Книга: Путешествия вокруг света (великие путешествия)
Назад: Глава V. Плавание от Тенерифа до Бразилии и пребывание на острове Св. Екатерины
Дальше: Глава VII. Плавание от залива Консепсьон до Камчатки

Глава VI. Плавание от о. Св. Екатерины до берегов Чили и пребывание в заливе Консепсьон

29 декабря 1815 г. – 8 марта 1816 г. Шестидневный жестокий шторм близ мыса Горн. – Вред, причиненный попавшей в корабль волной. – Обход мыса Горн. – Вход в залив Консепсьон. – Замечание о погоде и ветре у берегов Чили. – Недоверчивость, обнаруженная сначала жителями города Талкагуано. – Стоянка на якоре в Талкагуано. – Изумление испанского коменданта при виде русских. – Гостеприимство и вежливость жителей. – Некоторые здешние обычаи. – Прибытие чилийского губернатора на корабль. – Перенесение инструментов на берег. – Богатство природы в этой стране. – Праздник у губернатора. – Описание города Консепсьон. – Смерть корабельного кузнеца. – Угощение губернатора и знатных особ города Консепсьон командиром «Рюрика». – Выход из залива Консепсьон.

Мы находились 30 декабря под 34°10' ю. ш. и 48°5' з. д. Здесь увидели трех больших черепах, появление которых в столь значительном отдалении от берега меня чрезвычайно удивило. До 10 января 1816 г., когда мы находились под 45°56' ю. ш. и 57°2 з. д., не произошло ничего достопримечательного; ветер и погода нам благоприятствовали, и мы радовались быстрому плаванию, пока мыс Горн не возвестил нам свою близость жестокими штормами, которые продолжались шесть дней; страшнее прочих свирепствовал нынешний: он вздымал чрезвычайно высокие волны и жестоко кидал наш корабль во все стороны. Одна волна, ударившая в корабль с кормы, причинила много вреда и едва не лишила меня жизни; я был на шканцах и не мог предвидеть никакой опасности, как вдруг волна сбросила меня за борт.

Я вцепился в пук веревок и таким образом спасся. После этого я рассмотрел опустошения, причиненные этой ужасной волной: перила, возле которых я стоял, раздроблены; крепкие люки, закрывающие пушечные амбразуры, сломаны, а пушка переброшена на другую сторону; к счастью, не попала она при этом в человека, которого непременно убила бы. С горестью увидел я, что крыша с моей каюты сорвана и в нее попала вода. Я опасался, что лишился инструментов и книг, потеря которых была бы невознаградима. Прежде чем войти в каюту, я приказал прикрыть отверстие досками, чтобы предохранить ее от повторных волн. Руль повредило, но, к счастью, его можно было исправить; нескольких матросов ушибло, особенно рулевого.

Я сошел в каюту осмотреть свою потерю и, к немалой радости, увидел, что беда не коснулась инструментов, ибо они находились на возвышенном месте. Когда шторм несколько поутих, то обнаружилось, что значительный запас лучших наших сухарей размок; эта потеря была для нас очень чувствительна, поскольку ее нельзя было возместить. Вода вошла также в крюйт-камеру и испортила большую часть пороха.

16 января мы находились под 49°5' ю. ш. и 63°31' з. д. Свежий ветер от N при хорошей погоде скоро приблизил нас к мысу Горн; в полдень мы бросили лот и нашли глубину в 60 саженей, грунт серый песок. 19-го в 8 часов утра мы увидели мыс Сан-Жуан [Сан-Хуан] в 40 милях; в полдень при прекраснейшей погоде увидели мы грозную Землю Штатов [о. Эстадос]. Мыс С.-Жуан лежал от нас на SW 12° в 25 милях; течение замечено к ONO. Около полуночи мы обошли Землю Штатов, ветер крепко дул от N; я направил свой курс к SSW, чтобы для большей безопасности держаться в удалении от берега, а потом, вопреки обыкновению других мореплавателей, взял курс более к западу, чтобы как можно ближе обойти мыс Горн. 23-го в 4 часа утра мы прошли меридиан мыса Горн под 57°33' ю. ш. Таким образом мы много выиграли оттого, что не шли так далеко к югу, как обыкновенно делают другие. Обогнув мыс Горн, мы были встречены сильными штормами от SW, продолжавшимися несколько дней. Только 1 февраля нам удалось пройти параллель мыса Виктории. Теперь мы более не опасались быть унесенными назад штормами от W.

11 февраля в 10 часов вечера мы увидели при лунном сиянии землю; это был берег, лежащий к югу от Консепсьон, вблизи о. Св. Марии [Санта-Мария]. В ожидании рассвета мы легли в дрейф, а потом направились к заливу. Я не описываю вида здешних берегов, поскольку об этом пространно говорено у Лаперуза.

Можно считать достоверным, что на расстоянии 2° от берега как здесь, так и несколькими градусами южнее в это время года бывает прекрасная погода и ветер от S; напротив, дальше от берега нужно ожидать пасмурной погоды и ветра от N. Поэтому надо советовать кораблям, намеревающимся плыть к северу, чтобы они уже с 42° ю. ш. приближались к берегам, поскольку они этим ускорят свое плавание. Но это может быть сделано только летом, ибо зимой здесь господствуют ветры от N и погода пасмурная.

В полдень мы находились у входа в залив Консепсьон; ветер дул от S, поэтому мы не могли достигнуть Талкагуано [Талькауано] иначе как лавированием. В 3 часа пополудни это место было уже ясно видно; перед ним стояли на якоре три купеческих корабля. Мы подняли флаг и пушечным выстрелом просили лоцмана; вскоре из Талкагуано явилось гребное судно, но не отваживалось подойти к нашему кораблю так близко, чтобы мы могли понять, что́ кричали находившиеся на нем люди; они делали разные знаки, которых мы также не поняли, и в сумерки возвратились на берег. Эта недоверчивость показалась нам странной; впоследствии мы узнали, что она происходила от страха перед морскими разбойниками, которые часто производят на берегах большие опустошения. Мы лавировали до вечера и, когда наступила ночь, бросили якорь в 30 милях от Талкагуано; глубины было 12 саженей, грунт – ил. 13-го на рассвете наш часовой увидел вблизи корабля гребное судно, с которого нам что-то кричали, чего однако же мы опять не поняли и отвечали: «Русские, друзья испанцев!» Наконец, они решились взойти на корабль и весьма удивились, когда узнали, что мы русские, так как никто из русских здесь до нас не бывал.

Имея теперь лоцмана, мы снялись с якоря и часа в два достигли якорного места в Талкагуано, в расстоянии 1/4 мили от берега; глубины было 47 1/2 сажени, грунт – ил. Едва мы стали на якорь, как комендант города дон Мигуель до Ривас, подполковник испанской пехоты, прибыл со своим адъютантом к нам на корабль и после первого приветствия спросил, к какой мы принадлежим нации (российский военный флаг был здесь совершенно неизвестен). Узнав, что мы русские, он не мог скрыть своего изумления, однако принял учтивый вид и сказал: «С тех пор, как стоит свет, никогда российский флаг не развевался в этой гавани; вы первые ее посетили! Мы рады приветствовать у себя народ, который в царствование великого Александра, жертвуя собой, доставил Европе свободу». Когда же я отдал ему рекомендательное письмо от испанского посланника в Лондоне, он тотчас изъявил готовность оказать нам всевозможную помощь и просил сообщить ему, в чем мы имеем надобность.

Он обещал немедленно отправить нарочного в город Консепсьон, отстоящий от Талкагуано в двух часах езды, чтобы сообщить губернатору о нашем прибытии. Первая моя просьба состояла в том, чтобы он велел отвести на берегу место, куда бы я мог перенести свои инструменты, чтобы поверить ход хронометров. Комендант оставил нас, обещав прислать ответ еще сегодня, и позвал всех нас к себе на вечер. Мы отправились к нему и застали большое собрание нарядных кавалеров и дам, занимающихся музыкой и танцами. После трудностей путешествия и после опасности сделаться жертвой волн около бурного мыса Горн мы вдвое ценили отличное гостеприимство и вежливость жителей этой прекрасной и известной нам только по описанию страны. Один собственный опыт может дать точное понятие о чувствах мореплавателя при таких переменах.

Здесь я должен упомянуть о некоторых обычаях, которые меня очень удивили и, без сомнения, могли привести чужестранца в замешательство. Так, например, в танцевальной зале на помосте в две ступени высоты стояли обитые красным сукном лавки, на которых сидели только кавалеры и пожилые дамы; молодым же были назначены места на ступенях у наших ног; я был в крайнем замешательстве, увидев у своих ног прекрасную молодую девицу в атласном платье и украшенную бриллиантами. Но поскольку я заметил, что все мужчины пользуются этим преимуществом, то моя робость прошла.

Известно, что в большей части испанских владений в Америке часто употребляется вместо чая парагвайская трава, или, лучше сказать, листья дерева лан; не так, однако, известно обыкновение подавать этот чай в серебряном сосуде, снабженном трубочкой; каждый гость, сделав глотка два, передает сосуд далее. Когда очередь дошла до меня, то хотя и трудно было преодолеть некоторое отвращение, поскольку мне досталось сосать из той трубочки уже двадцатым, однако же я счел неизбежной учтивостью подражать моим соседям; но только прикоснулся я губами к трубочке, как обжегся; поэтому советую каждому брать трубочку только в зубы. Впрочем, вкус этого питья недурен; оно варится с сахаром и есть не что иное, как сладкий ароматический сок. Жители Чили большие охотники до варенья, которое подносится вместе со стаканами воды, ибо здесь варенья запиваются водой.

14 февраля. Губернатор, намеревавшийся посетить нас на следующий день, прислал сегодня своего адъютанта поздравить нас с приездом и предложить нам свои услуги. Приказ об отводе мне лучшего дома в Талкагуано был уже дан. Губернатор поступал согласно с волей своего монарха, от которого имел поручение благоприятствовать «Рюрику». 15-го числа в 10 часов утра гром пушек с крепости возвестил прибытие губернатора дона Мигуеля Мария Д’Атеро, и он вскоре приехал к нам на корабль в сопровождении нескольких дам; я принял его со всеми приличными его званию почестями. С большой благосклонностью он заявил, что очень рад быть полезным мореплавателям, принадлежащим к уважаемой и любимой им нации. Он просил сообщить ему о наших потребностях, чтобы тотчас распорядиться об удовлетворении их. При отъезде губернатора мы салютовали восемью пушечными выстрелами.

 

 

16 февраля хронометры и инструменты были перенесены на берег. Мне отвели приятный дом с садом, так что я мог спокойно поверять свои хронометры. Лейтенант Шишмарев принял на себя заботы об исправлении корабля; наши естествоиспытатели также не имели недостатка в занятиях в этой прекрасной стране.

На 25-е число мы были приглашены к губернатору на праздник, которым он хотел почтить нас. Чтобы избежать дневной жары, мы выехали из Талкагуано рано утром верхом в сопровождении коменданта и нескольких офицеров. Во время этой небольшой поездки мы удивлялись богатству природы в этой стране. Невзирая на плохую обработку земли, жители собирают сотое зерно, и мы часто проезжали через небольшие фруктовые леса, которые без всякого возделывания приносят прекрасные плоды. Когда мы прибыли на парадное место, то нас приветствовали восемью пушечными выстрелами, войско было поставлено в строй, а губернатор встретил нас в полном мундире и повел в замок.

Мы застали собрание знатнейших особ города, между которыми находился епископ. При громе пушек и звуке труб пили за здоровье императора Александра I и короля Фердинанда VII. Стол был богатый, как обыкновенно бывает в Европе в торжественных случаях; в этот знойный день особенно прохлаждал нас, жителей Севера, находившийся в большом количестве лед, который губернатор в угождение нам велел привезти с высоких Кордильер. Вечером был бал, на котором присутствовало множество прекрасно убранных дам; их здесь обыкновенно больше, чем кавалеров. Чилийцы получают моды из Парижа. Обращение в обществе очень благопристойно и непринужденно.

По приглашению полковника Рейеса, человека больших достоинств, мы остались еще на один день в Консепсьоне, чтобы быть и у него на балу. Между тем мы осмотрели город, в котором не нашли ничего достопримечательного; он выстроен правильно, однако особенно красивых домов в нем мало, но вместо того имеется множество церквей и монастырей. В городе, как мне сказали, около 10 000 жителей; по этому можно судить о его обширности. Он построен при широкой реке Биобио, которая придает ему большую красу. За рекой нет испанских владений – там обитают арауканцы. При отъезде из города просил я губернатора приехать 3 марта в Талкагуано ко мне на бал и пригласить с собой знатнейших особ города.

29 февраля, невзирая на все старания нашего искусного врача, умер после долговременной болезни наш кузнец Цыганцов. При выборе людей для этой экспедиции я старался взять с собой людей здоровых и крепкого сложения; это мне удалось, исключая кузнеца, который скрыл свою болезнь. Вскоре по отбытии из Англии у него обнаружилась чахотка; в продолжение плавания из Бразилии в Чили он не мог уже вставать с постели и умер здесь. Испанские солдаты проводили его тело до кладбища.

3 марта мы угощали у себя большое собрание особ, приехавших к нам из Консепсьона. Уже рано утром, когда жар был еще сносен, мы видели наших гостей, приезжавших в Талкагуано; большая их часть была верхом, как здесь обыкновенно путешествуют, и даже дамы садятся на самых пылких лошадей. Другие ехали в маленьких домиках, устроенных на телегах о двух колесах; телеги эти были запряжены парой волов, которыми правил, сидя на крыше домика, арауканец. Прекрасные нарядные дамы, выпрыгивая из этих странных экипажей, составляли весьма любопытную противоположность с ними. Уже с трех часов пополудни наша шлюпка была в беспрестанном движении, перевозя гостей на корабль. Нашим приемом все были чрезвычайно довольны, «Рюрик» очень понравился, но казался слишком малым. Вечером я дал бал.

Отведенный мне дом был для этого слишком тесен, и я воспользовался находящимся поблизости магазином [складом], который кое-как преобразовали в танцевальный зал. Из моего дома можно было пройти туда через сад; последний был, как и зал, освещен лампами. В дом, где мы ужинали, также надо было проходить через сад. Во время бала я велел сжечь фейерверк, который удивил всех моих гостей, поскольку для них это зрелище было совершенно новым; освещение также вызвало величайшее удивление, так как здесь на самых пышных балах зажигают обыкновенно не более пяти или шести свечей. Все собрание, не исключая и губернатора, веселилось до самого восхода солнца.

8 марта. Возложенное на меня инструкцией обозрение Южного океана не позволяло мне оставаться дольше в этом удобном заливе; все работы на корабле были кончены, инструменты перенесены на него, и я воспользовался благоприятным ветром, чтобы выйти в океан. Комендант города Талкагуано, дон Мигуель де Ривас, бывавший у нас ежедневно и полюбивший русских, оставался на «Рюрике» до самого отплытия и простился со слезами. Я искренно радовался, когда мы опять были под парусами; мне казалось, что только теперь началась важнейшая часть путешествия, все предшествовавшее можно было считать только введением.

Лаперуз столь много писал о заливе Консепсьон, что я могу только повторить уже сказанное им; нельзя не похвалить этот залив, как весьма выгодное место для отдыха. Чили весьма приятная страна, в которой царствует почти беспрерывная весна. Во все время нашего здесь пребывания была прекраснейшая погода; меня удивляла сильная зарница, которую я замечал каждый вечер после солнечного заката в NО над цепью высоких гор. Чили производит вкусное вино, и можно только сожалеть, что испанцы так мало занимаются возделыванием земли. Их неблагоразумная зависть ставит преграду всякой торговле, которая могла бы здесь процветать; свободой пользуется только торговля с их собственными владениями.

 

Назад: Глава V. Плавание от Тенерифа до Бразилии и пребывание на острове Св. Екатерины
Дальше: Глава VII. Плавание от залива Консепсьон до Камчатки