Глава 6

Три дня прошло с момента нападения разбойников. Уна уже отошла от потрясения, восстановила силы, и занималась исключительно хозяйством. А именно — варила вкусные супы и каши, пекла хлеб, кормила Диану и ела сама. А еще — спала и учила Диану.

Да, у девочки то ли открылся, то ли уже присутствовал — удивительный дар, выражавшийся в том, что она могла запоминать любые слова, любые действия с первого раза. Достаточно что-то произнести, рассказать, продекламировать — и Диана тут же запоминает, да так, что может это воспроизвести с точностью до запинок, до интонации.

Уна не знала — то ли это врожденный дар, то ли дар открылся после того, как она применила заклятие памяти (Уна читала про такие случаи), но вообще-то какая разница? Есть определенный факт, и его нужно воспринимать так, каков он есть. Она все равно не узнает, что там случилось в мозге у девочки — то ли сдвиг от потрясения, то ли снадобье сработало и не перестало действовать, то ли… да мало ли что может быть! Дар богов, к примеру! Ну просто так — дар, да и все тут! Где простым людям разобраться — с какой стати боги дарят что-то тому, или иному человеку?

А в общем и целом им с Дианой было очень хорошо. Просто замечательно! Давно Уна так хорошо не жила. Утро у них начиналось с гимнастики и медитации: выходили на свободное место, и начинали принимать позы — изгибаться, становиться на голову, отжиматься, приседать, подпрыгивать и вертеться. То, что Уна учила годами — Диана схватывала и запоминала с первого раза. Другое дело, что она не понимала, для чего это делает. Для нее пустыми были слова: «магическая энергия», «жизненная энергия», «каналы магической энергии» и все такое, и все прочее, связанное с магией и ее последствиями. Уна как могла рассказывала Диане о магии, о том, чему и как она служит, но честно сказать — Уна и сама до конца не понимала, почему работает Голос, что это такое, и откуда берется. Хотя кто в мире точно знает, откуда что взялось и как работает? Уна сильно сомневалась, что и самые мудрые из мудрецов знают истину о природе магии. Люди, какими бы они ни были умными, недалеко ушли от животных, не задумывающихся над тем, откуда взялся мир и почему он именно такой, каков он есть. Отличие только в том, что люди задумались над происхождением вещей, а животным на это наплевать.

Кроме магии, искусства тренировки тела и боевых приемов (они входят в комплекс оздоровительных упражнений), Уна давала Диане уроки хороших манер. Пришлось достать из укромного уголка посеребренные ложки (на настоящее серебро надо слишком много денег), ножи и вилки. Уна некогда купила их на ярмарке у обедневшей купчихи, распродававшей все свое имущество с молотка, чтобы закрыть долги, оставленные непутевым пьющим мужем, утонувшим весной на переправе через реку. Купила, сама не зная — зачем. Просто повинуясь импульсу — увидела блестящее — спросила цену — купила. И с тех пор столовые приборы практически не вытаскивала из тайника.

Почему из тайника? Да потому что так принято — все ценные вещи, которые можно унести, надо прятать по тайникам. Когда ты уходишь из дома на часы, а то и дни, существует шанс того, что к дому забредет какой-нибудь чужой человек, нищий бродяга, который точно не погнушается в отсутствии хозяина забраться в жилище и поживиться чем-нибудь таким, что можно легко поменять пусть даже на небольшие деньги. Вряд ли украдут деревянные ложки, глиняные миски и все такое. А вот «серебряные» ложки — запросто.

Так вот Уна учила Диану правильно вести себя за столом. В какой руке держать вилку, в какой нож, как правильно вытирать губы, как заправлять салфетку, дабы не испачкать платье.

Кстати сказать, платья, купленные Уной, пришлись Диане почти впору — чуть-чуть больше размером, можно сказать «на вырост». В ближайшие месяцы она дорастет до своего нормального размера — хорошее питание, физические упражнения, отдых, покой — все это сделает свое дело.

На четвертый день появился пациент. Его привезли на санях — бледного, как полотно, еле держащегося на ногах. Это был молодой парень, почти мальчишка лет семнадцати-восемнадцати. Он поскользнулся и упал на бревно, которое распиливали вдоль, на доски. Правая рука выше локтя срезана чисто, как если бы это сделал острый нож.

Парень был в сознании. Он смотрел на Уну так, что у нее сжалось сердце — красивый парень, можно сказать породистый. Высокий, копна золотистых волос, голубые глаза — смерть девкам, да и только! И вот теперь — без правой руки. Практически никому не нужный инвалид. Кому нужен лесоруб без правой руки? Парень из деревни, не умеющий ни читать, ни писать? Ладно бы какой-нибудь книгочей — можно устроиться писарем, либо курьером… там, где нет необходимости иметь в целости все руки. Но лесоруб! Который целый день машет топором! Или работник лесопилки, которому нужно таскать доски, бревна и все прочее!

Жалко парня, да, но сам виноват. Надо быть осторожнее. Выходное пособие ему на инвалидность — серебряный секунд, и давай, выживай как сможешь.

Такие инвалиды долго не заживались. Спивались, или кончали с собой не в силах пережить свою ущербность. Сидеть на шее отца и матери, братьев и сестер — это постыдно для молодого мужчины. Мужчина без руки — все равно как женщина, неспособная родить…

Они и отрезанную руку с собой привезли… наивные! Думают, раз Уна лекарка, то умеет пришивать отрезанные конечности? Выращивать новые глаза? Пальцы? Зубы? Эх, люди, люди… да к такой лекарке, которая умеет все это делать, ехали бы больные со всей Империи! Да что с Империи — со всего материка!

Только вот стоило бы это огромных денег. Потому что такое может сделать только волшебник уровня Магистр. Уна же дотягивала только до уровня «старший ученик», если определять это по рангам Академии магии. Да, она была достаточно сильна, чтобы приготовить эффективные снадобья и даже вылечить болезни одной только силой Голоса. Но чтобы изменять человеческую плоть?! Нет, это ей не под силу. Разрушить — может. А вот восстановить…

О чем она и сказала парню и его друзьям, грустно стоявшим возле входа в дом. Не о Голосе, нет. Конкретнее. А именно: все, что она может сделать — обработать рану, постараться зашить обрубок, натянув на него кожу с отрубленной руки. Ну и… все на этом. Больше никаких вариантов.

Парень упал на колени, уткнулся головой в снег:

— Лекарица, милая, дорогая! Век буду за тебя богов молить! Отдам все, что у меня есть — пришей руку! Говорят, ты можешь творить чудеса! Сделай, пожалуйста, молю тебя всеми богами! Я только жениться собрался! Сватов заслали! Невеста согласна! А теперь все, не отдадут они ее за меня! Я повешусь! Милая, пожалуйста, я рабом твоим буду! Отслужу! Что хочешь сделаю! Только пришей!

— Пойми, парень — грустно, мрачная как туча ответила Уна — Это уже все. Рука отрезана. Я не волшебница, я только лишь лекарка! Ладно бы там рана, или порвало, и на месте осталась. А так — ну как я сделаю?! Ну, сам подумай!

— Я не знаю… я не знаю! — парень раскачивался, как камыш на ветру — Сделай что-нибудь! Сделай!

— Уна, правда — сделай! — поддержал его длинный, худой, но широкоплечий парень с узким костистым лицом — Мы денег соберем! Пустим шапку по кругу, односельчане накидают! Много соберем, только сделай! Пропадет ведь Блэр! Он хороший! Он тебя всегда очень уважал! Если кто-то про тебя плохо говорил — он ему сразу в морду давал! Говорит — Уна, это самая лучшая женщина, которую он знает! Он ведь влюблен в тебя был! Помоги ему, у них с Аной любовь, а теперь точно ее за него не отдадут!

— Не отдадут! — баюкая культю, обмотанную грязной тряпкой эхом откликнулся Блэр — Не отдадут! И мне тогда не жить!

— О Создатель! — Уна яростно рубанула воздух рукой — Да что вы не понимаете?! Сил у меня не хватает! Ну не могу я, просто не могу! Тут нужна могучая волшебница! Магистр! Да и то — шансов мало! Ну как вам еще это сказать?!

Она вдруг замерла с открытым ртом, и секунды три стояла так, глядя в пространство над головами парней, лица которых были мрачны, как на похоронах. Потом закрыла рот, сжала губы, и превратив их в тонкую полоску, и постояв еще секунды три, грустно сказала:

— Я попробую. Только никаких обещаний не даю. Получится — значит получится. А нет — не обессудьте. Блэр, сейчас ты пойдешь со мной, и я тебе дам снадобье, от которого ты уснешь. Вы, парни — берете отрубленную руку и держите ее в снегу, пока я не выйду и не скажу отдать ее мне. Дальше — я буду лечить. Если кто-то из вас заглянет в окно — колдовство может не получиться. То же самое — если будете подслушивать под дверями. Теперь насчет оплаты — я все-таки не святыми молитвами питаюсь, нам с дочкой есть нужно. Так что если получится — вы, во-первых, вставите мне разбитое окно. Видите, у меня там подушка? Медведь приходил, разорил. Вот вы мне новое и вставите. А еще — соберете денег — сколько сможете. Мне дочку надо одевать, обувать, да и сама поизносилась. Все понятно?

— Понятно! Понятно! — лица парней просветлели, и они смотрели на Уну с таким выражением надежды и радости, что ей стало не по себе — ведь скорее всего не получится. Времени прошло много. Рука уже могла умереть. Надежда только на то что отрубленная конечность все время находилась на холоде, а значит не успела непоправимо разложиться.

Блэра подняли с колен, повели в дом. Он шел с трудом, шатаясь, видимо потерял много крови. Его завели в дом, тщательно вытерев ноги о коврик у порога, и раздев до пояса (он сам уже не мог), положили на лекарскую кушетку, обтянутую толстой кожей (чтобы легче отмывать кровь и гной). Кушетку поставили возле печи на свободном месте — чтобы и ходить удобно было лекарке, и чтобы больной не замерзал, ведь после потери крови всегда сильно знобит.

Положили, и повинуясь жесту Уны быстро ушли, не оглядываясь и не говоря ни слова.

Приготовить снадобье сна — дело пятнадцати минут. Через двадцать минут Блэр уже спал лицом к потолку, бледный с синим оттенком, как покойник.

Уна еще раз с некоторым даже женским интересом оглядела крепкое тело парня. Она не была с мужчиной… уже и забыла сколько времени, с лета, наверное. Когда приезжал молодой купец Кесан — приятный, сильный и красивый молодой мужчина, некогда понравившийся Уне с первого взгляда. Тогда она решила, что этот парень достоин ее внимания. И что в постели он должен быть хорош. И Кесан не обманул ее ожидания.

Она время от времени встречалась с ним, когда он бывал в этих краях. Уна знала, что он женат, но ей было все равно. Выходить за него замуж она не собиралась, как и он — жениться на Уне. Кесан приезжал, делал свои дела, а потом дня на три-четыре заезжал к Уне, после чего уезжал домой, оставив ее вымотанной и удовлетворенной до самой последней степени. После его отъезда ей долго потом не приходили мысли о мужчинах и постельных утехах. В эти редкие встречи она выкладывалась полностью, как бы нагоняя все то, чего была лишена за время своей отшельничьей жизни. И ее это все устраивало. По крайней мере до сих пор.

Кроме купца Кесана у нее были еще редкие, случайные встречи с другими мужчинами, но она предпочитала вообще не иметь дело с местными парнями — ни женатыми, ни холостыми. Слишком уже тесное общество. Все друг друга знают и лишние разговоры ей ни к чему. Хотя бывало, что и нарушала свои правила. Впрочем — правила на то и существуют, чтобы их нарушать.

Размотала тряпку, посмотрела на культю. Чисто отрезано, как ножом. Диски на лесопилках очень качественные, острые, хорошей закалки. И скорость вращения просто невероятная — сила от водяного колеса передавалась на пилу через систему механизмов, в которых Уна не разбиралась.

А кроме всего прочего, такие диски обычно укреплялись магией, и могли перепилить даже стальной наконечник стрелы, если он попадется в древесине, и даже не выкрошить зубья. Что там этой пиле какая-то человеческая кость! Даже не щелкнуло. Парень небось и испугаться не успел…

Кровь уже запеклась, повязка набухла красным, а когда Уна ее сняла — культя засочилась снова, не струйками, но очень крупными, густыми каплями. Пришлось Уне срочно задействовать Голос для остановки крови — что в общем-то было не очень хорошо, если она собирается прирастить руку на ее место.

— Дианочка, дочка, ты мне поможешь? — обратилась она к девочке, с любопытством наблюдавшей за тем, что делала ее мама. Диана сидела молча, ничего не спрашивала, никуда не лезла, и только блестевшие глаза выдавали жгучее любопытство, владевшее девочкой.

— Конечно, мамочка! — Диана соскочила со скамьи, подбежала к Уне — А что надо сделать?

— Сейчас я пришью руку этому дяденьке, а ты споешь ему песенку. Такую, какую пела мне, чтобы я выздоровела. Помнишь, что ты пела?

— Не-а! — ни на секунду не задумалась Диана — Но я спою!

И тут же нахмурилась:

— А это хороший дядя? От него плохо пахнет, как… как от тех дядек! Я не хочу петь песню плохому дядьке!

— Это очень хороший дядя! — искренне ответила Уна — Когда меня обижали, он их бил по морде!

— Прямо по морде! — Диана радостно хихикнула — Тогда, ладно! Обязательно ему спою, раз он тебя защищал!

— Вот и договорились — вздохнула Уна, особо не рассчитывая на результат. Одно дело полечить ушибленные внутренние органы и убрать синяки (это она и сама умеет), а другое — срастить кости, жилы, сосуды, мышцы — все, что находится в руке человека! Но что делать, если другого варианта нет?

Уна вышла, махнула рукой парням, сидевшим в санях. Ей тут же принесли сверток из светлой, условно-чистой ткани, в которую была завернута рука. Уна поморщилась — деревенские жители понятия не имеют о том, как содержать раны. Не понимают, что если в них попадет грязь — беды не миновать. Лихорадка обеспечена, а то и гангрена. Но с другой стороны — если бы они так часто не болели, занося грязь в свои царапины и раны — на кой демон им тогда лекарица?

Пришить руку недолго, чего там особо пришивать. Соединила нитью кожу, и вот рука вроде как и цела — если забыть, что она болтается только на этих самых лоскутах кожи. А теперь самое главное:

— Дианочка, давай, милая! Постарайся! Как мамочке делала, так и ему сделай! Жалко дяденьку — он хороший. И красивый!

Уна улыбнулась, Диана улыбнулась ей в ответ и посерьезнела. Она подошла к лежащему на кушетке мужчине, без страха и колебаний взяла его за отсеченную руку, закрыла глаза и Запела.

И снова Уна поразилась мощи ее Голоса. Диана не напрягалась, не прилагала вообще никаких усилий! Голос шел откуда-то из груди, даже из живота — низкий, слегка хрипловатый, гулкий, как если бы мужчина пел в пустую бочку. Но при этом вибрирующий, красивый, сочный! От него по телу шли мурашки — это было колдовство высшего уровня. Возможно, даже выше уровня Магистра!

Так могут петь только боги! — растерянно, и даже со страхом подумала Уна, и снова завороженно уставилась в лицо Дианы, которое оставалось прежним — розовым, с нежной, как у персика кожей, с пухлыми губками, цветом напоминающими коралл. Красивая девочка! Вырастет — будет прекрасной девушкой, женщиной! Мужчины будут грезить о ней, думать о ней днями и ночами. Но пока что она просто маленькая девочка, поющая могучим волшебным голосом и способная на такое, что ввергнет в ужас многих и многих в этом мире. Люди не любят и боятся тех, кто может СТРАННОЕ. Особенно, если тот, кто может — так потрясающе могуч. Надо быть поосторожнее — не дай боги все прознают о способностях этой девочки! Последствия могут быть непредсказуемы.

По телу бегали мурашки, волосы на голове вставали дыбом, в комнате блуждали мириады запахов, сладких и горький, красивых и отвратительных, а Диана все пела и пела, и Уна чувствовала, какой потрясающий поток магии проходит мимо нее, касаясь женщины только отголосками эха.

В отличие от мужчин-волшебников женщины не пропускали сквозь себя потоки магии. Они управляли свободной магией, разлитой в пространстве, пуская ее в нужное русло. Но чтобы управлять потоками магии снаружи, нужно обладать и своей магией, той, что позволит захватить чужую и запустить ее туда, куда нужно волшебнице. Это похоже на то, как кузнец с помощью щипцов поднимает раскаленную болванку и кладет ее на наковальню. Ошибись он — выронит болванку себе на ногу, или обожжется, потому он держит щипцы крепко, сжимает их изо всех сил. Для женщин их магия — те самые щипцы. И чем эти щипцы больше, чем сильнее кузнец — тем больший вес болванки он сможет поднять.

Сравнение с кузнецом конечно же довольно приблизительное, грубое, но именно так в книге «Начала магии», написанной одним из профессоров Академии, объяснялось действие женской магии, и отличия ее от мужской. И конечно же, нигде не было объяснения — почему такое резкое различие в женской и мужской магиях. Просто — ПОТОМУ ЧТО. Ну вот, к примеру: женщины могут рожать детей, а мужчины — только зачинать. И что? А ничего! Боги так сделали. А божий промысел людям неисповедим.

Уна посмотрела на больного, лежащего в беспамятстве, и у нее перехватило дыхание — отрубленная рука, до того бывшая бело-синей и мертвой, стала розовой, как живая. Да не «как», а живая! Уна отчетливо видела жилку, бьющуюся на сгибе локтя! Кровь! В руку пошла кровь! Каким-то образом сосуды нашли друг друга и срослись!

А Диана все пела и пела, и Уна боялась ее остановить. Вдруг не до конца долечит?! Вдруг Уне только показалось, что рука приросла?!

И одновременно — было страшно за Диану. Как на нее подействует такое могучее колдовство? Она же еще такая маленькая!

После прошлого раза, когда Диана убила разбойников и вылечила «мамочку», Уна постоянно за ней следила, чтобы найти в девочке следы перенапряжения, чтобы вовремя выявить следы усталости и болезни. Но ничего такого не увидела. Девочка, за эти дни отъевшаяся, отдохнувшая, была абсолютно довольна жизнью — веселая, шустрая, энергичная, она готова была целыми днями скакать с Кахиром, рисовать на доске, напевать и стоять на голове, как ее научила мама Уна.

А еще — ей ужасно нравился «бой с тенью», похожее на танец упражнение, включающее в себя элементы боевой подготовки воинов юга. Диана прыгала, махала руками и ногами так, как научила ее Уна, и азартно приговаривала: «Вот тебе! Вот! Получи, злодей! Ага, не нравится?! Еще и не так не понравится!».

Девочка, кстати сказать, оказалась в высшей степени быстрой и гибкой. Она легко делала шпагат — и поперечный, и продольный. Что впрочем в ее возрасте и немудрено — это не Уна с ее уже «застарелыми» хрящами. Уна тоже делала и то, и другое, но уже с некоторым напрягом, не то что десять лет назад, когда она изгибалась и выгибалась как змея, как… Диана на занятиях по физической подготовке. Девочка-змея, только и скажешь, глядя на то, как Диана легко делает такие вещи, о которых Уна не могла мечтать и в самой ранней юности.

Пение вдруг оборвалось, Уна встрепенулась, а Диана вдруг сладко потянулась и сонно сказала:

— Спать хочу, мамочка! Ужасненько хочу спать! — и пошатнулась.

Уна бросилась к ней, подхватила, и спящую понесла на кровать. Быстренько стянула с девочки платье, оставив только в трусиках и рубашке, накрыла одеялом и долго еще стояла, прислушиваясь к дыханию дочки и пытаясь уловить нотки болезненной хрипоты. Но ничего не услышала. Диана просто уснула, да и все тут. Устала!

И тогда Уна вернулась к больному. Пощупала его руку, осмотрела… чудо, настоящее чудо! Уна читала о таком в трактатах, но лично видеть так и не пришлось. Волшба высшего разряда — это не ее уровень.

На том месте, где Уна сшивала кожу, остался круг из ниток, вросших в плоть, и Уна поморщилась — придется их удалять, иначе может начаться воспаление — организм станет отторгать инородные тела. Пока парень спит — надо сейчас им заняться.

Удаление ниток заняло минут двадцать. Потом Уна Пела, затягивая кровоточащие ранки на месте бывших швов. Когда закончила — вместо шва остался только едва заметный рубец, опоясывавший руку по кругу. Если на него положить какую-нибудь татуировку, рубец и вообще не будет заметен. Уж Уна-то это знала! Всю ее спину занимал сложный, переплетающийся узор цветных линий, переходящих на бедра и ягодицы. Захотела — и сделала! Отправилась к татуировщику в городе, и сделала такой красивый узор!

Скандал был, конечно, несусветный. Отец кричал, что она уронила честь семьи императора, что разрисовалась, как шлюха, что этот узор могут видеть только тогда, когда она стоит обнаженной и на коленях, и только шлюхи делают такое. И что это постыдно!

Уна не стала говорить, что постыдно трахать первую попавшуюся женщину, начиная с горничной и заканчивая замужними дворянками любого возраста — как это делает ее отец. А если ее рисунок возбуждает любовника — так это для того и придумано. Пусть возбуждается, глядя на ее татуированную спину! Для ее же, Уны, большего удовольствия.

Но ничего такого не сказала. Выслушала, а потом на нее снова махнули рукой — пусть живет, как живется глупой отщепенке. И она жила — счастливо и весело. Пока не случилось ЭТО.

Кстати сказать, она так никому и не сказала, что этот узор магический и призван концентрировать, усиливать ее магическую силу. Потому при достаточно небольшом врожденном таланте, она умела управлять большей магической силой, чем ей было дано от природы. Узор — это артефакт, сделанный из красок, в которые положены магические ингредиенты.

Кому какое дело до ее татуировок? Плевать бы на них на всех. На всем белом свете есть только два существа, которых она обожает — Кахир и Диана. Остальное — есть оно, или нет, Уне совершенно безразлично.

Все. Швов почти не видно, рука будто и не валялась в грязной тряпке — синяя и противная.

Уна удовлетворенно цокнула языком и посмотрела на кровать, где мирно посапывала носиком дочка. Вот же счастье привалило! Наверное, Уна все-таки это заслужила. Нет, точно заслужила! Людей спасала! Практически бесплатно! Ну да, бесплатно — разве те деньги, что платили ей, лекарке высшего разряда — это правильная плата за ее услуги? Но с местных больше не возьмешь — и совесть не позволит, и просто у них нет таких денег. Вот эта операция по пришиванию руки стоила бы в городе невероятных денег. Сотни, а то и тысячи золотых! В зависимости от того, кому делали волшбу. Само собой — очень богатым цена побольше, тем, кто победнее — поменьше. Таков закон жизни!

Уна встала, накрыла спящего парня его же тулупом. Кстати, и правда пованивает — с чистотой у деревенских не так чтобы уж очень. Раз в неделю — в баню, а в остальное время пот высыхает прямо на теле, впитывается в рубахи, так что несет от лесорубов просто ужасно. А если еще и выпьют…

Уна не выносила местного самогона — мутного, вонючего, и всегда отказывалась пить. Тем более что боялась в пьяном виде сболтнуть что-нибудь лишнего. Помнила из прошлого, что подпив — становилась буйной, ее тянуло веселиться, толкало на разные совершенно необдуманные и даже неприличные поступки, и больше всего заводила мысль, что если о том, что она вытворяет на людях узнает ее семья… скандал будет невероятный — до небес!

Слава богам, Уна ни разу не попалась. Хотя участвовала самое меньшее в десяти драках, двух десятков скандалов и трижды едва не была прирезана проститутками, у которых увела красивых денежных кавалеров. Увела просто так — переспала только с одним, от остальных потихоньку скрылась. И кстати сказать — секс с этим одним ей совсем даже не понравился. Кавалер был грубым, требовал… хм-м… того, что она не любила (зад не для того создан!), и даже попытался ее ударить. За что и был безжалостно измордован — она свернула ему нос, выбила передние зубы и сломала несколько ребер. Потом ее разыскивали по всему городу, так как этот молодой хлыщ оказался сыном аристократа старого рода, который уже тысячу лет был основным поставщиком дорогих тканей и ковров в королевство.

Ко всему прочему, после того, как Уна отсиделась дома и месяц не выбиралась в город, стоило ей выбраться — ее тут же узнала одна из трактирных шлюх и попыталась вонзить ей небольшой, но очень даже острый ножик прямо в пупок. Хорошо, что Уна вовремя заметила поползновения проклятой девки и вырубила ее и трех шлюхиных подружек, решивших прийти на помощь незадачливой товарке.

Но вообще, трактирные драки редко заканчивались поножовщиной. Летали стулья, кружки, миски, трещали кости, с хлюпаньем выбрызгивалась кровь, но… никаких ножей, мечей, стилетов и кинжалов. Не говоря уж об арбалетах и луках. Трактирная драка — это любимая народная забава, а вот поножовщина — это плохо. Это порицаемо. И вышибалы трактиров, а тем пуще стражники — строго за этим следили.

Но, конечно же, не обходилось и без поножовщины — и Уна этому пример. Кстати, именно тогда она взяла себе имя «Уна», под ним ее и знали в злачных местах столицы Королевства. Красивая молодая девчонка, которая не прочь гульнуть с интересным мужчиной, которая пляшет так, что искры летят, и которая не лезет в карман за словом и за ножом.

Кто она, где живет, чем занимается — никто не знал. И уж точно не догадывались, что эта красивая девка на самом деле одна из самых богатых и родовитых женщин Королевства — самая что ни на есть настоящая принцесса.

Нет, Уна точно не была гордостью своей семьи, воспитанной и тихой девушкой, мечтающей только о счастливом замужестве. И, кстати сказать, Уна сильно подозревала, что мама прижила ее с одним из своих многочисленных любовников. Иначе в кого она уродилась, такая бунтарка? Да и внешностью Уна не очень-то походила на папашу — грузного, даже полноватого мужчину с короткими ногами и тяжелым, квадратным туловищем. Уна иногда хотела спросить у матери напрямую — кто на самом деле был ее отцом? Но знала, что это совершенно бесполезный и даже глупый вопрос. Мать только оскорбится, состроит обиженное лицо и месяц не будет с ней разговаривать. А потом скажет, что дочь не в своем уме, и… в общем — ничего хорошего не скажет. Только гадости.

Ах, мама, мама… жаль ее до слез. Она так-то была неплохая, и по-своему любила Уну, хотя больше всего ее занимала своя уходящая красота и молодые гвардейцы — вместе с парикмахерами, служками, пажами и всеми мужчинами, которые готовы были упасть в ее гостеприимную постель.

Толпа бунтовщиков растерзала ее, глумилась над телом несчастной королевы. Уна даже вспоминать не хочет, что тогда сделала возбужденная кровью и вином толпа. Что сделала толпа с ее братьями и сестрами. И сделала бы с ней, останься она в дворце еще хотя бы на миг.

Но воспоминания лезут и лезут в голову. За эти годы Уна уже притерпелась, боль почти ушла, воспоминания затянулись ряской и тиной, как дно старого пруда. Но вот нет же — все всколыхнулось, все полезло из памяти, как иглы из мешочка с нитками. И виной этому новообретенная дочка, нарушившая устоявшийся порядок, уничтожившая покой отшельницы. Уж очень Диана была похожа на нее маленькую — такая же темненькая, такая же губастая, глазастая, любопытная, как сорока. И умненькая.

Уна помотала головой, отгоняя лишние мысли, накинула на себя полушубок (не лето на дворе!) и пошла на улицу, где ее дожидались друзья этого парня.

Холодрыга! Ноздри буквально слиплись от мороза — скоро праздник Поворота, морозы крепчают! Скоро воду достать из проруби будет настоящей проблемой — лед нарастет в половину роста. Придется рубить его и собирать куски, чтобы потом растопить на печи. Тяжеловато, однако!

А уже вечерело. Солнце зашло за кроны высоченных сосен и елей, воздух сделался синим-синим, и на небе загорелись яркие созвездия. Вон — «Дракон». А это «Большое коромысло». А это «Копье». И скоро будет видно Соляной путь. Эх, если бы Уна могла летать! Она бы поднялась в воздух и унеслась в вышину, туда, где серебряными гвоздиками приколочен небесный свод! Пощупать его, узнать, правда ли он выточен из единого голубого сапфира?!

— Ну что, лекарка? Что с ним? Получилось, нет?! — загомонили парни, вылезая из-под дерюжек, старых одеял и какого-то мехового тряпья. Небось замерзли, сидючи в санях-то! — без всякой жалости подумала Уна, и тут же слегка разозлилась — какого демона они так вольготно обходятся со своей жизнью? Что, нельзя быть осторожнее?! Молодые идиоты думают, что они бессмертны!

Она хотела ответить, и тут из сумрака появилась тень. Кахир встал рядом с ней — огромный в своей зимней шубе, страшный — глаза горят, уголки губ приподняты, обнажая гигантские белоснежные клыки. Ужас ночи, а не собака!

— Тихо, Кахир! — спохватилась Уна — Это хорошие люди, не обижай их!

— О боги, какая зверюга! — сдавленным голосом сказал кто-то в санях, и добавил, шумно выдыхая и кряхтя — Я чуть не обделался, как его увидел!

— И ничего не чуть! — хохотнул другой парень — Воняет от тебя, как из сортира! Ведь точно в штаны наделал! Ха-ха-ха!

— Сам-то… — обиженно парировал первый голос, и второй не стесняясь подтвердил:

— Я чуть не обдулся от страха!

А потом опять спросил:

— Что, Уна, как у Брэда дела? Есть надежда?

— Здоров ваш Брэд! — ворчливо бросила Уна, и тут же вцепилась руками в шерсть Кахира — собака хрипло и утробно рычала, подавшись вперед и глядя туда, откуда доносились оглушительные вопли:

— А-а-а-а! А-а-а-а! Получилось! Получилось! А-а-а-а! А-а-а-а!

— Тихо, засранцы! — рявкнула сердитая Уна, обняв Кахира за шею — Чего собаку дразните?! Вот сейчас запрыгнет к вам в сани, да отгрызет ваши отростки, которыми вы девок смешите!

— Чой-то смешим-то?! Все у нас с этим делом нормально! — обиженно спросил первый голос, а два других захохотали незатейливой шутке. Главное — друг был здоров!

— Идите, забирайте его! — приказала Уна — Да денег оставьте, сколько привезли. И не забудьте про окно. И вот еще что — санки мне привезите. Крепкие, и чтобы полозья металлом обиты. Найдете?

— Да чо ж не найти? — откликнулся один из голосов — Свои отдам! Я на них постоянно катался! Крепкие, отец делал! А братьям новые сделает, когда руки дойдут.

— Ну вот и славно — кивнула Уна — Поторапливайтесь, ночь уже на дворе. Забирайте парня и поезжайте. А то мало ли… медведь-шатун попадется еще. На днях Кахир с медведем дрался, еле выжил. Так что бродит где-то здесь раненая зверюга, опасайтесь!

Парни быстро побежали в дом, быстро собрали друга в дорогу и погрузившись в сани (больной так и не проснулся — утром только отойдет от снадобья), погнали застоявшуюся и фыркающую лошадь по дороге, в село. Мохноногая ломовая лошадь налегала грудью на ремни упряжи, легко таща за собой сани, и скоро вся эта шумная компания скрылась в темноте, растворившись в тенях так, будто их никогда и не было. На память о происшедшем осталась только грязная тряпка, в которую была завернута отрезанная рука, да мешочек с деньгами, который парни положили на край стола.

Уна высыпала монеты на стол, посмотрела. Да, конечно же негусто. А за такую работу — вообще смешно. Большинство — медяки, да с десяток серебрушек — тоже тертые, давно ходившие по рукам солиды. Для местных это вполне приличная сумма, для Уны — вообще ничего. Хотя, нет — для Уны это тоже приличная сумма, а вот для принцессы Леванта — совершеннейшее пустое место.

— Дочка, смотри — это деньги. Вот это медные солы — они самые маленькие по номиналу. А это — солиды. Двадцать солидов составляют серебряный секунд, А двадцать серебряных секундов — один золотой секунд. В обиходе говорят просто: «солид». Или «серебряный». Или просто «золотой». Поняла?

— Не-а! — бесхитростно ответила Диана, разглядывая потертую серебрушку — Я запомнила, мамочка! Но почему так все называется — я не понимаю. А почему не называть серебрушками и золотыми? Зачем эти солиды и секунды?

— Ну… я не знаю! — растерялась Уна — так принято! Кто-то придумал, и вот — назвали.

— А это много денег? — Диана загребла кучку обеими руками и хихикнув, потоком выпустила их из рук. Монеты посыпались дождем, одна встала на ребро и помчалась на край стола. Диана ловко, точным, молниеносным движением ее подхватила и кинула к остальным. Уна даже подивилась — как ловко все это было проделано. Мгновение! И вот монетка в руке Дианы. Быстрота реакции у нее просто феноменальная! Как и память.

— Нет, не очень. Но нам хватит на месяц, если каждый день питаться в харчевне, и если экономить и не шиковать, готовить самим и все такое — месяца на три. В принципе, достаточно хорошие деньги. Другой вопрос — столько ли стоит лечение, которое мы с тобой сделали? Так вот, отвечаю: лечение стоит гораздо дороже. Многократно дороже! За такое лечение, которое мы устроили, можно брать золотом столько, сколько мы весим! Вот!

— Тогда будем взвешивать тебя, мамочка — подумав, рассудительно ответила Диана — Я еще маленькая, так что золота будет мало.

— Умница моя! — хихикнула Уна, и вроде как невзначай провела ладонями по своим бокам. Неужели она так растолстела и девочка это заметила? Надо будет увеличить количество физической нагрузки. Нет, так-то Уна никогда не была красавицей с общепринятой точки зрения — нет здоровенной пухлой задницы, нет объемистой, колыхающейся груди, нет животика, выпирающего из-под платья, она была больше похожа на девочку, подростка-переростка, чем на взрослую женщину двадцати восьми лет от роду. Но почему-то Уна не хотела становиться такой красавицей. В ее представлении красота, это совсем другое. И если кого-то там не впечатляют ее длинные ноги и плоский живот — так идет он к демонам в Преисподнюю! И там ищет себе подходящую толстую и грязную шлюху! Вот!

***

Диана поймала монетку, и довольно хихикнула — не убежала, хулиганка! Ишь, разогналась! Странный этот мир. Деньги у них такие, каких нет в мире Дианы. В ее мире уже давно почти перестали платить такими деньгами, а тут только они и есть. Злая мама всегда расплачивалась карточкой. Да и другие люди платили или карточкой, или телефоном. Диана это видела и в магазине, и по телевизору.

Кстати, теперь она начала понимать многое из того, что видела по телевизору. Мама Уна заставляет ее запоминать книги, которые диктует наизусть, и рассказывает о мире. Только смешно как-то рассказывает! Говорит, что небесный свод прибит гвоздиками! А звезды это те самые гвоздики! И не знает, что космонавты давно летают по небу! И что есть другие планеты!

Диана ей рассказала, мама долго удивлялась. И Диане показалось — мама не поверила. Само собой, как тут поверишь — телевизора-то нет! Но Диана ей рассказывает и про космос, и про самолеты. И про все-все, что видела в своем мире. Диана понимает, что это другой мир, не ее, Дианы. И хорошо! Тот мир плохой, злой.

Хотя… этот тоже злой. В хорошем мире такие плохие дядьки, которых она убила — разве бы появились? Так что этот мир ничуть не лучше мира Дианы. Зато в ее мире нет мамочки! А тут она есть! Самая красивая! Самая сильная! Самая умная! Лучшая мамочка в мире!

Диана взяла монетку, которую выпросила поиграть, и посмотрела на нее «особым» взглядом. Она не хотела говорить мамочке, что у нее есть особый взгляд. Почему? Да ну не хотела, и все тут! Вдруг мамочка подумает, что она, Диана, сошла с ума?! Но она не сошла. Она все видит! Посмотрит на монетку, и видит, как в ней мечутся маленькие такие частички. И она, Диана, может ими управлять. Тут ведь как — надо тихонько петь песенку, так тихо, чтобы никто не услышал. А потом и приказать частичкам встать в нужном порядке. И они слушаются!

Диана хихикнула, оглянувшись на маму — не видит ли она? И медленно, последовательно, сделала монетку вначале белой, потом желтой. Как у нее это получалось — Диана не знала. Просто захотела, чтобы монетка стала желтой — вот она и стала. И потом снова медной. Смешно получилось!

Диана снова сделала монетку желтой и положила ее в кармашек платья. Пусть полежит! Мама отдала монетку ей, так что можно делать с монеткой все, что захочется. Вот и пусть она желтой полежит! Желтая — она красивее.

На следующий день приехали те дядьки, одного из которых Диана с мамой лечили. Веселые такие, радостные! Только пахло от них еще хуже. Похоже, что они были пьяные. Диана не любила пьяных. Злая мама часто пила, и постоянно была пьяной. И обижала. Потому Диана сразу забралась на печку и отказалась вылезать. Закрыла занавеску и даже не смотрела на то, что делают дядьки. А когда один из дядек захохотал и полез смотреть на нее, отодвинув занавеску, Диана тихо запела песенку и сказала дядьке, чтобы он больше никогда не пил вина, а если будет пить — ему станет плохо. Дядька сразу перестал смеяться и убежал. Диана потом слышала, как его рвет. А вот пускай! Нечего лезть туда, куда его не просят!

Дядьки привезли хорошего дяденьку — седого, с красивой седой бородой. От него не пахло вином, он улыбнулся Диане и сказал, что она очень похожа на маму — такая же красивая. Диане он очень понравился. Диана посмотрела на него особым взглядом и увидела, что у него внутри плохая опухоль, которая ест ему печень. Диана спела ей песенку, и опухоль умерла.

А еще у него плохо двигались руки и ноги. Теперь будут двигаться хорошо. Дяденька вначале ничего не понял, а потом и совсем ничего не понял. Нет, не так: дяденька вначале не понял, что ему стало лучше. А потом сказал мамочке, что ничего не понимает — у него в последнее время болело в животе. А теперь ничего не болит! И руки плохо стали двигаться — а теперь он как молодой!

Еще бы не как молодой! Диана спела ему ОЧЕНЬ хорошую песенку, и он на самом деле стал моложе. У него даже черные волосы в бороде появились.

Дяденька вставил окошко — красивое, такое же как было раньше. Или даже красивее. А другие дядьки оставили еще денег, и долго извинялись, что мало привезли — все, что могли — собрали. Но мама все равно была довольна. Денег теперь им хватит надолго.

А когда дядьки уехали, мама посадила Диану на стул перед собой и глядя в глаза, строго сказала:

— Дочка, я тебе кое-что сейчас скажу, а ты попытайся меня понять, ладно? Только не пугайся и не обижайся, хорошо?

Диана не боялась мамочки, и уж точно не собиралась на нее обижаться. Но после ее слов насторожилась и внутри у нее застыл холодок. Что она сделала не так? За что мамочка на нее сердится?

— Дочка… — начала мама, и остановилась — Дочка, тебе нельзя показывать свои умения!

— Почему? — Диана пожала плечами — И разве я показывала?

— Ну как же… тебе не понравилось, что от дяденьки пахнет вином. И что ты сделала?

— Что? — Диана сделала вид, что не понимает. Она ведь не врала маме! Она просто делала вид, что не понимает. Это же разные вещи!

— Дианочка… не надо так со мной — мама явно расстроилась, и Диане стало стыдно. Мама не заслуживает такого ее поведения. Это перед Злой мамой она хитрила, а при настоящей мамой не должна! Она ведь ей доверяет! И мама Диане доверяет.

— Прости, мамочка! Ну да, сделала! От него плохо пахло. И если он будет пить вино и дальше, с ним случится что-нибудь плохое. Но я же ничего такого не делала, чтобы он понял — что это я сделала!

— Ну на самом деле вроде бы и да, но с другой стороны… как бы это тебе лучше сказать… Ну вот представь — приезжает к нам человек. Он в жизни себя ведет определенным образом — пьет вино, например. А после нас — он вдруг перестает пить вино. Что люди скажут?

— Что он стал умнее и перестал пить вино! — хихикнула Диана.

— Ты у меня умница! — улыбнулась мама — Но не настолько умница, чтобы сбить маму с толку. А скажут они, что перестал он пить вино после того, как съездил к нам. И значит, мы с ним что-то сделали. Без его ведома, и без его позволения. Понимаешь? Нет, я думаю — не понимаешь. Так вот я тебе рассказываю: люди боятся непонятного. Ты сделала хорошее дело, но без позволения того человека, которому ты это сделала. Люди об этом узнали, и теперь все, что происходит вокруг них, они могут записать на твой счет. То есть — они будут думать, что ты это сделала. И не только хорошее, но и очень плохое! Умерла корова — это ты ее загубила! Заболел человек — ты навела на него порчу! Умер — это ты его убила! Нам это надо?

— Да зачем я буду убивать корову, или напускать порчу? Если это хороший человек — зачем я буду его убивать? — искренне удивилась Диана — Это же просто глупо! Я что, дурочка?!

— Ты не дурочка. Ты настолько умная девочка, что я даже сомневаюсь, что тебе пять лет. Ты по разуму сейчас как десятилетняя, а то и старше. Но ты не понимаешь некоторых вещей, которые знает большинство взрослых. Ты несведуща в отношениях между людьми. И там вот как раз все очень сложно. И не сомневайся, стоит людям понять, что ты вмешиваешься в их здоровье и жизнь без позволения, тебе припишут все гадости, что с ними случились. И, кстати сказать, — припишут в основном мне. Потому что ты маленькая девочка, от которой не ждут неприятностей — по крайней мере, пока. А я взрослая лекарка, которую подозревают в колдовстве и ведьмовстве. Понимаешь?

— Не-а! — искренне ответила Диана, и вздохнув, добавила — Мамочка, не сердись. Как скажешь, так я и сделаю. Ты только не расстраивайся!

— Хорошо, моя милая. Так вот: без разрешения не вмешивайся в здоровье и самочувствие людей. Без моего разрешения. Попрошу тебя — тогда делай. Или если настанет момент, как с плохими дядьками, когда надо защитить себя и меня — тогда делай что хочешь. А просто так — не делай ничего. Договорились?

— Договорились, мамочка! — вздохнула Диана, и соскочив со стула обняла женщину — Я буду слушаться, обещаю!

Отправить