб и поднес бумажник совсем близко к глазам.
Когда все было закончено, Игорь протянул ему исписанные листы.
— Прочтите. Если все верно, подпишите вот тут, внизу.
Черкасов, протерев пальцами стекла очков, словно они запотели, молча кивнул и углубился в чтение.
Игорь курил, откинувшись на спинку кресла. Смуглое лицо его с приплюснутым носом и тяжелым подбородком казалось невозмутимым. Он сейчас походил на боксера, отдыхающего после тяжелого раунда.
— С вашего позволения, вот тут хотелось бы исправить, — неожиданно сказал Черкасов, поднимая голову. — Тут, видите ли, написано, — он снова зачем-то протер стекла очков и прочитал, близко поднеся бумагу к глазам: — «Лучинин оставил кальки у себя для пополнения технического архива завода». Так вот, если нетрудно, вставьте слово «по-видимому». Я ручаться не могу.
— Но для чего же еще?
— Не знаю, не знаю. Могу только предполагать.
— Пожалуйста.
Игорь вставил слово и сделал сноску внизу страницы. Потом спросил:
— Все?
— Минуточку, минуточку, — торопливо произнес Черкасов, продолжая читать. — Вот… И тут… Вы записали: «На кальках были наши авторские подписи». Прошу вставить: «Насколько я помню». Дело, знаете, давнее. Мог и запамятовать. Потому очень прошу вас…
— Что ж, пожалуйста.
Игорь сделал новое исправление.
Черкасов принялся читать дальше, держа бумагу около глаз.
— Вот еще, — через минуту сказал он. — Я не могу так категорически утверждать, что проекта нашего завода не было.
— Но вы же видели, что работа шла по эскизам?
— Эскизы видел, а проекта не видел, — упрямо покачал головой Черкасов. — Чего не видел, того не могу утверждать. Это уж элементарно, как вы понимаете.
— Та-ак. Значит, напишем, что проекта вы не видели. Это будет уже точно?
— Пожалуй. Хотя все-таки лучше выразиться так: по правилам проект должен был иметься, но я лично видел только эскизы.
— Насчет проекта это ваше предположение?
— В некотором смысле, конечно.
— Предположения нам не нужны. Запишем факты: проекта вы не видели, а эскизы видели. Не возражаете?
— Ну, пожалуй, — неуверенно произнес Черкасов.
— Вы в чем-то сомневаетесь?
— Нет, нет…
Игорь еще раз исправил протокол.
«Это просто счастье, что Виталий с ним не встретился, — подумал он. — Представляю себе, что было бы».
Когда Черкасов, наконец, подписал последний лист протокола, Игорь как бы между прочим спросил:
— Кстати, Петр Андреевич, у вас, кажется, есть дома пишущая машинка?
— Да, — тревожно ответил Черкасов. — Но я полагаю, это не криминал?
— Ну что вы, — Игорь заставил себя улыбнуться. — Просто хотелось бы узнать, не давали ли вы ее кому-нибудь. Не помните?
— Нет. Хотя… позвольте, позвольте… — Черкасов провел рукой по лбу. — Кому-то я ее, помнится, давал…
— Хотелось бы знать.
— Извольте, — не очень охотно согласился Черкасов. — Постараюсь припомнить. Если удастся, я вам вечерком позвоню.
На том и договорились.
Черкасов, церемонно распрощавшись, ушел. Руки ему Игорь не подал, и Черкасов инстинктивно не протянул свою.
«Что ж, — подумал Игорь, расхаживая по кабинету, — все-таки мучился я с тобой, кажется, не зря». Главное обвинение против Лучинина выглядело теперь более чем сомнительно.
Да и сам Черкасов. Он неискренен и завистлив. И наверное, завидовал Лучинину. Правда, он трус. И сам ничего не предпримет. Но подтолкнуть другого… И дать машинку… Кому же он ее дал? Интересно, решится он это «вспомнить» или нет.
…Черкасов позвонил не «вечерком» а ровно через час.
— Вспомнил, — торжествующе сообщил он, словно это должно было послужить компенсацией за его по ведение в кабинете у Игоря. — Одному человеку давал.
— Кому же? — едва сдерживая нетерпение, спросил Игорь, локтем придвигая к себе бумагу. «Неужели Носову?» — мелькнуло у него в голове.
— Это, видите ли, Слава Небогов. В редакции газеты работает. И больше никому. Право слово, никому!
Последние слова прозвучали, пожалуй, не вполне искренне.
«Вот тебе и раз, — удивленно подумал Игорь. — Кто же это такой Слава Небогов?»
Утро застало Виталия за городом, на раскаленном, обдуваемом ветром Свирском шоссе.
Серая и узкая асфальтовая лента, на которой, словно лишаи, проступали то тут, то там зернистые и неровные круги булыжника, вилась среди бесконечных полей, где волновалось под порывами ветра золотистое море ржи или вдруг изумрудным пушистым ковром расстилались посевы овса и гречихи. Дорога то неутомимо взбиралась вверх, то вдруг долго шла под уклон, на миг ныряя в прохладную тень перелесков и снова окунаясь в душный жар полей.
Изредка в сторону от шоссе уползали в поле пыльные проселки.
Тогда Виталий приказывал остановить машину, выбирался из нее на дорогу вместе со строгим, подтянутым старшиной милиции Иваном Угловым, участковым инспектором всего этого бескрайнего района, знавшего тут не то что каждую деревню, а каждое дерево и выбоину на дороге.
Углов был чрезвычайно доволен поручением сопровождать «товарища из Москвы», хотя внешне это выражалось лишь в особой на первых порах молчаливости и поистине солдатской четкости и лаконичности ответов на вопросы Виталия. Сам он вопросы задавать не осмеливался. Впрочем, долго находиться с Виталием в таких отношениях было невозможно. И спустя час или два с загорелого, обветренного лица Углова уже не сходила широкая улыбка, а сам он не сводил восхищенных глаз со своего нового знакомого.
Очередной раз выбравшись из машины, Виталий деловито обследовал уходящий в сторону проселок, выискивая следы машин и подвод.
— Куда ведет? — спросил он Углова.
— В Буяновку, товарищ старший лейтенант.
— Он сюда свернуть не мог, как полагаешь?
— Так точно.
— Ну, тронулись тогда. Деревня скоро будет?
— Так точно. Одиннадцать километров. Пожарово.
— Ну и район! Буяновка, Пожарово…
— Не-е, у нас тихо, — засмеялся. Углов.
— Ну, значит, предки отличились.
Шоссе все круче и круче поползло вверх. За высоким взгорком уже ничего не было видно, лишь белые и легкие, как клочья ваты, облака лениво выплывали из-за него в голубое, пронизанное солнцем марево.
— Река сейчас будет, — сказал Углов со вздохом. — Бугра.
Машина взбиралась тяжело, с глухими перебоями, рыча на второй передаче. А когда наконец она очутилась на самом гребне и шоссе стало падать вниз, Виталий даже охнул от восхищения.
Внизу тихо катилась среди кустов, желтых отмелей и серебристых ив неширокая, заросшая местами камышом и лилиями красавица река, нежно переливаясь на солнце бело-синими перламутровыми волнами. На другой ее стороне леса уходили до самого горизонта, пенясь и клубясь, как море, всеми оттенками зеленого цвета: от ярко-изумрудных, веселых молодых берез до темных, почти черных крон елей. А к обрывистому берегу, подступали стройные золотисто-бронзовые сосны, словно передовые шеренги воинов в боевых рыцарских доспехах и зеленых шишках на голове.
Серая лента дороги торопливо сбегала к реке и, словно умиротворенная, сворачивала вдоль высокого берега, ровно стелясь по зеленому лугу.
— Ну, братцы, и красота же у вас тут, — зачарованно произнес Виталий.
Через некоторое время внизу, у самой реки, неожиданно возникла среди кустов и деревьев небольшая поляна. На ней ярко пылал костер, возле которого суетились три женщины в коротких штанах и пестрых кофточках. Над костром висели черные, закопченные котелки. Невдалеке виднелся импровизированный стол — две доски на стянутых проволокой кольях, а по бокам его скамьи из длинных неровных жердей. На краю поляны сквозь зелень кустов просвечивали ярко-желтые палатки. А у самой воды стояла высокая самодельная мачта, на верхушке которой полоскался странный черный флаг с длинным разрезом посередине. Возле мачты, около вытащенной на берег байдарки, возились двое загорелых мужчин в плавках и два мальчугана, тоже в плавках и белых панамах.
— Туристы, — деловито сообщил Углов.
Виталий указал на флаг и засмеялся.
— А ведь это, братцы, штаны! Ей-богу, черные тренировочные штаны! — И неожиданно приказал: — Стой! Первые живые люди на пути. Надо потолковать.
В это время маленькая рыжеволосая женщина, хлопая, себя ладонью по рту, весело и призывно закричала:
— А-а-а-а!..
И Виталий, прислушавшись, заметил:
— Альпинистский сигнал. Чтобы разбивалось эхо в горах. Ну, пошли.
Он вылез из машины и стал спускаться к берегу по крутой и узкой тропинке, петлявшей среди деревьев, За ним последовал и Углов.
Но тропинка неожиданно свернула куда-то в сторону, и Виталий, секунду помедлив, двинулся напрямик сквозь заросли кустов.
Когда они с Угловым добрались до поляны, туристы уже весело рассаживались вокруг своего самодельного стола, а рыжеволосая кричала замешкавшимся у лодки мальчишкам:
— Юра! Алик!.. Ну, живо, живо!.. За стол!.. А то никакой ухи не получите!..
— Ну, щука!.. Щука же!.. — надрываясь, кричал в ответ один из мальчишек. — Умрет ведь!..
Но другой уже бежал к столу, держа в вытянутой руке длинную извивающуюся рыбину.
С противоположной стороны поляны из зарослей вышел лысоватый мужчина в плавках. Весь лоснясь от пота, он гордо тащил за собой стволы валежника.
Сидевший за столом мужчина, с крупным носом и слегка оттопыренной нижней губой, увидя его, рассудительно произнес:
— Вместо того чтобы заготовить дрова еще утром, всем вместе, ты, конечно, затеяла…
Упрек относился к женщине, разливавшей уху.
Виталий, слегка запыхавшись, остановился за деревом на краю поляны и сказал Углову:
— Умереть можно от зависти, ты не находишь? Давай все-таки приведем себя в порядок. Что ни говори, а там дамы.
В это время кто-то из туристов задорно пропел:
Эх, до чего же слепни-комары
Нас приласкали у речки Бугры!..
И сразу несколько голосов весело подхватили:
Запах дымка, ухи, родника
В сердце своем сохраним на века!..
Виталий и Углов вышли на поляну.
— Смотрите, смотрите! К нам гости! — воскликнула одна из женщин.
Все обернулись в их сторону.
— Хлеб да соль, товарищи, — сказал Виталий, подходя к столу. — Извините, что потревожили. Но мы…
— Что за разговор! Присаживайтесь, — перебил его мужчина, освобождая возле себя место на скамье. — Тут как раз всем хватит места.
— Садитесь, садитесь, — засуетилась женщина, разливавшая по мискам дымящуюся уху.
— Нет, нет, мы на одну минуту, — замахал руками Виталий.
Другой мужчина, высокий, в очках, поднялся и изысканно-вежливо, но решительно заявил:
— Вы меня простите, но на минуту никак нельзя. Тут, видите ли, эпохальное событие. Вот у этого товарища, — он указал на лысоватого мужчину, который только что приволок дрова, — день рождения. Сейчас как раз самая ответственная минута. Прошу всех наполнить бокалы, — и, обернувшись к одному из мальчишек, добавил: — А ну, Юрик, быстро!
Тот мгновенно сорвался из-за стола и со всех ног кинулся к одной из палаток. Через секунду он появился снова, таща в руках длинный целлофановый сверток.
Мужчина в очках принял у него этот сверток, утвердил на краю стола и, придерживая его рукой, громко, с выражением продекламировал, обращаясь к сконфуженно улыбающемуся виновнику торжества:
Пусть время над плешью твоей не колдует
И пусть не плутует, грозя сединой,
Тебе, кто во веки друзей не надует,
Мы дарим от сердца матрац надувной!
И он торжественно протянул сверток имениннику.
Поляна вздрогнула от разноголосого, нестройного «ура!».
— Товарищи! — провозгласил Виталий. — Разрешите, — он лукаво блеснул глазами, — от имени советской милиции и от нас лично вручить юбиляру наш скромный подарок.
Он повернулся к смутившемуся Углову, сунул руку в карман его кителя и затем высоко поднял ее над головой. Все увидели зажатый в пальцах голубой пластмассовый свисток.
Виталий тут же оглушительно и переливчато свистнул в него и протянул имениннику.
— Охрана общественного порядка — священный долг каждого советского гражданина, — с пафосом произнес он. — Свисток волшебный. По первому его сигналу мы всегда будем рядом с вами.
И снова над поляной разнеслось веселое «ура!». Мальчишки умоляли именинника разрешить им свистнуть первыми.
— Ну все теперь, — иронически заметил тот. — Покой нам только снился.
Виталий между тем сказал:
— А мы к вам, дорогие товарищи, за помощью. Вы тут давно обосновались?
— Только четыре дня, — ответила одна из женщин.
— Прекрасно. Так вот, — продолжал Виталий. — Два дня назад, часов в одиннадцать или двенадцать вечера мимо вас по шоссе должна была проехать машина, зеленый «газик». Случайно не заметили?
— Что вы! В одиннадцать мы уже давно спим, — сказала круглолицая приветливая женщина, разливавшая уху. — Тут, знаете…
— Одну минуточку! — перебил ее высокий мужчина в очках, читавший стихи, и обратился через стол к приятелю: — Саша, ты меня прости, но, кажется, именно в тот день у тебя ушла с жерлицы щука? И ты с горя не спал всю ночь.
— Ушла, — досадливо кивнул головой тот и повернулся к Виталию. — Совершенно верно, машина прошла. Старенький «газик». Левый подфарник не горел. А фары разные. И, по-моему, у нее стучит кардан.
— Точно! — радостно воскликнул Виталий. — Все точно! Она!
— С опасной скоростью шла, — добавил мужчина и усмехнулся: — Вот был бы у меня этот свисток…
— А я тоже!.. Я тоже про «газик» слышал! — азартно заявил старший из мальчиков. — Витька из деревни говорил!
Виталий насторожился.
— Какой деревни?
— А мы с папой вчера на попутке в деревню ездили. За молоком.
— Пожарово, — сказал Углов. — Семь километров отсюда.
— И что этот Витька тебе сказал? — снова спросил мальчика Виталий.
Но тот неожиданно смутился и, опустив голову, пробормотал:
— Он не велел говорить…
— Ну, Алик, — обеспокоенно произнес мужчина в очках. — Ты меня прости, но вопрос важный. Это ведь товарищи из милиции. Мне за тебя стыдно, ты меня прости.
Мальчик поднял пылающее лицо.
— Папа, я же дал слово!
Загорелый именинник спросил у другого мальчика:
— Юрик, ты тоже дал слово?
— Не, — безмятежно ответил тот, блестя плутовскими глазами. — У меня его никто не просил.
— А про «газик» слышал?
— Конечно. Я все слышу. Чего надо и чего не надо, — он озорно покосился на сидевшую рядом мать.
— Ну и что за «газик»? — пряча улыбку, продолжал допытываться отец.
— Ребята из деревни его в лесу нашли. Ну и сговорились пока не рассказывать. Испугались чего-то.
— А чего?
— Даже нам не сказали. Скрытничают.
— Знаю я этих молодцов, — встревоженно сказал Углов. — И Витьку того знаю. Ведеркова Георгия Семеновича сын.
— Надо ехать, — сказал Виталий, поднимаясь, и стал прощаться.
За ним тут же поднялся и Углов.
Мужчины и мальчики гурьбой пошли провожать их до шоссе.
…Было уже совсем темно, когда смертельно усталый и голодный Виталий, весь перепачканный в земле, в измятых брюках, с зелеными пятнами на коленях от ползанья по траве и порванной где-то рубашке, позвонил из деревенской почты в город, Откаленко.
Перед этим он долго и нетерпеливо крутил ручку телефона, косясь на висевшие тут же, на бревенчатой, потемневшей от времени стене, старую карту полушарий с оборванными краями и плакат: «Выявляйте колорадского жука!»
За высоким барьером, около несгораемого шкафа, сидела толстая краснощекая женщина с любопытными, настороженными глазами-щелочками. Она работала здесь, а сейчас пришла с Виталием и теперь ждала, когда он поговорит, чтобы снова запереть почту. Иногда глазки ее становились жалостливыми, когда она смотрела на усталую фигуру Виталия, его перепачканное лицо и сбитый до крови палец, торопливо завязанный носовым платком.
Наконец Виталия соединили, и он услышал встревоженный голос Игоря.
— Это я, — тихо сообщил он в трубку. — Ты меня слышишь? Я из Пожарова. Нашел машину. В лесу. Завтра срочно присылай эксперта и проводника с собакой.
— Понятно, — ответил Игорь. — У меня тут тоже все начало дымиться. Кое-что нашел. Приедешь — удивишься.
Назад: ГЛАВА IV СУХАЯ МАТЕМАТИКА ЖИЗНИ
Дальше: ГЛАВА VI ВТОРАЯ ЦЕПОЧКА
