...Жизнь Робинзона — это труд и труд, это бесконечная работа. Волков утер пот с лица, поправил толстую веревку, надетую на плечо, и взглянул на немного осунувшееся лицо Альки: шла к концу вторая неделя их жизни в бухте Урильей, и, кажется, у них не было еще ни одной свободной минуты. Правда, и сделали они уже немало: Волков разгородил дом, и получилось в нем три комнаты: большая, которую Алька называла «зала», маленькая, в ней Волков оборудовал свою «каюту» с грубым, сколоченным из тяжелых плах столом и полками, и совсем маленькая и пока без окон комнатка для Альки. В «каюте» был «стул» из китового позвонка, а на полках стояли и лежали различные находки: кухтыль, весь обросший раковинками, зеленый-презеленый кусок самородной меди и граненая бутылка с запиской, которую невозможно было прочесть. По вечерам они с Алькой сидели у печки и фантазировали: о чем же в ней сообщается? Кто бросил это таинственное послание в океан?..

Оказалось, что не только пол прогнил, но и крыша в доме прохудилась, и дверь едва не рассыпается, новую надо ладить.

— Ну, ребенок, взяли. И р-ра-аз!

— И не ребенок, вот! А если ты так будешь говорить, что я... Ну что же мы? И два-а-а!

Скрипя по гальке, связка досок сдвинулась с места. От бичевы из японского яруса болели плечи, но Волков решил во что бы то ни стало натаскать к дому побольше досок. Денек-то опять выдался! Ну еще немножко, ну еще... Рядом пыхтела девочка. Она настояла, чтобы он и ей сделал бичеву: ни в чем не хотела уступать Волкову. Раскрасневшаяся, с прядками волос, прилипшими к вискам, она тянула доски что было силы, и, когда Волков начинал идти быстрее, чтобы девочке стало чуть-чуть легче, она тотчас убыстряла шаги. Характер.

Бич вдруг сорвался с крыльца, на котором лежал, и ринулся по тропинке. Волков и Алька переглянулись, он подошел к двери дома, а она встала рядом с ним. Послышался знакомый голос, хруст камней, и из-за валунов показался Борис, сопровождаемый Бичом. Черномордый тут вылез из норы, жмурясь, зевнул. Бич с разбегу ринулся на него, и песец шмыгнул под дом.

— Ого, работа кипит! — крикнул Борис, подходя. Волков, поправляя закатанные рукава тельняшки, двинулся ему навстречу. Голова у Волкова была повязана тряпкой, и Борис спросил: — А это что? Удар копытом Мустанга? Здравствуй, Волк, прими в объятия своего брата из рода Морского Бобра.

Борис был в отличном настроении. Значит, все окончательно решено, подумал Волков и поправил повязку на лбу.

— Дверь низкая. Врезался в косяк, — сказал он. — Входи. Выкурим трубку мира.

— К черту трубку! — крикнул Борис. — Спешу на Большое лежбище, Волк, на переговоры. Пора заказывать шампанское, как считаешь?

— Тебе виднее, — ответил Волков. — Передай привет моей бронзоволицей сестре. Скажи ей, что и я рассчитываю повеселиться на вашем празднике.

— Всенепременно. Алька, найди-ка в доме острогу, пойдем добудем несколько рыбок. Снесу Лене икры, а рыбин на обратном пути захвачу домой.

— Так вы что, еще не договорились, когда  э т о  будет? — немного помедлив, небрежно спросил Волков.

— Да ну ее, все тянет и тянет... — озабоченно ответил Борис и, быстро взглянув на Волкова, засмеялся и добавил — А я ее и не тороплю, куда она денется?

— Конечно, — согласился Волков. — Алька, ну где же ты?..

 

В этот вечер Волков засиделся в своем «кабинете». Алька уже спала, и Бич тоже, а он вначале читал Диккенса, девятнадцатый том сочинений, который оказался в доме среди определителей птиц и зверей, а потом заполнял «Журнал наблюдений». «Пиши все, — приказала ему Мать. — Так нужно. Пиши о птицах, о зверушках разных, ну как там они себя ведут». И Волков добросовестно вел своеобразный «вахтенный журнал» бухты Урильей. В этот вечер он написал о том, что Тупорылый опять дрался с Груумом, а потом с другим секачом и что ласт у него заживает; написал про гнездо куличка-зуйка, обнаруженное Алькой среди валунов: пять пестрых яичек, похожих на камешки, обкатанные волнами, уложенных на гальке.

Надо было по совету Матери переписать всех птиц, обитающих на скалах бухты, и многих Волков уже перечислил, но чаек знал плохо и, отложив журнал, начал рыться в толстом определителе. В середине книги он обнаружил пачку отпечатанных на машинке листков. Развернул один, прочитал. Вот что было написано на слегка пожелтевшей бумаге: «На Ваш запрос о Волкове Валерии Александровиче сообщаем, что для розыска его необходимы следующие сведения...» Он просмотрел другие листки: Лена разыскивала его в Ленинграде, Одессе, Новороссийске, Калининграде и других портовых городах.

Она действительно любила его. А он? И он тоже... Сложив листки, Волков подкрутил фитиль в лампе и, уставившись в окно, представил себе холодный осенний день сорок седьмого года. Попыхивая трубкой, он увидел себя, он даже услышал хруст гальки под ногами. Он торопится, спешит к шлюпке. Сейчас он покинет этот островишко, и перед ним опять откроются далекие и влекущие океанские пути. Он не для того связал свою судьбу с морем, чтобы навсегда застрять на убогом клочке каменистой земли. Африка, Южная Америка, Австралия — он это хочет увидеть собственными глазами, и он побывает там. Он должен стать капитаном, и он станет им! «Но ведь ты вернешься? Валера, дай клятву, что ты вернешься», — смуглая большеглазая девушка, отбрасывая черные длинные волосы с лица, держит его за рукав и почти бежит рядом. На щеках ее блестят сырые дорожки. «Ты чего, плачешь? — говорит он, обняв девушку за плечи. — Не позорь племя морских охотников-унангунов!» Она отталкивает его, сердито сводит брови и выкрикивает: «Я плачу? С чего ты взял?! Ха-ха! Это ветер... Это все ветер! Но ты ответь: вернешься?» Они все останавливаются возле шлюпки. Небольшие волны выкатываются на гальку, перестукиваются камнями и осколками раковин. Он пожимает руку своему лучшему другу Борьке, стискивает железную лапу Сашке Филинову, потом целует девушку. «Но ты не ответил! — восклицает она. — Дай клятву: хоть через десять, хоть через пятнадцать лет, но вернешься. Я буду ждать тебя, Волк!» Ну вот и заскрипела галька под килем шлюпки, загремели уключины весел. «Вернусь. Даю мое честное слово! — крикнул он. — Сашка, тебе что привезти — нож? А тебе, Боб, бутылку рома с острова Тринидад?» Ленка, толкнув шлюпку, шла за ней, не замечая, что вода уже льется за голенища сапог. «А мне ожерелье из зубов акулы, — попросила она, пытаясь засмеяться. — Ну и ветер, все глаза исхлестал. Возвращайся, Валера!» Заревел в бухте пароход, торопя последних пассажиров. На берегу громыхнули один за другим несколько выстрелов. Это его друзья, прощаясь с ним, палили в воздух.

— Пустое все это, — досадливо пробормотал Волков, вновь набивая трубку. — Ерунда. Спать.

Он вновь уставился в окно и вскоре заметил в природе едва приметное движение, когда ночь уже отступает, а рассвет как бы нерешительно крадется за ней, и потушил лампу: наступало утро.

«Что же я сижу?» — подумал он и услышал торопливые шаги. Мимо окна промаячила согнутая рюкзаком фигура Бориса, и Волков вышел из дому.

— Выкурю сигарету и попылю дальше, — сказал Борис, сбрасывая вещевой мешок. Сев на скамейку, он внимательно посмотрел в лицо Волкова и спросил: — Говорят, что тот, кто свяжется с морем и кораблями, так уж это навсегда. Так это или нет?

— Возможно, — ответил Волков. — А что?

— Аркаха Короед на Большое лежбище пришел... Дай-ка огонька, ну вот, рассказывал он, что ты решил тут остаться. Постой! Послушай меня, Волк. Наступит осень, птицы мигрируют, и котики тоже уплывут на юг, и станет на острове как на кладбище. Скажи, что тут будешь делать ты, моряк, привыкший совершенно к иной жизни, к отличным каютам, портам, ресторанам? Ты об этом подумал?

«Остаться? Тут?.. Мне это и в голову не приходило... А Короеду это я просто так ляпнул», — хотел возразить Волков, но, злясь на Бориса за ту прямолинейность, с которой старый друг хотел выпроводить его с острова, сказал:

— А почему бы мне тут и не остаться? Знаешь, суша все же прекраснее соленой воды. Предположим, я это лишь сейчас понял, а? — Борис усмехнулся, пожал плечами, и теперь уже из чувства упрямства Волков продолжал: — Может, я решил всю свою жизнь начать заново? Ты же знаешь, что я еще с детства люблю зверье и птиц, так почему бы мне к этому и не вернуться? Не ты ли призывал: нужно идти в природу? Поздравь себя — твой зов услышан... Кстати, привет Лене передал?

— Обрадовалась как дурочка, — мрачно ответил Борис. Он сдавил пальцами окурок и сказал: — Ладно, пофантазировали, и хватит. Привет!