Все, больше Нестор ждать не мог. Старое солнце совсем устало. У него были силы, чтобы светить, но греть оно уже не могло. Поэтому Нестор хотел повесить свое солнышко. Только как повесишь, когда Василинки все нет и нет. И красочки нет. Желтой, яркой, теплой-теплой.

Он сам легко переносил и жару и холод. Иногда зимой, в мороз, мог выйти на двор в одной рубахе, и ничего с ним не случалось. Просто Нестор любил радость. Не свою, а общую. Чтобы всем было весело, светло и хорошо. Как, например, бывает, когда гости приходят или праздник какой. Вот когда всем весело, и Нестору хорошо.

Только часто не понимали его люди. Называли по-всякому. Он не обижался — чего злобу таить, ведь они столького не замечают, не видят того хорошего, что происходит рядом с ними.

И тогда ему стало ясно: нужно дать всем тепло — с теплом и радость. Но Василинки все нет и нет...

Нестор, сломал большой полузасохший репей, воткнул рядом со странным нагромождением веток, палок и старого хлама. Репей будет отпугивать всех злых. Вон какой недобрый подходил недавно. Ему про дело толкуют, а он — все какие-то глупости.

Нестор улыбнулся — хорошо он сегодня поработал — и пошел со двора. Чтобы не терять времени даром, шагая по тропинке, он выковыривал занозу из своей головы. Она появилась недавно. Вдруг стало тревожно на душе, беспокойно, словно кинул кто-то в него камень и убежал. Только камень странный — попал в другого, а болит у него. Не просто болит, а захлестывает своими мохнатыми, противными лапами все светлое. Нестор начал было вытаскивать эту занозу. Вроде получилось. Но вот вошел в лес — и снова она, эта зудящая штука зашевелилась в голове.

Он старался. Но ничего не получалось... Наоборот, чем ближе был он к деревне, тем больше эта заноза становилась.

Еще один поворот — и деревня. Но Нестор вдруг остановился. Он только-только обошел ствол толстого дерева. Почему ноги дальше не хотели идти? Глаза ничего не видели. Они в землю смотрели — что увидишь? Эта заноза вдруг еще сильнее впилась, до сердца достала, словно приказывая — остановись!

Нестор понимал: надо поднять глаза и посмотреть, что случилось. Но глаза не хотели подниматься. Они зацепились за маленький камешек на тропинке. Тогда Нестор откинул ногой его в сторону. Глаза неохотно начали подниматься.

Ничего он не увидел. Просто на тропинке лежала Василина. Что тут ужасного? Может, просто устала? Он сам часто так ложится, когда захочется. Только руку так не заламывает. Неудобно ведь.

— Эй, — тихо окликнул Нестор, — Василина?!

Василина не откликалась. Неужели заснула? Плохо, земля мокрая, нехорошие сны видеться будут.

— Василинка, — снова окликнул он. И голос почему-то дрогнул.

Надо подойти и разбудить ее. Нестор попытался сделать шаг. Ноги его не хотели слушаться. Тогда он их перехитрил. Встал на четвереньки и пополз.

Тропинка была чистая. Ему же казалось, что приходится пробираться сквозь спутанные стебли трав. Сестра была уже совсем рядом. Но не осталось сил двигаться даже на четвереньках.

Нестор лег на живот и, цепляясь за землю пальцами, подполз к неподвижной Василине.

Вот она, совсем рядом. Нестор кончиками пальцев коснулся ее руки.

Коснулся и одеревенел. Нет, рука ее была не холодной. Она была прохладной.

Нестор ничего не понял. Но эта необычная прохлада лютым морозом ворвалась ему в сердце. Почему же такая боль в голове?

— Василина, — с трудом прошептал он.

Сестра молчала.

Нестор закрыл глаза и забыл о себе. Он пытался свое тепло отдать сестре. Только бы снова вернуть ее ласковые руки и веселые глаза. Но тепло не шло к Василине. Ее рука становилась все холоднее.

Он лежал почти в беспамятстве. И вдруг мысль. Отец! Вот кто поможет. Нестор вскочил и что было сил бросился назад, к дому.

Филипп чистил ружье. Обстоятельно и неторопливо. Он не любил торопиться. Очевидно, постоянное общение с лесом, в котором время идет совсем по-другому, нежели среди людей, сильно изменило его представление о мире.

Он любил лес. Не тихий покой его привлекал. Нет в лесу спокойствия. Там тоже жестокая борьба. Только не знает природа подлости, низости и коварства. Жизнь идет по порядку, установленному веками, а смерть приходит тоже по установленным правилам.

— Отец! — Филипп не сразу узнал голос Нестора, который истошно кричал издалека. — Отец!

Филипп не торопясь вынул шомпол из ствола. Потом собрал ружье и повесил на гвоздь. Обтерев руки чистенькой тряпочкой, которую недавно выстирала Василина, Филипп вышел на крыльцо.

— Там! Быстрее! Ей холодно, холодно!.. — Необычно возбужденный Нестор стоял ниже отца на ступеньке и, дергая его за рукав, бессвязно лепетал.

Филипп смиренно относился к причудам своего юродивого сына. Что тут попишешь — божья воля! Но сейчас бессвязное бормотание Нестора было уже не бессмысленным набором слов.

— Ей холодно, холодно. Отец, быстрее... Ты можешь!.. Она не устала... — Нестор силой стягивал его с крыльца.

Филипп решил не расспрашивать. Он быстро пошел за Нестором. Потом они побежали. Ему было трудно — годы. Но он старался не останавливаться.

...Увидев Василину, он понял, что бежать уже не нужно. Сердце глухо стукнуло и оборвалось. Оно не верило.

Филипп медленно подошел к дочери. Смерть пришла очень быстро, и девушка ничего не успела понять. Она продолжала улыбаться. В застывших фиалковых глазах отражалось серое осеннее небо. Правая рука, по-детски сжатая в кулачок, лежала на груди.

Ему стало трудно дышать.

Он медленно взял дочку на руки и, тяжело ступая, пошел к дому. Сзади, всхлипывая, шел Нестор.