Местность вдоль подножия Восточного Тянь-Шаня, по которой идет большая южная дорога (Наньлу) из Хами в Турфан и Урумчи, распадается на три части различного характера. На первом участке – от Хами до ст. Иванчуацзэ – дорога проходит вдали от гор по пьедесталу хребта через небольшие оазисы, расположенные по речкам и ключам, питающимся водой из гор. На втором участке – от ст. Иванчуацзэ до ст. Сииенчжэ – дорога переходит с пьедестала, здесь безводного, вглубь гор, пролегая по впадинам между передовыми цепями, представляющим оазисы. На третьем участке дорога опять выходит на пьедестал, имеющий здесь вид низких параллельных цепей, по обе стороны которых протекает вода. Этот участок хорошо населен, тогда как остальные два, не богатые водой, особенно второй, имеют маленькие поселки или только отдельные постоялые дворы.

Нужно объяснить, что такое пьедестал горного хребта. В сухом климате временные потоки, образующиеся при ливнях в горах, выносят из ущелий и долин большое количество валунов, гальки, песка и ила, которые быстро отлагаются у подножия, где вода, растекаясь, просачивается в почву и теряет переносную силу. Из этих выносов мало-помалу создается более или менее высокий и длинный пояс отложений с пологим уклоном к соседней долине, окаймляющий все подножие горного хребта и изборожденный сухими руслами временных потоков. Это и есть пьедестал горных цепей в сухом климате – вдоль подножия высоких гор, а также горных цепей, не больших, но расположенных на большом расстоянии друг от друга, он достигает немалой ширины и высоты. Небольшие горы нередко как бы утопают в продуктах своего разрушения, слагающих пьедестал, над которым они поднимаются очень резко. Мы уже видели такие пьедесталы в пустыне к западу и северу от р. Эцзин-Гол, но Восточный Тянь-Шань отличается высоким и широким пьедесталом.

По первому участку мы ехали шесть дней и еще день потеряли из-за бури. Пьедестал Тянь-Шаня представляет степь с пологим уклоном на юг, пересекаемую сухими руслами, то редкими, то более частыми, на дне которых появляется в виде ключей вода и вместе с ней богатая растительность и население. Эта вода стекает с Тянь-Шаня в виде речек, которые вскоре по выходе из гор исчезают, так как их вода просачивается полностью в рыхлые наносы русел. Далее на юг, благодаря изменению уклона местности или перерыву толщи наносов выходами коренных пород, эта вода опять пробивается на поверхность. Поэтому и большая дорога проложена именно здесь, на определенном расстоянии от гор, а не ближе к последним, где воды в руслах еще нет, и не дальше от гор, где вода большей частью снова исчезает. На ключах раскинулись рощи, орошаемые пашни, поселки или отдельные фанзы таранчей или китайцев. В промежутках между ними местность представляла степь с песчано-глинистой почвой, более или менее густо усыпанной галькой и щебнем, покрытыми пустынным загаром; растительность скудная – в виде кустиков.

В сел. Ташкесэ на этом участке, на пьедестале Тянь-Шаня, у самой дороги выходят угленосные породы и расположена угольная копь. В ней трое рабочих добывали уголь, пласт которого залегал вблизи земной поверхности, в забое открытого разреза, а другие трое – в шахте, в конце этого разреза. Несколько рабочих, выкачивали воду из этой шахты посредством восьми кожаных ведер, поднимаемых на вороте. Тут же, рядом с разрезом, видны были и жалкие жилища рабочих – в виде землянок, сложенных из плит песчаника, смазанных глиной.

В сел. Ляодун, в конце этого участка, нас застигла сильная буря. Мы раскинули палатки среди холмов возле селения, в небольшой впадине, где был корм для верблюдов. В этот день с утра дул порывистый ветер с юга, но к 3 часам дня его сменил резкий ветер с северо-северо-востока, который к 6 часам вечера перешел в бурю. С началом этой бури белые тучи окутали гребень Тянь-Шаня и засели на нем, спустившись в верховья всех ущелий; хребет нахлобучил белую шапку, из которой на верхней половине хребта выпал снег. Буря продолжалась всю ночь и весь следующий день и достигала такой силы, что идти против ветра было совершенно невозможно. Моя палатка, выдержавшая два года путешествия и немало бурь, под напором ветра начала разрываться по швам, и мне пришлось переселиться на постоялый двор. Из-за бури мы простояли целый день в Ляодуне. К закату солнца ветер резко ослабел и в сумерки прекратился. Эта буря не сопровождалась такой массой пыли, как в песках или в стране лёсса на южной окраине Центральной Азии; воздух был сравнительно чистый: очевидно, на степях подножия Тянь-Шаня ветер не находил много мелкого материала.

По словам жителей с. Ляодун, в этой местности бури не редки; весной и в июне из двух дней один бурный, летом и в сентябре из пяти дней один бурный, а позже осенью – из десяти дней один; только в январе – феврале бури редки. Бури эти налетают с севера и с северо-востока и достигают такой силы, что трясутся стены глинобитных фанз. Ими вообще отличается вся местность у южного подножия Тянь-Шаня.

Особенно сильными бурями отличается местность к югу от второго участка подножия Тянь-Шаня, где большая дорога уходит в горы от безводия и бурь. Из Ляодуна и других мест первого участка имеются более короткие дороги в Люкчун и Турфан, пересекающие пустыню по прямой линии, но ими пользуются только зимой, когда бури редки, а воду может заменить снег или взятый с собой лед, и пользуются только немногие; вся эта местность уже много столетий тому назад была названа китайцами «долиной бесов». По китайским описаниям, эта долина известна сильными бурями, которые срывают крыши с домов (станционных строений, когда-то существовавших по дорогам через эту местность), поднимают в воздух камни в яйцо величиной, опрокидывают самые тяжелые телеги и, развеяв рассыпавшиеся вещи, наконец, уносят и телегу. Людей и скот, застигнутых в дороге, заносит так далеко, что и следов нельзя найти. Перед ветром слышен глухой шум, как перед землетрясением.

Жители Люкчуна также рассказывают о невероятной силе ветра, срывающего с гор щебень в таких массах, что кажется, точно идет каменный дождь; шум и грохот заглушают рев верблюдов и крики человека и наводят ужас даже на бывалых людей. Никто не в силах удержаться на ногах, ветер даже опрокидывает арбы и уносит их на десятки шагов. Известны случаи гибели целых караванов.

И все-таки, как сообщал путешественник Роборовский, не так давно через эту местность пролегала колесная дорога и на ключах и колодцах имелись станции. В начале XIX в. по этой дороге шел казенный караван из Пекина, везший серебро в Восточный Туркестан; его сопровождали войско и чиновники. Поднялась страшная буря и разметала весь караван; посланные на поиски отряды не нашли никаких следов. Тогда, по поручению богдыхана, все станции были разрушены, колодцы закиданы камнями, а дорога наказана бичеванием цепями и битьем палками, а чиновникам, войскам и всем едущим по казенным делам было строго запрещено пускаться по этому пути.

Существовала еще одна дорога, пролегавшая южнее по той же местности, но она была наказана указом богдыхана тем же способом еще раньше, также вследствие несчастий из-за неистовых бурь. По ней совсем перестали ездить, и только во время дунганского восстания бежали туземцы из Хами в Люкчун, причем от жажды погибли сотни женщин и детей.

В конце ноября 1893 г. Роборовский прошел по первой дороге, видел разрушенные станции и засыпанные колодцы, кости верблюдов и лошадей, испытал бурю, во время которой галька, величиной в кедровый орех, поднятая ветром, больно била в лицо. Чтобы не унесло юрту, пришлось привязать ее к вьюкам. Он отметил, что обрывы гор, сложенные из красных глин, разрушены и расчленены ветрами на странные формы, не поддающиеся описанию; местность страшно изборождена, изрыта и расчленена на столовидные высоты и глубокие котловины.

Бо́льшую часть южной дороги прошел в сентябре годом позже член той же экспедиции Козлов и также отметил столовидные высоты из красных песчаников, образующие целые лабиринты, на стенах которых выдуты фигуры домов, животных, людей, китайских драконов и т. п.; одно такое место даже носит у туземцев название Сулгассар, т. е. «фантастический город». Эти фантастические формы развевания, очевидно, и обусловили наименование местности долиной бесов.

В начале второго участка дорога, постепенно приблизившаяся по пьедесталу Тянь-Шаня к предгорьям его, пересекает длинный отрог скалистых гор, протянувшийся на юго-запад вглубь пустыни и состоящий из двух десятков отдельных гряд. Дорога проходит здесь по извилистому сухому ущелью с невысоким перевалом, за которым в ущелье северного склона расположена станция Чоглучай, состоящая из трех постоялых дворов. Вода имеется в колодце, но корма для животных в горах нет никакого, и проезжающие должны покупать его на постоялых дворах. Последние необходимы как убежище на случай бури, захватившей караван в этих горах, но мы ночевали на ключах, не доезжая этого отрога, проехали мимо станции, пересекли весь отрог и выехали затем в обширную впадину Дуниенчжэ, ограниченную с севера самим Тянь-Шанем, а с юга этим отрогом, выдвинутым с востока, и другим подобным же, подходящим с запада. В этой впадине расположен обширный солончак с зарослями тополей, разных кустов и тростника, песчаными буграми с тамариском и хармыком, а также отдельными холмами сыпучего песка по окраинам; в промежутках везде видна глинистая почва с выцветами солей. По восточной окраине впадины тополя явно вымирают, молодые деревья видны редко, старые имеют спирально скрученную древесину в уродливо толстых стволах с толстыми короткими сучьями и скудной листвой; попадается много совсем мертвых деревьев и их пней.

 

 

Путешественник Грум-Гржимайло, проехавший ранее меня по этой дороге, написал в своем отчете, что громадный лес тополей, некогда покрывавший дно котловины, безжалостно истребляется. Он не обратил внимания на то, что пни достигают самой различной высоты, даже до 4–5 м, представляя в последнем случае весь ствол, иногда с остатками сучьев; лесорубы в подобной стране, вообще очень бедной лесами, не стали бы оставлять такие пни. Кроме того, на пнях нигде не видно следов топора или пилы. Человек не повинен в истреблении этого леса, который, впрочем, никогда не был громадным, а состоял из таких же сравнительно редко стоящих деревьев, как все рощи тополя на берегах рек и в оазисах Центральной Азии. Тополь в этой впадине естественно вымирает, так как она лишена стока и в почве ее постепенно накопляется все больше и больше солей, приносимых водами, стекающими с окружающих гор. Засоление идет в основном с востока, судя по вымиранию тополей с этой стороны; гибнут не только тополя, но и тамариск на буграх и тростник в зарослях.

Эта впадина достигает 40–45 км длины с востока на запад и от 5 до 10 км ширины с севера на юг. В ее пределах находятся три станции у дороги, и мы шли по ней три дня, останавливаясь вблизи станций среди рощ и зарослей. Солончак, рощи и заросли занимают ровную центральную часть дна впадины, окруженную пологим подъемом к окружающим горам, который представляет пустыню, усыпанную щебнем и галькой и почти лишенную всякой растительности. Большая дорога идет по этой пустыне близ окраины зарослей.

В этой впадине также свирепствуют бури, срывающиеся с холодных высот Тянь-Шаня. Нам рассказывали, что лет десять тому назад со станции Цзигэцзинзэ в восточной части впадины выехал обоз из 15 китайских телег. На станции предупреждали, что надвигается сильная буря, но китайцы ответили, что в телегах она им не страшна, и уехали. Но на следующую станцию Чоглучай они не прибыли. Очевидно, буря смела телеги, животных и людей вдоль подножия Чоглучайской цепи гор и погубила всех.

Мы сами испытали на третий день пути по впадине сильную бурю. С 6 часов утра поднялся сильный ветер с запада-северо-запада; к 9 часам он достиг такой силы, что трудно было держаться в седле, а при сильных порывах лошадь шаталась и сворачивала с дороги: мы шли на юго-запад, так что ветер был не встречный, а боковой. Даже завьюченные верблюды пошатывались при порывах и останавливались. Я пробовал бросать вверх камни в 1–2 фунта весом; обратно они падали не вертикально, а под углом в 60–70°, а плоские плитки буря сносила на 10–20 м в сторону. Дойдя до станции Хойтьецзэ, вернее маленького пикета в виде отдельной фанзы, в которой жили два солдата, в западном конце впадины, мы должны были остановиться под защитой гор и раскинуть палатки в ущелье. Здесь было сравнительно тихо, но над нами в воздухе слышен был гул ветра, и по временам налетали шквалы то с одной, то с другой стороны, и со склонов на палатку сыпались пыль и мелкий гравий.

О силе ветров свидетельствовали также грядки, попадавшиеся на дне впадины на голой почве пустыни или солончака между зарослями. Эти грядки состояли из гравия и мелкой гальки, величиной от 2 до 6 мм, достигали высоты 30 см и представляли гигантскую рябь, наметенную ветрами, переносившими не только песок, но и камешки указанной величины. Во время бури воздух над впадиной наполнился пылью, которая вздымалась столбами с голого солончака центральной части и с песчаных бугров среди зарослей, тогда как на окружающей пустыне, давно уже выметенной ветрами, только более сильные вихри вздымали небольшие столбы пыли.

Из этой впадины дорога переваливает по ущелью через отроги Тянь-Шаня в другую впадину – Сииенчжэ, гораздо меньшей величины, но также с солончаком посередине, окаймленным зарослями тростника с лужицами соленой воды, но без деревьев. Склоны этой впадины представляли необычайно сильное развитие пустынного загара, покрывавшего все скалы, обломки и щебень твердых коренных пород. На этом мрачном черном фоне выделялись только холмики у подножия гор, состоявшие из желтых глин и рыхлых песчаников, на которых загар, в связи с их мягкостью и легкой разрушаемостью, развиваться не может. Этот загар очень удручает геолога, так как совершенно скрывает под собой все разнообразие строения гор, которое, ввиду обнаженности склонов, было бы легко быстро установить. А при загаре приходится облазить весь склон, отбивая молотком шаг за шагом выступы пород, чтобы увидеть их цвет и состав.

Это необычайное развитие загара на южном склоне Тянь-Шаня я также ставлю в зависимость от силы и обилия бурь в этой области: пылинки, переносимые ветром, полируют загар и сообщают ему его блеск.

Из этой впадины, в которой расположена станция Сииенчжэ, большая дорога выходит по длинному и извилистому безводному ущелью, пересекающему передовую цепь Тянь-Шаня, на пьедестал хребта, направляясь на юго-запад, к ст. Чиктым. Этим начинается третий участок нашего пути. Пьедестал в начале сильно расчленен оврагами и сухими руслами на столовые высоты, усыпанные щебнем и галькой, но далее к югу представляет черную пустыню, напоминающую, судя по описанию, пустыни Сахары типа гаммады или серир. Почва пустыни состоит из буро-желтого суглинка, содержащего щебень и гальку, которые рассеяны по его поверхности более или менее густо и постепенно уменьшаются в размерах по мере удаления от подножия гор. Растительность состоит из редких и мелких кустиков по неглубоким сухим руслам, слегка врезанным в поверхность пустыни, тогда как промежуточные между ними площади в сотни и тысячи квадратных метров совершенно голые. Усеивающие их галька и щебень сплошь покрыты черным блестящим загаром, и при взгляде на запад или юг под косыми лучами поднявшегося на востоке солнца поверхность пустыни сверкала миллионами синеватых огоньков, а при взгляде на восток, против солнца, она подавляла своим мрачным цветом.

По этой пустыне мы шли целый день и остановились на ночлег среди каких-то развалин, возле которых был колодец, но без воды, глубиной 12–15 м (очевидно, здесь когда-то был постоялый двор).

За день мы спустились по пьедесталу незаметно на целых 700 м. Только на следующий день пьедестал кончился у ст. Тутьецзэ довольно высоким обрывом и откосом, у подошвы которого выбиваются ключи. Тут дорога спустилась в широкую впадину, ограничивающую с севера длинную цепь плоских холмов и увалов Чиктымтаг, сложенных из третичных песчаников и конгломератов. Благодаря выходам этих пород во впадине появляется вода в виде ключей, питающих несколько оазисов и образующих даже ручейки, текущие на юг по долинам, промытым в Чиктымтаге. И здесь это – вода Тянь-Шаня, просочившаяся при выходе из гор в толщу наносов, слагающую описанную выше черную пустыню, и выступающая вновь на поверхность на окраине Чиктымтага, где эта толща кончается, прерываясь выходами более древних пород.

По этой впадине с ее маленькими оазисами Чиктым, Инсаэр, Ихошу, Суурту и Саншилидун, представляющими собой пашни, рощи, отдельные фанзы и группы их, заросли тростника и кустов, мы шли этот и следующий день. Затем Чиктымтаг кончился, и от подножия черной пустыни на юг протянулся большой оазис городка Пичан, орошаемый более обильной речкой, образуемой ключами из-под толщи наносов. Обширные заросли разных трав, колючки, тростника, рассеянные среди них отдельные пашни, фанзы таранчей, группы деревьев занимают большую площадь, которая протягивается на юг до подножия высот Кумтага. Ради посещения последнего мы остановились среди зарослей недалеко от его подножия, и я сделал пешком экскурсию вглубь его.

Оказалось, что Кумтаг действительно представляет собой целые горы из сыпучего песка, как показывает его название («кум» – песок, «таг» – гора, хребет). Они поднимаются на 150–200 м над оазисом и состоят из огромных сложных барханов, занимающих обширную площадь длиной с запада на восток около 60 км и шириной с севера на юг около 40 км, заполняя значительную часть западного конца огромной впадины, которая отделяет пьедестал Тянь-Шаня от поднятия Бэйшаня и его западного продолжения – Куруктага. Эти барханные горы сыпучего песка совершенно голые, лишенные растительности, которая появляется только на северной окраине их. Вдоль северного подножия Кумтага тянется пояс бугристых песков обычной высоты в 5—10 м, которые кажутся карликами по сравнению с самим Кумтагом. Эти бугристые пески видны на среднем плане фотографии, сделанной с нашей стоянки среди зарослей Пичанского оазиса примерно в 1 км от Кумтага.

Распределение площадей рыхлого и уплотненного песка на склонах барханных гор показало, что господствующие ветры дуют с севера и с востока, что совпадало с рассказами туземцев о направлении бурь. С вершины барханной горы во все стороны, кроме севера, где расстилался оазис, видны были такие же высоты этой песчаной пустыни, которая дает некоторое понятие о том, что представляют собой огромные пески Такламакан в бассейне р. Тарима.

По словам путешественника Роборовского, жители Люкчунского оазиса убеждены, что под песками Кумтаг скрыты развалины древнего города, население которого было засыпано песком в наказание за разнузданность нравов. Бог пощадил только одного человека – местного учителя: ночью ему явился ангел и объявил, что в следующую ночь город со всеми людьми, их скотом и имуществом будет засыпан тучей песка. Ему велено было взять большую палку, воткнуть в землю и бегать вокруг нее, пока песок не перестанет сыпаться. «Палку будет засыпать песком, но ты выдергивай ее, снова втыкай и бегай, тогда песок не засыпет тебя», – сказал ангел. Учитель так и поступил, когда с неба посыпался сплошной песок; всю ночь он бегал вокруг палки, а когда настало утро, увидел на месте города песчаные горы. Он ушел в г. Аксу, где и сейчас есть гробница (мазар) этого учителя, почитаемая мусульманами.

 

 

Это огромное скопление сыпучего песка скорее всего продукт бурь, дующих в «долине бесов», расположенной непосредственно к востоку от Кумтага. В этой долине, как мы уже знаем, происходит сильное развевание мягких глин и песчаников частыми бурями. Песок уносился бурями на запад и юго-запад и постепенно накопился, заняв огромную площадь.

Дорога из Пичана в следующий оазис, Люкчун, пролегает по долине, ограниченной справа обрывами скалистой гряды Сыркыптаг, а слева – барханными горами Кумтага. Люкчунский оазис расположен на речке, прорывающей Сыркыптаг. В этом оазисе я хотел посетить метеорологическую станцию, устроенную экспедицией Роборовского на два года, чтобы выяснить климат обширной впадины, открытой еще экспедицией Грум-Гржимайло в этой части подножия Восточного Тянь-Шаня. Абсолютная высота этой впадины оказалась ниже уровня океана. Такая глубокая впадина в самом центре материка Азии, подобная впадине Мертвого моря в Палестине и впадинам Внутренней Австралии, возбудила общее внимание географов, и двухгодичные наблюдения барометра на станции в Люкчуне должны были точно определить ее абсолютную высоту. Одной из моих задач являлось также посещение этой впадины и ее окраин для выяснения их геологического строения.

В поисках станции мы проехали уже в сумерки весь оазис и город и, наконец, узнали, что станция находится в 5 км южнее, на кяризе Бешир, ближе к центру впадины и вдали от городского шума и беспокойства. Но было уже поздно искать ее ночью, и мы заночевали в городе, в какой-то сакле, отведенной нам по поручению люкчунского вана. На следующий день мы нашли станцию, и у наблюдателя Шестакова я провел пять дней ради отдыха, сверки своих барометров со станционными и экскурсий в окрестности. Станция находилась на окраине небольшого оазиса, орошенного водой кяриза Бешир. Кяриз – это длинная штольня (галерея), которую проводят вглубь толщи рыхлых наносов, чтобы перехватить грунтовую воду, циркулирующую в этой толще, и вывести ее на поверхность. Вода речки, орошавшей Люкчун, вся расходовалась в оазисе вокруг этого города и частью уходила в почву. Кяриз, проведенный с юга в направлении к Люкчуну, опять выводил эту воду на поверхность и способствовал созданию оазиса (конечно, значительно меньшего, чем люкчунский).

Кяризы в большом употреблении в Персии – у подножия многочисленных горных хребтов. Вокруг Восточного Тянь-Шаня посредством кяризов можно было бы вывести еще много воды и оросить пустующие земли, но проводить кяризы очень трудно, так как эти галереи часто имеют длину в несколько километров. Кяриз длиной в километр, могущий оросить участок земли, засеваемый 50 пудами пшеницы, обходился тогда очень дорого. Проводили кяризы целым селением или компанией из нескольких состоятельных людей. Так, кяриз оазиса станции был проведен четырьмя людьми, и один из них, Бешир, получал воду для орошения своего участка на 10 дней через каждые 18 дней.

Станция помещалась в усадьбе самого Бешира: метеорологическая будка была построена на плоской крыше большой сакли; по межам усадьбы стеной стояли молодые пирамидальные тополи, защищая будку от непосредственного напора ветра. Размеры и расположение будки, конечно, не соответствовали правилам, принятым в метеорологии, так что наблюдения температур, влажности и силы ветра должны были дать результаты, несколько отличающиеся от тех, какие могла бы дать станция, устроенная вне оазиса и согласно требованиям науки. Только такая станция могла бы дать точное представление о климате этой самой глубокой части притяньшанской впадины. Но свою главную задачу – определение абсолютной высоты впадины по наблюдениям давления воздуха в течение двух лет – станция могла разрешить достаточно точно.

Западная часть длинной впадины, которая протягивается вдоль подножия пьедестала Восточного Тянь-Шаня от восточного конца этого хребта и почти до меридиана г. Урумчи, вмещает оазисы городов Люкчуна, Турфана и Токсуна и нескольких селений; с востока ее замыкают пески Кумтаг, с севера ограничивает цепь гор Туюктаг, с юга – хребет Чольтаг. Ширина впадины на меридиане Люкчуна около 40 км, на западе у Токсуна – не более 20 км. Самая глубокая часть занята соленым озером, окруженным обширным солончаком Боджанте; остальная часть дна представляет солонцовую степь с отдельными оазисами на ключах и кяризах северной половины вдоль подножия Туюктага, где выходит или выводится вода Тянь-Шаня, тогда как южнее солончака, до подножия Чольтага, расстилается черная пустыня.

Экскурсия из Люкчуна вглубь Туюктага показала, что эти горы состоят из нескольких гряд, круто обрезанных с юга и полого понижающихся к северу; в них вскрыта свита пестрых, красных, желтых, белых и розовых песчаников и глин третичного возраста, подстилаемых зелеными и серыми песчаниками и глинами юры, в которых имеются пласты угля, добываемого в двух копях. Совершенно обнаженные крутые склоны из разноцветных пород, местами покрытые осыпью желтого песка, прорезанные многочисленными рытвинами, представляют живописную, но несколько мрачную картину, которую немного оживляет зелень деревьев вдоль русла речки, пересекающей Туюктаг. Упомянем еще, что у подножия этой цепи между Люкчуном и Турфаном находятся развалины города Караходжа, в которых экспедиция Грум-Гржимайло обнаружила изображения буддийских божеств; позже другие экспедиции изучали там остатки различных культур и вывезли оттуда много статуй, рисунков, фресок, рукописей, монет и пр. Следовательно, эта часть впадины, богатая водой из Тянь-Шаня, издавна была крупным культурным центром.

По наблюдениям метеорологической станции, абсолютная высота этой части впадины к югу от оазиса Люкчун оказалась около 17 м ниже уровня океана, а самая глубокая часть впадины с озером Боджанте, по нивелировке, выполненной Роборовским, достигает 130 м ниже уровня океана (с вероятной ошибкой в 25 м). Эти наблюдения подтвердили, что в центре материка Азия поверхность земли значительно вдавлена в виде крупной впадины ниже уровня океана.

Такое низкое положение впадины обусловило и особенности ее климата. Давление воздуха в течение года сильно колеблется, и разность между средними давлениями в июле (минимальным) и январе (максимальным) достигает 30 мм, что составляет, вероятно, крайнюю величину для земного шара. И суточные колебания давления так же велики, как в некоторых тропических странах. Температура летних месяцев оказалась наибольшей в Азии и приравнивается к температуре в пустыне Сахара, достигая 44–48° в тени и 64° на солнце. По сухости воздуха и скудости атмосферных осадков впадина также представляет крайность: в 1894 г., по отчету Роборовского, дождь выпал только 22 раза, главным образом летом, а снег 3 раза, образовав слой толщиной не более 2 см; роса и иней наблюдались только в октябре и ноябре. Число ясных дней очень велико – 147, пасмурных было только 20. Ветры были главным образом восточные и западные, затем южные, наиболее сильные в апреле и мае, когда наблюдалось и большинство бурь. Пыльные туманы отмечены 19 раз, а сухие 90 раз, особенно в сентябре и октябре. Наибольшие морозы не превышали 21°, а средняя температура в декабре и январе была от –9 до –11°. Средняя годовая температура была +13,5°. В самом центре материка Азия оказался особый центр термической энергии.

11 сентября мы отправились дальше, с новым проводником, который должен был провести нас на один переход вглубь пустынного Чольтага, а затем довести до г. Урумчи. Два дня мы шли на запад по дну впадины, представлявшему солонцовую степь с отдельными саклями земледельцев среди пашен и деревьев на выходах ключей и кяризов, которые здесь все были короткие, не свыше километра, а следовательно, выводили немного воды; поэтому некоторые пашни получали орошение и засевались только раз в три года, а два года зарастали колючкой. С дороги виден был солончак Боджанте и соленое озерко в его западном конце. Зимой, когда прекращается орошение полей, вода всех кяризов стекает дальше, озерко сильно увеличивается и затопляет весь солончак. Попадались также развалины домов и заброшенные пашни на кяризах, переставших давать воду из-за обвалов и отсутствия ремонта. Дело в том, что подземную галерею ничем не крепят: крепь в этой безлесной стране обходилась бы слишком дорого. Поэтому кяриз нередко засоряется обвалами своего свода и требует ремонта.

Мы постепенно приближались к окраине солончака Боджанте, наконец достигли его и повернули на юг, к Чольтагу, пересекая конец солончака. Здесь это были совершенно голые полосы, похожие на пашню, вспаханную гигантским плугом: более или менее длинные борозды глубиной 0,5–0,7 м отделены друг от друга неровными грядками и кочками, состоящими из твердого бурого, ноздреватого суглинка, густо пропитанного гипсом. Эти полосы прерывались сухими руслами и лужайками с низкой, но густой травой, зарослями тростника и кустами тамариска; местами были видны голые, ровные глинистые площадки, местами голые, плоские бугры и грядки гипсового суглинка. Мы пересекли также широкое сухое русло, шедшее с запада и доставлявшее временную воду со стороны Токсуна в западном конце впадины; оно врезано на целый метр в эту гипсовую почву и покрыто грязно-белой соляной коркой.

К югу от солончака пошла солонцовая степь с гипсовыми буграми и зарослями тростника, вокруг которых скучивается темно-серый песок, надуваемый ветрами с солончака. Среди этой степи оказались два пресных колодца. У одного из них мы ночевали, а на следующий день, запасшись водой, тростником в качестве корма для животных и топливом, я налегке, верхом, с одним верблюдом для вьюка и проводником на осле сделал двухдневную экскурсию на юг, чтобы познакомиться с первой цепью Чольтага, ограничивающего Люкчунскую впадину.

За колодцами дорога из Турфана на Лобнор, по которой мы ехали, еще некоторое время пересекает бугристый солончак с кустами и зарослями, затем солонцовую степь и, наконец, выходит на пустынный пьедестал Чольтага, по которому мы полого поднимались 17–18 км до первых холмов хребта. Пьедестал совершенно лишен растительности и имеет песчаную почву, усыпанную щебнем. Так же пустынны, лишены всякой жизни первые холмы и гряды хребта, отчасти засыпанные нанесенным с севера песком, представляющие голые скалы и осыпи щебня. Среди этой пустыни мы остановились, и я прошел пешком еще несколько километров на юг, вглубь гор, характер которых оставался тот же – отдельные скалы, осыпи щебня и наносный песок. Вследствие обилия песка, вместо пустынного загара, которым так богат южный склон Тянь-Шаня, в Чольтаге сильно развита песчаная шлифовка утесов и щебня, поэтому строение гор было видно хорошо, и в нескольких местах удалось найти окаменелости – кораллы и ракушки, определившие возраст пород. Под пустынным загаром они были бы совершенно скрыты, и я бы не заметил их присутствия.

Чольтаг составляет северную цепь западного продолжения Бэйшаня, т. е. горной системы, которую мы пересекли на пути от р. Сулэйхэ в г. Хами и которая тянется непрерывно на запад до низовий р. Тарима и озер Лобнор. Эта западная часть Бэйшаня, носящая название Куруктаг, представляет полную пустыню; источники воды очень редки, между ними переходы от 50 до 90 км, вода часто горько-соленая, растительность еще скуднее. Люди редко посещают Куруктаг, где поэтому нашли себе убежище дикие верблюды, открытые Пржевальским. Охотятся за ними только зимой, когда можно возить с собой запас льда вместо воды или рассчитывать на выпадение снега и на пресный лед, образующийся при морозах на горько-соленых источниках.

Вернувшись из Чольтага к колодцу на солончаке Боджанте, мы пересекли последний и всю впадину в направлении на север, к г. Турфану, но, не доходя до этого города, свернули в широкий разрыв в цепи гор, ограничивающий впадину с севера. И на этом пути попадались кяризы с маленькими оазисами в солонцовой степи, местами развалины и скопления сыпучего песка. На стенах развалин можно было видеть работу ветра и переносимых им песчинок: верхушки глинобитных стен были закруглены, стены с наветренной стороны источены бороздами и впадинами, наиболее глубокими внизу, где количество переносимого песка, конечно, больше; поэтому иные стены, подточенные песком, упали. Кое-где в стенах были сквозные отверстия. Штукатурка из глины с соломой, кое-где уцелевшая, показывала, что стены местами стали вдвое тоньше. Попадались участки глинистой почвы, также источенной выветриванием и песком и представляющей «жарданги», или «ярданги», – валики или гребни из глины, отделенные друг от друга бороздами или впадинами, в которых виднелся песок, подстилающий слой глины. Эти жарданги в Куруктаге и пустыне Лобнора, где развеваются песчано-глинистые отложения прежних озер р. Тарима, достигают большого развития, и, судя по описаниям других путешественников, их острые, зубчатые гребни имеют 0,5–1 м высоты, если развеваемые пласты не горизонтальны, а наклонны.

 

 

В упомянутом разрыве в хр. Туюктаг, ограничивающем впадину с севера, с появлением обильных источников связан большой оазис г. Турфана, который остался в стороне. Мы прошли по западному, соседнему разрыву, в котором лежит оазис с. Яр, и направились на северо-запад по большой дороге в г. Урумчи. Эта дорога сначала идет вдоль северного подножия цепи Ямшинтаг, составляющей продолжение Туюктага; здесь попадаются небольшие оазисы на ключах. Затем дорога отклоняется от этого подножия и пересекает пустыню пьедестала Тянь-Шаня; песчаная почва ее усыпана щебнем. Здесь эта пустыня не так широка, как у Чиктыма, так как среди нее поднимаются плоские холмы и увалы Баян-Хоро, возле которых появляется вода источников, растительность и поселки. Эти холмы протягиваются до самого подножия Тянь-Шаня.

Хребет представляет здесь две цепи, разделенные широким промежутком. Южная цепь называется хр. Джаргез. Дорога, переходя из одного безводного ущелья в другое, делает три перевала и выходит к ст. Дабанчи на северной окраине этой цепи. Эта цепь является климатической границей: к югу от нее в Люкчунской впадине в середине сентября (ст. ст.) было еще полное лето – жаркие дни, теплые ночи, зеленая листва; у ст. Дабанчи мы увидели уже пожелтевшие деревья, завядшую траву, и термометр на рассвете показал только 5° тепла – здесь была уже осень.

От этой станции мы ехали три дня, пересекая наискось промежуток между хр. Джаргез и северной цепью Тянь-Шаня, в которой возвышается живописная горная группа Богдо-Ула с несколькими вечноснеговыми вершинами. Промежуток представляет обширную котловину с несколькими озерами с горько-соленой водой; озера окаймлены зарослями тростника и кустов, лужайками, солончаками. Дорога пролегает мимо этих озер, и мы имели случай видеть нападение саранчи. Тысячи этих насекомых сидели и ползали на лужайках и зарослях, поедая растительность; самки откладывали в почву яички; целые площади были уже объедены дочиста – торчали стебли тростника без листьев, голые ветви кустов.

Вне района этих озер впадина представляет пустыню, почти лишенную растительности и усыпанную щебнем и галькой. В почве этой пустыни быстро исчезает вода, которую речки выносят из ледников Богдо-Улы, но она появляется опять в виде ключей, питающих озера, и в виде нескольких ручьев, образующих речку. Эта речка возле ст. Дабанчи прорывается ущельем через хр. Джаргез к западу от дороги.

Цепь Богдо-Ула, окаймляющая впадину с севера, быстро понижается к западу, и дорога на последнем переходе к Урумчи пересекает только несколько скалистых гряд, называемых Дуншань, разделенных долинами. Перевалив через последнюю гряду, мы спустились в обширный оазис Урумчи и остановились среди пашен и рощ на берегу оросительного канала в 2 км от города. Ночью волки зарезали осла, на котором ехал мой слуга Па Ие; осел пасся недалеко от палаток, и утром мы нашли уже наполовину обглоданный труп. Этот осел служил нам больше года, побывал в Центральной Монголии, Ордосе, Шэньси и Ганьсу, в Цзиньлиншане и Среднем Наньшане, пасся в местностях, где наверняка бродили волки, но стал их жертвой не в пустыне, а в большом оазисе вблизи крупного города.