В 5 часов утра 28 ноября при слабом ветре от N и попутном течении мы снялись о якоря, но из-за наставшего штиля были вынуждены буксироваться. Англичане были столь вежливы, что по приказу своего адмирала прислали к нам со всей эскадры гребные суда, с помощью которых мы буксировались из губы. Противное течение и продолжающееся безветрие принудили нас в полдень у самого входа бросить якорь. Это место из-за крутой зыби, которая довольно часто бывает с моря, особенно во время переменного течения, опасно для судов; наш шлюп качало так сильно, что он едва не черпал бортами. Весьма благоразумно поступит тот, кто для выхода и входа в эту губу выберет благоприятный ветер, иначе в самом узком месте, где течение бывает очень быстрым, легко может подвергнуться несчастью.

Мы определили на якорном месте широту 22°57' ю., долготу 43°3'39'' з. и взяли этот пункт за отшедший. В 10 часов вечера с берега подул свежий ветерок, которым мы тотчас воспользовались, благополучно вышли в открытое море и легли на румб StW. С ровным попутным ветром от ОtN мы достигли широты 39° ю., не встретив на пути ничего достойного примечания; отсюда ветры начали дуть свежее с сильными шквалами с разных направлений; воздух сделался чувствительно холоднее, и начали показываться альбатросы и киты. Находясь в широте реки Ла-Платы, в 200 милях от нее мы заметили течение 33 мили в сутки на SW 56°.

В широте 47° ю. мы выдержали сильный шторм с юга, продолжавшийся почти двое суток. В это время развело чрезвычайно сильное волнение. После шторма дули умеренные ветры, большей частью из NW-четверти, с которыми мы прошли параллель Фолклендских островов, не видав их.

Находясь между ними и Патагонским берегом, мы видели множество птиц. В полдень 22 декабря мимо нас прошло с юга китоловное трехмачтовое судно под американским флагом. Американцы больше других народов занимаются ловлею китов около мыса Горн и при отправлении к нему обыкновенно высаживают на Фолклендские острова партию людей для этого же промысла и для ловли других морских зверей.

В 7 часов утра 23-го числа при довольно ясной погоде мы увидели землю Штатов, а в полдень находились от мыса Сан-Жуан на NО 39°, в 42 милях; на другой день, обогнув его, мы в полдень были прямо на О от него в 10 милях. Поверив здесь наши хронометры, которые показали долготу этого мыса довольно сходно с определенной Куком, мы направили путь к западу вдоль берега так, чтобы пройти в виду мыса Горн. Плавание в малом расстоянии от земли Штатов в летнее время бывает сопряжено со значительными выгодами, потому что близ берегов большей частью господствуют восточные ветры, а при удалении на малое расстояние к югу встречается в то же время западный ветер.

В полдень, в самый праздник Рождества, мы ясно видели на W в 25 милях мыс Горн, который нам показался довольно высоким, круглым холмом. Здесь ветер стих, мы подвигались вперед весьма медленно и заметили довольно сильное течение к северу. Находясь почти беспрерывно в виду берега, мы на другой день в 5 часов вечера прошли меридиан мыса Горн в 20 милях от него. Продолжая при SO-ветре плавание к западу, в 8 часов вечера мы увидели островки Диего-Рамирес; эти голые довольно высокие каменистые островки служат пристанищем только птицам. Тихие ветры удерживали нас вблизи этих островков, которые мы потеряли из виду 28-го числа; в то же время увидели на горизонте трехмачтовое судно, лавирующее к О. Отдалясь несколько к западу от мыса Горн, мы вскоре встретили W-ветры, иногда с довольно сильными шквалами, и вынуждены были дойти до широты 59°33 ю.; долгота по хронометрам оказалась 76°30' з. Термометр в полдень показывал только 4° тепла [5 °С].

В первый день нового 1824 г. вдруг задул с юга свежий ветер, и мы пошли к северу по 11 узлов. 5-го числа, достигнув широты мыса Виктория, следовательно, обогнув всю Огненную Землю, мы имели право поздравить себя с выходом из границ грозного мыса Горн и с достижением Южного моря, совершив плавание от земли Штатов досюда в 11 дней. Отсюда мы направили путь к берегам Чили, где местом отдыха я выбрал Консепсьон.

Проделав плавание при пасмурной погоде, по большей части при западных ветрах, и не встретя на пути ничего достопримечательного, 15 января в 4 часа дня мы увидели берег близ о. Св. Марии, а на следующий день в 6 часов утра открылись окрестности залива Консепсьон. В полдень мы обогнули северную оконечность о. Кирикино, лежащего при входе в залив; так как ветер был слишком тих, то, не дойдя нескольких миль до места, где обыкновенно останавливаются суда, мы в 8 часов вечера бросили якорь на глубине 11 сажен, грунт – жидкий ил. Вход в этот залив так прост, что не требует объяснений; при хорошей карте можно войти в него без малейшего затруднения.

В 11 часов ночи с приближавшейся к нам шлюпки еще издали спрашивали, сперва на испанском, а потом на английском языке: кто мы и откуда пришли; на наш ответ: «Русские, друзья» – шлюпка пристала к борту, и бывший на ней офицер с трепетом взошел на шканцы; он от робости едва мог отвечать на заданные ему вопросы. Наконец, удостоверясь, что мы действительно русские и не имеем злых намерений, он объяснил, что причиною его робости был недавно распространившийся у них слух, будто близ Консепсьон крейсирует испанский фрегат. Этот офицер был англичанин, находившийся на чилийской службе лейтенантом на корвете, стоявшем на якоре против местечка Талкагуано. После опроса он спокойно отправился и просил поднять на фор-брам-стеньге фонарь как знак, что судно дружественной нации.

 

 

В 6 часов утра на следующий день я послал на берег офицера (лейтенанта Римского-Корсакова), чтобы уведомить коменданта в Талкагуано о нашем прибытии и просить позволения запастись живностью и водою. Офицер был принят весьма ласково и, получив удовлетворительный ответ, вскоре возвратился на шлюп и привез с собою лоцмана. Мы тотчас вступили под паруса и лавируя достигли местечка Талкагуано, где в исходе одного часа пополудни в расстоянии менее версты от селения стали фертоинг, на глубине 5 1/2 сажен, грунт – жидкий ил. На рейде мы увидели военный чилийский корвет «Волтер» под командой англичанина капитана Симеона и два трехмачтовых английских китоловных судна. Довольно трудный переход от Рио-Жанейро до Консепсьон мы совершили в 50 дней и в продолжение его больных на шлюпе не имели.

Вскоре после полудня я отправился на берег к коменданту. Он принял меня весьма ласково и, между прочим, уведомил о приезде президента Чилийской республики Фрейре; желая увидеться с ним, я решил на другой день отправиться в город Консепсьон. С наступлением дня 18 января я поехал на берег и, сев на приготовленную мне верховую лошадь (обыкновенный способ езды здешних жителей), отправился в Консепсьон. Через два часа довольно скорой езды я был уже на месте и тотчас объявил о своем желании посетить президента; он принял меня в полном мундире в присутствии главнейших своих чиновников. При этом был соблюден самый строгий испанский этикет. Впрочем, несмотря на все обрядные приличия, сопровождаемые обыкновенно сухостью и принужденностью, президент был отменно благосклонен, ласков и выразил готовность помочь нам во всех нуждах.

Город Консепсьон, лежащий в 7 милях от селения Талкагуано, построен при устье величественной реки Биобио. Сравнивая настоящее состояние его с тем, которое было в 1815 г., я едва мог верить своим глазам. Здесь междоусобие отмечено опустошением: дома разрушены до основания, большая часть города превращена в развалины, живописные окрестности обезображены; обитатели, приученные самой природой к изобилию, повержены в совершенную нищету. Эта перемена произошла в 1816 г., когда генерал Мартин переправился с войсками через Кордильеры из Буэнос-Айреса. Вступив в Чили и соединясь с недовольными испанским правлением, он выгнал приверженцев Испании и образовал здесь республику, нынешний глава которой Фрейре – один из отличнейших воинов. Он имеет от роду 40 лет, родился в селении Талкагуано от родителей среднего состояния.

Я остановился в доме довольно богатого купца Миндебуро, с которым познакомился во время прежнего моего здесь пребывания; он прилагал всевозможное старание угостить меня лучшим образом. На другой день утром, поблагодарив хозяина за прием, я отправился обратно в Талкагуано. Прибыв на шлюп, я тотчас приказал свезти на берег маятник, хронометры и прочие астрономические инструменты. Миндебуро уступил свой дом в Талкагуано; это весьма удобный дом, тот самый, в котором Лаперуз во время своего пребывания здесь делал все наблюдения. Таким образом, работы у нас разделились надвое: на шлюпе производились разные починки и поправки, которые были необходимы после совершенного плавания вокруг мыса Горн, а на берегу мы не упускали ни одного удобного случая для астрономических наблюдений.

Селение Талкагуано пострадало от междоусобной войны не менее города Консепсьон и похоже теперь на разоренную деревню; состоит не более как из 50 без всякого порядка выстроенных домов, большая часть которых в один этаж и мало отличается от сараев; жители доведены до крайней бедности. Единственная в этом обширном порту батарея, которая должна защищать его с моря, вооружена только шестью пушками с такими гнилыми станками, что они непременно распадутся при первом выстреле. Впрочем, Фрейре в разговоре сказал мне, что намеревается укрепить Талкагуано надлежащим образом, завести там адмиралтейство и сделать эту гавань средоточием всей чилийской торговли. План весьма благоразумный и, если будет приведен в исполнение, принесет краю большие выгоды. Залив Консепсьон во всех отношениях один из прекраснейших не только в Чили, но и во всем свете. Здесь можно найти безопасное для судов место. Теперь вся торговля стекается в Вальпараисо, где порт с севера совершенно открыт, почему там почти ежегодно случаются несчастья и даже крушения судов.

В тот самый день, когда мы вошли в залив, в Талкагуано прибыл батальон гренадерского полка, хорошо обмундированный на французский покрой, а некоторые другие полки высадились на о. Кирикино и расположились там лагерем. Войска, которых не более трех тысяч, назначены были для завоевания о. Чилое под предводительством самого президента республики Фрейре. После мы узнали, что экспедиция не имела желаемого успеха; испанцы, отразив их, принудили оставить остров со значительными потерями.

 

 

Во время нашего пребывания в Талкагуано при пушечной пальбе и с великою церемонией была обнародована новая конституция, которая немногими принята с восторгом, а большей частью с негодованием; надо сказать, что здесь мало людей, которые в состоянии судить, какое узаконение клонится ко благу или ко вреду их отечества; всякое постановление, которое не приносит в то же мгновение выгод, отвергается этим недальновидным народом. В чилийской конституции статья, касающаяся религии, мне показалась весьма неблагоразумной и вредной в стране, которая только что положила начало своей независимости. В Чили свободно исповедуется одна римско-католическая вера; всякому другому вероисповеданию запрещается отправлять свое богослужение, и кто не признает Папы главою, тот не имеет права ни на какое место на службе республики.

Я выхлопотал позволение минералогу, физику и доктору Эшшольцу объездить губу Консепсьон и осмотреть в ней все достопримечательное. Хотя жители Талкагуано всегда принимали нас очень ласково и дружелюбно, но по свойственной чилийцам недоверчивости составилась партия, которая воображала, что мы присланы разведать силы и слабые стороны республики, чтобы впоследствии русский флот, соединясь с испанским, мог легче завладеть ею; сам Фрейре не совсем доверял нам и под разными предлогами отказал в позволении нашему минералогу осмотреть горы, которые, как все утверждают, содержат в себе богатые золотые залежи.

Во все наше пребывание здесь погода стояла ясная, ветры дули умеренные, большей частью от SW; дождь шел один раз. Вообще в летнее время он идет весьма редко, грома и молнии не бывает никогда; землетрясения случаются нередко; климат самый умеренный и здоровый; большая часть людей доживает до глубокой старости; заразных болезней совсем не знают.

Наш шлюп часто посещали любопытные, в числе которых был также коренной житель, ближайший арауканский начальник, со всеми старшинами и дочерью. Они среднего роста, крепкого сложения, смуглолицы, волосы жесткие и черные, черты лица довольно приятные, выражающие сметливость и веселость; их одежда состоит из четырехугольного куска ими самими изготовленной шерстяной ткани; в середине него прорезана дыра, просунув голову в которую, надевают, как епанчу, на плечи и покрывают ею тело до колен. Одежду эту называют «понхо», она удобна при верховой езде, и ее употребляют все здешние испанцы. Арауканцы живут по южную сторону реки Биобио и занимают Кордильерские горы.

В смутное время в Чили они сделались смелее прежнего, так что переезд через Кордильеры и даже из одного города в другой без значительного конвоя сопряжен с опасностями. Дикари искусно ездят верхом и нападают на бессильных с большим проворством, грабят, сопротивляющихся убивают и, овладев имуществом, исчезают. Два года тому назад селение Талкагуано и самый город Консепсьон были разграблены этими наездниками.

Чили с севера ограничено рекой Атакама, с востока Кордильерами, с юга мысом Горн и с запада Южным океаном. Все пространство между Атакамой и Вальдивией плодороднейшее и обильнейшее на земном шаре; все растения, как европейские, так и других стран света, здесь очень легко принимаются и размножаются. При разумном хозяйствовании этот край может в короткое время достигнуть цветущего состояния, но это дотоле будет невозможно, доколе не переродятся нынешние чилийские испанцы, беспечность и лень которых доходят до невероятной степени; они во всем, что разумеется под именем просвещения, так далеко отстали от европейцев, что без появления правителя, подобного Петру Великому, нельзя ожидать большого успеха. Меня и офицеров несколько раз приглашали в здешние собрания, а перед отъездом и мы устроили на шлюпе прощальный бал, которым все здешние жители остались чрезвычайно довольны.

2 февраля мы перевезли с берега хронометры и все астрономические инструменты и были совершенно готовы на завтра вступить под паруса. Из часто повторяемых на берегу наблюдений выведены следующие определения: широта дома Миндебуро 36°42'25'' ю., долгота 73°13'30'' з. Склонение компаса 14°0' О. Термометр показывал все время от 15 до 17° тепла [18,75–21,25 °С].