Тристан спал, а Галаор не мог сомкнуть глаз. Его охватило смятение, как и в тот день, когда он Хиль Осторожный произнес свою речь на лестнице.
Утром они продолжили путь, но Галаор счел за благо реквизировать оружие своего престарелого путника.
ТРИСТАН: Подозреваю, что не Монтесинос лишил меня моего славного оружия, а вы, Галаор. Ничего не прошу, ничего не требую: не гоже оруженосцу носить оружие воина. Но наступит день, когда спадут чары, и снова будет гордо реять мой зеленый штандарт, внушая ужас тиранам и наполняя надеждой сердца отчаявшихся.
ГАЛАОР: Дон Тристан, вчера вы пронзили копьем не чудовище, а бочку.
ТРИСТАН: Меня нисколько не удивляет, что вы так думаете. Монтесинос смеется надо мной, выставляет на посмешище каждый мой подвиг. Потому-то и опустился я до оруженосца. Но я вчера отчетливо видел разъяренного огромного кабана, который ловко уворачивался от меня и яростно на меня бросался. Я, конечно же, не испытывал страха, а вот чудовище, должно быть, пришло в ужас, потому что ударил я его с фланга, а это означает, что оно отступало, убегая от меня.
Галаор ехал молча. Он думал о добром Брудонте. Дон Тристан из Фландрии то вел за собой великолепные невидимые войска, то вступал в битву с такими же невидимыми великанами и чудовищами всех мастей.
Ночь застала их, когда они пересекали каменную пустыню. Вдалеке виднелись какие-то развалины. Заметив огонь костра, они направились к нему в надежде найти ночлег.
У костра сидел старец с ласковыми голубыми глазами. Он улыбался беззубым ртом. Старец встретил их приветливо и поделился тем немногим, что имел.
Любознательный Галаор поинтересовался у старца, что делает он в этой пустыне, и тот, пережевывая слова, рассказал вот такую занимательную историю:
Война войн
Когда мне было столько же лет, сколько сейчас тебе, юноша, земли эти были цветущими и плодородными.
В расположенных на этих землях королевствах процветали науки и искусства, обхождение было чрезвычайно галантным, а кухня чрезвычайно изысканной. Все жители этих мест жили счастливо.
Два больших королевства граничили между собой: Большой Псин и Малый Псин. Назывались они так потому, что жители их исповедовали странную религию – поклонялись богу-собаке.
Обитатели Большого Псина считали воплощением бога огромного мастина, одновременно сурового и кроткого. Старейшины, управлявшие этим королевством, советовались с ним о каждом деле, и пес прыжками, рычанием и прочими действиями указывал им, как надо в каждом случае поступить. Обитал бог в прекрасном огромном саду, окруженном искусно выкованной и щедро украшенной драгоценными камнями золотой решеткой. Сто изысканных блюд готовились для него каждый день, и три тысячи сук с мягкой поступью были всегда к его услугам. А еще он мог резвиться с несколькими кобелями божественного происхождения, считавшимися полубогами.
Королевство Большой Псин славилось архитектурными сооружениями, искусством земледельцев и прекрасными тканями, известными во всем мире.
Богом королевства Малый Псин был маленький веселый песик, обитавший в белом мраморном дворце. Он обожал проводить время в компании людей. Сто скромных девушек играли с ним, поэты читали ему стихи, певцы пели. Он любил вылакать плошечку желтого вина после обеда, состоявшего обычно из нежнейших пирожных. Кроме него, в мраморном дворце обитали не меньше тысячи его придворных – таких же веселых маленьких собачек. Искусство и литература достигли в этом королевстве невиданных высот.
И такое великолепие внезапно исчезло. В одно прекрасное утро веселый песик из мраморного дворца взбесился. Он кусал нежные ручки ласковых девушек, рвал кружева и парчу, набрасывался на ковры, опрокидывал вазы из прозрачного фарфора, рычал и лаял на других собак. Все стало ясно: он приказывал напасть на королевство Большой Псин. Туда послали письма с угрозами. Мастин из королевства Большой Псин едва не отдал концы, подавившись выточенной из мрамора костью, которой любил играть. Оба королевства привели в боевую готовность войска.
Напрасно пытались старейшины Малого Псина добиться указаний от своего бога: тот с каждой минутой ярился все больше.
Протрубили боевые трубы, выбили быструю дробь барабаны, ощетинился лес копий, затрепетали на ветру штандарты.
Война длилась уже два года, когда явились в нашу долину войска Гильермо Ужасного. В надежде на легкую добычу он начал воевать сразу с обоими королевствами. Рыцари Штандарта Змей сочли недопустимым вмешательство Гильермо и явились сюда, чтобы сражаться с ним. Они не встали на сторону ни одного из воюющих королевств, хотя те пустили в ход все мыслимые дипломатические уловки, чтобы сделать их своими союзниками. И вскоре войска Штандарта Змей сражались уже со всеми тремя армиями сразу. Бруно Глухой решил восстановить мир и послал в нашу долину своих желтых лучников. С той же целью Филипп-бык отправил к нам своих копьеносцев, а за ними под красными флагами, усеянными золотыми пчелами, явилась кавалерия Себастьяна Бургундского.
Взбесившийся бог королевства Малый Псин однажды прокусил сам себе лапу и издох. Богом стал ласковый рыжий Тото. В Большой Псин отправили письмо с предложением перемирия. Но переговоры не смогли даже начаться: война разгоралась все сильнее, остановить ее оказалось нельзя. Уже никто не понимал, с кем он воюет и почему.
Прошло еще несколько лет, и произошло последнее великое сражение. Его назвали Битвой Пастей. Длилось оно несколько дней. Солдаты уже без мундиров и флагов сражались против всех сразу: уже не было ни друзей ни врагов, брат убивал брата, командиры войсковых подразделений Штандарта Змей насмерть бились между собой. День и ночь звенели мечи. Но ни разу не раздался крик боли или приказ к атаке: на поле битвы стояла тишина, от которой становилось не по себе даже самым мужественным. Ни одного крика, ни одного звука человеческого голоса, только звон мечей, свист стрел и бряцанье доспехов. Даже лошади не ржали.
Звуки битвы медленно затихали среди руин дворцов и выжженных пашен, среди разбитых мраморных статуй и разрушенных колоннад. В последнюю ночь, когда скрежет железа уже почти стих, послышался вой последнего из выживших псов – худой, раненый, бегал он среди щитов и лошадиных трупов.
Мало нас осталось в живых после той молчаливой битвы. Если не прячется еще кто-нибудь в развалинах, то я – последний из выживших, и с моей смертью наступит конец той битве и закончится война войн. Молю Бога, чтобы скорее дал он отдых моему усталому телу и чтобы вернулся наконец мир в эти места.
Когда на поле сражения опускалась ночь, я, мучимый одиночеством и бессонницей, долгие часы вглядывался в небо и пришел к выводу, что в былые времена на тверди небесной наблюдались битвы великих и виделись великие в полный рост; когда выходил Орион, его мускулатура сверкала, как огромное зеркало, покрывая собою все небо. В былые времена ночью было светлее, чем днем, ночь расцвечивалась яркими красками и наполнялась действиями. Только представьте себе те еженощные схватки, медленные, многократно повторенные! Но всему приходит конец, и сегодня от былого великолепия осталась только коллекция светлячков, которые указывают, где именно находились войска и скрещивались мечи. Но вот когда ночь рождается и умирает, еще можно видеть слабый намек на то великолепие красок, какими расцвечивался свод небесный, когда там бились боги. На самом деле звезды – это жалкие остатки, напоминающие о былых нескончаемых сражениях, это руины, начисто лишенные той гармонии, которой были исполнены битвы богов. Если бы вы так же долго вглядывались в ночное небо, как это пришлось делать мне, вы, наверное, постигли бы совершенную стратегию и великолепие тех постоянно повторяющихся, но всегда чем-то отличающихся друг от друга сражений. Всегда и всюду все сражаются против всех. Так что же необычного в нашей войне войн, если это только метафора того порядка, который лежит в основе всего мироздания?
ГАЛАОР: Решительно с вами не согласен.