Давно такой осени не было. Дни теплые, дожди идут редко. Хотя по ночам подмораживает, трудно поверить, что совсем скоро наступят холода и долгие, тяжелые, как сырой снег, ночи. Как поверить? Солнце светит, забыв про то, что время тепла уже кончилось. Воздух по-летнему мягкий и ласковый, а деревья, казалось, и не собирались терять листву, а внезапно расцвели, перепутав осень с весною. В такие дни каждый, даже самый хмурый человек хоть чуть-чуть, но ощущает себя в душе художником.

Сам же художник мрачнел. Природа, бесспорно, радовала его. Но мучило то, что за эти несколько дней ничего, ну совершенно ничего не было сделано.

А начиналось прекрасно. Тетка Килина все хлопотала, расспрашивала и кормила. Своих детей у нее не было, но добрая половина деревни называла ее бабушкой. Бабы приходили к ней посоветоваться, поделиться, а то и поплакаться. Заглядывали к ней и мужики. По своим делам — что-то одолжить или похмелиться.

С появлением Алексея визитов стало больше. А как стало известно, что он рад будет за умеренную плату выполнять заказы, к нему стали приносить старые фотографии, с которых он делал цветные портреты. Понесли и потрескавшиеся иконки — подновить. Порой собиралось несколько человек у Килины в хате или на дворе — смотря где работал, — садились чуть в сторонке, чтобы не мешать, и вполголоса разговаривали о том о сем, поглядывая, как это у него ладно все получается.

Заходил Паисий, полюбопытствовал, снова к себе пригласил. Но потом его, как учителя, в город вызвали. Несколько раз был Алфим-скорняк, смотрел, спрашивал. Заходила и Василина... То от Филиппа дичь принесет, то какие-то травки вместе с теткой настаивает — вместо лекарств.

В общем, многие соседи успели заглянуть к Килине за эти дни. Но дело стояло все на том же месте. О банде никто ничего не знал. Или делали вид, что не знают. Когда Алексей вскользь упоминал о чем-то близком к этой теме, и его приятели детства, и их родичи, охочие до разговоров, примолкали, отвечали нехотя, с огромным нежеланием, ссылаясь на то, что чем больше говоришь — тем легче накликать беду. Алексей чувствовал, что дальше расспрашивать действительно нельзя: вовсе разговор прервется. И вновь начинались воспоминания детства, пересуды, переряды, рассказы: у кого, как, что сложилось и что не сложилось и, как водится, о политике. Здесь Алексей старался уйти от ответов. Играл роль человека, который властями не слишком интересуется.

Не вышел на него за эти дни и связной. Алексей добросовестно носил на шее вместе с крестиком ключ. И дужка его всегда чуть выглядывала из выреза воротника. На это многие обращали внимание, удивленно спрашивая, что за вера такая новая появилась. Алексей отшучивался: мол, хочу к этому ключу дом себе подобрать, а вера тут ни при чем.

Наконец он убедил себя, что мысль, мелькнувшая у него в первый день, — единственно правильная. Человеком Астахова, который мог помочь или хотя бы сообщить что-нибудь конкретное, был Аким. «Дух болот» каким-то образом прознал это и уничтожил его. Значит, связи с Астаховым нет. Когда она появится — неизвестно.

Конечно, можно и вовсе ничего не делать. Кормежка здесь по сравнению с городом — слава богу... Приработком он себя обеспечит. Погода прекрасная. Никто не может обвинить или упрекнуть в том, что он просто бездельничает, отказываясь выполнять задание.

Никто. Кроме него самого...

Потом прошел слух, что русские с «болотным духом» столкнулись, своих много потеряли, а тот ушел, в болоте растворился. Это окончательно утвердило решение Алексея действовать самому. Конечно, работать в одиночку без дополнительных инструкций, без связи опасно. Даже на первый взгляд бессмысленно. Но надо попробовать выполнить задание. А как он свяжется с Минском — время подскажет. Раз так — надо действовать.

В этот день Алексей встал по-деревенски рано — солнце еще висело низко над землей, как далекая лучина, не давая тепла, а лишь освещая белую паутину холодной росы, окутавшую траву.

Алексей запомнил слова Астахова, что где-то рядом должен быть осведомитель банды. На этом-то и можно сыграть. Но для этого самому надо вычислить, кто же связан в Живуни с болотом. Впрочем, есть и другой путь — пусть поползет слушок про него по деревне.

Вчера на сон грядущий Алексей попытался обозначить круг тех, кто может «дружить» с «духом». Угадать, понятно, не угадаешь, хитер. Скорей всего он где-то среди тех, кто побогаче. К ним в первую очередь надо идти. Первым он пошел к Тодору. Тот ему второго дня свою карточку принес. Да еще с его сыном Тимошкой они в детстве знались. Тодор и тогда по местным понятиям был крепкий хозяин, а сейчас...

Дом Тодора с высокой запесощницей, как по-местному называли сильно выступающую спереди хаты застреху крыши, стоял почти в середине деревни, спрятавшись за пожелтевшим садом.

Хозяин был дома. Он что-то писал, поминутно слюнявя карандаш, неуютно сидевший в больших пальцах. Алексей поздоровался.

— Здоров... — Тодор спрятал бумажку за божницу, подошел, протянул тяжелую руку. — Проходи, гостем будешь.

— Спасибо. Я вот работу принес. — Алексей подал написанный акварелью портрет.

— Ну-ка... — Тодор подошел к окну, разглядывая. — А что? Похож! Ей-богу, похож... Это ж надо... Да ты садись, садись. Я зараз, мигом.

Он вышел в другую комнатенку, грузно ступал по домотканым полосатым половикам. Вернулся скоро, держа в одной руке миску с яблоками, а в другой — початую бутылку с мутноватой жидкостью и пару лафитников зеленоватого стекла:

— Обмыть треба!

Алексей пригубил. Тодор одним махом влил самогон в заросший сизым волосом рот, похрустел яблоком.

— Чего в город не поедешь? Деньгу, чай, поболе этой зашибал бы.

— Здесь поспокойнее, случись чего.

Тодор испытующе глянул на него из-под кустистых бровей:

— Не уверен, стало быть, в новой власти?

Алексей только пожал плечами, не отвечая.

— М-да... — крякнул Тодор и снова потянулся к бутылке. — Вот и я... — недоговорив, он махнул рукой и выпил, не дожидаясь Алексея. — Про колхозы слыхал?

— Приходилось.

— М-да-а... Люди говорят, и у нас будет этот самый колхоз. Оно, может, и хорошо, а с другого боку — оно тоже... — Тодор покрутил в воздухе рукой и снова налил. — Раньше-то оно, как теперь кажется, все попроще вроде було, понятнее...

Поговорили немного о том, как было раньше. Сошлись на том, что и тогда все было не так уж, чтобы...

— А ты-то, я слыхал, сюды с немецкой стороны прибег? — навалился грудью на стол прихмелевший Тодор, приближая лицо к Алексею. — Болтался, стало быть, как это самое в проруби, промеж тех и этих... М-да... Все повидал. Вот и скажи, немец, он что?

— В каком смысле?

— А в этом... Жить при ем как?

«Нет, он не пьян, — заключил наблюдавший за ним Алексей, — хитрит, выпытывает что-то».

— Жить-то? Жить при всех можно. Там тоже люди живут, кто имеет на что.

— А у тебя, что же? Стало быть, не було? Потому и сбег?

— Да не-е... — Алексей задумчиво покрутил стаканчик с самогоном. — Можно было бы попробовать, только как обратно попадешь?

Тодор усмехнулся:

— Не наелся — не налижешься! Все! Обратного ходу, думаю, не будет.

— Я бы попробовал, — словно не слыша его, повторял Алексей, — дядько Тодор, может, подскажешь...

— Нет... — не дав договорить, махнул у него перед носом рукой Тодор. — Нет... Я с властями никогда не ссорился! Ни с какими! Нонешние прикордонники — люди серьезные. Да и немец тамо... — Он кивнул куда-то себе за спину.

— Что немец?! Они тоже люди, а если с ними по-людски...

— По-людски... — передразнил Тодор, выливая себе остатки самогона. — Много ты понимаешь. А земля своя, а хата?! Родители тут схоронены.

— Да у меня ни земли, ни хаты. Да и не навек же я туда сбираюсь. Так, побывать...

— Э-э-э... — отмахнулся Тодор, — не дело это! Не дело! Понял? Дурь это в тебе молодая гудет, в башке-то... Я вон своего за такую дурь, почитай, каждый день щучу, а все балбес. На своей земле человек жить должон! На своей! Понял? Так что брось ты это дело. Ты не говорил — я не слыхал! Усе! Получи свои гроши и бувай. — Он выложил на стол советские зеленовато-серые трешки с солдатом, пододвинул Алексею. — На-ка вот. А то, слышь, нарисуй еще меня с женой в подвенечном.

— Нарисую... — вяло согласился Алексей.

От Тодора Алексей пошел к Янке, на этот раз не отдавать, а брать заказ. Тот недавно заводил с ним разговор. Пока сидели и, как полагается для приличия, разговаривали, Алексей намекнул, что хотел бы узнать тропки за кордон, уж больно надо по делу туда. Здесь он тоже ничего определенного не узнал. Но зато их разговор слышала Ганна, жена Янки, самая толстая баба в Живуни и самая большая любительница сплетен. Она из любого незначительного события делала повод для пересудов дня на три.

Он был собой доволен. За полдня успел многое. Слухи поползут, и в первую очередь среди тех, на кого Алексей и рассчитывал. Рано или поздно они должны непременно — в этом он не сомневался — доползти в банду.

На сегодня же Алексей наметил сделать еще одно дело посложнее: Филипп. Точнее, не он, а его сын. У Алексея не выходили из головы странные слова Нестора на поминках. Гости? Кого имел в виду этот взрослый мальчик? И имел ли кого? А если нет, то чего так испугался Филипп, его отец?

За прошедшие дни Нестор несколько раз подходил к Алексею. Внимательно смотрел, что тот делает. А когда Алексей пошел на этюды к старому мостику через ручеек, у которого стояла толстая развесистая ива с огромным дуплом у корневища, Нестор пришел в восторг от желтой краски. Почему именно от желтой, Алексей не понял и с удивлением смотрел, как этот гигант радуется, со священным трепетом глядя на желтые мазки. В общем-то ему было жаль Нестора. Наверное, не одна бы девка потеряла покой и сон из-за этого парня, не будь в его фиалковых, как у сестры, глазах пустоты. Он часто уходил в себя, надолго замолкал, напряженно думая о чем-то. Все остальное время играл со своим ручным лисенком, которого повсюду таскал за собой. Как и прежде, он боялся отца и беспрекословно ему подчинялся, по-детски беззаветно любил Василину. Алексей несколько раз пытался вывести его на разговор о тех таинственных гостях, но Нестор будто не слышал и говорил о своем удивительном и странном мире. И теперь Алексей надеялся в домашней обстановке хоть что-то вытянуть из юродивого.

К тому же ему была неясна роль и самого Филиппа. Почему нельзя предположить, что бывший лесной объездчик связан с бандой? Все говорило за это. И поведение на поминках — увел же, увел он своего сына. И его доскональное знание леса и болот. И замкнутость. А если попробовать «связать» такую цепочку: банда — Филипп — Нестор. По болоту юродивый ходит, говорят, как по своему двору...

Алексей и не сомневался бы в своих выводах. Но была еще Василина... Не укладывалось как-то: у пособника банды такая дочь. Предположить, что и Василина помогает банде, Алексей и вовсе не хотел.

Собственно, Василина, хотя Алексей не признавался самому себе, была третьим поводом для похода на Филиппов хутор. Когда он ее не видел — скучал, когда она была рядом — замыкался в себе, односложно отвечая на вопросы. И наверное, Алексей не стал бы специально искать встречи с ней. Но здесь такой повод...

Хозяйство Филиппа было километрах в двух от деревни. Это по прямой. Но так никто не ходил: по заломам да озерцам пойдешь — больше времени потеряешь.

Хутор Филиппа был небольшим, но ухоженным. Огород да садик — все в идеальном порядке. Крепкий сарай, небольшой хлев. Чистый дворик аккуратно выметен. Везде чувствовалась рука хозяина. А вернее, хозяйки.

Крепкий, приземистый, мрачноватый дом стоял на краю леса под высокими елями. Лежавший у порога старый охотничий пес лениво тявкнул и отошел в сторону. «Окошки-то, как бойницы», — прикинул Алексей. Он толкнул крепкую тяжелую дверь и вошел в дом.

Внутри оказалось удивительно светло и чисто. Выскобленный пол, веселые занавесочки, недавно побеленная печь со вмазанным осколком зеркала над загнетком. Широкая кровать с горой подушек. Покрытый домотканой вышитой скатертью стол.

— Мир дому... Не помешал?

Филипп, чистивший на лавке у окна ружье, недовольно повернулся.

— Проходи, коль пришел... Садись... — Он пододвинул ногой табурет, отложил ружье, вытер руки тряпицей, упер кулаки в колени. — Зачем пожаловал?

Алексей огляделся. В доме никого, кроме них, не было.

— Нужда до вас, дядько Филипп.

— Говори...

— Спросить хотел. Да, может, не ко времени я?

— Чего уж... За спрос денег не берут.

Филипп тяжело уставился на гостя. Глаза у него были темные, жгучие, как у цыгана. «В мать, значит, Василина», — подумал Алексей.

— Хочу к горячим ключам сходить. Помню, где-то здесь, а дорогу запамятовал. Подскажете? А то боюсь в трясину угодить.

— От как... Семь лет мак не родил, а голоду все не было, — дернул жесткой щеткой усов Филипп, показав крепкие зубы. — Ну и дела у тебя. — Он тихо посмеялся, покрутив головой, вроде как с облегчением. — На что они тебе сдались, ключи-то? Ты вроде не хворый. Из любопытства, что ли?

— Да нет. Красиво там. Порисовать хочу.

— Во-о-на... — протянул Филипп, снова берясь за ружье. — Переждал бы ты с этим. Успеешь еще, нарисуешься.

— Как это? — сделал удивленное лицо Алексей.

— Ты что, в самом деле дурной или прикидываешься? — отставил ружье лесник. — Болота тама! На болотах сам небось знаешь, что творится. Трясину и искать не придется. Сама найдет.

«Найдет» — это он о банде, точно о банде. Надо порасспросить. Если все же у него связи с «духом» нет, все равно Алексей в выигрыше — ни у кого не возникнет вопроса, почему он у всех расспрашивает, как перебраться за границу, а со знающим человеком и не пробовал столковаться. А так: пытался, да тот отказал. Сам же Филипп, молчаливый по натуре, рассказывать о том, зачем приходил Килинин племянник да на чем сошлись, не будет.

— Вот вы о чем... — Алексей достал кисет, протянул хозяину. Тот взял, покрутил, рассматривая, понюхал табак и вернул.

— Я свой курю... Ты в хате не смоли!

— Ладно, дядько Филипп. Вы только дорогу укажите, а там уж я сам как-нибудь... Небось «дух»-то не огонь. С ним и столковаться можно.

— Может, и так, — недобро усмехнулся объездчик. — Да только я пока еще таких не видел.

— А-а! — махнул рукой Алексей. — Зачем я ему, «духу»? Не на это же он позарится. — Он кивнул на холщовую сумку с бумагой и красками. — Так расскажете, как идти?

— Плохую ты, парень, тропку выбрал. К кордону она. Там и «дух», и новые прикордонники сторожат. Каждый свое... Да и не пройдешь один там, как ни рассказывай.

— Человека надежного укажите, что проведет...

— Надежного?.. — усмехнулся Филипп. — Ты на погосте не пробовал пошукать? Там ребята самые надежные. Никому уже не разболтают.

— Господь с вами, — перекрестился Алексей, внутренне похолодев: «Неужели он об Акиме?»

— Ты, значит, дорогу выбираешь? На распутье долго не простоишь, да и не дадут... Ладно, пойдем на крыльцо, покурим...

Вышли. Молча присели на согретые осенним солнцем ступени, закурили. Подошел пес, потерся мордой о колени хозяина. Тот потрепал его жесткой рукой за ушами.

— От неметчины, говорят, ты прибег? — неожиданно спросил Филипп.

— Вроде того...

— От неметчины... А кисет-то у тебя русский!..

— На базаре купил, с махрой вместе, — спокойно ответил Алексей и посмотрел прямо в глаза Филиппа. Тот отвернулся.

«Это же надо, по вышивке определил... Не подумали. Сменить? Нет, подозрительно будет. Может, он уже сегодня обо мне «духу» доложит... А может, и нет».

— Ладно, дядько Филипп. — Алексей поднялся. — Нет так нет. Бывайте, спасибо за разговор.

— Погоди. — Объездчик придержал его за рукав, усадил. Помолчал немного, думая о чем-то своем. — Хорошо ты это делаешь. Глядел я на писанки твои. А горячие ключи... дело твое. Самому мне не с руки, а ты, что же, сходи, пока светло. Провожатого, дорогу показать, я тебе дам... Василина!

Скрипнула дверь сарая, и в темном проеме появилась девичья фигурка. Стройная, тонкая, прикрылась от света ладошкой, посмотрела в их сторону...

Она была рада, что пошла с Алексеем, и не скрывала этого. Они то молчали, то болтали о пустяках. Василина что-то вспоминала смешное о детстве, Алексей рассказывал забавные случаи, которые приключались с ним, цирковые анекдоты.

Она снова вспомнила что-то из детства. Он, извиняясь, улыбнулся и сказал, что не помнит этого случая.

— А я помню. — Она остановилась совсем рядом с ним, лицо ее вдруг стало серьезным и мудрым. — Я о тебе все помню. Ты мне очень нравился... Тогда... И вот ты здесь...

Алексею бы сказать, что Василина ему тоже нравится, что он не может ничего сделать с собой, что уже боится смотреть в ее глаза, — ведь потом до полночи заснуть не может, а когда засыпает, то снится ему она... Но он молчал.

Постояли немного. Потом пошли дальше по тропинке. Молча.

— Василина!.. — хотел окликнуть нежным, мягким голосом, а получилось визгливо и с хрипотцой. В горле застрял неизвестно откуда взявшийся комочек. Алексей непроизвольно откашлялся. «Господи, что ж я, не на собрании ведь». Девушка остановилась, повернулась к нему и посмотрела с надеждой и болью.

— Василина, — повторил он, протянул руку и коснулся светлых волос. Она взяла в свои руки его ладонь и потерлась щекой, прижалась к нему и поцеловала, едва коснувшись губами губ...