2
— Не люблю я но ночам звонить Шальнову, — сказал Егоров, набирая знакомый номер.
— К кому же еще звонить? — удивился Тамулис. — Альгин в отпуске. Ратанов такие вопросы не решает…
Телефонную трубку, как обычно, подняла жена Шальнова и пошла будить мужа.
— Волчару вы знаете. — Егоров старался говорить спокойно. — Сегодня в два часа ночи он собирается обворовать магазин в деревне Барбешки. С ним едет Гошка, молодой, сын врача. Позвонил Джа-лилов.
— Этого нам еще не хватает! — Шальнов чертыхнулся. — Джалилов может нас провоцировать… Хочет выслужиться перед органами, замазать участие в убийстве…
— Не думаю.
Тамулис и Барков с двух сторон прильнули к трубке.
— Постой, Егоров, Барбешки — это ведь за чертой города, на территории райотдела… Чего же мы головы ломаем? Звони туда.
— Они уже ничего не успеют сделать. Людей им не найти, а выезжать нужно минут через пятнадцать…
— Вот черт!
Все они прекрасно понимали муки Шальнова.
…Инструкция на этот счет предельно ясна и лаконична. Узнав о готовящейся краже, работники милиции должны во что бы то ни стало помешать совершению преступления. Но предупредить кражу можно по-разному: можно просто, как будто случайно, появиться у магазина, и преступники, особенно если они впервые идут на преступление, откажутся от него, и, может быть, навсегда. И можно взять преступников с поличным. Поймать при попытке совершить кражу или с орудиями совершения преступления, устроить засаду. И это слово «засада» Шальнов больше всего боялся произнести: с точки зрения некоторых теоретиков, человек, находящийся в засаде, своим поведением создает условия для совершения преступления.
…Неужели невзначай подъехать к проходной завода к концу смены и, увидев там Волчару и Гошку, проверить у них документы? Предупредить это преступление, чтобы Волчара через месяц, тщательнее подготовив, совершил другое, более серьезное?!
— Кто разговаривал с Джалиловым?
— Барков.
— Так… — В душе он был за засаду, но это было хлопотливо и небезопасно.
…Около двух часов ночи. Минутная стрелка, прыгая по циферблату больших стенных часов, издает резкие, довольно громкие щелчки.
— И когда Шальнова от нас возьмут? — шепотом посетовал Тамулис. — Видимо, до пенсии тянут…
— Ну, это недолго, — не упустил случая Барков, — вот Тамулиса до пенсии тянуть…
Егоров их не слышал.
«Задерживать Волчару по дороге, недалеко от магазина? Ломик он бросит. Других улик нет. Какая ухмылка будет на его лице? Он может сказать, что любит пение ночных птиц или собирает гербарий. И они будут вынуждены его отпустить, потому что доказать попытку совершить кражу из магазина не смогут. А Гошка, загипнотизированный Волчарой, тоже осмелеет, на прощанье щелкнет каблуками, вытянет руки по швам, иронически склонит большую, коротко остриженную голову…»
— Если Ратанов решает…
Егоров погасил в кабинете свет, и они спустились в дежурку встречать Ратанова.
Скоро во дворе хлопнула дверца машины, и в дежурку вошел Ратанов, в синем плаще, без кепки, бодрый, стремительный, уже загоревшийся мыслью поймать Волчару.
Егоров взял его за рукав. Было похоже, что отец советуется с сыном.
Ратанов быстро вошел в курс событий, и решение Егорова показалось ему вначале совершенно очевидным. Но уже через минуту Ратанов нахмурился.
— А что сказал Шальнов?
— Выдал открытую карту…
— И все-таки, — глядя куда-то поверх головы Егорова, раздумывая, сказал Ратанов, — мы едем в засаду… Знаешь, как это выглядит иногда со стороны?
— Знаю, — Егоров взглянул на его мокрые от дождя волосы, на чуть сузившиеся зрачки, на знакомый ратановский жест — он как будто засучивал рукава плаща. — Но мы должны поступать по совести, а не думать, как это выглядит со стороны! Так?
— О чем говорить? — недоуменно пожал плечами Тамулис, его верхняя губа возмущенно оттопырилась.
— Ты прав, — после паузы сказал Ратанов, — поступить по-иному мы не можем. У меня, между прочим, такая мысль: дадим убежать Гошке и возьмем одного Волчару. В сущности, Гошка без Волчары никакой опасности не представляет. Подумаем еще. Тамулис едет с нами, а ты, Герман, — Ратанов повернулся к Беркову, — будешь разговаривать с Арсланом по телефону. И заготовь все для обыска на квартире Волчары. Понял?
— Понял, что остаюсь здесь. Ни пуха ни пера…
Поднявшись к себе, Барков погасил в кабинете
свет и лег грудью на подоконник. Он увидел, как на секунду осветилась изнутри «Победа», когда в нее садился Ратанов.
Машина пересекла освещенный прожектором прямоугольник двора и выехала за ворота.
На переправе Ратанов нервничал: он боялся попасть на один паром с такси, на котором поедут преступники. Милицейская «Победа» стала поперек парома, чтобы съехать с него первой. Паромщики не торопились: хотели захватить побольше самосвалов с бетоном.
Когда Ратанов совсем уже потерял терпение, паром, наконец, тронулся с места и поплыл против несильного течения. Сквозь пелену мелкого ночного дождя не было видно ни воды, ни неба. Река только угадывалась в негромких равномерных всплесках воды. Минут через десять паром остановился. Они съехали на берег и повернули на лесную дорогу. Теперь у них было в запасе верных полчаса до прибытия следующего парома.
— Мне завтра к десяти утра в детский дом, — нагнувшись к Ратанову, сказал Тамулис. — Мы договорились с ребятами провести воскресную игру.
— Что это за игра?
— На внимание. Комсомольцев из оперативного отряда они не знают. Расскажу пионерам из детдома их приметы и расставлю по улицам так, чтобы они друг друга не видели. А комсомольцы пройдут мимо них в числе прохожих. Кто из ребят узнает их по приметам, должен подойти и спросить, сколько времени. И получит за это специальный талончик. Ну, у кого окажется больше талончиков, тот самый внимательный. Мы в школе милиции так играли…
— Может, вам изучить с ними какое-нибудь наставление по оперативной работе? — пряча улыбку, спросил Егоров.
— Закончишь игру и иди домой, — сказал Ратанов/— На работу выходи только утром во вторник. Постарайся эти два дня хорошо отдохнуть.
Он хотел сказать это бодро, но слова прозвучали помимо его воли невесело.
— Мы на лодке собираемся, с Роговыми.
— Лес до самых Барбешек будет, товарищ капитан, — предупредил шофер.
Он вел машину легко и быстро. До уголовного розыска он работал в Москве, возил замминистра, потом — в областной газете. Ему принадлежали рекорды области для машин класса «Победа» в езде по разбитым тракторами и МАЗами дорогам.
— Смотри, Эдик, — сказал осмотрительный Егоров, — не влети куда-нибудь.
— Будет порядок, товарищ майор, — отозвался тот, — как от Огарева до Фрунзенской набережной…
Вскоре фары нащупали впереди изгородь из березовых кольев и небольшую заброшенную избушку.
— Старая застава, — сказал шофер, — рядом деревня.
Дорога в деревню была закрыта шлагбаумом — длинной суковатой жердью, которую Тамулис оттащил в сторону, а когда машина проехала, положил на прежнее место.
— Приехали, — сказал Эдик.
Магазин в Барбешках находился на самом краю деревни, почти у самой дороги, — деревянная изба-пятистенка с небольшими закрытыми ставнями окнами. На другой стороне дороги стояла маленькая будка сторожа, который, по-видимому, спал.
Они обошли вокруг магазина: крыльцо, четыре окна, с трех сторон, лестница на чердак, кадка с водой на случай пожара. Метрах в двадцати от магазина начинался кустарник, а за ним шел лес, окружавший Барбешки и еще с десяток деревень, разбросанных по старому тракту. В память основателей они до сих пор назывались починками — Васильевским, Федоровским… Это да еще сам тракт, которым никто уже не пользовался, и было тем единственным, что напоминало о старине.
— Значит, берем только Волчару? — спросил Егоров.
— Да. А Гошке даем возможность бежать.
— Как быть со сторожем? — спросил Тамулис.
— Мы отошлем его в деревню. Какие у них планы в отношении его, мы не знаем…
— Не забыть позвонить в райотдел, — сказал Ра-танов, — территория все-таки района, а не города…
Егоров сорвал ветку с куста, на ощупь попробовал определить дерево.
— Лучше вам с Тамулисом вдвоем со стороны кустов, а я возьму дорогу… Орешник, по-моему, и запах похож…
— Так. А машину оставляем в деревне у крайнего дома. Ты, Эдик, будешь в машине наготове, как только услышишь выстрел, гонишь сразу к. магазину. Пусть думают, что мы все выскочили из «Победы»… Ехали и случайно на них наткнулись.
— Ну что, по местам? — спросил Егоров.
— Судья Саар посмотрел на свой секундомер, — вступил в разговор Эдик, видя, что официальная часть переговоров закончена. — Свисток…
— По местам, — вздохнул Ратанов. — Черт знает, какая темень!
Они разошлись.
Егоров укрылся в кустах по другую сторону дороги, напротив магазина.
Дождь окончился, и было совсем тихо. Лес стрял огромный, молчаливый, изредка стряхивая с веток в траву тяжелые капли. «Волок» — зовут здесь такой лес: деревья из него приходилось раньше тащить вог локом.
Егорову мало пришлось поездить по свету.
В кино он с мальчишеской радостью смотрел фильмы о лесных заповедниках, от души смеялся, видя на экране доверчивую мордочку — бобра или енота, с уважением глядел на суровые волны океана, на недоступные вершины гор. Сейчас ему было под пятьдесят, и он уже отчетливо понимал, что, если не уйдет на пенсию и будет продолжать работать, наяву многое из этого, вероятно, уже никогда не увидит.
Восемнадцатилетним ростовским пареньком он ушел с завода в Красную Армию. Некоторые его товарищи попали на погранзаставы, другие — в авиацию, а он — в конвойные войска НКВД, потом в милицию. Сейчас он майор. Двадцать пять лет пролетели в бесконечных переходах от раскрытых преступлений к другим, нераскрытым, в ожиданиях отпусков, в особом, никогда не становящемся привычным волнении, которое испытываешь, когда идешь по следу преступления; между годовыми отчетами о снижении преступности и ЧП, благодарностями командования и очередными разносами, сдобренными привычной формулой: «Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает».
Двадцать пять лет пролетели, оставив серебряные следы на висках. Теперь по опыту работы он мог командовать не отделением — отделом, может быть, управлением, если бы тогда, по окончании войны, поехал в высшую школу или поступил в институт. По он не поехал, и сейчас не следовало об этом вспоминать.
На тех, кто учился, тогда многие смотрели как на шкурников; впереди были бандеровцы, айзсарги, просто бандиты. Он работал в ОББ — отделе борьбы с бандитизмом. «Или учиться, или работать», — любил повторять начальник ОББ. Однажды Егоров все-таки чуть не подал заявление в заочный институт. Это было в'то лето, когда на набережной пьяный, потерявший человеческий облик негодяй беспричинно выстрелил в прохожего, оказавшегося отпускным подполковником, Героем Советского Союза. К счастью, подполковник остался жив, но из их отдела никто не попал в отпуск до ноября, пока не нашли преступника. После ОББ Егоров несколько лет работал в разных отделах областного управления, пока в городе не образовали горотдел милиции.
В отделение Ратанова Егоров попросился сам и не жалел, что ушел из управления. Видимо, был он в том возрасте, когда хочется что-то передать поколению, идущему за тобой. Жена замечала его отношение к товарищам по работе и, когда очередной безусый гость уходил из их дома, называя седеющего майора просто Сергеем, ревниво говорила: «Ты — как большая нянька!» Но он чувствовал, что ей нравится слышать, как его зовут просто по имени, — это как будто делало его моложе и уменьшало их разницу в годах, женился он поздно.
«Большая нянька! — мысленно улыбнулся Егоров. — Надо же так сказать!»
Тут он услышал скрип, тонкий, еле слышный скрип.
По ту сторону дороги Тамулис, который тоже услышал этот скрип, схватил Ратанова за руку.
Потом они услышали возню, приглушенный кашель и осторожно двинулись к магазину. Вокруг ничего не было видно, и хотелось идти с закрытыми глазами.
И в этот момент раздался свист.
Гошка сидел под крыльцом магазина и собирался было последовать за Волчарой, который через незапертый нижний люк влез в торговый зал и успел уже сбросить вниз тяжелый рулон какой-то шерсти. Вдруг он заметил Егорова, бежавшего через дорогу к магазину, и свистнул.
Внутри магазина что-то с грохотом упало — это Волчара второпях сбил с прилавка весы. Увидев еще двоих, Гошка бросился на дорогу, навстречу Егорову. Майор узнал Гошку и сделал шаг в сторону, но тот как зачумленный с ломиком кинулся к нему.
Между ними осталось не более трех метров вегорб-ленной, мощенной булыжником дороги. Егоров успел выстрелить у Гошки над головой, но, когда ломик, почти коснувшись его вытянутой руки, просвистел в воздухе, выстрелил еще раз, стараясь попасть в ноги. Гошка упал.
— Покажи, — сразу нагнулся к нему Егоров.
Гошка, корчась от боли, тронул ногу рукой.
— Жить будешь, — сердито, но радуясь тому, что не убил его, буркнул Егоров. — Вставай, обопрись…
Гошка встал и оперся на него, а Егоров быстро провел рукой по его карманам. Нащупав в пиджаке что-то твердое, Егоров вытащил у Гошки финку, выточенную из напильника, и сунул себе в карман. Потом они побрели к машине.
Пользуясь темнотой, Волчара тихо вылез из магазина и юркнул в кусты. Какое-то шестое чувство на этот ра^з помогло Ратанову — он бросился вслед. Вол-чару настигли у самого леса. Здоровый, физически сильный, он отбивался руками и ногами. С помощью подбежавшего Эдика Ратанов и Тамулис все же закрутили ему руки назад и, низко пригнув к земле, повели к машине.
— И второй здесь, — радостно прошептал Таму-лис. Он дышал тяжело. Кожу на виске саднило, больше он пока ничего не чувствовал.
Из деревни уже бежали человек пять с фонарями: участковый уполномоченный районного отдела милиции, который ночевал в Барбешках у председателя сельсовета, сам председатель, бригадир, еще какие-то наспех одетые люди.
Небо быстро светлело. Участковый уполномоченный и бригадир повезли Гошку в больницу.
— С завмага магарыч, — добродушно говорил Егоров председателю сельсовета так, чтобы слышал сидящий на крыльце магазина Волчара. — Едем мы себе преспокойно из Чельсмы в город, и вдруг на ловца и зверь бежит.
— Это можно, — всерьез отвечал председатель и кивал головой. — Как управитесь, так и пойдем ко мне… Ночь ведь сырая… Хорошо помогли, хорошо.
Волчара покривился: «Не повезло. Черень, конечно, поймет, в чем дело, раз меня сегодня не будет на вокзале».
— Эй, мужик, — крикнул он председателю сельсовета, — дай закурить!
Это были его первые слова с момента задержания.
— Ух ты, паразит, — возмутился тот, — хотел у нас магазин ограбить, а мы его папиросами угощай!
— Не журись, мужик, — с усилием ухмыльнулся Волчара. Он все еще не мог взять себя в руки. — Вор украдет — фраер заработает…
— Тогда зачем просить?!
Участковый уполномоченный повез Гошку не в городскую больницу, за реку, а в районную, позвонил оттуда дежурному и остался сторожить раненого. Следующим рейсом — уже в шестом часу утра — Егоров с Тамулисом увезли Волчару.
Когда они уехали, Ратанов прошелся вдоль кустарника.
«С какой стороны преступники пришли к магазину?»
На примятой траве следы были хорошо видны.
«Здесь они шли гуськом, след в след, а вот стали расходиться…»
В том месте, где преступники разошлись, Ратанов ясно увидел след третьего человека, оставшийся на мокрой от росы траве.
…Было уже начало третьего. Арслан не звонил. Барков переключил телефон на дежурного и спустился вниз. Здесь было тихо. Дежурный переписывал в толстую книгу телефонограмму, его помощник читал газету. Герман вышел на улицу. Накрапывал мелкий дождик, и на мокром асфальте скользили огни раскачивающихся на ветру подвесных фонарей. В машине, накрывшись с головой плащ-палаткой, спал шофер. По безлюдной Театральной улице грохотали самосвалы. Они каждую ночь возили за реку бетон к строившемуся заводу агрегатных линий.
Барков отпер дверь маленького домика на углу Театральной и Луначарского и прошел к себе. На столе были разбросаны журналы, бумаги, фотографии, из-под кровати высовывался угол незапертого чемодана. Герман поставил чайник и, пока закипала вода, побрился электробритвой. Потом выпил чаю с булкой, взял со шкафа пачку «Севера» и пошел в горотдел. Было без пятнадцати три.
Он заставил себя прочитать еще раз вчерашнюю газету, лежавшую на столе у дежурного. Прошло только шестнадцать минут. Походил по дежурке.
Дождь кончился. Барков вышел на улицу. Теперь было уже ясно, что Джалилов больше не позвонит. Он прошел через центр и по бульвару спустился на пристань. У дебаркадера стоял транзитный пароход, и по набережной, несмотря на ранний час, гуляли пассажиры. Барков поздоровался за руку с молодым постовым милиционером и повернул назад. Из телефонной будки все-таки позвонил по 02.
— Ничего не слышно от них?
— Нет,
Синева неба понемногу блекла. Появлялись более матовые тона, предвещавшие близкий рассвет. Барков вернулся в дежурку и снова взялся за газету.
Звонок раздался около четырех.
Медсестра Зареченской больницы сообщала, что к ним поступил больной с огнестрельным ранением ноги.
Держа в руке трубку, из которой неслись частые прерывистые гудки, Барков молча смотрел в серое, полуслепое еще окно, выходившее на ту сторону реки.
Там было по-прежнему темно и тихо.
…Углубившись в свои мысли, Барков быстро шел по улице. Дождя уже не было, только ветер сдувал с деревьев последние запоздалые капли. У закрытого еще городского рынка гулко перекликались дворники. Сворачивали к бензоколонкам пустые автобусы.
В скверике недалеко от дома Джалилова Барков остановился. Закурил. Думать о телефонном звонке из больницы больше не хотелось, но чувство тревоги не уходило. Он стоял и курил до тех пор, пока не увидел издалека крепкого невысокого человека в коричневом костюме, маленькой серой кепке и сапогах. Арслан, невредимый, шел по улице, не замечая Баркова, как всегда серьезный, сосредоточенный на своих мыслях. Герман подождал, пока Арслан скрылся за углом, и пошел в столовую завтракать.
