Не прошло и трех дней, как мрачные предчувствия Брозовской оправдались. Фашисты снова нагрянули к ним. В комнате, в сарае, в хлеву они все перевернули вверх дном. Напрасно!

Уходя, они пригрозили:

— Весь двор перекопаем, а найдем ваше знамя!

Когда вечером Вилли вернулся домой, Брозовская сказала:

— Знамя нужно сейчас же выкопать.

Они опять стали думать, куда бы им спрятать знамя, и при этом поссорились, потому что Вилли все казалось недостаточно надежным.

«Что же делать? — в отчаянии думала Брозовская. — Что делать? Из-за этого знамени у нас нет ни минуты покоя».

На улице люди показывают на нее пальцами: «Вон идет женщина, которая закопала русское знамя в монастырском подвале». И в собственном доме она уже не хозяйка. Каждую минуту только и ждешь, что вот-вот распахнется дверь и штурмовики снова перероют весь дом.

Ей так надоело все это.

— Делай что хочешь, мой мальчик, — устало и сердито сказала она. — Только оставь меня в покое.

Не говоря ни слова, Вилли встал и вышел из дома.

Брозовская осталась одна. На душе у нее по-прежнему было тяжело.

«Отто столько вынес ради знамени, а я переложила все заботы на сына. Кто знает, сделает ли он все как следует?» Совесть мучила ее.

Раньше на улице и в лавках она гордо смотрела нацистам в глаза, а теперь ходила не поднимая головы.

Однажды она пошла в пекарню Рункеля за хлебом. Там была жена Шиле. Разряженная, словно рождественская елка, она стояла перед прилавком, и ее громкий голос торжествующе гремел на всю пекарню.

— Нет, вы только представьте себе, фрау Рункель. Наконец-то мой муж нашел это русское знамя!

Жена пекаря оцепенела.

— И знаете где, моя милая? Ну, вы просто ахнете, когда я вам скажу. Геллеры зашили его в свои занавески. Что вы на это скажете? Эта бессовестная женщина делает вид, будто воды не замутит, а сама зашивает русское знамя в занавески!

Матушка Брозовская стояла, словно пораженная громом. Внутри у нее все перевернулось.

Знамя у Ольги Геллер?

Ничего не купив, она вышла из булочной и побрела вниз по крутому переулку к маленькому дому Геллеров. Уже издалека она услышала страшный шум, затем увидела грузовик, полностью загородивший узенький переулок. В машину что-то бросали. Подойдя ближе, матушка Брозовская увидела, что это были книги. Здесь же, рядом, с беспомощным видом стоял Август. Каждый раз, когда его любимые книги, словно кирпичи, переходили из рук в руки, он закусывал губы.

А штурмовики все время нарочно роняли книги на землю.

Фашисты бросали книги, в которых была сказана великая правда. Книги Максима Горького, Ленина, Эрнста Тельмана, Маркса. Обнаружив маленький томик Гейне в чудесном переплете, один из штурмовиков с издевкой закричал:

— Ой, от смеха лопну! Этот кривой пес читает стихи!

Он несколько раз подбросил книгу ногой, пока из нее не выпали страницы. Белые листки разлетелись по всему переулку.

Увидев бледное лицо Августа, его сжатые губы, штурмовики весело расхохотались.

«Будьте вы прокляты!» — подумала матушка Брозовская, с болью глядя на Августа. Их взгляды встретились, она едва заметно кивнула ему головой. «Ничего, придет конец их господству, — мысленно сказала она ему. — Они не устоят перед правдой, написанной в этих книгах. Крепись, Август». Он понял этот взгляд и ответил на него. Его глаза сказали: «Отто и ты, вы тоже немало пережили».

После этого события совесть стала мучить Брозовскую еще больше. «В глазах Августа было столько доверия, а я бросила знамя на сына».

Она видела перед собой Отто, когда бандиты тащили его из дома, она слышала его последние слова: «Спрячь знамя!» Эти мысли делали ее такой несчастной, что она почти не раскрывала рта. Когда на улице или в лавке кто-нибудь указывал на нее, когда люди, наклонясь друг к другу, перешептывались, она тяжело вздыхала.