В оскресенье, 10 декабря. Лагерь № 32.

Я был очень озабочен мыслью, как двинуть наши грузы по такой ужасающей поверхности, – и тем, что нам удалось, мы обязаны главным образом лыжам. Я всех поднял в 8 часов, но только к полудню мы справились со всеми перекладками грузов и были готовы двинуться в путь. Собаки везли основной груз в 600 фунтов и 200 фунтов припасов для складов. К великому моему удивлению, когда мы– я со своей командой, – крикнув «Раз-два-три, дружно!», двинули свои сани, оказалось, что они пошли легко. Первую милю мы прошли со скоростью двух миль в час, предварительно тщательно оскоблив и просушив полозья.

День был чудный, и мы скоро вспотели. После первой мили начался подъем, и мы сначала поднимались на крутой склон, не снимая лыж. Но уклон становился все более крутым, и дорога все больше портилась, и мы, наконец, должны были снять их. После того тащить было крайне утомительно. Мы беспрестанно проваливались выше лодыжек, а местами почти до колен. Полозья подернулись тончайшим слоем льда, от которого мы никак не могли освободить их, а сани в рыхлых местах погружались до поперечных перекладин и все время точно пахали снег.

Мы в 5 часов добрались до верха склона и после чая начали спускаться на ту сторону. Это было почти так же трудно, но кое-как справились с помощью лыж. Остановились на ночевку в 21.15, и тут внезапно с ледника нагрянул сильный ветер. Но я уже заранее решил тут остановиться, так как лейтенант Эванс со своей партией не мог с нами поравняться, и Уилсон по этому поводу сообщил мне весьма тревожные вести. Оказывается, что, по словам Аткинсона, Райт выбился из сил и Лэшли тоже уже не так бодр, вследствие тяжелой работы с санями после метели.

Меня давно беспокоит эта команда. Сегодняшний переход ясно показал, что там что-то неладно. Они далеко отстали и должны были снять лыжи, и чуть не полчаса потребовалось на то, чтобы пройти несколько сотен шагов. Дорога, правда, ужасная и с каждой минутой становится хуже. Плохо будет, если люди начнут пасовать. Что касается меня, я никогда не чувствовал себя лучше и бодрее, и моя команда также постоит за себя. Э. Эванс, известно, богатырь; Оутс и Уилсон мало чем уступают ему.

Здесь, на месте лагеря, снег лежит такой, какого мы еще не видали; но мы находимся в углублении. С каждым шагом уходишь по колено, и неровная дорога плохо поддерживает сани. Этот рыхлый снег – результат последней метели. В этих же местах Шеклтон нашел твердый, голубой лед. Разница поразительная, и с каждым шагом очевиднее становится, насколько ему везло сравнительно с нами. Завтра собаки еще полдня пойдут со мной, после чего я их отправлю домой. Нам придется прибавить 200 фунтов груза на каждые сани. Это было бы не страшно на сколько-нибудь приличной поверхности, но если продержатся подобные условия, то весьма похоже на то, что придется установить смены. С ледника сегодня дует сильный ветер.

 

 

Понедельник, 11 декабря. Лагерь № 33.

День в одном отношении очень хороший, в другом – нет. Мы пошли прямо наперерез ледника и испытали немало неприятностей. Мы выступили на лыжах, а собаки следовали за нами. Я предостерег погонщиков, чтобы держались ближе к своим саням, и мы, должно быть, прошли немало трещин, не замечая их благодаря лыжам, а собаки – благодаря рыхлому снегу. В одну только Э. Эванс провалился одной ногой, вместе с лыжей. Мы сложили склад (названный «Нижним») так, чтобы он бросался в глаза, и оставили там много всякой всячины. Прежняя команда возчиков сначала напала на скверную погоду, но потом, облегчив немного сани, переложив грузы и подчистив полозья, с шиком обогнала нас. Выступив около 11 часов, мы к 3 часам сделали привал для собак, разгрузили их сани и переложили их грузы на наши сани.

Когда мы около 4 часов 30 минут, закусив, поднялись, нас очень беспокоил вопрос: справимся с полными грузами или нет? Я со своей командой отправился первым и, к великой моей радости, убедился, что справляемся недурно. Время от времени сани, правда, погружались в сугроб, но мы научились в таких случаях терпению. Мы боком подкрадывались к саням, чтобы вытащить их, причем Э. Эванс бросал лыжи, ради большей свободы движений. Тут важнее всего содержать сани в постоянном движении, и в течении часа или более того раз десять бывали критические моменты, когда они едва не останавливались, и немало таких, когда прекращалось всякое движение. Это было очень неприятно и утомительно.

 

 

Но дорога вдруг сделалась ровнее, да и мы попривыкли к такой игре, так что, после продолжительной остановки, рассчитанной на то, чтобы дать другим подойти, я выступил в 6 часов и бежал до 7 часов около двух миль. Я был в восторге; мне уже казалось, что исчезли все затруднения; но, к сожалению, с другими было не так. Боуэрс догнал нас через полчаса. Под конец и у них дело пошло хорошо, и я верю, что и дальше так будет. У одного Кэохэйна плохо получается, да и то, я думаю, только потому, что он временно ослеп. Но Эванс со своими прибыл не раньше 10 часов. Выступили они исправно, но потом с ними приключились разные беды, да и они наделали ошибок, чрезмерно напрягая свои силы, переутомились и вконец умаялись. Лыжная обувь, вдобавок, у них не в порядке.

Как раз когда я думал отличиться, случилась эта неприятность. Ужасная досада. Снег везде кругом такой рыхлый, что при каждом шаге уходишь в него по колено; тащить сани для нас было бы невозможно, очень трудно и для собак. Одно средство – лыжи, а мои упрямые соотечественники питают против них такое предубеждение, что не запаслись ими. Собаки должны добраться домой без большого труда; корма для них припасено достаточно вдоль всей линии.

Ветер с ледника подул около 7 часов, утро было теплое, прекрасное. К вечеру образовались легкие слоистые облака – признак предстоящей хорошей погоды. Многие из нас, благодаря собственной неосторожности, временно слепы от снега. Страдают – не в одинаковой, впрочем, степени – от этого недуга Эванс, Боуэрс, Кэохэйн, Лэшли, Оутс.

Сегодня утром Уилсон отправился смотреть стоящую на леднике каменную глыбу. Она оказалась грубым гранитом, с вкрапленными в него крупными кварцевыми кристаллами. Очевидно, тот же гранит, что столбы у «ворот» и другие скалы по этому соседству.

Вторник, 12 декабря. Лагерь № 34.

Трудный был день. До полудня моей команде досталась наиболее тяжелая работа. Мы несколько раз попадали в трясины, и, как мы ни бились, сани вязли и тащились как свинцовые. Другим, хотя они усиленно работали, было несравненно легче. В 2 часа 30 минут я сделал привал для второго завтрака, и тут обнаружилась причина наших мучений, а именно обложившая полозья тоненькая ледяная пленка с разбросанными по ней твердыми узлами. Лейтенант Эванс со своей командой был отправлен вперед, и мы их не могли догнать. Но они видели, как мы разбили лагерь, потом сняли его, и делали то же, что и мы. Я положительно со страхом собирался в путь после завтрака; однако когда, повозившись с санями и освободив их ото льда, мы двинулись, все пошло как по маслу, так что, пройдя мили две, мы опять заняли место впереди колонны с очевидной возможностью удержаться на нем. В 6 часов я заметил, что другие начинают отставать, и в 7 часов велел разбить лагерь, имея в виду подняться завтра пораньше и вообще установить лучший порядок. Мы прошли миль 8, а может быть, и все 9; но при такой поверхности счетчики на санях никуда не годятся.

Мое ожидание, очевидно, сбылось. Вся нижняя долина наполнена снегом от недавней метели, и без лыж мы завязли бы невылазно. Без них уходишь по колено, а если при этом тащишь сани, то гораздо глубже. Поэтому было бы положительно невозможно без их помощи двигаться с нашими грузами. Над рыхлым снегом образуется кора. Через какую-нибудь неделю кора эта, по всей вероятности, выдержит и сани, и людей. Теперь же она ничего как следует не держит. Сани нередко вязнут в ней наполовину. Нечего говорить, до чего в таких случаях трудно их вытащить.

Около полудня мы достигли почти середины ледника. Тут мы заметили, что на находящемся к SW от нас безымянном глетчере много высоких ледяных гряд. Тогда я переменил курс и направил нас к Облаконосной горе, а потом еще дальше на запад. Таким образом, получался, должно быть, гораздо лучший вид южной стороны ледника, нежели тот, который достался Шеклтону, так как мы наблюдаем множество пиков, которых он не видел вовсе.

Благодаря недавней буре мы запоздали против него на 5 или 5 1/2 дней, но на такой поверхности нельзя было нагрузить сани большей тяжестью; они и то нагружены слишком высоко, и потому легко опрокидываются. Не думаю, чтобы ледник мог быть так широк, как показывает Шеклтон. Все трое суток, что мы тут стоим, ветер по ночам дул с ледника или, вернее, с SW, а к утру затихал. Между ночной и дневной температурами тоже большая разница. Когда мы выступили, было 33° [1°C], и при нашей тяжелой работе мы буквально обливались потом. Теперь 23° [–5°C]. Партия лейтенанта Эванса сегодня продвигалась много лучше. Сегодня утром в нашу палатку доставили их обувь, и матрос Эванс отремонтировал ее.

Среда, 13 декабря. Лагерь № 35.

Отвратительный выдался день. Выступили в 8 часов. Тащить было ужасно тяжело, хотя полозья скользили легко; местами образовалась новая кора, недостаточно крепкая, чтобы выдержать лыжи, и каждый раз, как возчики ступали на такое место, они скользили назад. Сани погружались в рыхлый снег – и ни с места. Эванс со своей командой ушел первым; мы следовали за ними и одно время помогали им при таких остановках; но это оказалось нам не под силу. Я ушел вперед и разбил лагерь в 1 час пополудни, предоставив им отставать. За завтраком я решил попытаться прикрепить десятифутовые полозья под поперечниками, и мы с этой работой провозились три часа. Задержки не вышло вследствие медлительности других партий.

Эванс перегнал нас и стал довольно успешно подниматься по крутому склону. К этому времени солнце нагрело дорогу и температура сильно поднялась. Боуэрс выступил после Эванса, и легко было рассмотреть поистине ужасное положение, в котором они очутились. Они делали отчаянные усилия, чтобы двигаться вперед, но все глубже вязли; полозья, очевидно, больше не брали дорогу. В самом деле, когда мы двинулись, мы не замедлили убедиться, какая она стала ужасная: вдобавок к утренним затруднениям снег сделался мокрым и липким. Мы протащили свой груз и скоро перегнали Боуэрса, но работа была адская.

Пот градом лил с нас, и мы задыхались. Сани то и дело попадали одним полозом на более твердый снег, накренивались на один бок, и не сдвинуть их было никакими усилиями. Добравшись до верха, я нашел Эванса, вынужденного устроить смены, и Боуэрс вскоре последовал его примеру. Мы весь наш груз дотащили к 7 часам, когда надо было устроиться на ночевку, но это стоило нам частых остановок и слишком уж изнурительного труда. Другим по такой поверхности, наверное, не протащить полного груза, и я весьма сомневаюсь, удастся ли это дальше и нам, но завтра все равно надо попытаться.

Не думаю, чтобы мы сегодня сделали больше 4 миль, и в общем положении не видать большой перемены. Мы теперь находимся на высоте 1 500 футов над уровнем моря. Я весьма надеялся, что условия улучшатся по мере того, как мы будем подниматься; но скорее похоже на то, что будет не лучше, а хуже. До самой Облаконосной горы долина представляет как бы громадный бассейн для накопления именно такого снега. Остается тащиться скрепя сердце, но это ужасно обескураживает. Есть я совсем не хочу, но жажда большая. Температура 42° [6°C]. Я нахожу, что для настоящего времени наш летний паек даже слишком сытный. Два поморника во время завтрака кружились около лагеря, привлеченные, должно быть, близостью Бойни.

Четверг, 14 декабря. Лагерь № 36.

Я ночью долго не спал, отчасти от несварения желудка, отчасти от сырой на мне одежды; к этому прибавились сильные судороги от чрезмерной мышечной работы. Губы у нас потрескались. Глазам, слава Богу, лучше. Мы собираемся в путь с не очень-то блестящими надеждами. Температура воздуха 59° [15°C].

Вечером. (Высота около 2000 футов.) Сегодня утром Эванс со своей партией отправился первым; с час тащить им было очень тяжело, но после того, к великому моему удивлению, у них пошло легче. Затем шел Боуэрс, но тому давалось уже не так легко. За ним на расстоянии трехсот шагов двинулась и моя партия, с таким размахом, что я подумал: «Будет хорошо». Мы скоро поравнялись с другими и предложили взять у них часть груза, но Эвансу гордость не дозволила согласиться. Немного спустя мы поменялись санями с Боуэрсом; его сани мы везли легко, тогда как наши им показались очень тяжелыми. Боюсь, что Черри-Гаррард и Кэохэйн слабоваты сравнительно с другими, хотя и напрягают все свои силы. Мы позавтракали все вместе, довольные своим утром. Днем у нас пошло еще лучше, и мы остановились на ночевку в 6 часов 30 минут в сильно изменившейся обстановке, сделав не менее 11 или 12 миль.

Нам было ужасно жарко, вся одежда на нас насквозь пропиталась потом, и мы сбросили верхние шерстяные фуфайки. Зато теперь кожа у нас холодная и неприятно липкая; но за эту и всякую другую неприятность вознаграждает сознание, что мы избавились от рыхлого снега и совершили хороший переход. За завтраком голубой лед под нашими ногами был покрыт на два фута снегом, теперь же снега не более одного фута, так что скоро, я думаю, будет голый лед. К вечеру небо заволокло и ветер подул не с ледника, а снизу на ледник. На Барьере, должно быть, опять готовится непогода, и спрашивается, коснется ли она этой части ледника. Есть трещины: одна шириной дюймов 18 перед самой палаткой Боуэрса и другая, поуже, перед моей. С рыхлым снегом мы, кажется, покончили, и лучшего желать нельзя, чем продолжения такой поверхности, как теперь. Сегодня мы под конец везли свои грузы с величайшей легкостью. Отрадно, когда успешно подвигаешься вперед и находишь вознаграждение за вложенный в дело труд.

Пятница, 15 декабря. Лагерь № 37.

(Высота около 2500 футов.) Выступили в 8 часов, шли до 1 часа. Дорога все улучшается, и снежный покров на голубом льду делается все тоньше, но небо застлано и мрачно, и тучи виснут все ниже. Огромным облегчением вчера была возможность идти ровно без невольных остановок; но когда вчера и сегодня утром сани на время останавливались, сдвинуть их с места было очень трудно: полозья примерзали, приходилось тянуть соединенными силами. Сегодня нам в первый раз удалось остановиться, для того чтобы поправить на себе обувь или сделать какую-либо нужную мелкую работу, и за такое облегчение мы крайне благо-дарны.

На том месте, где мы завтракали, голубой лед был покрыт снегом меньше чем на фут, здесь же – всего на девять дюймов, а местами проглядывает голый лед или твердый мерзлый снег. Я думал разбить лагерь в 6 часов 30 минут, но в 5 часов на нас уже обрушился снег. Не видать было ничего, и везти сани стало очень тяжело. В 5 часов 45 минут поневоле пришлось устроиться на ночь: опять задержка! Не везет, да и только. Думали сделать сегодня большой переход. Впрочем, прошли все-таки около 11 миль.

После ужина опять стало как будто проясняться, но мне не нравится вид неба; ненастье идет с SO со всеми признаками той бури, которая окончательно извела лошадей. Дай Бог, чтобы не настиг нас этот ужасный снег как раз в худшей части ледника. Нижняя часть его не очень интересна, разве только с точки зрения льда. За исключением горы Киффин мало видно голого камня, и строение этой горы с такого расстояния невозможно определить. Нет и морен на поверхности ледника. Соседние ледники очень хороши, в них есть очень глубокие прорезы. Стены этой долины необыкновенно круты – местами не меньше 60°. Северные склоны почти сплошь покрыты льдами, но южные, и наиболее крутые, склоны почти обнажены, очевидно, нагреваемые солнцем. Тут, должно быть, ледяные массы сильно тают и обветриваются. На отлогостях под южной стороной скал заметны значительные накопления льда; выше же скалы по большей части голые, так что можно наблюдать их напластования. Это очень интересно, только бы нам хорошую погоду! Неужели мало мы еще натерпелись этого удручающего мрака?

Суббота, 16 декабря. Лагерь № 38.

Мрачное утро; к полудню просветлело и кончилось чудным вечером. Утро всегда бывает тревожное, но весь день продержался светлым, так что идти было удобно и мы прошли 11 миль; за это время вид ледника сильно изменился. Но переход был тяжелым после вчерашнего снега. Выступив в 7 часов утра, мы позавтракали в 12.15, потом шли до 18.30 – всего 10 часов, предельное число часов ходьбы на один день. Мы должны были бросить лыжи, попав на очень трудное место, где над старыми, затверделыми застругами образовались новые, мягкие, под тонкой коркой, которая, выдержав вес саней на протяжении двух-трех шагов, ломалась, и мы проваливались дюймов на 8—10. Иногда под ногой трескался еще скрытый под снегом твердый лед.

По такой поверхности мы некоторое время поднимались и вдруг напали на заграждавшую нам путь длинную ледяную гряду – ту самую, полагаю, которая заставила Шеклтона свернуть к Облаконосной горе. Повернули и мы по направлению к этой горе и вскоре вышли на твердый лед, изрытый трещинами и наполненными рыхлым снегом ложбинками. Неровность увеличивается, но снега становится меньше, по мере того как мы приближаемся к скалам. Завтра мы поищем морену, и если найдется, то попытаемся следовать по ней. Горы налево от нас отличаются горизонтальными напластованиями, чередующимися со снегом. Обнаженные скалы совсем черные; Облаконосная гора – бурая с черными поперечными полосами. Сторона ледника к северу от Облаконосной горы показывает любопытный разрез: верхняя часть менее крута, чем нижняя, что наводит на предположение: условия, при которых образовался ледник, менялись в разные века.

Надо спешить, сколько хватит сил, ибо мы уже на шесть дней запоздали против Шеклтона – все благодаря этой злополучной буре. Нам пока не встречались такие опасные трещины, каких я ожидал; собаки отлично дошли бы досюда. Ужасно жарко идти, и страшно потеешь на ходу; остановившись же, мгновенно холодеешь, но солнце вознаграждает за все неприятности. Не знаешь, как быть с лыжами; они представляют значительную тяжесть, между тем в известных обстоятельствах они чрезвычайно полезны. Все вполне довольны нашими походными рационами. Те, которые давно уже везут сани на себе, говорят, что они далеко не так голодны теперь, как были вначале.

Воскресенье, 17 декабря. Лагерь № 39.

Вскоре после того, как мы сегодня выступили, мы очутились в неудобном положении: впереди большая неровность и длинные волнообразные гряды между нами и землей. На хребте этих волн – голубой лед, в углублениях – рыхлый снег. Местами приходилось перелезать через гряды, имеющие до 30 футов высоты; мы просто садились на сани и пускали их с такой стремительностью, что они поднимались до некоторой высоты на следующую гряду, после чего надо было с неимоверным трудом взбираться на новый хребет. Промучившись так часа два, я увидел перед собою гряду выше всех предыдущих – хребет ее образовал карниз, с которого не было спуска, а продолжался подъем на ледник. По этому карнизу мы очень удобно прошли две мили, после чего снова стали взбираться на крутизну. Гладкого льда опять не стало, а пошли поочередно клочки твердого и рыхлого снега, и только местами выглядывал лед. Во все стороны тянулись небольшие трещины, в которые то и дело проваливались ноги. Прошли всего около 5 миль.

Вечером. Температура 54° [12 °С]. Высота над Барьером около 3500 футов.

После второго завтрака решил держаться центра ледника; это было рисковано, но результат оправдал мое решение. Мы поднялись на намеченную мной с утра более или менее округленную гряду и остановились на ночевку в 18.30 сделав 12 1/2 мили. Гора Надежды отошла на задний план, и нам отсюда видны более высокие возвышенности. Если нам удастся удержать эту скорость, то мы опередим Шеклтона, и не вижу причины, почему бы нам это не удалось. Авось, счастье повернется, наконец, в нашу сторону. Казалось бы, заслужили! Несмотря на тяжелый труд, все веселы и здоровы, пищей довольны и готовы на дальнейшие труды. Глаза у всех поправляются, за исключением бедного Уилсона. Вспоминая, как он страдал прошлый раз, когда мы ходили на юг, боюсь, что ему будет очень плохо.

Сегодня утром нам было невыносимо жарко, и мы шли в одном нижнем платье, которое промокло, хоть выжимай; когда так раскроешься, солнце добирается до кожи, и когда после того обдует ветер, получается истинно ужасное состояние.

Губы у нас очень болят. Мы их покрываем мягким шелковым пластырем – лучшего ничего не придумаем.

Мне сдается, что на вершинах больше всего страдания будет причинять нам прикосновение холода к обожженной солнцем коже. И теперь уже холод неприятно поражает, лишь только остановишься. Жажда страшно мучит, и мы на ходу откалываем кусочки льда, и много пьем воды на остановках. Топлива на это как раз хватает, но нам больше ничего и не нужно, и у нас остается запас для вершин.

Сегодня везти было довольно легко; сначала по твердому снегу, потом по шероховатому льду. Много встречается наполненных снегом неглубоких трещин; это для саней нехорошо, но наши сани, кажется, пройдут благополучно. Мы весь день носили подбитые гвоздями сапоги и остались ими довольны. Э. Эванс, изобретатель их, так же как и башмаков для лыж, сияет от удовольствия, и мы, действительно, ему очень обязаны. Погода как будто опять портится– снежные тучи валят, по обыкновению, с востока. Завтра, я думаю, будет пасмурный день.

Понедельник, 18 декабря. Лагерь № 40.

Завтракали на высоте почти 4000 футов над Барьером. Как я и ожидал, небо серое и идет снег. Земля видна с правой руки. Хотя было темно и уныл, мы могли продолжать путь. От 8 часов 20 минут прошли свои положенные 8 миль, сначала по довольно сносной поверхности, потом лед стал очень шероховат. Напали на такую покатость, где было еще хуже. Я свернул влево, сначала без большой пользы, но когда мы перевалили через возвышенность, дорога пошла много лучше и дело на время значительно наладилось. С правой стороны у нас был красивый вид на горы с их замечательными горизонтальными напластованиями. Райт среди мелких выветренных обломков нашел несомненный кусочек песчаника и другой – черного базальта. Нам непременно надо получше ознакомиться с местной геологией, прежде чем окончательно покинем ледник. Сегодня утром все наши вещи были окаймлены бахромой из ледяных кристалликов – очень красиво.

Под вечер. Ночной лагерь № 40, около 4500 футов над Барьером. Температура 11° [–12 °С]. Широта около 84°34′.

После второго завтрака попали на очень неровную дорогу в нескольких сотнях шагов от ледяной гряды. Нечего делать, надо было перейти. Ледник потом раскрылся в широкий бассейн с неправильными, волнообразными полосами и сносной дорогой, которая, впрочем, скоро опять ухудшилась, так что идти было очень трудно, что не помешало нам, однако, пройти добрых 14 миль. Мы теперь от Шеклтона отстали менее чем на пять дней. Около полудня небо как будто собиралось проясниться, но потом с востока опять набежали снежные тучи, и теперь снова идет снег. Мы за весь день едва раз-другой могли различить восточную сторону ледника. И западную сторону не настолько было видно, чтобы можно было на остановках фотографировать ее. Это очень досадно, но спасибо и за то, что удается делать положенные переходы. Все еще ужасно потеем на ходу, а на остановках изводит жажда.

 

 

Вторник, 19 декабря.

За завтраком. Дела – ничего. Выступив на хорошей поверхности, скоро напали на растрескавшийся зигзагами лед. В две трещины я провалился и сильно расшиб себе колено и ляжку, но мы кое-как добрались до прекрасной, гладкой поверхности, по которой отлично было идти. Последнюю милю, благодаря появившемуся мерзлому снегу, тащить было немного тяжелее, но мы достигли верхнего бассейна ледника. Вокруг нас очень близко собрались массы прилегающих к его вершине земель; похоже на то, что в последних теснинах мы встретим немало препятствий. Мы долго простоим на привале, на котором завтракали, для измерения углов, снятия фотографий; надо и порисовать.

Ночью. Лагерь № 41. Высота над Барьером около 5800 футов.

После завтрака мы двинулись со скоростью двух миль в час, или даже больше и остались весьма довольны, так как в результате за день получилось 17 миль, и это без большого напряжения сил, за исключением одного меня, страдавшего от утренних ушибов. Прохладный ветер освежал нас, так что идти было очень приятно; сегодня одежда на нас не мокрая, и мы не терпели столь мучительной жажды, как в прочие дни. Температура 53° [12 °С]; минимум – 42° [6 °С]). Эванс и Боуэрс все еще заняты измерением углов; у нас набирается материал для прекрасной карты. Такие дни радуют сердце.

Среда, 20 декабря. Лагерь № 42.

Около 6500 футов высоты.

Шли почти до 7 часов после продолжительного привала для завтрака; сделали более 10 географических миль и поднялись на 800 футов. Утром покрыли значительное пространство твердого снега, потом перешли на твердый лед, чередующийся со снегом; так продолжалось весь день. После завтрака Уилсон и Боуэрс прошли обратно мили две – искали сломанный счетчик, но безуспешно. В их отсутствие нас окутал туман, принесенный в долину восточным ветром. Идти в этом тумане было очень неприятно, но он постепенно разошелся, и вечер наступил ясный и теплый. Когда поднялся туман, мы увидели впереди огромную длинную ледяную гряду; я высмотрел место, где склон поглаже, и мы на ночь под этим местом расположились лагерем. (Широта 84°39′6''.) Мы весь день любовались удивительной полосатой структурой скал. Сегодня над горой Дарвина чудное ясное небо.

Я только что назначил, кому завтра идти домой: пойдут Аткинсон, Райт, Черри-Гаррард и Кэохэйн. Все огорчены – особенно, кажется, бедный Райт. Меня страшила необходимость выбора, ничего печальнее представить себе нельзя. Я рассчитал, что согласно нашей программе мы должны отправиться от 85°10′ в числе восьми человек, имея 12 единиц провианта. Мы должны дойти туда завтра к вечеру, с нехваткой пищи на один день. После всех наших неудач нельзя не быть довольными настоящим положением.

Четверг, 21 декабря. Лагерь № 43.

Широта 85°7′, долгота 163°4′. Высота около 8000 футов. Верхний склад. Температура –2° [–19°C].

Мы утром взбирались на ледяную гряду и нашли наверху очень плохую дорогу с множеством трещин. Мы все в них проваливались; Аткинсон и Эванс ушли в трещину на всю длину своей сбруи. Эванс получил порядочную встряску. Гнилой лед долго тянулся, и я всячески лавировал, стараясь попасть на лучшее место.

В полдень ветер подул с севера, принося неизбежный туман, окутавший нас, как раз когда мы находились на самых скверных местах. Сделав привал для завтрака, мы должны были прождать 2 1/2 часа, пока не выглянуло солнце. Вскоре после того мы худшие трещины оставили за собой и вышли на долгий снежный склон, который провел нас мимо горы Дарвина. Подъем был крутой, однако я выдержал до 7 часов 30 минут. Другие значительно отстали, и я занялся установкой лагеря. Переход хороший; мы поднялись на удовлетворительную высоту и напали на удобное место для склада. Завтра мы выступаем с полным грузом, и первый же день покажет меру возможного для нас. Температура опустилась ниже нуля [–18°C], но ночь такая спокойная и ясная, что в палатке совершенно тепло и приятно. Такая погода благоприятствует происходящей сегодня пересортировке, упаковке и пр. Мою работу донельзя облегчает маленький неутомимый Боуэрс, который смотрит за всеми подробностями и мелочами.

Мы сегодня поднялись очень высоко, и я надеюсь, что не нужно будет опять спускаться, но кажется, что придется, даже если мы возьмем направление к юго-западу.