Ива снаряжалась в дорогу основательно. Она перерыла шкаф с одеждой и осталась недовольна: многочисленные кофточки, блузки, костюмы никак не подходили для длительного путешествия.

Пришлось обратиться к всемогущему Стефану. Поскольку Ива собиралась в поездку легально — для розыска родственников, она сказала Стефану, что намерена поездить по краю, если будет возможность — поохотиться, посмотреть, как живут люди.

Широкоплечий Стефан понимающе кивал:

— Без родственников одной трудно. Поищите, может, и найдете кого-нибудь…

— Но не могу же я поехать в этой юбчонке, — Ива пренебрежительно указала на модную расклешенную юбку, в которой ходила в институт.

— Да, такие наряды только для города, — согласился Стефан.

Разговор этот происходил на квартире у Ивы. Оксана была дома, гремела посудой на кухне, но Ива могла спорить, что подруга ловит каждое слово.

— Есть что-нибудь более подходящее? — уже раздраженно спросила Ива.

— Скромный костюм для охоты и прогулок… — прикидывал вслух Стефан.

— Наоборот, мне хотелось бы иметь костюм модный, броский. Мне идут яркие тона. И кроме того, я не собираюсь каждый год приобретать такие вещи — не миллионерша.

— Ива, — вмешалась Оксана, — Стефан прав: в наше время лучше быть неприметнее, одеваться попроще…

— Ничего вы не понимаете! — Ива капризно прикусила губку. — Могу, конечно, и ватник надеть, только первый же селюк скажет: «Что это городская девка так нарядилась? От кого скрывается?» А мне скрываться нет смысла — дело у меня вполне законное и благородное.

Она почти размечталась:

— А вдруг найду родственников? Пусть посмотрят, какая я красивая…

Стефан умел понимать неожиданные желания своих красивых клиенток. Но вместе с тем он привык относиться к своему делу весьма серьезно. Уточнив, что именно хотелось бы иметь Иве, прикинул, как быстро может выполнить заказ.

— Есть у меня один знакомый мастер. Если хорошо заплатить, дня за три все сделает.

Стефан назвал большую сумму. Хозяйственная Оксана всполошилась.

— Да за такие деньги можно принцессу одеть…

— Паненка Ива у нас красивее принцессы, — гордо отпарировал Стефан.

У него было правило: никогда не уступать своим клиентам в цене. Сумма названа, можешь заплатить — хорошо, нет — будем говорить о «товаре» попроще. «Каждый варит свою юшку», — говаривал предприимчивый молодой человек. Но сделка намечалась выгодная, и Стефан постарался задобрить подругу Ивы. Порылся в портфеле, извлек пару тонких чулок, немножко торжественно вручил Оксане:

— Думаю, что они очень подойдут к вашим прелестным ножкам.

Оксана раскраснелась, неожиданный подарок привел ее в восторг.

— Не знаю, как и благодарить тебя, Стефанчику…

Оксана не числилась в клиентках Стефана, и он сразу же перешел с нею на «ты». «Предприниматель» не допускал панибратства в деловых отношениях, а в остальном был вполне свойским хлопцем.

Ива насмешливо улыбнулась.

— Я бы на вашем месте, Стефан, помогла бы Оксане и примерить подаруночек… Ей это доставит удовольствие.

— Ох и вредная ты, подруженька, — незлобиво улыбнулась Оксана. — А як на то, — простовато призналась она неожиданно, — то я и не против. Пан Стефан — человек серьезный, солидный, не ровня какому-нибудь волоцюге…

— Семья у него будет обеспечена, о детях позаботится, — подхватила Ива.

Пришла очередь краснеть Стефану.

— Пошутили, и хватит, — сказала Ива, которую признание Оксаны привело в веселое настроение. — Цена высокая, но я согласна. Вот задаток, — она вручила Стефану деньги.

Парень поблагодарил, тщательно уложил ассигнации в пухлый бумажник.

— Хотел бы посоветовать… — осторожно начал он. — В тех местах, куда вы едете, у меня есть знакомая…

— Везде у вас приятельницы, — погрозила изящно пальчиком Ива.

— По нашим временам друзья — самый ценный капитал, — серьезно сказал Стефан. — Работает приятельница официанткой в чайной. Поможет вам устроиться. Передайте ей от меня привет, и она вас хорошо примет. У нас были общие дела, она дорожит знакомством со мной.

— Спасибо.

— Моя знакомая сведет вас с нужными людьми, которые будут вам полезны. И еще, на вашем месте я зашел бы попрощаться к пану Яблонскому — он очень вас полюбил и может забеспокоиться, если вдруг надолго пропадете…

— Я всегда ценила ваши советы, Стефан, — поблагодарила Ива.

На автобусной остановке сутолока. Подходят рейсовые автобусы: старые, потрепанные дальними километрами и жизнью без капиталки. Стынут перед многотрудным путем машины, которым отправляться в разбросанные по области поселки и городки. Билеты заранее проданы — кому не удалось их приобрести, штурмуют автобусы, как неприступные крепости. Обороняют их вместе с горластыми кондукторшами те, кому удалось влезть первыми. Пассажиры — командированные, жители пригородов, чуть обалдевшие от толчеи сельские бабы, приезжавшие в город по базарным, родственным или иным делам. Одеты все для непогоды: полушубки, ватники, валенки, отчего кажутся толстыми и неповоротливыми.

Ива Менжерес резко выделялась среди пассажиров. Она была в теплой женской шубке-дубленке, совсем новой, еще не обтершейся. Края шубки оторочены белым мехом. Светло-синие из тонкой шерсти брюки и меховые полусапожки скорее годились для загородных зимних прогулок, нежели для дальних поездок. На голову Ива небрежно набросила белый платок из легкого козьего пуха — он красиво обрамлял ее смуглое лицо. В руках у Менжерес был небольшой дорожный саквояж — с такими элегантные паненки в прошлые времена садились в международные вагоны сверкающих огнями экспрессов дальнего следования.

Ива неторопливо прошлась по перрону вокзала. Ей охотно уступали дорогу, мужчины подталкивали друг друга локтями, переглядывались.

— Дывы, яка краля, — услышала она чей-то восторженный шепот.

Девушка довольно улыбнулась.

Билет на нужный рейс ей накануне передал Кругляк. Автобус отыскала довольно быстро, пассажиры все на местах, двери закрыты, перед ними кучка людей, желающих во что бы то ни стало попасть в эту металлическую коробку. До отхода оставалось минут двадцать, и Ива не стала торопиться, еще раз прошла по перрону, незаметно приглядываясь к вокзальной публике.

Она была убеждена, что где-то здесь, среди этих людей находится соглядатай Сороки — не может быть, чтобы референт не поручил кому-нибудь проконтролировать ее отъезд. Ива подумала об этом без всякой злости: условия подполья требовали постоянной проверки каждого, и она знала лучше других, как важно соблюдать обязательное правило: доверяя, проверяй. У нее вдруг возникло мальчишеское желание — выяснить, кого к ней приставили. Ива быстрым шагом подошла к стайке такси, жавшимся к автобусам, спросила у шоферов, куда они поедут. И тут же заметила, как из толпы пассажиров выскочил толстенький мужчина с портфелем, подбежал к другой машине и затоптался в нерешительности на месте. «Куда товарищ-гражданин желает?» — открыл дверцу машины водитель. «Сейчас решим», — невнятно забормотал толстенький. Ива немного поторговалась с шофером, громко объявила, что за такие деньги она сама кого хочешь доставит хоть к бабусе, хоть к матусе, отошла в сторонку. Пассажир с портфелем тоже, видно, не сошелся в цене.

Ива, независимо помахивая саквояжем, двинулась к автобусу. Она показала водителю зеленый квадратик билета, и тот открыл дверь. Кондукторша растопырила руки, чтобы не вкатились в автобус лишние, чуть посторонилась, впуская девушку. Место Ивы заняла шустрая молодица в мужском пальто с огромным клунком. Ива небрежно попросила ее подняться, сама переставила клунок подальше от сиденья. Молодица раскрыла рот от удивления, всплеснула руками:

— Хто ж вона така, щоб з миста зганяти? Я ще звечера прийшла…

— Мое, — отрезала Ива. — Не галасуйте, не допоможе.

Молодица еще долго ворчала, поминая городских девок, у которых ни стыда, ни совести.

На стеклах налипли причудливые наросты инея. Ива сложила губы трубочкой, подышала на изморозь. Оттаяло маленькое окошечко. Толстенький с портфелем вертелся поодаль от машины. «Поихалы», — наконец облегченно сказала кондукторша; автобус недолго порычал дымом, покатился по скользкой зимней дороге.

Примерно через час референту Сороке докладывали, что девушка, приметы которой он указал, отправилась рейсовым автобусом № 17, оделась в дорогу броско, вела себя как избалованная городская паненка. «Это на нее похоже», — пробормотал Сорока. Он еще несколько дней назад отправил через курьеров необходимые распоряжения и теперь стал дожидаться новых вестей. У него появились сомнения: а не напрасно ли все это затеяно? И этот курьерский рейс Менжерес, и хлопотная работа по сбору информации? Но Сорока тут же решил, что это необходимо; Ива с ее исступленной преданностью национальной идее является тем человеком, который, возможно, сможет выполнить приказ краевого провода о наказании тех, кто провалил операцию «Гром и пепел». С другой стороны, имеется реальная возможность проверить ее в деле, уже стоившем жизни двум курьерам. По всему пути за Ивой будут наблюдать внимательные глаза, каждый ее шаг станет известны!., службе безопасности националистов — человек она новый, и такая предосторожность никогда не повредит.

Из следующего донесения Сорока узнал, что Ива Менжерес не совсем благополучно прибыла в райцентр неподалеку от Зеленого Гая. Сообщал один из местных жителей, состоявший в легальной сети — на большее, кроме эпизодических заданий, он не был способен в силу преклонного возраста и глубоко укоренившегося страха перед провалом. Так вот этот дидок, занимавший должность ночного сторожа склада райпотребсоюза, вышел на автобусную остановку, чтобы зафиксировать прибытие девушки с приметами, указанными в грепсе.

Однако автобус в тот день так и не пришел. Чуть позже дидок узнал, что на одной из промежуточных остановок машина забарахлила, ее пытались отремонтировать. Потом злой шофер сказал, что потек радиатор — это надолго, придется ему замерзать здесь до прибытия автомастерской, а пассажирам — добираться самостоятельно. Девушка в полушубке, платке из козьего пуха и сапожках была все время в автобусе, она очень ругалась, потому что у нее каникулы и времени совсем немного, каждый день дорог. Потом ей повезло: согласился подвезти шофер проходящего такси, притормозивший, чтобы узнать, что случилось с автобусом. Другие пассажиры тоже добрались на попутных. Информатор вчера встретил эту девушку в райпотребсоюзовской чайной — она зашла пообедать. Одета все так же: новая короткая шубка из дубленой кожи, отороченной мехом, синие брюки, сапожки, белый платок. Она разговаривала с официанткой, спрашивала, у кого может остановиться на несколько дней, потому что Дом колхозника переполнен да и вообще такое жилье не для нее. Официантка отправила ее к своей сестре, продавщице раймага Наталке Стоян. Наталка потом рассказывала соседкам, какая красивая городская дивчина у нее квартирует. Заплатила за неделю вперед и попросила помочь отыскать родственников Менжереса, того, что был профессором в городе еще до войны. Все знают: в двадцатых годах здесь жил один Менжерес, директор гимназии, но потом куда-то выехал. Был ли он родственником городского профессора — неизвестно. А куда он перебрался, может быть, знает его наймычка Гафийка.

Из этого сообщения Сорока уяснил, что Менжерес удалось найти пристанище в райцентре и она приступила к работе, использовав в качестве прикрытия историю с поисками родственников. Он отметил, что девушка действует не то чтобы смело, а нахально, будто нарочно заботится о том, чтобы каждый ее шаг стал известен окружающим. Так они и задумывали эту акцию: у Ивы добрые документы, ей нечего прятаться, скрывать легальную цель приезда.

Прошло несколько дней, и Сорока получил новое донесение. Ива нашла Гафийку, ныне Гафию Степановну. Та ей рассказала, что Менжерес, у которого она служила, выехал в тридцать шестом году во Львов. У Панаса действительно был родственник в городе, кажется, родной или двоюродный брат, но он не любил о нем говорить — братья были в ссоре. Ива Менжерес по вечерам ходит в районный Дом культуры на танцы и в кино, завела много знакомых среди местных студентов, приехавших к родным на каникулы.

Еще через парочку дней отозвалась бабка Кылы-на из Зеленого Гая, оказывавшая услуги еще Стасю Стафийчуку, в банде которого находился ее сын. Правда, в последний год бабуся запросилась на покой, но люди Сороки ее так пугнули, что старая карга вновь обрела былую прыть. Кылына была неграмотной, и ей пришлось добираться до райцентра, чтобы рассказать деду из райпотребсоюза последние новости, а тот уже отправил грепс. По ее словам, в Зеленом Гае появилась городская девушка, на стыд людям натянувшая на себя мужские штаны. «А хустына у той дивчины добра, из настоящего козьего пуха, теперь таких и за золотые горы не купишь. У дивчины имя Ива, а призвыще Менжерес».

Баба Кылына просила в заключение отблагодарить ее усердие малой толикой грошей — решила купить корову.

«И вот с такими людьми мы думаем победить? — горестно размышлял Сорока, прочитав донесение, писанное ночным сторожем. — Самых преданных выбили, разумные разбежались на все четыре, остались такие, как самогонщица Кылына да райпотребсоюзовский дед — тот был осведомителем еще у польской дефензивы, платили ему в злотых за то, что выдавал украинцев, потом продал немцам партизана и получил в награду старую клячу, — боится, как бы все это не выплыло наружу, не стало известно людям.

Впрочем, кто думает о победе? Продержаться бы еще немного, пока американцы не обрушатся на Советы, у них атомная бомба, они сотрут с земли весь этот народ, которому и дела нет до будущей великой державы». В последние дни Сороку все чаще и чаще охватывало тупое отчаяние, к сердцу подступала темная ненависть к людям: ходят по земле, работают, детей рожают, какое-то соревнование выдумали, плюют на всего его, сорочьи, призывы к борьбе. Один из его коллег по работе в институте, которому Сорока в доверительной беседе полунамеками изложил свои представления о счастье украинского народа, едко ответил: «Есть, к сожалению, люди, ослепшие много лет назад — задурманили им головы националистической отравой, — и не видят они, что пришла на украинскую землю новая жизнь, растет национальная держава, в труде куется счастье». Сорока тогда виновато моргал глазами, втягивал голову в плечи, бормотал: «Я и сам то бачу…» — «Ни черта вы не видите, — обозлился коллега. — Примите мой совет — приглядитесь к событиям, может, хоть что-нибудь поймете. А нет, пеняйте на себя. Народ не любит, когда у него на дороге становятся».

И сказал это не какой-нибудь там молодык из комсомола, а уважаемый преподаватель института, всю жизнь посвятивший изучению украинских народных песен. Еще три года назад Сорока приказал бы своим «боевикам» — и прощай шановный профессор, а квартиру его с редкими записями этих самых песен — в дым бы, чтоб другим неповадно было принюхиваться к восточным ветрам. Сейчас же приходится терпеть, делать зарубки в памяти — придет время, посчитаемся.

Только придет ли такое время?