Книга: Уинстон Черчилль: Власть воображения (новая версия (этерна))
Назад: VII. Человек-оркестр
Дальше: IX. В ожидании бури

VIII. Страж империи

Час триумфа и облегчения был также часом печали и горечи; девятьсот тысяч убитых, два миллиона раненых: для Великобритании и ее империи это было ужасной кровопотерей… Уинстон лишился на войне многих родственников, таких как кузен Норман Лесли или дядя Гордон Уилсон, и множества друзей, таких как Артур «Ок» Асквит, поэт Руперт Брук, товарищ по Хэрроу Джек Милбанк, и десятки других. Даже Черчиллю многие стороны войны внушали отвращение: «Раньше война была жестока и величественна, теперь она жестока и пошла». Только рождение четвертого ребенка, Меригольд, 15 ноября 1918 г. стало солнечным зайчиком на бескрайнем поле скорби.

Но политика быстро вернула свои права. Всего через три дня после перемирия правительство объявило о всеобщих выборах в следующем месяце. В причинах недостатка не было: правительство нуждалось в новом мандате доверия для того, чтобы подступиться к сложнейшим послевоенным проблемам. Последние выборы прошли еще в 1910 г., и после предоставления права голоса более широким слоям населения число избирателей возросло на двадцать миллионов, из них восемь составляли женщины. Ллойд Джордж, старый политик-профессионал, имел и другие мотивы, которые не оглашались, но от этого не становились менее важными: приглашая граждан к избирательным урнам сразу после победы, можно было рассчитывать и на триумф при голосовании, как во время «выборов цвета хаки» после бурской войны, тем более что в коалиционном правительстве сплошь из консерваторов партия Ллойд Джорджа, покинутая либералами Асквита, выглядела бедным родственником. Так почему бы не воспользоваться реальной возможностью восстановить равновесие сил, сделав ставку на личную популярность Ллойд Джорджа – «человека, который принес нам победу»?

Первый подсчет подтвердил ожидания: в начале января 1919 г. коалиция консерваторов получила четыреста шестьдесят восемь мест из семисот семи. Но второй разметал в прах надежды премьера: из четырехсот шестидесяти восьми мест триста тридцать пять достались тори. Решительно, пространства для политического маневра у Ллойд Джорджа в дни мира было не больше, чем во время войны…

Что одним хорошо, другим плохо; война закончилась, Черчилль стал не нужен, так что Ллойд Джордж со спокойной совестью вывел бы этого беспокойного господина из правительства. Но после выборов партия премьер-министра составляла в коалиции меньшинство, и перед лицом усиливавшихся атак со стороны пятидесяти девяти депутатов-лейбористов, тридцати девяти либералов Асквита и семидесяти трех членов Шин Фейн было бы неразумно толкать выдающегося оратора в стан врага; к тому же среди либералов, сохранивших верность Ллойд Джорджу, было не так много людей, способных занимать министерские посты, а даже злейшие враги Черчилля должны были признать, что он справился с обязанностями министра вооружений выше всяких похвал.

К тому же лорд Милнер собирался покинуть Военное министерство, и следовало найти ему на замену кого-то энергичного, хорошо осведомленного о проблемах армии, способного мягко провести демобилизацию и сократить бюджет, не развалив при этом военный аппарат. Решено: военным министром в коалиционном правительстве станет Черчилль. Опасаясь, что в мирное время этот пост покажется тому недостаточно привлекательным, и зная об увлечении Уинстона полетами, Ллойд Джордж добавил к предложению еще и портфель министра авиации.

Будущий военный министр только что был с триумфом переизбран в своем округе Данди как кандидат от коалиции; впрочем, он тщательно избегал присущей ей демагогии и не принял самых популярных в то время лозунгов «Германия заплатит!» и «Повесить кайзера!». Напротив, он, по своему обыкновению, призвал проявить великодушие к побежденным, и снова дело здесь было не в чувствах, а в трезвом расчете: сегодняшний враг завтра мог стать лучшим союзником… Уинстон предпочел бы вернуться в Адмиралтейство, тем более что военный министр в мирное время в кабинет министров не входил… Но еще меньше его устраивала перспектива оказаться отстраненным от власти, а хороший актер не должен отказываться ни от ролей второго плана, ни от тяжелых сценариев. Впрочем, выбора у него не было: консерваторы ненавидели его, он ненавидел лейбористов, а либералы Асквита утратили политическое влияние. Вне коалиционного правительства будущего не было, Военное министерство становилось спасательным кругом.

Еще до официального вступления в должность 9 января 1919 г. новый военный министр и министр авиации осознал, какую свинью ему на самом деле подложил Ллойд Джордж. Предстояло демобилизовать три с половиной миллиона солдат, а его предшественник, лорд Милнер, перед самым своим уходом позволил себе некоторую небрежность: согласившись первыми уволить из армии рабочих, крайне необходимых промышленности, он тем самым открыл ящик Пандоры, поскольку демобилизуемые первыми рабочие были в большинстве своем призваны последними, весной 1918 г., тогда как те, кому предстояло ждать возвращения к гражданской жизни, были поставлены под ружье еще в 1916-м и даже в 1914-м… Начиная с 3 января в Фолькстоуне, Дувре, Кале и Росите ветераны устраивали манифестации, протестуя против ущемления их прав. В Лутоне они подожгли ратушу, в Грове даже образовали солдатские советы по большевистскому образцу, а в Лондоне провели массовые демонстрации под окнами Военного министерства…

Черчилль отреагировал в характерной для него манере: сначала продемонстрировать силу, а уже потом – мягкость. 8 января, еще до своего официального назначения, он распорядился арестовать зачинщиков. Затем пришел черед оливковой ветви мира: 12 января объявлены новые правила демобилизации, по которым первыми освобождались те, кто был призван до 1916 г., и люди старше сорока лет, а из призванных позже 1916 г. первыми домой отправлялись имевшие ранения. Демонстрации и волнения тотчас прекратились, солдатские советы исчезли, менее чем через месяц девятьсот пятьдесят тысяч офицеров и солдат были спокойно демобилизованы. Военный и авиационный министр вступил в должность как хозяин. На митингах лейбористов и в клубах консерваторов царила такая растерянность, что на время даже прекратились нападки на предателя класса, ренегата Уинстона Черчилля…

У министра было множество других забот, и одна из них заключалась в недопущении полной демобилизации. Для поддержания порядка в Германии и на оккупированных территориях в Африке и на Ближнем Востоке требовалось сохранить воинскую повинность. Ллойд Джордж, собираясь в Париж на первые заседания мирной конференции, не желал слышать ни про воинскую повинность, ни про оставление в строю миллиона человек. Черчилль пересек Ла-Манш и за обедом с премьер-министром доказал необходимость и одного, и другого, ведь речь шла о сохранении плодов победы и недопущении возрождения германского экспансионизма. Черчилль умел убеждать, и не успели еще подать ликеры, как «валлийский колдун» уже подпал под его очарование: сохранялась обязательная воинская повинность при армии в миллион человек… Черчилль обязался лично проследить, чтобы им установили приличное жалованье.

По правде сказать, у предприимчивого военного министра была и другая причина для сохранения столь мощной армии в мирное время помимо размещения оккупационных гарнизонов в Германии. Черчилль принадлежал к тем немногим людям в Великобритании, кто не считал войну законченной (и она таковой по-настоящему не могла быть, пока оставалась угроза большевизма). До весны 1918 г. он полагал, что новые властители России продолжат сражаться за общее дело со странами Антанты против немецких агрессоров и им следует протянуть руку помощи. Но инциденты, происшедшие к лету 1918 г., открыли ему глаза на сущность большевистского режима. Казнь царской семьи в Екатеринбурге в ночь на 17 июля, смерть военно-морского атташе капитана Фрэнсиса Кроми от рук красногвардейцев, проникших в британское посольство, и, наконец, многочисленные свидетельства о массовых казнях, пытках и злодеяниях войск В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого вызвали у Черчилля глубокое отвращение к их системе. Этот человек с тонким интуитивным чутьем сразу уловил то, что большинство его современников сможет осознать спустя более полувека: коммунистическая система в ее различных проявлениях, основанная на преступлениях, предательстве и лжи и ставившая целью распространение по всей планете, представляла собой смертельную угрозу для человечества…

Угроза была столь явной, что Черчилль взялся задушить ее в зародыше. В начале 1919 г. власть большевиков была еще непрочной; с юга, востока и северо-запада на Москву и Петроград наступали белые армии А. И. Деникина, А. В. Колчака и Н. Н. Юденича; с прошлого года в России оставались еще почти двести тысяч французских, английских, итальянских, греческих, американских, чешских, сербских и японских солдат. Все эти люди пришли на помощь России против немцев, но Брест-Литовский мир и перемирие 11 ноября 1918 г. освободили их от этой задачи; с того времени они более или менее активно содействовали белым армиям в борьбе с большевиками, как это было в случае нескольких британских батальонов, отправленных в Мурманск, Архангельск и Владивосток в начале 1918 г., чтобы три тонны оружия и боеприпасов, предназначенных для царской армии, не попали в руки немцев.

Для Черчилля, преисполненного оптимизма, в России были все условия для свержения большевиков, если только будет позволено немного направить руку судьбы. Использовав все свое красноречие и невероятную энергию, он взялся убедить в этом своих коллег в правительстве. Англия, по его словам, может либо «предоставить русским полную свободу убивать друг друга», либо вмешаться «крупными силами, насыщенными техникой». И назвал цифру в тридцать дивизий… Заметив испуг слушателей, он предпринял тактическое отступление, заговорив о всего лишь «достаточных подкреплениях» и «поддержке русских армий». В многочисленных письмах к Ллойд Джорджу он был более сдержан, ограничиваясь «отправкой добровольцев» и «психологическим эффектом», который возымело бы объявление войны; но при этом он требовал мер безотлагательных и энергичных: в России уже полгода находились тридцать тысяч английских солдат, которых следовало либо усилить, либо эвакуировать. Разумеется, Черчилль предпочел бы первый вариант и не скрывал этого… Крестовый поход военного министра продолжился в Париже: на заседании межсоюзнического Верховного совета он представил план помощи белым армиям и говорил о глобальных последствиях предоставления России самой себе; и с трибуны парламента, и со страниц газет он старался объяснить в образных выражениях, что такое большевизм: «Это не политика, это болезнь. Это не вера, а эпидемия».

Увы! Со времени Дарданелльской операции ничего не изменилось: когда стратегическую военную операцию готовит и осуществляет нерешительный кабинет с мятущимся премьер-министром, а инициатор находится в подчиненном положении, всегда присутствует элемент лотереи. В правительстве многие консерваторы, такие как Керзон, Бальфур и даже Бонар Лоу, желали исчезновения большевистского режима, но ничего не намеревались предпринимать; Ллойд Джордж, всегда чувствовавший себя неуверенно в военных вопросах, был полностью поглощен мирной конференцией в Париже, где обсуждали репарации, оккупации, малые народы, Лигу Наций, мандаты и вселенский мир… Посреди всего этого предложения Черчилля казались ему неуместными; по крайней мере, он полагал, что присутствие в России опасно с военной точки зрения, финансово разорительно и политически пагубно. Ллойд Джордж имел более реалистичный взгляд на вещи, чем его кипучий военный министр, и прекрасно понимал, что английский народ после четырех лет войны и лишений не потерпит нового конфликта; он также знал, что Лейбористская партия, ставшая главным оплотом оппозиции в парламенте, крайне подвержена большевистской пропаганде; кроме того, прощупав позиции своих визави в межсоюзническом Верховном совете, он мог констатировать, что никто из них не расположен к участию в крестовом походе на Россию: президент Вудро Вильсон думал только о выводе войск из Сибири, В. Э. Орландо даже слышать не хотел про интервенцию, а Клемансо был намерен выйти из игры (тогда как раз взбунтовались французские моряки на Черном море, распропагандированные большевиками). Наконец, Ллойд Джордж не мог не заметить раздоров и полной несогласованности действий антибольшевистских сил, делавших их успех все менее вероятным.

По всем этим причинам премьер-министр категорически возражал против любого нового вторжения британцев в Россию, и последнее слово было за ним. Черчилль снова оказался в одиночестве… что ничуть не сказалось на его боевом духе! При помощи выступлений, меморандумов и личных демаршей он все же добился некоторых результатов: правительство отказалось вести переговоры с большевиками; ему удалось отправить новую партию оружия Колчаку и Деникину; наконец, «дабы сделать возможной эвакуацию британских солдат», военному министру разрешили отправить в Мурманск и Архангельск добровольцев. Черчилль, уже пославший адмиралу Колчаку по собственной инициативе батареи тяжелых гаубиц, быстро набрал восемь тысяч добровольцев для поддержки малочисленных батальонов генерала Эдмунда Айронсайда в Архангельске.

Этого, увы, оказалось недостаточно. Победа в России зависела только от самих русских. После нескольких плохо скоординированных наступлений белые армии покатились назад; в их рядах участились мятежи: солдаты, перебив офицеров, переходили на сторону красных; наконец, в тылу белых армий вели партизанскую войну анархисты, украинцы, эстонцы и даже чехи. Осенью 1919 г. война уже казалась проигранной, надо было заняться эвакуацией британских оккупационных сил из России. Черчилль, вставший во главе крестового похода против большевизма, был выставлен прессой неудачником, а лейбористами – заклятым врагом мирового пролетариата. Что до Ллойд Джорджа, то премьер-министр, занятый вопросами бюджета, написал 22 сентября своему военному министру: «Я снова прошу вас забыть о России по меньшей мере на несколько дней и сосредоточиться на совершенно неоправданных расходах Военного министерства и Министерства авиации во Франции, метрополии и на Ближнем Востоке. Среди них есть такие расходы, которые бы вы никогда не потерпели, если бы посвятили этим делам пятую часть того времени, что уделяете России».

Упрек был справедлив лишь отчасти: Черчилль тратил массу времени на организацию демобилизации британских войск во Франции, в Великобритании, в Африке и на Ближнем Востоке; на инспектирование оккупационных войск в Германии; на разработку планов снабжения продовольствием немецкого населения; на переговоры с французами по разнообразным проектам реконверсии промышленности; на защиту политики правительства в палате общин (с талантом столь поразительным, что его признавали даже его старые враги из «Таймс»!); на подавление антибританского восстания в Ираке с применением армии и боевой авиации; на убеждение правительства оказать поддержку Польше, желавшей подхватить факел борьбы с большевизмом; и особенно на борьбу с терроризмом в Ирландии силами сорока трех тысяч расквартированных там солдат и добровольческого подразделения, сформированного по его личной инициативе, «Блэк энд тэнс», в задачу которого входило «терроризировать террористов». У него еще оставалось время, чтобы вмешиваться в дела Министерства Индий, Адмиралтейства, Министерства иностранных дел и Министерства колоний, писать бесконечное множество статей, надиктовывать «Мемуары о войне»… и возобновить уроки пилотирования! Во Франции в конце июня 1919 г. его аэроплан перевернулся на аэродроме Ле-Бюк; 18 июля при взлете с поля Круадона отказало управление, машина рухнула на землю. Инструктор был серьезно ранен, но ученик получил лишь ссадину на лбу и несколько синяков на ногах… Даже при самых располагающих обстоятельствах смерть решительно не хотела забирать Уинстона Черчилля.

Впрочем, нашему министру были не очень по душе его функции. Нельзя сказать, чтобы он скучал, но он явно не мог реализовать свой потенциал. Он желал оказать самую широкую поддержку демократической России, участвовать в конференциях по условиям мира, чтобы перечертить наново карту Европы, организовать восстановление Германии для использования ее в качестве барьера против большевизма и создать армию и авиацию, достойные имперского положения Англии, но вместо этого стал пассивным наблюдателем разложения белых армий в России, не получил даже приставного стула на Парижской мирной конференции, довольствовался ролью поставщика войск для карательных операций от Ирака до Ирландии, проводил сокращение армии и авиации в рамках правительственной программы экономии и способствовал во имя солидарности чрезмерно прогреческой политике Ллойд Джорджа, грозившей втянуть Великобританию в конфликт с турецкими националистами Мустафы Кемаля. В конце года он написал премьер-министру о своей неудовлетворенности и дал понять, что может уйти в отставку. Для Ллойд Джорджа это явилось бы отличным решением многих проблем, но он не мог позволить себе такой роскоши, так как Черчилль продолжал работать за нескольких министров и дать столь одаренному оратору пересесть на скамьи оппозиции означало бы политическое самоубийство; следовало направить энергию этого бурлящего водоворота в более конструктивное русло. По счастливому стечению обстоятельств, лорд Милнер решил уйти из Министерства колоний, где было полно работы. В начале 1921 г. Черчиллю предложили функции, которые он уже исполнял пятнадцать лет назад под руководством лорда Элджина, только теперь он был здесь первым после Бога…

Он согласился при условии, что ему позволят создать внутри министерства Департамент Ближнего Востока, ответственный за все территории от Индии до Египта. Этот регион был ахиллесовой пятой Империи: в Египте бунтовало население, в Иран, находившийся под британским протекторатом, участились проникновения большевиков; в Ираке и Палестине, бывших владениях Османской империи, переданных британцам по мандату Лиги Наций, началось скрытое противостояние с арабскими националистами. В 1915 г., стремясь привлечь арабов на свою сторону в войне с Турцией, британцы подписали с шерифом Мекки Хусейном бен Али «Дамасские протоколы», гарантирующие признание независимости арабов после войны на территории от севера Сирии до южной оконечности Аравийского полуострова и от берегов Средиземного моря до Персидского залива. Увы! На следующий год представители Его Величества заключили соглашение Сайкса-Пико, предусматривавшее раздел той же территории между Великобританией и Францией, что и завершилось мандатом Лиги Наций на Сирию и Ливан. «Британцы продали одну и ту же лошадь дважды, – радостно напишет М. Л. Докрилл, – арабам и французам». На самом деле даже трижды, если учесть декларацию Бальфура от 1917 г., в которой выражалось согласие с принципом создания еврейского государства в Палестине! Черчиллю предстояло разобраться с этой темной лошадкой и предложить названным территориям политическую систему, которая позволила бы удержать их под властью Великобритании и при этом сократить связанные с ней расходы, поскольку экономии по-прежнему отводился высший приоритет.

Верный своей методе, новый министр колоний собрал внушительное количество документации и постарался привлечь в Департамент Ближнего Востока лучших арабистов. Среди них был знаменитый полковник Т. Э. Лоуренс Аравийский, один из руководителей восстания арабов против турок, взявший Дамаск в сентябре 1918 г. вместе с эмиром Фейсалом, сыном Хусейна бен Али – правителя Хиджаза. К тому времени в Сирии уже обосновались французы, изгнав оттуда Фейсала; Лоуренс активно протестовал против предательства со стороны и Парижа, и Лондона, обращаясь к самому Клемансо и даже отказавшись принять боевые награды из рук короля Георга V. Тип романтического героя всегда притягивал Черчилля, и он предложил Лоуренсу стать его советником. Выбор, сделанный из личной симпатии, оказался очень удачным, поскольку эрудированный идеалист и воин Лоуренс был еще и мудрым политиком. Он предложил Черчиллю посадить Фейсала на трон Ирака и короновать его брата Абдаллаха ибн Хусейна королем Трансиордании. Оба правили бы под пристальным оком британских верховных комиссаров. Таким образом Великобритания примирилась бы с арабами и исправила несправедливость, а также существенно сократила свое присутствие на Ближнем Востоке, сохранив господствующее влияние…

Замысел был соблазнительным, и Черчилль решил претворить его в жизнь. Во главе своей команды, включавшей помимо прочих Хьюберта Янга, Арчибальда Синклера (его бывшего заместителя в траншеях Плоегстеерта), Гертруду Белл и генерала авиации сэра Хью Тренчарда, он отправился в Каир на «конференцию экспертов», которая продлилась целый месяц. По ее итогам он предложил кабинету министров план из многих пунктов: возведение на престолы Ирака и Трансиордании сыновей Хусейна; вывод большей части британских войск из Ирака, контроль над которым передавался Королевским ВВС; переговоры с египетским правительством в Каире о завершении английского протектората при условии сохранения военного присутствия и определенного политического влияния; урегулирование конфликта между евреями и арабами в Палестине, где и дальше не следует препятствовать еврейской иммиграции при «защите прав нееврейского населения»; наконец, Лондон выделит Абдаллаху ибн Хусейну достаточно субсидий, чтобы успокоить антисионистский раж его подданных в Трансиордании… Пока Черчилль и его свита занимались туризмом в Египте и Палестине, члены кабинета изучали план; в итоге его приняли без особого энтузиазма, так как министр иностранных дел опасался реакции французов, а военный министр предсказывал катастрофу, которая последует за выводом войск из Ирака. Однако эти опасения не оправдались: политика новых независимых королевств полностью отвечала британским интересам, а когда ежегодные расходы на Ирак сократились с сорока миллионов фунтов до пяти, план министра колоний был даже признан крупным успехом. Одни лишь положения по сосуществованию евреев и арабов в Палестине окажутся иллюзорными, но правда и то, что за последующие восемьдесят лет никто не сумеет сделать ничего лучше…

По возвращении в Лондон Черчилля ждали две тяжелые утраты. В июне его мать Дженни скончалась в возрасте шестидесяти семи лет практически при исполнении своих обязанностей: собираясь на светский прием, она потеряла равновесие на лестнице и при падении сломала лодыжку, ее подвели новые итальянские туфли на высоких каблуках; происшествие вполне обычное, но началась гангрена, ногу пришлось ампутировать выше колена; операция прошла успешно, однако рана внезапно открылась, и она умерла от кровопотери через три дня. Еще большей трагедией стала смерть его младшей дочери Меригольд в возрасте двух с половиной лет от менингита. Уинстон и Клементина так полностью и не оправятся от этого удара.

Но жизнь продолжалась, и Черчилль снова погрузился в свою работу – и в чужую тоже. Чуждый формализма, Ллойд Джордж редко обходился без Уинстона, когда возникала деликатная проблема. Так, во время парламентских дебатов по сокращению бюджета вооруженных сил премьер-министр немедленно назначил его председателем Правительственного комитета по кредитам на оборону, поручив определить, до каких пределов можно урезать военный бюджет без ущерба для национальной безопасности. Тем, кто выражал удивление выбором министра колоний для решения задачи, отвечали, что это не обычный министр… Помимо всего прочего, Черчилль оказался среди первых лиц и в деле, которым занимался еще в качестве военного министра и первого лорда Адмиралтейства. Речь идет об ирландской драме.

После выборов в декабре 1918 г. ирландские депутаты из Шин Фейн отказались заседать в Лондоне и собрались в Дублине, чтобы созвать учредительную ассамблею – Дойл Эрян (Dáil Éireann). На ассамблее 21 января 1919 г. была провозглашена независимость Эйре (Южной Ирландии) и единогласно принята временная конституция Ирландской республики, президентом которой стал Имон де Валера, сидевший на тот момент в английской тюрьме. Было сформировано параллельное правительство, заменившее самым беззаконным образом королевское, и созданы вооруженные силы – Ирландская республиканская армия (ИРА). Тайная организация, возглавляемая молодым и отважным Майклом Коллинзом, поставила задачей проведение террористических актов против британской армии, полиции и служащих администрации. Черчилль пытался покончить с ней всеми средствами, пойдя даже на создание «контртеррористических сил» «Блэк энд тэнс», но все это привело лишь к росту преступлений и злодеяний, не вернув мира на остров. С весны 1921 г. Ллойд Джордж с одобрения короля тайно начал переговоры с вождями мятежников, предлагая, в частности, предоставить Южной Ирландии статус доминиона с внутренней автономией (притом что внешняя политика должна была определяться Лондоном, сохранявшим за собой базы в ряде портов страны, а Ольстер оставался в составе Соединенного Королевства). На эти предложения «президент» де Валера отвечал, что Ирландская республика может быть только независимым, суверенным и неделимым государством, дав понять, что шесть графств Ольстера должны рано или поздно перейти под власть двадцати шести графств Эйре… Несмотря на не слишком обнадеживавший ответ, британский премьер согласился на прекращение огня, и 14 июля 1921 г. делегация Шин Фейн под предводительством де Валера была принята на Даунинг-стрит. Позиции сторон оказались непримиримыми, и участники расстались неделю спустя, ни о чем не договорившись.

После долгой переписки и обмена ультиматумами де Валера согласился возобновить переговоры, направив в Лондон 8 октября делегацию из пяти человек. Ее возглавляли Артур Гриффит, основатель Шин Фейн, и Майкл Коллинз – ветеран Пасхального восстания, начальник разведки ИРА и министр финансов непризнанной Ирландской республики. 11 октября их встречали на Даунинг-стрит, 10, премьер-министр Ллойд Джордж, канцлер казначейства Остен Чемберлен, министр юстиции Ф. Э. Смит, ставший лордом Биркенхедом, и министр колоний Уинстон Черчилль. Тот никогда не был сторонником уступок врагу, считая, что великодушие уместно лишь после победы, но понимал, что в затянувшейся теневой войне в Ирландии победить невозможно. Ллойд Джордж внушал ему и его приятелю Ф. Э. Смиту, что конфликт должен быть прекращен любой ценой.

Два месяца шли крайне тяжелые переговоры: ирландские депутаты имели наказ стоять твердо и не поддаваться угнетателям, а на британских министров давили консерваторы-юнионисты, составлявшие большинство в коалиционном правительстве и настроенные категорически против любых уступок террористам. Но Ллойд Джордж был ловким политиком и сумел сыграть при трех козырях: де Валера не участвовал в переговорах лично, Артур Гриффит при разговоре тет-а-тет становился сговорчивее, а Майкла Коллинза могли нейтрализовать Уинстон Черчилль и Ф. Э. Смит. У Черчилля, моментально очарованного личностью Коллинза, было с этим ирландцем много общего: харизма, отвага, патриотизм, задиристость, чувство юмора и… склонность к неумеренному употреблению спиртного. В последнем Коллинз на порядок превосходил своего собеседника, но в тех случаях, когда возлияния затягивались до первых петухов, всегда можно было рассчитывать на несравненного Ф. Э. Смита, рядом с которым Уинстон выглядел абстинентом. Черчилль в своих воспоминаниях описал одну из таких ночных посиделок в здании на Суссекс-сквер: «Это был критический момент, успех переговоров висел на волоске. Гриффит поднялся наверх, чтобы переговорить с Ллойд Джорджем с глазу на глаз, тогда как лорд Биркенхед и я остались в компании Майкла Коллинза. Он был в самом скверном расположении духа, задевал нас и осыпал обвинениями, так что всем было крайне трудно сохранять спокойствие. “Вы преследовали меня днем и ночью! – восклицал он. – Вы назначили награду за мою голову!” На что я ответил ему: “Минуточку, вы здесь такой не один…” И я снял со стены помещенное в рамочку объявление буров, обещавшее вознаграждение за мою поимку. “За вашу голову, по крайней мере, назначили неплохую цену – 5000 фунтов. А за мою, смотрите сами, всего 25 фунтов за живого или мертвого!” […] Он прочитал объявление и рассмеялся. Все его раздражение исчезло». Во время другой ночной перепалки Уинстон зачитал выдержки из секретного донесения, перехваченного англичанами, в котором Коллинз в нелицеприятных выражениях характеризовал военного министра У. Черчилля: «Готов пожертвовать чем угодно ради политической выгоды… Напыщенный… Демонстрирует шовинизм отставного офицера… Ему никогда нельзя доверять полностью». Обменявшись злобными взглядами, противники… рассмеялись! Влиятельный председатель избирательного комитета Консервативной партии сэр Арчибальд Солвидж, посвященный в тайну закулисных переговоров, с удивлением заметил, что «Уинстон и Майкл Коллинз, похоже, очарованы друг другом». И это было действительно так.

Хотя доверие установилось, предстояло решить множество проблем: создание ирландского флота, статус Ольстера, проведение границы между последним и новой «Вольной республикой Ирландии», ее место в империи, представительство королевской власти в Дублине, присяга ирландских депутатов на верность королю, контроль Великобритании над морскими базами на юге Ирландии, охрана рыболовецких промыслов и вхождение Ирландии в Лигу Наций… Настоящее минное поле, и любой неосторожный шаг мог в последний момент вызвать взрыв и сорвать переговоры. Ллойд Джордж, Черчилль, Ф. Э. Смит и Остен Чемберлен были в постоянном поиске компромиссов, а ирландцы много раз возвращались в Дублин за консультациями. 6 декабря 1921 г., после яростных перепалок между самими ирландцами, две делегации подписали соглашение, давшее рождение Ирландской республике – доминиону в составе Британского Содружества. Отложив перо, Биркенхед при мысли о реакции своих однопартийцев-консерваторов вздохнул: «Я, должно быть, только что подписал себе политический смертный приговор». На что Коллинз ответил: «Я, должно быть, только что подписал себе просто смертный приговор». Оба оказались правы…

На этом участие Черчилля в ирландских делах не заканчивалось. По просьбе Ллойд Джорджа он взял слово в парламенте для защиты только что заключенного соглашения, и провел ее столь блестяще, что договор был ратифицирован обеими палатами подавляющим большинством голосов. В начале января 1922 г. он был принят в Дублине Дойл Эрян с небольшим перевесом, но де Валера не смирился с ним и покинул свой пост; президентом Ирландской республики стал Гриффит, премьер-министром – Коллинз. В Лондоне Черчилль делал все возможное, чтобы им помочь. Он добился принятия палатой общин законов, передающих исполнительную власть новому правительству в Дублине; убедил кабинет министров помиловать членов Шин Фейн, приговоренных к смертной казни за терроризм; способствовал наискорейшему выводу британских войск из Южной Ирландии; участвовал с Гриффитом и Коллинзом в составлении конституции нового государства; организовал переговоры между Белфастом и Дублином, завершившиеся установлением свободной торговли между двумя враждующими братьями… Когда де Валера, вернувшийся в подполье, натравил ИРА на новые власти Ирландии и организовал террористические кампании против своих бывших соратников, Черчилль, которому самому угрожали убийцы из ИРА, поспешил на помощь Гриффиту и Коллинзу, прислав им винтовки, подавив выступления экстремистов Ольстера, угрожая оккупировать Ирландию в случае победы ИРА и даже направив в Дублин артиллерию и снаряды большой разрушительной силы, чтобы отбить Дворец правосудия, захваченный террористами. Эти меры (довольно экстравагантные со стороны министра колоний) способствовали перевесу сил в пользу законных властей (и те постепенно взяли верх над ИРА), принятию Дойл Эрян в 1922 г. конституции, составленной Гриффитом, Коллинзом и Черчиллем, и вступлению суверенной и независимой Ирландии в Лигу Наций. Гриффит не дожил до благословенных дней: он умер 12 августа от сердечного приступа. Коллинз их также не увидел: на рассвете 22 августа его убили террористы ИРА; несколькими часами прежде он попросил своих друзей: «Скажите Уинстону, что без него нам бы не справиться».

Той осенью самые большие оптимисты полагали, что ирландская трагедия подошла к концу. Черчилль был не из их числа. Сорок лет пристального внимания к «острову святых» привели его к мрачному заключению: «В Ирландии, кажется, все перестали слышать голос разума», что последующие события полностью подтвердили. Но на тот момент министра уже подхватил вихрь британской политики: в парламенте волновались депутаты из Ольстера, консерваторы собирались выйти из правительства, в палате общин надо было защищать проект создания национального еврейского анклава, Ллойд Джордж зондировал почву для сближения с новыми хозяевами России, а его туркофобия угрожала втянуть правительство Его Величества в опасную заграничную авантюру…

Впрочем, лично для Черчилля осень 1922 г. была одним из самых удачных периодов: выступления в парламенте в защиту Ирландской республики и британской политики в Палестине заслужили ему большое уважение; в наследство от кузена, погибшего в результате несчастного случая, он получил право выкупа за пять тысяч фунтов поместья Чартвелл в графстве Кент (довольное запущенного, но с великолепным парком), и – высшее счастье – Клементина родила 15 сентября девочку Мери, ставшую бальзамом для кровоточащей раны, оставленной смертью Меригольд в прошлом году. Но к этому времени счастливый отец снова оказался посреди жестокой бури, и на сей раз она разыгралась на берегах Эгейского моря…

По Севрскому договору, навязанному в 1920 г. побежденной Турции, к Греции отошли Фракия, область Смирны и прибрежные острова в Эгейском море, а по обоим берегам Мраморного моря создавалась «нейтральная зона», простиравшаяся от Дарданелл до города Измид через Константинополь, где стратегически важные пункты должны были быть заняты французскими, британскими и итальянскими войсками. Позже греки при моральной поддержке Ллойд Джорджа заняли всю Анатолию. Но весной 1920 г. генерал Мустафа Кемаль, сформировав в Анкаре альтернативное правительство, начал борьбу за возвращение утраченных территорий; за неполный год, с августа 1921 г. до сентября 1922 г., он сумел остановить греков, а затем изгнать их из Анатолии. В начале сентября 1922 г. греческая армия была вынуждена оставить Смирну; турки проникли в нейтральную зону, угрожая союзническим войскам, которые были размещены на полуострове Галлиполи и в порту Чанак, контролировавшем проход в Дарданеллы.

Чанак, Дарданеллы, Галлиполи – все это создавало неприятное впечатление дежавю… Черчилль уже более года упрашивал Ллойд Джорджа договориться с Мустафой Кемалем; откровенно прогреческая политика премьер-министра казалась ему неуместной, тогда как национализм Кемаля импонировал, и главное, он рассчитывал превратить Турцию в барьер на пути коммунизма. Но, даже не взяв паузу, чтобы воскликнуть: «Я же вам говорил!», Уинстон присоединился к коллегам для борьбы с кризисом, как из чувства министерской солидарности, так и потому, что войска Его Величества не должны были испытать новое унижение на Галлиполи. Когда Уинстон за что-то брался, его было трудно остановить; воспользовавшись его военными талантами, Ллойд Джордж поручил Черчиллю составить коммюнике для прессы с обоснованием необходимости защищать Дарданеллы от «турецкой агрессии» и направить телеграмму правительствам доминионов с просьбой о помощи и подкреплениях; 22 сентября он даже назначил Черчилля председателем комитета при кабинете министров, которому поручалось следить за передислокацией войск, самолетов и кораблей к Дарданеллам – роль, принятую бывшим первым лордом Адмиралтейства с энтузиазмом, который можно легко себе представить…

В конце сентября создалась крайне щекотливая ситуация. История могла повториться в условиях, отнюдь не более благоприятных, чем в прошлом: для обороны Чанака у англичан было всего три тысячи пятьсот солдат, а в турецком авангарде насчитывалось двадцать три тысячи штыков; итальянцы и французы быстренько вывели свои войска из нейтральной зоны, а доминионы, за исключением Новой Зеландии и Ньюфаундленда, отказались прислать войска. Но это только усилило решимость Черчилля: он всегда был в наилучшей форме, будучи прижат спиной к стене; 29 сентября британское командование в Константинополе получило приказ передать туркам ультиматум: если они не отойдут от Чанака, англичане откроют огонь…

Главнокомандующий, генерал Харрингтон, был дипломатом, не стал спешить с ультиматумом, и 30 сентября турки сами проявили готовность к примирению: они прекратили наступление и через два дня выслали эмиссара для переговоров с Харрингтоном, согласившись не вторгаться в нейтральную зону. Мустафа Кемаль посчитал нецелесообразным мериться силами с британским правительством, явно настроенным воинственно; отважный генерал и мудрый политик рассчитывал добиться большего за столом переговоров, чем на поле боя, и будущее подтвердит его правоту. В любом случае, напряжение спало, 6 октября Чанакский кризис миновал. Великобритания и весь мир выдохнули с облегчением, но Черчилль с его воинственным пылом был скорее разочарован…

Однако настоящая опасность подкралась с другой стороны. Бывший вождь Консервативной партии Бонар Лоу, ушедший из большой политики полтора года назад, решил воспользоваться последними событиями, чтобы вернуться на авансцену; 7 октября в статье, опубликованной в «Таймс», он подверг резкой критике правительство, обвинив его в провоцировании Турции. Несвоевременные нападки были не более чем предлогом для развала коалиции; через двенадцать дней двести семьдесят три депутата-консерватора собрались в Карлтон-клубе, где под влиянием Бонара Лоу и министра торговли Стэнли Болдуина большинство из них проголосовало за прекращение поддержки правительства. Для Ллойд Джорджа это был последний удар, он подал в отставку в тот же день.

23 октября Бонар Лоу, переизбранный лидером Консервативной партии, стал премьер-министром и распустил парламент. Во время последовавших за этим всеобщих выборов Черчиллю предстояло баллотироваться в своей «вотчине» – Данди; его противниками были либералы Асквита, лейбористы, юнионисты, коммунисты и прогибиционисты… Уже и этого было бы довольно, но после операции по удалению аппендицита (18 октября), с едва затянувшимся восемнадцатисантиметровым шрамом, он смог участвовать в избирательной кампании в Данди только в последние четыре дня до выборов. 15 ноября результаты голосования были оглашены, Черчилль потерпел сокрушительное поражение. «В мгновение ока, – напишет он, – я оказался без министерства, без места, без партии и без аппендикса».

Это был тяжелый удар, низвергнувший его в пропасть депрессии. Супруге ничего не стоило уговорить его развеяться и отдохнуть; две недели спустя он уехал на юг Франции, оставив дома, в Англии, окрепнувшее консервативное правительство при трехстах пятидесяти четырех местах в палате общин и Лейбористскую партию, которая с ее ста сорока двумя местами стала второй по влиятельности политической силой в королевстве. Для бывшего министра и депутата трудно представить себе более тягостную картину.

Но Уинстон Черчилль всегда умел собраться для броска, обладая удивительными способностями восстанавливаться. Обстановка располагала к этому: на вилле «Рэв д’Ор» («Золотой сон») недалеко от Ниццы жизнь казалась более привлекательной… Наш выздоравливающий провел там, сам того не желая, самые приятные полгода в своей жизни. Однако не стоит смешивать лечение с праздностью: в начале 1923 г. жители Канн могли время от времени наблюдать, как чуть полноватый крепкий мужчина небольшого роста и с наметившейся лысиной самозабвенно плавает или совершает морские прогулки на яхте Макса Эйткена, ставшего лордом Бивербруком; в хорошую погоду после обеда тот же человек в невообразимом наряде с сигарой в зубах устанавливал мольберт и рисовал до заката солнца; а после ужина можно было встретить в казино одного азартного игрока, похожего на него, как брат-близнец… Но его день еще только начинался: вернувшись на виллу, он работал до зари над «Воспоминаниями о войне» в компании двух стенографистов и многих стаканов виски с содовой; и разве не были погружение в воспоминания о славе и оправдание своих действий с помощью неопровержимых доказательств лучшим лекарством от хандры? Все так, но творчество было еще и выгодным занятием, ибо за первые два тома мемуаров, названных «Мировой кризис», он получил от британского издателя аванс в девять тысяч фунтов, к которым следует добавить еще пять тысяч фунтов аванса за право издания в США и еще столько же – за публикацию частями на страницах «Таймс»… Для человека, лишившегося министерского оклада, но не умевшего ограничивать себя ни в чем, этот аспект имел немаловажное значение. В тот же период он пишет длинные и тоже щедро оплаченные статьи для «Дейли кроникл», «Таймс» и «Эмпайр ревью». За время «каникул» он дважды возвращается в Лондон (где неизменно останавливается в отеле «Риц») и заглядывает в графство Кент, чтобы проследить, как идут работы по восстановлению поместья Чартвелл, чья стоимость в конечном итоге достигнет двадцати тысяч фунтов, что в четыре раза превысит цену покупки! Посреди всех этих дел он находил время для своих детей – Дианы, Рэндолфа, Сары и Мери, стараясь возместить время долгих отлучек проявлением внимания и заботы, в которых его собственный отец ему всегда отказывал.

И все это время он не занимался политикой? Помилуйте, политика была нужна ему как воздух, тем более что в Лондоне происходили интересные события. Когда проблемы, связанные с войной, демобилизацией, мирными переговорами, Ближним Востоком и Ирландией, были решены, Бонар Лоу рассчитывал удобно устроиться в роли премьер-министра королевства с безоблачным горизонтом. Но через несколько месяцев старый торговец стальным прокатом обнаружил, что даже в самое мирное и спокойное время не в состоянии управлять государством; к тому же здоровье его пошатнулось, и он был вынужден уйти в отставку в мае 1923 г. Его преемник Стэнли Болдуин столкнулся с тяжелой экономической ситуацией, выход из которой ему виделся в старом рецепте протекционизма Джо Чемберлена – повышении таможенных пошлин на импорт. Но правящая партия пришла к власти под лозунгами свободной торговли, для резкой смены курса требовалось получить новый мандат народа. Парламент был распущен, выборы назначены на ноябрь. Для Черчилля это оказалось нежданной удачей: возрождались старые противоречия 1906 г., обеспечившие тогда победу Либеральной партии… Разве мог представиться более подходящий повод для воссоединения всех либералов после семилетнего раскола, чем угроза протекционизма?

19 ноября 1923 г. Черчилль принял предложение баллотироваться от Либеральной партии в округе Вест-Лестер, расположенном восточнее Бирмингема. Клементина пыталась образумить мужа: ему предлагали и более надежные места, главным противником в Лестере будет скорее лейборист, чем консерватор, что не позволит ему сыграть на свободе торговли, поскольку лейбористы также были против таможенных барьеров. Но супруг ее не слушал: враг поднял красное знамя Лейбористской партии, горн воссоединенного либерализма сыграл сигнал к атаке, и теперь оставалось только скакать прямо вперед. Увы! Лейбористы Вест-Лестера, крепко засевшие в окопах пролетарского округа за бруствером волны безработицы и в железобетонных дотах щедрых посулов и народного гнева, открыли убийственный огонь; и бывший гусар, объявленный прихвостнем реакционного капитала, мясником Тонипэнди, антверпенским авантюристом, могильщиком Галлиполи и палачом рабоче-крестьянской России, мигом был выбит из седла. Толпа быстро забывает подвиги, и никогда – ошибки и преступления, особенно если они вымышлены. На предвыборных митингах его постоянно прерывали, освистывали, осыпали угрозами и даже норовили оскорбить действием. Вечером 6 декабря были оглашены результаты голосования: кандидат от лейбористов Ф. У. Петик-Лоуренс обошел своего противника от либералов на более чем четыре тысячи голосов…

К этому унижению скоро добавилось еще одно. Потеряв на национальном уровне более девяноста мест, консерваторы могли утратить большинство в случае заключения альянса лейбористов и либералов. 18 января 1924 г. в письме, опубликованном в «Таймс», Черчилль призвал либералов поддержать консерваторов, чтобы преградить путь лейбористскому правительству, чей приход к власти станет для страны катастрофой. Все напрасно: через три дня при голосовании вотума доверия либералы присоединились к лейбористам, и Болдуин должен был уйти в отставку. Новое правительство должен был сформировать лейборист Рамсей Макдоналд при поддержке либералов. Для Черчилля это стало настоящим предательством, отдалившим его окончательно от Либеральной партии… и сблизившим с Консервативной! Стэнли Болдуин, оказавшийся теперь в оппозиции, но не собиравшийся в ней долго оставаться, собирал под своими знаменами либералов, не принявших союз «свободного труда»; Черчилль представлял для него ценного рекрута. Куй железо, пока горячо: при доброжелательном нейтралитете Болдуина и поддержке двух десятков видных консерваторов, включая Артура Бальфура, Остена Чемберлена и лорда Лондондерри, он выставил свою кандидатуру на частичные выборы в округе Вестминстерского аббатства. Это был оплот консерваторов, и Черчилль рассчитывал одержать победу при условии, что его поддержат либералы, а консерваторы согласятся не выставлять собственного кандидата против него. Увы! Последняя часть условия не будет выполнена, инвеституру консервативного электората получит капитан Отто Николсон, а кандидат от лейбористов сконцентрирует свои атаки не на нем, а на Черчилле; тот, оказавшись меж двух огней, потерпит новое поражение, хотя перевес голосов будет небольшим. Для Черчилля это был третий провал за шестнадцать месяцев! Не оставалось никаких сомнений, что ему лучше на время отступить.

Неудачи политика были с лихвой возмещены успехом писателя. Черчилль-литератор был куда популярнее Черчилля-политика. Два первых толстых тома его книги «Мировой кризис» вышли соответственно весной и осенью 1923 г. и имели большой читательский успех, что вполне объяснимо, так как война закончилась всего пять лет назад и была жива в памяти народа. К тому же эти первые два тома мемуаров затрагивали период 1911–1915 гг., когда Черчилль руководил Адмиралтейством, и открывали читателю беспрецедентную возможность узнать закулисную сторону как самого конфликта, так и процесса принятия решений в верхах. В книге приводились выдержки из множества документов и резкие суждения о политиках и военных той поры. Мемуары отличались поразительной широтой взглядов, эпическим тоном повествования, великолепным стилем и вездесущим юмором, к тому же Черчиллю удалось справиться с искушением всюду выставлять себя на передний план. Пунктуация его со времен первых литературных опытов в Бангалоре не стала лучше, но верный Эдди Марш был начеку, так что книга в результате получилась безупречной. Успех первых томов мог только поощрить Черчилля к продолжению своего труда.

В перерывах между неудачными избирательными кампаниями, да и во время них, политик-писатель не ограничивался работой над мемуарами. Он написал много статей на самые разнообразные темы: «Бой на Сидней-стрит», «Оборона Сингапура», «Ирландский договор», «Опасности, грозящие Европе», «Разногласия с Китченером», «Будущее мистера Ллойд Джорджа», «Рукопашная с фанатиками пустыни», «Либерализм», «Воспоминания о палате общин», «Как я сбежал от буров», «Мои исторические встречи с кайзером», «Рамсей Макдоналд, человек и политик», «Красный заговор, что за этим следует», «Должны ли стратеги наложить вето на проект строительства туннеля под Ла-Маншем?», «Когда я был молод», «Почему я прекратил летать», «Кто правит страной?», «Социализм и пыль в глаза» и пр. Его прозу и публицистику печатали многие газеты и журналы: «Санди кроникл», «Уикли диспач», «Пэл-Мэл», «Дейли кроникл», «Космополитэн», «Инглиш лайф», «Стрэнд», «Таймс» и «Джон Булл». Литературное творчество приносило солидный доход – до пятисот фунтов за статью. Для безработного политика с женой и четырьмя детьми этот источник дохода имел большое значение.

Не стоит говорить, что всех дел и забот было недостаточно, чтобы заполнить дни такого человека, как Уинстон Черчилль. Весной 1924 г., когда в поместье Чартвелл завершались восстановительные работы, он решил лично заняться парком. Скоро можно было увидеть, как он пилит деревья, ухаживает за газоном, высаживает кусты, строит дамбу, осушает болото, выкапывает пруды – сначала один, потом второй, третий… Само собой разумеется, что все были должны ему помогать: дети, слуги, помощники из архива, посетители и даже телохранитель! Только секретарши были освобождены от повинности, поскольку им приходилось печатать под диктовку ночи напролет до четырех часов утра. Вне зависимости от времени суток это было занятием не из легких: Черчилль диктовал очень быстро, вполголоса, плохо артикулируя слова, без конца меряя шагами комнату и жуя потухшую сигару. Если его не понимали или не могли с лету поймать его мысль, он багровел, орал и топал ногами – точно так, как он капризничал в своей детской в Феникс-парке полвека назад… Лишь сигара привносила в знакомую картину чуточку новизны.

Ни садоводство, ни мольберт, ни надиктовка мемуаров и статей не могли помешать Уинстону зорко следить за изменениями в политическом пейзаже, а тот, как он и надеялся, портился на глазах. Выполняя внутрипартийные обязательства, Макдоналд признал Советский Союз и даже предоставил тому крупный заем. Более того, он приказал генеральному прокурору прекратить судебное преследование коммунистического агитатора Кэмпбелла, задержанного за подрывную деятельность в армии. Либералам Асквита левый крен правительства пришелся не по душе, и они отказали в поддержке лейбористам, оказавшимся в меньшинстве в вопросе о вотуме доверия. Макдоналд вынужденно ушел в отставку, и новые всеобщие выборы были назначены на октябрь. Стремясь воспользоваться открывшейся возможностью, Черчилль с осени затеял организацию антисоциалистического фронта, объединившего консерваторов и либералов Ллойд Джорджа. Болдуин обещал предоставить в его распоряжение место в округе, надежно удерживаемом консерваторами; им станет Эппинг, к северо-востоку от Лондона, где при поддержке консерваторов Черчилль согласится баллотироваться 11 сентября как «конституционалист и антисоциалист». Даже старый враг лорд Карсон, ольстерский экстремист, выступит в его поддержку вместе с еще более старым врагом – Артуром Бальфуром! 29 октября, на волне возмущения консерваторов «инцидентом Зиновьева», Черчилль был триумфально избран в Эппинге с отрывом от ближайшего соперника в девять тысяч голосов. Возвратившись в палату лордов после двухлетнего отсутствия, он заметил большие изменения: у консерваторов теперь было четыреста девятнадцать мест, у лейбористов – сто сорок одно, у либералов – всего сорок. И снова по невероятному стечению обстоятельств Черчилль – бывший консерватор, перешедший к либералам из-за приверженности к свободной торговле, и бывший либерал, вернувшийся к консерваторам из ненависти к социализму, – оказался в рядах победителей…

«Каждый может сменить кожу, – написал Уинстон другу, – но требуется некоторая ловкость, чтобы сделать это вовремя!» Столь явное возвращение блудного сына вызвало неудовольствие у динозавров партии – Артура Бальфура и Джо Чемберлена… Несомненно, именно по этой причине новый депутат-«конституционалист» от поголовно консервативного округа не вернулся в ряды тори официально. Черчилль не рассчитывал на место в правительстве, хотя при столь подавляющем большинстве в палате общин премьер Болдуин вполне мог себе позволить включить в кабинет и консерваторов нетрадиционной ориентации. Но в этот раз Уинстон был слишком пессимистичен. Утром 5 ноября новый премьер-министр пригласил его на Даунинг-стрит и предложил пост канцлера…

– Герцогства Ланкастерского? – перебил его Черчилль.

– Нет, Казначейства! – ответил Болдуин.

Удивлению депутата от Эппинга не было границ, но честолюбие и сентиментальность, остававшиеся двумя столпами черчиллевского естества, не дали ему отклонить предложение: министром финансов был Рэндолф Черчилль до своей роковой отставки в 1886 г., эта должность была традиционной ступенькой на пути к посту премьер-министра!

Почему же хитрый черт Стэнли Болдуин остановил выбор на дважды ренегате Черчилле, рискуя вызвать скрежет зубовный в лондонских клубах консерваторов? А сделал он это потому, что Невилл Чемберлен, сводный брат Остена Чемберлена, естественный претендент на эту позицию, предпочел Министерство здравоохранения. Кроме того, перед правительством стояли столь сложные экономические проблемы, что в Министерстве финансов требовался человек не только энергичный, но еще и безрассудно отважный. Болдуин был вынужден признать, что царьки партии тори были слишком стары, слишком нерешительны, слишком бездарны или слишком неопытны для такой должности… И потом, старый зубр политических дебрей Болдуин прекрасно знал, что есть категория людей, менее опасных внутри, чем снаружи: получив должность, Черчилль оставил бы мысли о создании центристской партии, к которой неизбежно примкнули бы Ф. Э. Смит и Ллойд Джордж, в результате чего новое правительство оказалось бы под обстрелом со стороны трех самых лучших ораторов на тот момент. Министерство финансов отнюдь не было тихой пристанью, и можно было надеяться, что Уинстону не хватит времени вмешиваться в дела своих коллег! Наконец, был еще один, несомненно самый странный, но не менее важный довод: Стэнли Болдуин, как и большинство врагов Черчилля, был также его почитателем…

30 ноября 1924 г., празднуя свое пятидесятилетие, Уинстон Черчилль имел все основания чувствовать себя счастливым: после стольких испытаний и опасностей, мимолетной славы и головокружительных падений он снова занял прочное положение депутата и министра. Роковой возрастной рубеж был преодолен уже несколько лет назад, на здоровье жаловаться не приходилось, Уинстон был мужем и отцом большого семейства и успешным писателем, удобно расположившимся в собственном имении. Так что ему оставалось только… снова с головой погрузиться в работу!

Новый канцлер Казначейства был преисполнен решимости освоить премудрости экономики и финансов; он рассчитывал войти в историю как министр-реформатор, много сделавший для процветания королевства и справедливого распределения его богатств, без чего нельзя было бы достичь истинного величия. Его намерения явно отражены в представлении первого бюджета палате общин 28 апреля 1925 г. Он предусматривал: сокращение на 10 % подоходного налога как для производителей богатств, так и для самых неимущих налогоплательщиков; снижение возраста выхода на пенсию до шестидесяти пяти лет; выплату пособий вдовам по утрате кормильца; расширение пакета социального страхования и широкомасштабное строительство социального жилья. Все это было изложено в длинной речи, лившейся на депутатов полноводной словесной рекой два часа сорок минут. Впрочем, его лирические отступления, остроумные шутки и военные метафоры расшевелили даже самых сонливых парламентариев: «Дополнительные блага и компенсации предназначены не для бравых гвардейцев. В лазарет государственной помощи отправляются раненые, ослабевшие и отстающие, ветераны, вдовы и сироты». И секунду спустя он заявил в том же тоне: «Моя задача – усилить укрепления Государственного казначейства, и с разрешения собрания именно этим я и займусь», – после чего налил себе большой стакан виски с содовой и выпил его залпом…

Красноречие и горячительные напитки не могли, однако, скрыть неприятные моменты бюджета. Финансирование социальных программ достигалось мерами, от которых со многих лиц сбежали улыбки: повышение налога на наследство; введение налогов на автомобили, часы, фильмы, надувные лодки и шины, музыкальные инструменты; установление таможенных пошлин на хмель, шелк и вискозу. На поверку фритредер Черчилль оказался протекционистом… Но совершенно бесспорно, что самым сенсационным нововведением, взбудоражившим финансовые круги, и самым опрометчивым решением стал возврат к золотому стандарту.

Выход конвертируемости фунта стерлинга на довоенный уровень был целью всех британских правительств с 1920 г. и тщательно подготавливался строгой дефляционной политикой. Эта мера, считавшаяся неотделимо связанной с престижем Великобритании и процветанием ее финансовых институтов, предусматривала повышение на 10 % обменного курса фунта, удорожая таким образом экспорт британских товаров и делая их менее конкурентоспособными на внешних рынках. Единственный выход заключался в сокращении затрат на производство, что неизбежно потянуло за собой снижение заработной платы, увольнения и общее снижение уровня жизни. Все это немедленно изложил профессор Кэмбриджа, экономист Джон Мейнард Кейнс, написавший пять лет назад «Экономические последствия мира» и уже на злобу дня опубликовавший памфлет «Экономические последствия мистера Черчилля». Его доводы были убедительны, но министр финансов ими пренебрег. 15 мая 1925 г. депутаты приняли «Акт о золотом стандарте» подавляющим большинством голосов, полагая, что он вернет Великобританию к довоенному процветанию.

Увы! Экономическое превосходство Британской империи сгинуло в пучине Первой мировой, и ничто уже не могло его возродить; рассчитывать добиться этого привязкой к золоту значило поддерживать дорогостоящую иллюзию. Макс Эйткен, ставший медиамагнатом лордом Бивербруком, тщетно пытался предостеречь Уинстона от опрометчивого шага. Почему Черчилль принял это решение вопреки предупреждениям уважаемого им экономиста и близких друзей, к мнению которых он прислушивался? Несомненно, ошибка объясняется отсутствием уверенности в себе со стороны министра, вступившего в должность всего несколько месяцев назад. Эксперты, политики, банкиры, директор Английского банка, премьер-министр, чиновники его собственного министерства и его предшественники на посту канцлера Казначейства рекомендовали ему вернуться к золотому стандарту в ближайшие сроки; немало влиятельных людей преподносили эту меру как наилучший способ вернуть имперское величие Англии и упрочить связи с США – два аргумента, к которым Черчилль был крайне чувствителен; наконец, следует признать, что человек высоких помыслов ощущал себя неуютно среди приземленной бухгалтерии и терялся, наткнувшись на клубок несовместимых интересов экономических партнеров. И хотя он предпринял существенно больше усилий для постижения финансовых тайн, нежели его отец, нет уверенности, что он достиг на этом поприще больших успехов, поскольку бесконечные колонки цифр вдохновляли его не сильнее латинских виршей в детстве. «Скоро я обнаружил, – рассказывал Роберт Бутби, ставший в 1926 г. директором министерского кабинета, – что Казначейство ему нисколько не нравится и проблемы высоких финансов его не интересуют». После совещания с чиновниками министерства, банкирами и экономистами Черчилль признался: «Если бы только это были адмиралы и генералы… С теми я говорю на одном языке и могу их побить. Но эти типы начинают нести какую-то тарабарщину, и я уже ничего не понимаю!» Но скоро мы увидим, что этот человек окажется на своем месте, когда начнут разворачиваться драматические события, ставшие прямым следствием его злополучной экономической инициативы…

Основой британского экспорта были хлопок и уголь. Названные отрасли и так с трудом удерживали свои позиции на мировом рынке, когда по ним ударил рост цен, вызванный возвращением к золотому стандарту. Владельцы шахт были поставлены перед выбором: потерять рынки или снизить себестоимость; поскольку 80 % затрат составляла заработная плата, они заявили о намерении пересмотреть трудовые договоры, сократив жалованье и увеличив рабочий день. В ответ ополчились шахтеры, пригрозив забастовкой. Им оказали мощную поддержку Федерация профсоюзов и Лейбористская партия. В августе 1925 г., после нескольких попыток найти пути примирения, премьер-министр Болдуин решил успокоить страсти с помощью субсидий, предоставлявшихся шахтам на девять месяцев, в течение которых королевская комиссия должна была найти компромисс. В апреле 1926 г., когда субсидии закончились и шахтеры отвергли предложения комиссии о понижении заработной платы, стало ясно, что проблема никуда не делась. Утром 1 мая на шахтах началась забастовка. На следующий день генеральный секретарь профсоюза транспортников Эрнест Бевин от имени Федерации профсоюзов объявил о всеобщей забастовке солидарности; она началась в полночь 3 мая после провала переговоров с правительством.

Забастовка больно ударила по стране. Весь транспорт был парализован, прекратились добыча газа и выработка электроэнергии, встали все предприятия металлургической и химической промышленности, закрылись стройки, доки и типографии. Правительство призвало добровольцев заменить водителей автобусов и машинистов поездов, распределять продовольствие и горючее и выполнять другие важные работы под защитой армии и полиции. Но главное еще предстояло сделать: несмотря на паралич издательского дела, следовало во что бы то ни стало восстановить контакт с общественным мнением, без поддержки которого было невозможно выйти победителем из этой схватки. И тут Стэнли Болдуин по подсказке ближайших советников обратился к министру финансов и предложил стать главным редактором «официальной» газеты. Конечно, со стороны могло бы показаться странным, что задача по установлению коммуникации с обществом поручена канцлеру Казначейства, но в правительстве ни у кого не возникло возражений, ведь его звали Уинстон Черчилль… Этот позер, краснобай, честолюбец и эгоцентрик в чрезвычайных ситуациях был незаменим!

Черчилль считал требования шахтеров обоснованными и неоднократно предлагал пойти на уступки в их пользу во имя справедливости и социальной гармонии. Но он воспринял всеобщую забастовку, организованную Федерацией профсоюзов, как инспирированное коммунистами покушение на правительство и институты власти, что подтолкнуло его на тропу войны. В очередной раз откопав боевой топор, Черчилль присоединился к сторонникам самых крутых мер в правительстве, таких как его друг Биркенхед или министр внутренних дел Джойнсон-Хикс. Врага надо было разбить во чтобы то ни стало, все средства были хороши. В таком воинственном настроении (к слову сказать, близком к боевому задору 1914 г.), он взялся исполнять поручение – создать правительственный вестник, обеспечить большой тираж и широкое распространение при закрытых типографиях и бастующих разносчиках! Министр авиации сэр Сэмюель Хоар подыскал рупору правительства весьма оригинальное название – «Бритиш газетт». Владельцы издательства «Морнинг пост», покинутого работниками, предоставили свои помещения, так что оставалось только найти печатников, редакторов, разносчиков, материал для статей – и читателей…

Министр финансов занялся этим лично. Благодаря лорду Бивербруку, чья «Дейли экспресс» также была парализована забастовкой, он заполучил в свою команду высококлассного линотиписта и нескольких служащих, умевших работать с ротационными машинами. Многие студенты сами вызвались стать разносчиками, если полиция обеспечит им безопасность. Все статьи для газеты подбирал главный редактор, который сам писал бо́льшую их часть. Уже в первом номере газеты, напечатанном 5 мая тиражом двести тридцать тысяч экземпляров, можно было прочитать не подписанный, но вполне узнаваемый по стилю пассаж: «Великая нация низведена сегодня до уровня африканских туземцев, которые зависят от слухов, передаваемых от одного другому. Если мы позволим создавшемуся положению продлиться еще несколько дней, слухи отравят атмосферу, вызовут панику и беспорядки, разожгут сразу страхи и страсти и увлекут всех нас в пропасть, какой не пожелает ни один здравомыслящий человек, к какой бы партии или классу он ни принадлежал». Чуть дальше читаем: «Всеобщая забастовка есть средство навязать сорока двум миллионам британских граждан волю других четырех миллионов». Следующий номер, вышедший 6 мая тиражом уже пятьсот семь тысяч, безапелляционно утверждал: «Всеобщая стачка – вызов парламенту, путь к анархии и разорению». Черчилль, которого Бивербрук опишет как одержимого «старым духом Галлиполи» и «одним из приступов мелкого тщеславия и чрезмерного возбуждения» вел военную пропаганду совершенно в стиле 1917–1918 гг., только в роли немцев или большевиков выступали профсоюзы! Раз война, все средства хороши: голословные обвинения, провокационные слухи, цензурированные новости, патриотические славословия, победные реляции, воинственные ультиматумы и злонамеренные инсинуации…

Министры, полагавшие, что газета ограничится легкой официальной информацией, не верили своим глазам, как и премьер-министр, согласившийся доверить задачу Черчиллю со словами: «Что ж, это его займет и помешает ему сделать все еще хуже!» Глубокое заблуждение! Канцлер Казначейства успевал находить время, чтобы требовать от Совета министров мобилизации армии для помощи полиции, заморозки счетов профсоюзов и ареста зачинщиков забастовок; он также самопровозгласил себя рупором правительства, и его речи были более зажигательными, чем выступления коллег. «Мы ведем войну и должны идти до конца, – заявил он напуганному заместителю секретаря правительства. – Вам следует сохранять хладнокровие».

Стэнли Болдуин, чье хладнокровие доходило до безразличия, предпочитал избегать крайних мер и не мешать стачке разлагаться изнутри. С притоком добровольцев на замену забастовщиков и при невероятном успехе «Бритиш газетт», чей восьмой номер разошелся тиражом два миллиона двести тысяч экземпляров, чаша весов явно склонилась в пользу его правительства. 12 мая всеобщая стачка закончилась, и профсоюзные вожди с повинной головой отправились на Даунинг-стрит сложить оружие. К их удивлению, Черчилль, считавшийся оголтелым реакционером, жаждавшим унизить рабочий класс, удовольствовался короткой фразой: «Слава тебе, Господи, все закончилось!»

Впрочем, все это было предсказуемо, равно как и последующее поведение канцлера: великодушие после победы – неизменный принцип Черчилля, который принялся опекать шахтеров, предоставленных самим себе в борьбе за выживание, как когда-то защищал буров или немцев, униженных поражением. Зная его манеру превращаться из гонителя в покровителя, лишь только оружие отставлено в сторону, Болдуин назначил его председателем правительственной комиссии, призванной найти компромиссное решение для профсоюзов шахтеров и шахтовладельцев. Черчилль предложил зафиксировать уровень минимальной зарплаты для горняков и попытался уговорить хозяев шахт снизить нормы прибыли вместо понижения зарплат работников. Если после пяти месяцев бесполезных увещеваний он так и не сумел справиться с задачей, то только из-за упрямства шахтеров, наглости шахтовладельцев и мстительности консервативных министров-капиталистов, решительно настроенных заставить шахтеров заплатить сполна цену поражения. Премьер-министр предпочел оставаться над схваткой; чтобы отдохнуть от волнений, он отправился в продолжительный отпуск на юг Франции…

Черчилль же об отдыхе и не думал. Хрупкому бюджетному равновесию постоянно угрожали социальные потрясения и финансовые просчеты, и Уинстон решил сократить военные бюджеты (в первую очередь бюджет Адмиралтейства). Он добился определенных успехов в переговорах с европейскими должниками и американскими кредиторами по графику выплаты репараций. Как обычно, обилие собственных дел не мешало ему влезать в чужие: первый лорд Адмиралтейства Уильям Бриджман с ужасом обнаружил, что Черчилль приостановил ввод в строй новых крейсеров; министр здравоохранения Невилл Чемберлен с неудовольствием отмечал бурные вторжения Черчилля в область страхования от безработицы и пособий по болезни; лишь легендарная флегматичность министра иностранных дел Остена Чемберлена удерживала его от взрывов ярости, когда Черчилль потребовал (и добился) разрыва дипломатических отношений с СССР, заверил Совет министров в невозможности войны с Японией в обозримом будущем, предложил Англии стать арбитром в конфликте Германии и Франции и призвал британского верховного комиссара в Египте лорда Ллойда воспрепятствовать приходу к власти Заглул-паши…

Но с ним ничего нельзя было поделать: с конца 1926 г. Черчилль был недосягаем. В общественном мнении он пользовался репутацией главного победителя забастовщиков (хотя был всего лишь самым шумливым), и никто, за исключением Кейнса (и самого Черчилля), не ставил всерьез под сомнение его компетентность как министра финансов. Каждый год вплоть до 1929 г. его представления бюджета в парламенте ждали, как коронного номера, привлекавшего толпу ценителей и приводившего в восторг всех депутатов без исключения; сказать по правде, он сумел развить ораторские способности и говорил теперь намного свободнее, часто откладывая в сторону свои записи, чтобы следовать сиюминутному вдохновению (по крайней мере, складывалось такое впечатление…). И шутил он теперь непринужденнее и естественнее, став в палате общин главным и непревзойденным острословом; так, 7 июля 1926 г. он воинственно заявил лейбористам: «И запомните раз и навсегда, если вы устроите нам новую всеобщую стачку, мы устроим вам… – короткая пауза, за время которой депутаты от оппозиции, ожидая угрозы применить войска, приготовились освистать оратора, – …новую “Бритиш газетт!”» Удивление и облегчение депутатов смешались в безудержном взрыве хохота.

У Черчилля было немало врагов: лейбористы не прекращали выставлять его заклятым врагом рабочего класса, либералы не простили ему возвращения в лагерь консерваторов, а старые консерваторы по-прежнему видели в нем ренегата 1904 г. Но за внешними проявлениями враждебности скрывалась довольно занятная реальность. Так, лидер лейбористов Макдоналд написал Черчиллю: «Я лично всегда испытывал к вам самое глубокое уважение». Лидер либералов Асквит, отношения с которым последние десять лет были более чем прохладными, все же видел в кипучем министре финансов ни много ни мало «Эверест среди песчаных дюн кабинета Болдуина». Министр здравоохранения Невилл Чемберлен, которого было трудно заподозрить в симпатии к коллеге из Казначейства, должен был признать летом 1926 г., что «Черчилль существенно упрочил свое положение, он очень популярен в нашей партии, как и во всей палате общин». Неудивительно, что его прочили в премьер-министры… Те, кто был склонен придавать значение символам, обращали внимание на то, что Министерство финансов на Даунинг-стрит, 11, от резиденции премьер-министра отделял только крошечный садик; но те, кто знал лучше сами символы, понимал, что Черчилль практически не бывал в своем министерском кабинете… ибо его неудержимо притягивало к себе поместье Чартвелл.

Депутату и канцлеру Казначейства пришлась по вкусу роль деревенского помещика, и он постоянно пропадал в усадьбе. Уинстон уже два года жил в Чартвелле с супругой (ничуть не любившей это место) и своими четырьмя детьми – семнадцатилетней Дианой, пятнадцатилетним Рэндолфом, двенадцатилетней Сарой и четырехлетней Мери. И дом, и парк были полностью переделаны под вкус хозяина, который продолжал лично участвовать в работах. Он добавил к внешним украшениям усадьбы парк с искусственными водопадиками, бамбуковыми зарослями и большим круглым бассейном. Возведя небольшую стену, он полюбил ремесло каменщика и с той поры без конца что-то строил: домик для детских игр, мастерскую, флигель для лакея… Обожая животных, он немедленно заполнил ими свой парк: красные рыбки, утки, куры, гуси, лебеди, пони, козы, ягнята и лисичка, не считая бесчисленных кошек и собак, шаставших по всему дому. Настоящему помещику полагалось вести хозяйство, и Черчилль попробовал выращивать овец, свиней и птицу; результаты соответствовали его любительским знаниям, хотя прибыльное дело было бы не лишним. Уинстон, не умевший себя ограничивать, покупал только самое лучшее; такие предметы роскоши, как одежда, сшитая точно по мерке на заказ, шелковое белье, изысканные блюда, гаванские сигары, марочные французские вина, шампанское в большом количестве (непременно «Поль Роже»), виски, коньяк, порто и шерри, всегда считались предметами первой необходимости. Кроме того, содержание поместья обходилось недешево, так как надо было платить трем горничным, кухарке, двум служанкам, метрдотелю, лакею, камердинеру, двум боннам и трем садовникам, не считая двух секретарей и трех помощников для работы с архивами… Вот так можно было при министерском окладе оказаться по уши в долгах (у Спенсеров-Черчиллей это была семейная традиция!). Но, в отличие от предков, Уинстон открыл великолепный способ успокаивать кредиторов – он писал книги и статьи…

И действительно, сколько бы времени ни занимали его обязанности депутата, министра финансов, главного редактора воинствующей газеты, посредника, палочки-выручалочки Совета министров, отца семейства, пейзажиста, земледельца, скотовода и каменщика, он с поразительной виртуозностью составлял одну рукопись за другой. Третий том его воспоминаний о войне вышел в 1927 г.; до лета 1928 г. он был занят редактированием двух последних томов, которые также затрагивали и послевоенные события; параллельно написал множество длинных статей для «Пэл-Мэл», «Санди таймс», «Дейли мейл», «Джон Булл» и «Космополитэн»; темы, как всегда, самые разнообразные, но преобладали воспоминания о бурной молодости: «Как мне удалось бежать», «В индийской долине», «Бронепоезд в ловушке», «В Кейптаун с Буллером», «Как я примирился с лордом Робертсом». Впрочем, были и другие сюжеты: «Дуглас Хейг», «Джордж Керзон», «Герберт Асквит», «Палестинский кризис», «Троцкий – людоед Европы», «Социалистическое шарлатанство» и даже, с позиции настоящего знатока предмета, «О постоянстве в политике»… Кроме того, Уинстон каким-то чудом нашел время для небольшой, простой и трогательной книги «Мои ранние годы», в которой рассказал о своей молодости. Все это диктовалось с высоким темпом и приносило большие деньги. В начале сентября 1928 г. наш счастливый деревенский писатель хвастался Стэнли Болдуину: «Я провел упоительный месяц за строительством коттеджа и надиктовкой книги – 200 кирпичей и 2000 слов в день».

Черчилль любил показывать свои владения друзьям. В Чартвелле побывали: старый друг Ф. Э. Смит, верный секретарь Эдди Марш, юный финансист Роберт Бутби, наперсница Вайолет Асквит, почитатель и «правая рука» Брендан Бракен и конечно же соратники времен войны и послевоенного периода – Арчибальд Синклер, Десмонд Мортон, Эдуард Спеарс, Макс Эйткен (он же лорд Бивербрук), Ллойд Джордж, Бернар Барач, Т. Э. Лоуренс (снова ставший рядовым) и профессор Линдеманн по прозвищу Профессор, вегетарианец и абстинент, очаровавший Черчилля математическим гением и научной фантастикой. Среди постоянных посетителей были и молодые депутаты-консерваторы Дафф Купер, Гарольд МакМиллан и Виктор Казале, считавшие Черчилля политическим наставником; и хотя Уинстон, по собственному признанию, «не любил видеть новые лица», эта молодежь отличилась на фронтах Первой мировой, что было наилучшей визитной карточкой, чтобы быть принятым в поместье Чартвелл…

В политике больших достижений не было, и Черчилль знал это лучше, чем кто бы то ни было. Он привык к роли ортодоксального канцлера Казначейства. Ежегодно представлял сбалансированные бюджеты и способствовал развитию промышленности и сельского хозяйства. Ему удалось привлечь дополнительные средства, обложив налогом горючее, вино, табак, пиво и крепкие алкогольные напитки и пересмотрев налоги на ценные бумаги. Удалось убедить депутатов проголосовать за сокращение налогов для многодетных семей («новое проявление нашей генеральной линии оказания помощи производителям»). В целом он управлял финансами государства лучше, чем своими собственными. Но последствия его первых ошибок все еще продолжали сказываться: повышение стоимости фунта стерлинга и забастовки 1926 г. нанесли экономике тяжелый удар, к началу 1929 г. насчитывалось более миллиона безработных. На всеобщих выборах 29 мая 1930 г. большинство голосов впервые собрали лейбористы. Консерваторы могли удержаться у власти только в союзе с либералами Ллойд Джорджа, но Болдуин не пошел на это, и новое правительство формировал уже лидер лейбористов Рамсей Макдоналд.

И вот Черчилль снова в оппозиции. После переизбрания в своем округе Эппинг он стал членом «теневого кабинета» консерваторов. Но там он себя чувствовал неуютно, поскольку многие лидеры консерваторов считали его ответственным за поражение на выборах, как будто он единолично определял всю политику правительства. Стэнли Болдуин решил поддержать инициативы лейбористов по выводу войск из Египта и предоставлению Индии внутренней автономии. Для Черчилля, стража империи и горячего сторонника Раджа, это было неприемлемо. Он был воспитан в традициях Викторианской эпохи и привык видеть в Индии жемчужину в британской короне – неотъемлемую часть империи, ее величия и блеска. С подачи своего друга Ф. Э. Смита, министра Индии, он уверял, что триста пятьдесят миллионов индусов не готовы управлять собой самостоятельно. С позиции наших дней подобное заявление выглядит крайне реакционным и политически некорректным, но следует вспомнить, что при двухстах пятидесяти народностях, 85 % неграмотных, шестидесяти миллионах «неприкасаемых» (изгоев общества) и дикой взаимной ненависти индуистов и мусульман, только и ждавших ухода британцев, чтобы вцепиться друг другу в глотку, Индия того времени уж точно не являла собой образчик развитого общества. Кроме того, ни Болдуин, ни Макдоналд не принадлежали к просвещенным апостолам деколонизации и самоопределения народов, опередившим свое время; они видели в Индии и прочих остатках империи дорогостоящий балласт, от которого следовало избавиться как можно быстрее, а будущее колоний их не интересовало, и они этого не скрывали. Многих консерваторов такая циничная политика тоже возмущала, но мало кто рисковал отколоться от партии ради своих убеждений. Черчилль никогда не отступал перед подобной перспективой и только умножил количество статей и публичных заявлений против капитулянтской политики. Его отношения с Болдуином, и без того натянутые после поражения на выборах, стремительно ухудшались в течение всего 1930 г., пока его членство в «теневом кабинете» не стало решительно невозможным и его не попросили его покинуть, что он сделал не колеблясь.

Лишившись министерского оклада, Черчилль оказался в трудном финансовом положении. Не помогли и большие авансы за «Мои ранние дни» и за биографию прославленного предка – герцога Мальборо, мысль написать которую ему подсказал Т. Э. Лоуренс. Статьи были неплохим подспорьем в сложившейся ситуации: «Сохранится ли Британская империя?», «Угроза в Индии», «Первая правда об Индии», «Палестинский кризис», «Соединенные штаты Европы», «Зачем нужно больше налогов?», «Почему мы потерпели поражение на выборах». Вот уж действительно, всякое лыко в строку… Увы! Большая часть ценных поступлений была размещена на бирже Уолл-стрит, и октябрьский крах 1929 г. обратил их в ничто…

Это было неприятно, но Черчилль никогда не придавал деньгам слишком большое значение. Гораздо более жестоким ударом для него стала смерть в октябре 1930 г. Ф. Э. Смита, его горячего сторонника, павшего жертвой горячительных напитков. Они проработали вместе четверть века и даже основали «Другой клуб» («The Other Club»), членом которого Черчилль будет до конца жизни… Оставшись без министерства, без состояния, без влияния в своей партии и без лучшего друга, депутат от Эппинга погрузился в работу над биографией Мальборо. Для расслабления оставался юг Франции, где можно было постоять у мольберта и осаждать казино, а еще был Новый Свет, где его всегда ждал теплый прием. После поездки по США и Канаде вместе с сыном осенью 1929 г. он вернулся туда в конце 1931 г. для серии из сорока конференций (весьма прибыльных, разумеется, – десять тысяч фунтов, два годовых жалованья премьер-министра). Но приезд не обошелся без приключений: вечером 14 декабря в Нью-Йорке наш конферансье решил навестить старого друга – финансиста Бернарда Барача. По вечной рассеянности он оставил адрес в гостинице, а из-за упрямства он все-таки отправился на Пятую авеню, рассчитывая вспомнить нужный дом на месте; но, видимо, так и не вышел из своего расслабленного состояния, потому что забыл, с какой стороны ездят американцы… При выезде на шоссе он вырулил на привычную ему левую, то есть встречную полосу, и столкнулся лоб в лоб с машиной, летевшей на большой скорости. Удар был сильнейшим. Профессор Линдеманн подсчитал, что эффект был сопоставим с падением с десятиметровой высоты на бетонное шоссе! Черчилль отделался глубокой раной на бедре и несколькими ушибами, но все же ему потребовалось около двух месяцев для восстановления. С возрастом смертельно опасные переделки становились все более утомительными…

Назад: VII. Человек-оркестр
Дальше: IX. В ожидании бури

Алексей
Перезвоните мне пожалуйста 8(921)740-47-60 Вячеслав.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (812) 389-60-30 Евгений.