— Передохнем, — негромко сказал Чеслав.

Владислав устало сел на ствол свалившегося дерева. Оперся спиной о пень. Трудно дался ему этот переход по пружинящему, волглому мху. Не столько для тела — в душе была усталость от первородного страха. Он все время ощущал, что под зыбкой пленкой ненадежной тверди — бездна. Жидкая, засасывающе-липкая смерть, от которой нет спасения.

Каждый поход по болоту становился пыткой для Владислава.

А Чеслав был абсолютно спокоен. Он достал из подвешенной на суку торбы захваченные с базы немецкие консервы, открыл их и протянул панычу. Вторую банку взял себе. Они запивали мясо кисловатым вином, передавая друг другу флягу.

Младшего Барковского не удивила забота Чеслава. Они знали друг друга, что называется, с колыбели.

Когда родился Владислав, Чеслав уже вовсю бегал на большом и далеко не бедном дворе своего отца.

Исполнилось паненку два года, и пан Барковский позвал старого Леха к себе. «Послушай, Збигнев, — сказал пан, — мы оба старые солдаты, и была наша дружба в окопах сплавлена...» Старый Лех кивнул пану. Он многое помнит. Ведь он, Збигнев, верой и правдой служил пану Барковскому, как его дед и прадед служили своим Барковским. Только ему было известно, почему так быстро поднялось вновь было пришедшее в упадок без хозяйского глаза и от военного лихолетья имение. И только пан знал, откуда появилась у Збигнева мельница да злотые в трофейном сундучке. Хозяин объяснил, что хочет он, Барковский, его Чеслава видеть подле своего сына. Чего Леху отказываться от такого лестного предложения?

Стал Чеслав вроде няньки и наперсника забав у молодого пана.

...Чеслав отбросил пустую банку. Владислав давно уже сидел в полудреме.

— Пошли, — сказал Чеслав, — дотемна должны успеть.

Он шел чуть впереди. Вспоминал и размышлял. Может, по происхождению он и ниже панов, а вот в другом нет особой меж ними разницы. Во всяком случае, образование у него — дай бог любому пану.

Когда срок подоспел, Барковский решил, что Чеславу пора серьезно учиться. Он заставил старого Леха отправить сына во Львов, в иезуитский коллегиум.

Пан не собирался делать из Чеслава ксендза. Главное, отцы-иезуиты хорошо учили не только наукам, но и изворотливости ума, послушанию. Он тоже не вечен. Так пусть рядом с сыном будет слуга, который одинаково свободно владеет и словом божьим, и оружием, и хитростью, и ядом.

Поначалу Чеслав тяжело переживал разлуку с родными местами, с молодым паном Владиславом, к которому был сильно привязан. Здесь, во Львове, прочие послушники относились к нему насмешливо, пренебрежительно.

Но вскоре от природы хитрый и изворотливый Чеслав понял, что святые отцы сами святы лишь внешне. Он быстро научился лицемерить. Стал незаметно исчезать из семинарии. Обычно первогодники такого себе не позволяли. Когда на него донесли — он безмолвно выдержал удары плетьми, но потом безошибочно определил доносчика и избил его так, что тот месяц в себя приходил. Следов побоев никто не нашел. Наука отцов-иезуитов уже стала давать свои плоды.

Больше на него не доносили.

Отдыхал он в городе. Львов тогда был веселым местом. Как же хороши были львовские «флячки». Это вам не консервированные сосиски. А знаменитое пиво! А какие во Львове были паненки!

За год-другой Чеслав превратился в настоящего завсегдатая самых темных притонов, к которым обыватели Львова старались сами близко не подходить и детей своих не подпускали. Там он отточил науку точного удара ножом и перестал с трепетом относиться к жизни человеческой. Только вот завзятым «бавидамеком», как называли во Львове развлекателей дам, Чеслав так и не сумел стать.

На стройных, пышногрудых паненок, что так ласково и многообещающе улыбались красивому широкоплечему брюнету-послушнику, Чеслав смотрел украдкой. Он не знал, куда девать руки, не знал, какие слова говорить. Так что если и приходилось Чеславу грешить в уютных спаленках юных паненок со стройными ножками, то заслуга была здесь не его, а скорее самих энергичных и настойчивых барышень.

И вдруг, когда жизнь в коллегиуме стала для него родной и привычной, судьба нанесла первый подлый и сильный удар. Пришла весть из имения. Убит старый Лех, его отец.

Убили... Эта мысль не давала покоя Чеславу. Да, его папаша был не сахар для людишек — работать заставлял в полную меру. И пропустить мимо себя стаканчик самогона или смазливую бабенку Лех не мог. Так ведь он вдовел который год, а бабы — те зачастую и сами были не против. Пожалуй, старый Лех обходил стороной только жену Филиппа, царствие ей небесное. Хотя после того, как не стало ее, люди начали было поговаривать, что не случайно утопла в болоте, вспоминая на завалинках, как заглядывался на нее этот потаскун, старый Лех.

Так ли, иначе, а нашли отца Чеслава в лесу с простреленной грудью. Чеславу показали это место, когда приехал он домой. Барковский поговорил с Чеславом и убедил, что не стоит вмешивать полицию.

Кипела в Чеславе злоба и неудовлетворенное желание мести. Но отцы-иезуиты научили его подчинять чувства рассудку. Рассудок же говорит Чеславу, что таким, как отец, не надо быть. Как ни крутись, а от всех напастей даже под защитой пана не убережешься. Потому сказал он на сходе мужиков, что прощает того, кто грех на душу взял. Он действительно не хотел найти того, конкретного убийцу. Ему всем им хотелось отомстить, голоштанникам. Только волк не режет овец у логова своего. Благо познакомил пан с людьми из корпуса охраны пограничья, осуществлявшими «меры пацификации». И уж там пошло веселье души! Горели хаты, превращая ночи в жуткие мерцающие дни. А дни становились темными от затухавших головешек. Патронов Чеслав тоже не жалел. Прокатилась темная слава о нем по окрестностям.

— ...Пошли, — окликнул Владислав.

Они были в небольшой рощице недалеко от шумевшего в кустах ключа. Молодой пан быстро отыскал нужное место и притопнул по нему ногой.

— Солнце уже вон где... Надо быстрее, — сказал он.

Чеслав скинул куртку и саперной лопаткой начал копать.

Лесной грунт был мягок и податлив. Вскоре Чеслав подал Владеку тяжелый, темно-желтой кожи саквояж, с каким обычно ходят сельские лекари.

Дорога назад оказалась длиннее. Шли не так быстро. Саквояж несли по очереди. Уже вечерело, когда вышли к реке. Вдали послышался свист. Это была граница. Они мгновенно затаились в кустах. Встреча с русскими им ни к чему. Но здесь все было спокойно. Пересвистывались на той стороне «гренцшутцены» — немецкие пограничники.

Владек сделал знак, и они осторожно пошли в сторону леса. Сейчас командование было в руках Барковского-младшего.

Лес напомнил Чеславу о Василине. Уезжал во Львов, была невзрачная, голенастая девчонка. А встретил после приезда — земля под ногами зыбкой стала. Львовские паненки перед ней, как базарные бабы перед королевой. Стал Чеслав ей вроде жениха. Он так всем объявил. Правда, она отказала, когда сватов заслал. Но это Чеслава не смутило. Никуда не денется. Кто ж в округе осмелится поспорить с ним? Даже на этой странной войне, куда он пошел за паном, не спрашивая зачем, не забывал он ни на день об этой девчонке. Рисковать не пришлось. Пан не стремился лечь костьми в окопах. А вместе с ним и Чеслав... Думал, вернется — и все станет на свои места. И вдруг голытьба дождалась своего. Пан убеждает, что ненадолго. Да, но пока немцы двинутся на холопское государство, он совсем потеряет Василинку. И что она нашла в этом заморыше?

Чеслав со злостью сплюнул и огляделся. Владислава не было видно. Со своими переживаниями Чеслав отстал.

Он перекинул саквояж в другую руку, пора бы и меняться, и сделал шаг к орешнику.

В кустах стоял какой-то долговязый мужик и целился в Чеслава из дробовика. Чеслав качнулся вправо, а затем прыгнул в другую сторону, покатился по земле. Густая листва и стволы деревьев не давали его сопернику увидеть его. Поверху сыпанула крупная дробь...

Чеслав рванулся от тропинки, пока тот, по его расчетам, перезаряжал ружье. Но потом резко свернул и быстро обошел то опасное место.

Почему тот долговязый пропустил молодого паныча, а его попытался задержать?

Впереди затрещало, кто-то приглушенно вскрикнул. Чеслав присел. Осторожно раздвинул ветки. На поляне шла драка. Клубок тел катался по траве. Какие-то люди навалились на Владека.

Сопротивлялся тот недолго. Его скоро подмяли и начали вязать руки.

Судя по одежде — не энкавэдисты и не красные прикордонники. Но кто?

— Второй был! Смотрите туда! — донеслось с поляны. Это появился тот долговязый в поддергайке и с дробовиком за спиной, который стрелял в Чеслава.

Чеслав неслышно придвинулся туда, где кусты были гуще. Голоса приблизились.

«Сволочи, — подумал он о мужиках. — Дерьмо собачье вам искать, а не за мной охотиться. Орут на весь лес, словно ошпаренные».

Он поднял автомат. Кто-то прошел совсем рядом. Чеслав напрягся перед прыжком. Но тут он услышал шум с другой стороны. От деревни продирались еще несколько человек. Чеслав снова затаился, решил выждать.

Вскоре вновь все собрались на поляне.

— Никого...

— Тут крапивы до черта. Пошли назад...

— Погоди, я тут гляну...

— Хоть тут, хоть там. Нет никого. Один он...

Говорившие подошли к Владеку, который уже перестал брыкаться и мычать и просто сидел на земле. Мужики подобрали его оружие, высекли огня, подняли его на ноги. Осветили лицо.

— Вот те на! — хрипло сказал высокий. — Так то паныч! В места родные потянуло. Мало нашей кровушки попил. А, волчье отродье!

Он смачно размахнулся и с разворота врезал своей длинной лапой молодому пану по глазу. Те, что стояли сзади, едва поймали связанного Владека.

Мужикам такой поворот дела понравился, и они придвинулись ближе. Двое засучили рукава, чтоб было сподручнее.

Но кряжистый, наверное, старший, встал перед Владеком, защищая его спиной, и твердо сказал:

— Не тронь!

Мужики слегка опешили.

— Ты что?! Пана защищаешь?

— Не пана. Мы кто есть? Мы есть представители народной власти. Негоже нам самосуд устраивать. А потом разузнать все надо! Раз волчонок здесь, значит, и волк поблизости крутится. На заставу надо сообщить.

Пошли...

«Грязные псы, — выругался про себя Чеслав, — бандиты. Ишь, власть отыскалась!»

Чеслав с трудом отнял онемевший палец от спускового крючка, вытер враз вспотевшую ладонь о брюки.

Мужики, захватившие Владека, в деревню входили гордо. В домах захлопали двери, засуетился народ, собираясь кучками на улице. Стало почти совсем темно.

В деревню Чеславу хода не было. Что же они будут делать? Он нашел высокое раскидистое дерево, скинул сапоги и быстро взобрался на него и стал всматриваться. Вся картина была как на ладони. На улицу люди вышли с огнем, так что наступившая темнота не мешала. Чеслав даже пожалел, что нет винтовки с оптическим прицелом. Попрыгали бы эти деревенские вояки...

А вокруг Владислава собралась уже порядочная толпа. Спорили. О чем, естественно, было не слышно, но по жестам догадывался. Видимо, придя наконец к согласию, вооруженные мужики повели пленного к сараю, что стоял посередине деревни. Повесили большой замок. Двое остались сторожить. Чеслав обрадовался. Эта парочка не серьезное препятствие. Тем более ночью. Только долго они еще колобродить будут? Словно и не собираются расходиться. Ага, пошли. Ну, ну!

Однако к тем двоим, что сидели у сарая, подошли еще три мужика. Уселись поудобнее. Развели костерок.

Это уже хуже. С пятерыми, пусть дураками, но вооруженными, в одиночку не справишься.

Вот и коня подвели к костру. Все ясно. Тот кряжистый, он у них «солтыс» — новый совдеповский староста. Что-то объясняет парню, который взобрался на коня. По какой дороге поедет? Если в город — дело пустое. Не догнать.

Парень пришпорил коня и направился в сторону Чеслава. Точнее, в сторону заставы, по дороге, над которой так удобно устроился Чеслав.

Он соскользнул с дерева, быстро обулся, одним движением снял пояс с тяжелым пистолетом, положил на траву автомат, рядом пристроил саквояж, достал кинжал и затаился...

Конь всхрапывал. Чеслав, успокаивая, похлопывал его рукой по холке, поправлял перекинутое у седла мертвое тело. Наконец он добрался до болот. Спрыгнул с седла. Зайдя в кусты, сбросил наземь мертвого. Конь всхрапнул, но заржать не смог. Чеслав рукой зажал ему ноздри, захватив уздечку, потом быстро выхватил нож, резко и сильно полоснул по шее животного.

Полоснул и едва успел отскочить. Тугая темная струя ударила по веткам. Жеребец сделал шаг, другой и рухнул на колени, с треском подминая молодые ветки кустарника. Кровь уже не хлестала, а вытекала из раны пульсирующим ручейком. Коня было жалко. Но следы оставлять нельзя...

Чеслав подошел к телу, обыскал убитого. Нашел бумагу и, не глядя — чего увидишь в такую темень? — сунул в карман куртки.

Вернулся к деревне и еще полночи бродил у околицы, как голодный волк, выжидая момент. Но горел костер у сарая и стражи не спали.

...Уже под утро, усталый и грязный, он ввалился в землянку. Пан Барковский в накинутой на плечи шинели сидел у стола и читал. В углу рассматривал какие-то бумаги Кравец.

— Что? — глухо спросил пан.

— Там... Владека...

Барковский медленно поднялся, неотрывно глядя на Чеслава. Даже в тусклом свете свечи было видно, что лицо его побледнело, будто покрылось инеем. Кравец встрепенулся и с интересом стал наблюдать за происходящим.

Пану мешал стул. Он отбросил его. Подошел твердым, чересчур твердым шагом к Чеславу, больно взял его за подбородок.

— Жив? — спросил, как выдохнул.

— Да... — быстро ответил Чеслав.

— Где?

— Мужики из Мокрого Бора захватили.

— Мужики, — протянул Барковский. — А ты почему здесь?

В глазах его не было презрения — это бы Чеслав понял и простил. В глазах пана была гадливость. Полковник еще секунду посмотрел на Чеслава, губы его дернулись в брезгливой гримасе, и он оттолкнул своего ординарца, будто выбросил что-то мерзкое и осклизлое.

Так с Чеславом еще никто не рисковал обращаться.

— Оставьте нас, пан Кравец, — властно сказал Барковский. Дождался, пока тот вышел, и строго сказал:

— Ну, отвечай!

— Я не мог один, — сквозь зубы ответил Чеслав. — И никто бы не смог! Их слишком много. Они человека на заставу отправили. Я перехватил. Вот письмо. До полудня, пожалуй, не хватятся. Ждать будут... И саквояж в целости.

Он грохнул им по столу.

— Саквояж, — то ли повторил, то ли переспросил Барковский из другого угла землянки. Он стоял спиной к Чеславу. Потом развернулся и громко приказал: — Поднимай людей! Выступаем!

— Не буду, — резко ответил Чеслав.

— Что такое? — опешил Барковский.

— Сгинем в трясине. Темно еще. Я один еле-еле прошел. Да и устал. Ближе к утру выступим.

— К утру... — эхом повторил Барковский. Он раздумывал. Хладнокровие вновь вернулось к нему.

— Если что с Владеком... ты пойдешь за ним. Понял?.. Пока отдыхай. Через час рассветет и выступаем. В Мокром Бору всех — под корень. Дома запалить! И уходим. Все, хватит! Поиграли! Ты со мной... если Владек жив, — добавил тихо.

Подошел к столу. Поднял стул. Вновь раскрыл книгу. Чеслав вышел из землянки. Его душила злоба. Он прошел мимо хотевшего о чем-то спросить Кравца, даже не взглянув в его сторону.