ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ
Повесть

Глаза у него слипались, но он изо всех сил боролся со сном — знал, что поездка вот-вот кончится. Он удивлялся, почему они так долго едут и почему еще не сделали того важного, ради чего он бросил и чабана, и кош, и вообще забыл про все на свете. Времени было для этого достаточно, но они кружили по городу, пока, видно, совсем не потеряли нужный дом. Он вдруг понял, что это делается с каким-то непонятным умыслом. Ему стало страшно. И сразу стал по-другому относиться к своим спутникам: тот, что сидел рядом, такой разговорчивый сначала, а теперь мрачневший все больше и больше, перестал ему нравиться, а в шофере, который не перекинулся с ними ни одним словом за поездку, ему увиделось что-то знакомое. Где-то он его видел раньше.

Была глубокая ночь, редкие фонари освещали узкую улицу, ее заборы и дома, стоявшие почти вплотную к дороге. Машина затормозила и остановилась. У него мелькнула отчаянная мысль: «Бежать!» Он кинулся наружу, не чувствуя ни холода, ни снега, бившего в лицо. Заметил ограду с приоткрытой калиткой и бросился к ней. Но кто-то догнал его и отшвырнул в сторону, к стене домика. И тут же он услышал надрывный, оглушительный рев мотора. Сноп света от обеих фар ослепил его, но перед этим он успел увидеть нечто, что привело его в ужас: борода у шофера, вцепившегося обеими руками в баранку, съехала набок. Он узнал этого человека!

Руки шарили по стене, в ней подался кирпич. Он потянул его на себя, повернулся навстречу машине, замахнулся, но не увидел шофера. Перед ним был лишь сноп света, и он с силой отчаяния швырнул туда кирпич. Раздался звон разбитого стекла, свет наполовину погас, но все это — и снег, и свет, и страшный рев — надвинулось на него, в груди что-то больно лопнуло, и от этой боли он зажмурил глаза…

Свет пробился из-за неплотно сдвинутых штор и упал на лицо Хаиткулы. Часто ли удается начальнику отделения уголовного розыска насладиться утренним сном? А сегодня в доме царит какая-то особенная тишина. Марал, поднявшаяся совсем рано и уже нарядно одетая, колебалась, будить мужа или нет. Сегодня такой радостный день: Хаиткулы исполняется тридцать лет!

Надо будить! Все равно ее кто-нибудь опередит: или маленькая Солмаз проснется и обязательно растормошит отца, или вот эта черная змея — телефон, молчавший с вечера, зазвенит пронзительно, или же щедрое туркменское солнце, несмотря на мороз и снег, пробьет облака и, проскользнув в щелку между шторами, встанет тонкой золотой перегородкой между ней и крепко спящим мужем.

— Милый, поздравляю тебя, поздравляю…

Хаиткулы спросонья не сразу понял, почему она повторяет над ним одно и то же слово. Жена вложила в его ладони легонькие вещицы, которые он сначала принял за подарки жены. Открыл глаза. Солнечный луч играл на золоченых майорских звездочках.

— Что за шутки, Марал? Их еще надо заслужить. Такие авансы не дают даже в дни рождения.

Марал сделала строгое лицо:

— Товарищ майор, разрешите пожелать вам долгой и счастливой жизни, пусть ваши волосы никогда не станут белыми, желаю вам девятерых сыновей и столько же дочерей и… будущего генеральского звания!

— Куда хватила! Не спеши, ты не Председатель Совета Министров…

Но Марал уже не остановить:

— Товарищ майор, вчера министр подписал приказ о повышении вас в звании. Вечером звонили из Ашхабада… Ты был на работе, я ничего не сказала. Представляешь, как мне трудно было сохранить эту новость до утра?

Хаиткулы выскочил из постели как был, в трусах и в майке, вытянулся перед Марал:

— Служу советской милиции, мой генерал!

Он обнял жену и стал кружить ее по комнате. Проснулась Солмаз, прибежала на шум, раздался кашель матери Хаиткулы из ее комнаты, и вдруг зашипела-зазвонила черная змея — телефон.

— Мовлямбердыев слушает… Ясно… Пусть заезжает в отдел и ждет меня.

— Милый! А завтрак? А день рождения? — Марал не смогла скрыть огорчения.

— Мальчика убили. Как освобожусь — приду.

Он на ходу глотнул из пиалы компота, оделся и вышел.

Следственная группа была вся в сборе. Хаиткулы занял единственное свободное место — возле шофера. Восьмиместная оперативная машина выехала за ворота милиции. Лейтенант Талхат Хасянов, один из ближайших помощников Хаиткулы, стал докладывать:

— Преступление совершено возле овощного склада. Полчаса назад сторож склада прибежал к участковому и сказал, что обнаружил труп подростка. Милиционер пошел туда, позвонив нашему дежурному.

Короткий доклад, но мысль начальника угрозыска сразу же начала свою работу: «В сторожке есть телефон. Почему сторож не позвонил оттуда, а пошел к милиционеру? Много времени потерял, а полчаса при таком снегопаде имеют значение».

Машина шла быстро, кое-где на перекрестках проскакивая на красный свет. Показались склады. Когда подъехали к ним вплотную, то на снегу стали видны сбоку от дороги следы, казавшиеся мелкими, словно вышитыми бисером на белой ткани.

Хаиткулы бросил через плечо:

— Сторож шел?

Место преступления оказалось за деревьями, в длинном тупике между складами, забором и домиком в глубине.

Трудно было поверить, что человек, которого они увидели перед собой, мертв. Он сидел на снегу, прислонившись спиной к стене домика, вытянув ноги. Ни крови вокруг, ни следов борьбы. Только четыре ряда следов вели от него к дороге.

Невдалеке стояли милиционер и какой-то тепло одетый человек, по-видимому сторож. Так оно и оказалось.

Сторож рассказал:

— Сижу в караулке, только собрался печь затопить, вдруг стук в окно. «Кто?» Слышу, мужской голос отвечает: «В тупике за складами лежит мертвый, сообщи в милицию». Я оторопел, не сообразил, что можно позвонить, решил посмотреть, кто это ночью пришел с такой новостью. Пока надевал тулуп, человек исчез и следов не оставил, точно в небо улетел.

— Голос был незнакомый?

— Голос запомнил, но никогда прежде не слыхал, если он не изменил его.

— Задержались, пока к милиционеру пошли?

— Виноват, немного замешкался. Не знал, верить или не верить. Еще думал: может, от поста хотят отвлечь. Полчаса думал, потом пошел… еще полчаса прошло.

— Вы, конечно, ночью не спали. Значит, могли видеть, когда начал снег идти и когда прекратился…

— Около одиннадцати вечера снег перестал идти, потом снова стал падать. — Сторож вынул из кармана тулупа старинные часы с цепочкой, протер стекло. — Могу с точностью до минуты сказать, сколько шел снег — с пяти минут третьего до двадцати минут шестого. Три часа пятнадцать минут шел снег.

Хаиткулы на время оставил сторожа, чтобы осмотреть следы. Их было четыре ряда. Два принадлежали сторожу и милиционеру, шедшим к месту происшествия. Один милиционеру, когда тот возвращался, чтобы позвонить в отделение. Четвертый след был мужской, и видно было, что тот мужчина прихрамывал.

— Талхат, нашел начало следа?

— Начинается от стены, как будто он из нее вышел или с крыши свалился.

— Во дворе были? Проверь, есть ли там следы?

Талхат тронул калитку — не заперта. «Странно, хозяева на ночь не закрываются». Двор как двор. Обсажен яблонями, урюком, сливой. Хаиткулы вошел следом.

— Калитки тех дворов, где нет мужчин, должны запираться особенно крепко…

— Откуда вы знаете, что двор без мужчин? — спросил недоверчиво Талхат.

— Посмотри, какая одежда висит на веревках. Здесь живет старуха с молодой женщиной, отвыкшей носить новые платья. Детей у них нет, иначе валялась бы какая-нибудь игрушка или велосипед. Потом посмотри, какая идеальная чистота. В доме, где есть мужчины и дети, трудно добиться такого порядка.

Они поднялись по ступенькам. Хаиткулы легонько стукнул в дверь, подождал, потом стукнул еще раз и крикнул:

— Не бойтесь, мы из милиции.

Поднялась занавеска, закрывавшая одну створку, и за стеклом они увидели лицо старой женщины. Она долго всматривалась в них, потом щелкнул замок.

Посредине темной комнаты, прижавшись друг к другу, стояли две женщины.

Хаиткулы постарался все обратить в шутку:

— Да разве можно так долго спать?

Стоявший за его спиной Талхат нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

— Кто еще есть дома? — уже серьезно спросил капитан.

Старуха покачала головой:

— Никого… Да и не спим мы уже давно. Так и просидели всю ночь до рассвета…

— Знаете, что произошло на улице?

— Видели в окно утром — человек там…

— Что-нибудь слышали ночью?

— Машина чуть не столкнула дом, — сказала молодая женщина, лет тридцати — тридцати пяти, с румянцем во всю щеку.

Старуха добавила:

— Я спала крепко, но проснулась от шума. Смотрю, невестка сидит на моей постели, вся трясется. Окна были закрыты, так что мы не видели машину. Она ревела страшно и, как лошадь на току, кружила перед домом. Потом ударила в стену. Мы закрылись одеялом с головой и больше ничего не слышали.

Хаиткулы попросил разрешения пройти в другую комнату, где жила молодая женщина. Ничего примечательного он там не увидел. «Мог быть здесь хромой?.. Вроде бы ничего мужского нет, да и в окно ему не выбраться…» И все же он почувствовал настороженность, с какой держались обе женщины, особенно молодая.

Милиционеры вышли из дому. Хаиткулы думал: «Что-то им известно. Но что?.. Что?»

Товарищи их ждали. «Да, умер от внутреннего кровоизлияния, вызванного сильным ударом массивного предмета; по-видимому, ударом радиатора в грудную полость».