Глава 7

«Очень жаль, что молодые люди в наше время так сильно увлечены материальными приобретениями. Ведь у людей с материальными интересами в сердце нет чувства долга. А те, у кого нет чувства долга, не дорожат своей честью».

«Хагакурэ» Книга самурая

 

— Что будете заказывать?

Официантка с дежурной улыбкой на лице посмотрела на старика, и с тоской подумала о том, что чаевых от старого пердуна не дождешься. Сейчас закажет чаю, пирожок, и будет подбирать крошки с ладони, вытрясая их из своей седой бороды.

Кстати — колоритный дедок, да! Борода седая до груди, рубашка с вышивкой, штаны светлые полотняные — такой уютный толстячок. Ну прямо как с картинки про старину! И шляпа соломенная, и тросточка — ну из детской книжки, да и только! На кого он похож? Хмм… о! Лев Толстой! Вот! Только у Толстого рожа такая, будто кирпичей нажрался, а этот добродушный дедон, и голос приятный, мягкий.

— Дочка… принеси мне хинкалей бараньих штук шесть. Да чайничек чаю. А потом мороженого принесешь — с орехами. Вкусная мороженка-то у вас?

— Вкусная, дедушка! — в ответ на улыбку старика улыбнулась девушка, и прикусила язык — ну что за фамильярность?! Какой к черту дедушка?! Не положено так говорить!

— Ну давай, готовь… а пока жду, принеси мне бокал пивка — светлого, легкого. Только похолоднее, чтобы не теплое! День сегодня жаркий, запеклось все внутри.

Дед обмахнулся газетой, а официантка кивнула, уходя в сторону кухни. Уже в дверях кухни она оглянулась, окинув почти пустой зал зорким глазом, и невольно поразилась — насколько огромным был этот старик. Широкий, как шкаф, он сидел на стуле, и казалось, делает все для того, чтобы стул не развалился под его весом. Широкие ладони лежали на столе, рядом с соломенной шляпой, и официантке вспомнилось, как она читала о людях, которые могут сломать подкову, или закрутить в трубочку лезвие штыковой лопаты. Это точно про таких вот людей, как этот старик. В молодости он наверное был очень силен. Да и сейчас… вот так схватит своей лапищей, сожмет… косточки только и хрустнут!

Она сама не понимала, почему ей в голову пришла мысль о хрустнувших косточках. Старик абсолютно безобидный, добродушный, совершенно неопасный! Старый толстячок-боровичок, а ей в голову лезет всякая дрянь!

Жара, точно. День только начался, а солнце уже так печет, что сил нет терпеть! Бросить бы работу, да на пляж! Вон как река сверкает, аж глазам больно! На катер, и чтобы брызги, чтобы ветер в лицо, чтобы… мда.

— Шесть штук хинкалей, чайник чаю — тускло сказала девушка и отойдя к раздевалке для персонала перевела дух. Почему-то ей хотелось плакать. Ну вот хотелось, и все тут! Так все надоело, ну так надоело! Это кафе с его тупыми посетителями, пялищимися на обтянутую платьем задницу, эта директорша с ее визгливым, каркающим голосом, этот запах восточных пряностей, проникающий, кажется, до самых глубин тела, въевшийся во внутренности, в волосы, в мозг! Пропитываешься запахом кухни и ходишь, воняя, как… как… кухня. Девушке надо пахнуть французским парфюмом, кремами, дорогим вином! А не луком и пряностями.

Она подошла к стойке бармена, дождалась, когда тот нальет бокал чешского пива и отнесла заказ старику. Тот кивнул, взял бокал, задумчиво отхлебнул из него, глядя в даль. Потом глаза его чуть прищурились, будто увидел что-то интересное и хочет как следует разглядеть, и официантка непроизвольно оглянулась, желая видеть — что же именно так заинтересовало странного посетителя. И увидела высокого худого мужчину лет тридцати, в костюме (явно очень недешевом), с дипломатом в руке. Мужчина был плечист, хороший костюм подчеркивал его тонкую талию и широкие плечи, мягкие дорогие полуботинки ступали так тихо, что казалось — человек этот идет босиком. Впечатление усиливалось еще и тем, что двигался мужчина немного странно — он не шел, а перетекал, аккуратно ставя ноги на пол летнего кафе. Так двигаются кошки, или леопарды — что суть все равно большие кошки.

Мужчина не был красив как киноактер — Алена Делона из него точно бы не вышло. Худое лицо с глубоко посаженными темными глазами, резко очерченные скулы, тонкие губы, сложившиеся в вечную маску «серьезный человек». Но было в нем что-то такое, от чего сердце девушки екнуло, и кровь начала быстрее течь по сосудам. Это был ОН, Альфа-самец, Вожак, за которым хочется бежать на край света — даже если он иногда рыкает и бьет тебя плечом. От такого хочется иметь детей, к такому хочется прижаться, укрыться от жестокого мира. Он опасен, но он и надежен. Инстинкт говорит, что от таких мужчин или большие проблемы, или большое счастье. А частенько — и то, и другое сразу.

Кстати сказать, почему-то сразу было видно что он не беден. То, как носит костюм, то, как повязан дорогой (сразу видно!) галстук, и то, как небрежно мужчина расстегнул свой пиджак, будто готов сбросить его в любой момент без всякой такой жалости (еще куплю!).

А еще официантка подумала о том, что это странно — в такую жару, и вдруг в костюме. Скорее всего, сидел где-то в кондиционированном офисе, а потом пересел в машину с кондиционером, и только сейчас вот решил из нее вылезть. И почему-то прийти сюда, в «Азиатский дворик», хотя ему больше приличествовал бы какой-нибудь дорогой и пафосный ресторан. Не эта забегаловка со смешным ассортиментом — начиная с корейских острых блюд, и заканчивая грузинскими хинкали из всех видов мяса.

Она уже двинулась к посетителю, чтобы предложить сесть на хорошее место — в тени возле кадки с цветами, но мужчина опередил ее, подойдя к столику со стариком, ожидавшим своих хинкалей, и сел за стол напротив.

— Что будете заказывать? — тут же подскочила официантка, подала меню, но мужчина не стал туда заглядывать.

— То же самое, что ему — он кивнул на старика. Девушка слегка опешила, но промолчала, только кивнула головой и ушла в сторону кухни. Ей еще больше захотелось сбросить этот дурацкий передник и уйти на пляж — бродить босой по песку, чувствуя, как прохладные волны омывают усталые ступни. Как все надоело! Ну как же ВСЕ надоело! Да лучше сдохнуть, чем так жить!

Сазонов посмотрел на Самурая, входящего под крышу летнего зала кафе, и глаза его слегка прищурились, будто он выбирал цель для снайперского выстрела. Изменился парень, очень изменился. Когда Сазонов впервые его увидел, это был обычный мент, участковый — в потертом мундире, пыльных форменных ботинках. Невидный, скучный, замордованный жизнью и начальством участковый, пахнущий пОтом после беготни по участку, и перегаром — после вчерашнего выпивона. А может и сегодняшнего — просто уже успел усвоить выпитое.

А еще — у него были потухшие, мертвые глаза человека, которому все равно. Как у человека, который уже готов сделать сэппуку, но все никак не решается воткнуть в живот обмотанное тряпкой лезвие меча. Один шаг до смерти, один шаг до безвременья.

Теперь это был другой человек, совсем другой. Прошло всего три года, и вот — перед ним волк. Не просто волк, а вожак стаи — сильный, безжалостный. И очень осторожный. Вон как осмотрел все столики, всех посетителей — совершенно автоматически, коснувшись лишь мимолетным взглядом, но так, что становилось ясно — увидел все, что хотел и запомнил навсегда.

Да, память у него стала феноменальная. Побочное действие «мутантара» — оно бывает всяким. Непредсказуемо. В случае Самурая — все изменения в тему. Сила возросла настолько, что это даже трудно представить. Последнее, что видел Сазонов из фокусов Самурая, это то, как тот без всякого напряга скручивал в трубочку пятидесятирублевую монету. Брал, и как пластилиновую, либо бумажную — рраз! И в трубочку!

А скорость движения? Он муху выхватывает их воздуха. Просто — оп! И она в руке. Говорит, что при желании может ускорить свое восприятие так, что муха кажется повисшей в воздухе. Только вот после этого фокуса болит голова и трясутся руки. Потому Сазонов запретил ему заниматься такими опасными вещами без особой нужды. Одно дело, если ты спасаешь свою жизнь — тогда все средства хороши — и другое, когда ты насилуешь организм просто ради развлечения. Это неправильно. И расточительно. Организм, ускорившийся до скорости, недоступной обычному человеку, сгорает соответственно этой самой скорости — в разы сокращая время оставшейся ему жизни.

Жалел ли Сазонов, что сделал из страдающего, с глазами раненого зайца паренька вот это чудовище, зверя, способного растерзать любого, кто встанет на его пути?

Нет, не жалел. Во-первых, он сделал это ради благой цели. Ради которой и сам не пожалел бы своей жизни. И не пожалел. Мог бы сейчас спокойно доживать отпущенный ему жизнью срок, и не заботиться о том, что Родина все больше утопает в болоте коррупции и предательства. Но не захотел. Он офицер. Кадровый офицер, отдавший служению Родине десятки лет своей жизни, положивший саму свою жизнь на алтарь своей страны. И раз он не жалел и не жалеет себя самого — значит, имеет моральное право не жалеть и других — ради светлой, правильной цели.

Ко всему прочему, этот парень все равно бы скоро умер. Не покончил бы с собой, так просто спился, и закончил свои дни где-нибудь в канаве, бомжом, забитый до смерти толпой пьяных подростков. Или сожженный тяжелой простудой, после очередного пьяного беспамятства, покрытый грязью и вшами. Не он первый, не он последний. Так уж лучше прожить короткую, но яркую жизнь, помочь Родине, чем вот так — пьянство и болезни, позор и безнадега.

Но кто он теперь? Кого Сазонов вылепил за три года из инертной пластичной массы, именуемой «Андрей Каргин»? Одного из опаснейших людей в мире. Если только не самого опасного. И опасного не связями, не силой своих подчиненных, не силой денег и власти. Опасного самого по себе, как бывает опасен тигр, или бурый медведь, о намерениях которого не сможешь догадаться пока он не откусит тебе голову.

Этого Андрея Каргина Сазонов не то чтобы опасался… он не хотел стать его врагом. И сейчас Сазонов не был уверен, что сможет справиться с Самураем — если вступит с ним в схватку.

Но он и не хотел вступать с ним в схватку! И не потому, что опасался. За эти годы Самурай стал для него если не чем-то вроде приемного сына, то самым лучшим, самым значимым учеником — это точно.

А еще — Каргин был просто хорошим человеком, насколько хорошим может быть ликвидатор, уничтожающий людей всеми доступными ему средствами. Самурай никогда не пошел бы на акцию, если бы не верил, что человек, которого он убивает, не имеет права на жизнь. Что убив его, Самурай сделает доброе дело и поможет своей стране, ее людям, людям, которые достойны лучшей жизни. Самурай был палачом, а не киллером. Киллер убивает всех, за кого ему заплатят. Палач — тех, кто заслужил наказание. Тех, кого осудили.

Сазонов сидел за столиком, и мне стоило большого труда, чтобы сдержать улыбку. Уж больно он не был похож на себя самого — холодного, элегантного, аккуратного до фанатизма. Этот старик был полной его противоположностью — толстый, потный, в дурацком мятом костюме и соломенной шляпе «а-ля пасечник». Тросточка-батожок у стола. Небось, в этой тросточке запрятана или шпага, или что-то вроде китайского меча. Я видел такие штуки в каком-то голливудском кинофильме, и мне тогда вообще-то понравилась идея. Достал меч — и покромсал в капусту! Или не достал — все равно палкой можно отделать так, что мало не покажется. Знаменитый фехтовальщик Мусаси предпочитал драться деревянным тренировочным мечом боккэном — не зря. Даже против настоящего меча — и победил (был такой случай в его жизни). Самурай что с мечом, что без меча — он все равно самурай.

Официантка — смотрела на меня так, будто я хочу ее трахнуть — прямо сейчас, тут, на столе. Мне даже захотелось пощелкать пальцами перед ее лицом. Глаза вытаращила, застыла, будто ее парализовало.

Что с людьми делается? Каждый второй — ненормальный. От жизни такой, что ли? «Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша».

Сел за стол к Сазонову, он взглянул на меня, отпил из высокого стакана с запотевшими стеклами. Ледяное пиво! Давно не пил, как и все спиртное. Хотя пиво трудно назвать спиртным. Спиртное — это нечто другое…

— Привет! — сказал я, глядя в лицо собеседника — Борода наклеена?

— Нет. У меня есть мазь — помажу, и волосы растут, как сумасшедшие. За сутки превратишься в Рапунцель.

— Что, правда?! — удивился я, и поглядев в хитро поблескивающие глаза Сазонова, понял — разыгрывает! Старый черт!

— Ну вот зачем шутите?! — страдальчески вздохнул я — Мне сейчас не до шуток.

— Всем не до шуток — серьезно подтвердил Сазонов — Сколько топтунов за собой привел? Я вижу двоих.

— Больше — кивнул я спокойно — Четверо, как минимум. Они меня давно ведут. От самой гостиницы. А вон там стоит микроавтобус, скорее всего с группой захвата. Будут предлагать сдаться, бла-бла-бла и все такое.

— Расскажешь, что с тобой было за эти дни?

— Для того я и пришел.

— Только для этого?

— Нет. Не только для этого. Я хочу знать — как дальше будем жить? И будем ли вообще…

— Рассказывай.

Я рассказал. Почти все рассказал. И о том, как меня пытались убить на дороге. И как я оказался в СИЗО. И как оттуда вышел. Не стал говорить об убитых ночных воришках, хотя не скрыл то, как наказал «быков» на дороге. Эти самые «быки» — как признак того, что в городе начался передел. Потому и рассказал. А воришки просто эпизод. Я же не буду всем рассказывать, как придавил тапком тараканов?

А потом принесли хинкали — горячие, ароматные. И мы молча их ели, думая каждый о своем. И пили чай — зеленый чай. А когда чая в чайнике поубыло, взяли второй. Жарко ведь, пить хочется.

А когда кончился второй чайник, пришел Сергачев.

— Приветствую вас, господа!

Гэбэшник сел за стол, не спрашивая разрешения, но ни я, ни Сазонов ему ничего по этому поводу не сказали.

— Долго же вы шли. Мы уж и заждались! — усмехнулся я — Ну, и что скажете?

— Ну… я вам уже все сказал — слегка пожал плечами Сергачев, и перевел взгляд на Сазонова — я предлагаю вам сдаться, и дать показания о вашей преступной деятельности. И преступной деятельности вашего начальства, господин Сазонов.

— А иначе?

— А иначе мы будем брать вас очень жестко, и вы можете пострадать. И даже погибнуть.

— Ну, хорошо — вдруг я сошел с ума, и сдался. Дальше что?

— Вы дадите показания на тех, кто заставлял вас заниматься противоправной деятельностью. А конкретно — убивать людей. Расскажете о том, как совершали ваши преступления, как организовали преступную группировку во главе с вашим человеком (он кивнул на меня). А потом суд вынесет приговор. Все по закону, как положено.

— Бред. Ну какой бред! — не выдержал я — слушайте, дайте нам поговорить. Идите там — чего-нибудь поделайте. Подгоните толпу бойцов, ментами оцепите, танк поставьте, в конце-то концов! Десять пулеметов «максим»! И просто дайте нам поговорить!

— И что тогда? Вы сдадитесь? — Сергачев, ничуть не обескураженный, переводил взгляд с меня на Сазонова, и обратно — Поймите, если вы не сдадитесь, вас просто убьют! Застрелят снайперы, и все! Или при задержании! Единственная возможность остаться в живых — это сдаться!

— Вы что, Сергачев, совсем дурак? — я недоверчиво помотал головой — Как только мы сдадимся и дадим показания, нас тут же убьют! Любым способом! Зачистят на-раз! И только не обещайте, что вы нас защитите, бла-бла-бла и все такое. Я вам не верю! Думаете я не знаю, что это вы засунули меня в камеру к уголовникам? И Юру подставили тоже вы! Это ведь он сообщил вам, где мы находимся, в какой гостинице, так ведь? Чем вы его взяли? Еще в СИЗО, правда? Или его грохнут, или он сдает меня, так ведь? Или вы ему что-то еще пообещали? Прекращение преследования? Так какое преследование — у меня отказное в кармане! Давайте-ка без брехни, а? Начистоту! Хватит вранья!

— Липа ваше отказное, Каргин. Нет, не совсем липа — оно настоящее, только вот возобновить дело — раз плюнуть. Да еще и дополнительно накрутить — за побег. И Юра это знает, он не дурак. С нами лучше дружить! Те, кто не дружит с нами — плохо заканчивают.

— Я так и думал. Итак, вы нам дадите время, чтобы посоветоваться? Вдруг мы и правда решим вам сдаться!

— Сколько вам нужно времени?

— Ну… полчаса, к примеру.

— Хорошо. Полчаса. Потом мы начинаем штурм.

Сергачев поднялся, и широкими шагами вышел из кафе. Мы же с Сазоновым остались на местах.

— У вас деньги есть? — спросил я, глядя в глаза Сазонову. Тот даже бровью не двинул:

— Тебе нужны деньги? Сколько нужно?

— Нет. Я вам хочу дать. Нужно?

— Есть у меня деньги. Обойдусь. Ты меня вызвал — в чем срочность?

— Срочность? Ну… хотелось бы знать — как дальше жить. Услышать от вас — что происходит, и что мне делать. Объясните?

— А ты сам не догадался, что происходит?

— Догадался. Только вот хотелось бы подробностей. Чтобы так сказать определиться!

— В чем определиться? Ладно, давай-ка, расскажи мне. Как ты видишь ситуацию, а я, если что — поправлю. Или добавлю.

— Хорошо. Пусть будет так. Только дадут ли нам как следует поговорить?

— Дадут. Мы им нужны. Пока сидим и болтаем, нас не тронут. Ждут, когда начнем выходить, и вот тогда… итак, я слушаю.

— То, что вся эта операция была инициирована кем-то из верхушки гэбэшников — у меня сомнений нет. Кому-то так надоел этот бардак, творящийся в стране, что они решились ее почистить. И думаю, что таких как я — не один.

Сазонов молча кивнул, как бы поощряя меня на дальнейшую речь, и я продолжил:

— Думаю, что и резидент вроде вас — не один. Где-то в других городах есть такие же «Сазоновы», которые с помощью других «Самураев» делали то, что делал я. Одно только отличие — уколы, это ваша инициатива?

— Моя. Я же еще и врач. Я изобрел «мутантар». Я добился разрешения испытать его на людях. Что ты на меня так смотришь? Я уже испытал его. На себе. Прежде чем вколоть тебе. Как видишь — я жив, здоров, и помирать не собираюсь. Тем более, что я ведь выполнил все, что тебе обещал. Ты отомстил. Я подготовил тебя, и ты сделал то, что должен был сделать.

— Почему операция прервалась? Кто решил закрыть проект? И зачем?!

— Власть сменилась. Проклятая тварь Бакатин разогнал Комитет. Он уничтожил старые кадры, оставив на месте всю дрянь. Он дошел до того, что выдал американцам всю систему прослушки в их посольстве. Это настоящий подлец, предатель Родины! Жаль, мне запретили его… хмм… Комитет возглавили люди без чести и совести — даже после Бакатина. Наш проект, а он называется «Возмездие», курировал генерал… впрочем, его фамилия тебе все равно ничего не скажет. В общем — старый работник Комитета. Он и вытащил меня из забытья. Я ведь уже давно не полевой агент, и жил… живу за границей. На востоке. И вот этот генерал нашел меня, и убедил вернуться. Меня снова взяли в штат Комитета, и сделали одним из резидентов операции «Возмездие». И ты прав — я такой не один. И ты не один. Хотя им я свой мутантар не давал. Это мое изобретение. Это плод моих многолетних трудов, и отдавать его каким-то негодяям я не собираюсь!

— Почему операция прекратилась? Почему меня собрались убить?

— Ты же знаешь. Догадался. Попробуй сделать выводы сам.

— Генерал, куратор операции умер?

— Умер. И я догадываюсь, кто его убрал. Тот, кто сейчас встал на его место. И он за это поплатится. Ну, дальше!

— Преемник покойного генерала боится, что его отделу не поздоровится — могут ведь и расформировать. А значит — он лишится кормушки! Значит, нужно зачистить, убрав всех нас.

— А не думал над тем, что преемник может быть как раз из тех лиц, кого собирались убрать? Или родственник тех, кого убрали? Коррупционеров, врагов родины!

— А какая разница? Результат-то один! Нас хотят убрать. Одни — просто убрать, чтобы скрыть следы. Другие — посадить, и все равно убить. По большому счету для нас заключение равно смерти. У тех, кого я зачистил, имеются родственники, или друзья, которые жаждут моей смерти.

— Да, разницы никакой. И в тюрьму нам нельзя. Ты ведь подготовил пути отхода, как я тебя учил?

— Да. Уйду за границу. В Швейцарию. Есть у меня там одного дельце, хочу попробовать его сработать.

— Вот как? Что за дело?

Я помолчал, глядя на Сазонова, потом решился сказать. Не знаю, понял ли он мои колебания, только тут же успокоил:

— Если не хочешь, можешь не говорить. Скорее всего это дело связано с банками, и с этим парнишкой, что ты вытащил из СИЗО. Что он там у себя в банке узнал? Номера счетов небось? Где деньги хранятся… И ключ от квартиры. Так, да?

— Так — не удивился я — Деньги. Большие деньги. Хочу попробовать их вытащить. Здесь мне пока не жить. Или — вообще не жить. Поможете?

— За долю малую? — Сазонов ухмыльнулся — Почему бы и нет? А что касается того, что тебе здесь не жить — это точно. Знаешь, кому поручили тебя зачистить?

— Знаю. Вам! — вздохнул я, незаметно оглядываясь по сторонам — Ну так и чего? Зачистили бы, и жили себе спокойно! За чем дело-то стало?

Сазонов внимательно посмотрел мне в глаза, едва заметно усмехнулся. Помолчал, налил в чашку остывшего чая, отпил.

— А сам-то как думаешь?

— Устал я думать… — я пожал плечами, откинулся на спинку стула — От дум голова пухнет и болит. Я бы вот отказался вас убирать. С какого хрена какая-то сука будет приказывать мне убрать человека, с которым я три года можно сказать плечом к плечу бился против всего мира?! Да я скорее его уберу, чем своего соратника!

— Непрофессионал… — снова усмехнулся Сазонов — А если бы твой соратник напортачил? Если бы к врагу переметнулся? Или в разведке — не может идти из-за тяжелой раны, а по пятам преследуют враги! И бросать его нельзя. Захватят, выдоят из него информацию, и тогда погибнут много людей. Что бы ты тогда сделал?

— Ну, началось! «А если бы ты вез патроны?!» — и все такое. Мы не в разведке, и не на войне.

— Уверен? Что не на войне?

— Нет, не уверен… — я снова вздохнул — Ну так все-таки, честно, почему отказались меня убрать? Поступить профессионально, как вы говорите!

— Наверное потому, что я уже не профессионал — усмехнулся Сазонов — Прикипел к тебе душой. Ты же мой ученик. И ты хороший парень. Жаль, что все так сложилось — ты даже не представляешь, какой ты ценный кадр для спецслужб. Кстати — они тоже этого не представляют. Иначе бы не послали тех идиотов тебя убивать. Вначале тех, что на дороге, а потом ликвидаторов на даче. Тебя убивать только из засады, лучше всего снайпером. Честно сказать, я теперь не уверен, что с тобой справлюсь. Стар стал, сила и скорость уже не те. А ты прогрессировал, очень прогрессировал. Ты один из лучших, или даже лучший — из тех бойцов, кого я видел в своей жизни. Теперь — лучший, чем я.

Мы помолчали. Мне было грустно. Нет, не потому, что нас сейчас обложили со всех сторон и хотят нашей смерти. Мало ли кто когда хотел моей смерти? Те об этом вскорости очень пожалели. Грустно, что кончается некая часть моей жизни. Раньше я знал, как жить. Знал, какова моя цель. А теперь? Теперь-то что?

— Чувствую себя туалетной бумажкой. Меня использовали, и теперь хотят сжечь. Противно!

Сазонов посмотрел на меня, и в глазах его не было насмешки. Только грусть и безмерная усталость.

— Андрей… жизнь такова. Я всю свою жизнь отдал служению стране. Начальники приходят и уходят — Родина остается. Пафосно звучит, я понимаю, но это правда. И ты должен меня понимать, уверен. Иначе бы ты никогда не согласился со мной работать. Ты ведь не только, и не столько хотел отомстить тем, кто сломал тебе жизнь. Ты хотел помочь родине. И ты ей помог. И это не родина неблагодарна, это те негодяи, что по прихоти судьбы заняли высокие посты виноваты в том, что ты и я вдруг оказались не нужны стране. И не только ты и я — сотни, тысячи профессионалов. Уверен, наступит день, когда мы будет нужны. Не завтра, может быть даже не в следующем году, но наступит. Эта бесовщина не может продолжаться долго.

— Доживем ли? — усмехнулся я, и Сазонов пожал плечами:

— Доживем. Куда же мы денемся? Этим дуракам нас не убить. Вот что, Андрей… завтра похороны твоей подруги. Я все оплатил. На кладбище будут в полдень, в 12 часов. Вот тут все данные, прочитай.

Я бросил взгляд, и написанное тут же засело в памяти — номер участка, карта участков, номер могилы.

— Само собой — тебя там будут ждать, так что готовься как следует. Но проститься тебе нужно, ведь ты хотел.

Я кивнул, и мы снова замолчали. Вообще, я заметил, есть люди, рядом с которыми приятно молчать. Сидишь, думаешь, и он думает. Может об одном и том же, а может о разном, но главное — рядом с этим человеком легко и надежно. Он как скала, о которую разбиваются волны.

— Как думаете, стоит связываться с номерными счетами? То есть — депозитами.

— А почему бы и нет? Тебе деньги совсем не нужны? Если парень не врет, там куча денег. Обоснуешься за границей, пересидишь. А там, глядишь, все и придет в норму. Ну и я к тебе подтянусь, если что. Языки ты знаешь — в Швейцарии официальные языки французский, немецкий, итальянский, а еще свой диалект. Выучить язык для тебя пара пустяков. Документы у тебя есть, деньги есть — отсидишься. Система связи та же. Из города надо уходить — после того, как похоронишь Надю. С Юрой что будешь делать?

— Нет, убирать его не буду. Пусть живет. Не от хорошей он жизни в это вляпался. Отчаялся парнишка. Тем более, что он дал мне информацию, стоящую больших денег.

— Уверен, что она того стоит?

— Не уверен. Но я выясню подробнее. И по результатам приму решение. Если он меня обманул…

Я замолчал, а Сазонов не стал спрашивал, как именно я поступлю, если Юра меня обманул. Зачем? По-хорошему Юру следовало зачистить в любом случае — соврал он, или не соврал. Вернее, не «по-хорошему», а потому, что таковы правила игры. Сомневаюсь, что он до конца понимал, куда лезет. Но это ничего не меняет.

— А теперь такой вопрос… — начал Сазонов, и замолчал, а я невольно захолодел. По большому счету для меня это был главный вопрос. И самый страшный.

— Ты ведь понял, откуда ликвидаторы узнали о твоей даче?

— Понял. Не дурак.

— Это хорошо, что не дурак. Так вот что ты будешь делать, когда встретишься с ними лицом к лицу? Ты ведь понимаешь, что это возможно? И что эти парни опаснее всего? И знаешь, чем опаснее? Не тем, что они быстры и сильны, и хорошо обучены — ты знаешь их как облупленных, и они тоже не смогут тебя взять. Хотя скорее всего — думают обратное. Я другого боюсь…

— Что я не смогу их убить?

— Что ты не сможешь убить своих друзей. Что ты будешь стараться их обезвредить, а не убить. И тогда тебе конец.

— Друзья ли они мне? Те, кто меня предал?

Сазонов пристально посмотрел мне в лицо, глаза его чуть прищурились. Он медленно кивнул, и так же медленно, веско сказал:

— Хорошо. Надеюсь, что все обстоит именно так. Ну что, еще чаю закажем, или пора уходить?

— Пора уходить. Если только нам дадут это сделать. Там вон автобус еще появился, в нем человек тридцать сидит, гарантия!

— Они не будут стрелять — если только нет снайпера. Попробуют массой задавить. Ну что, до встречи?

— До встречи… Учитель!

Я пожал Сазонову руку, и едва удержался от соблазна — заглянуть ему в голову. Но удержался. Потому что есть такое, чего делать нельзя. Например — заглядывать в душу друзьям без их ведома. Я не могу назвать себя высокоморальным человеком, это было бы просто глупо, после нескольких десятков убийств, которые совершил, но у меня есть свои понятия о порядочности, и я буду их придерживаться во что бы то ни стало.

А вокруг кафе начали сгущаться тучи. Из автобуса, стоявшего на площадке у кафе посыпались люди в камуфляже и масках, легковые машины припарковавшиеся там же, возле автобуса, изрыгнули из своего нутра еще человек двадцать мужчин — в гражданском. Они все были без оружия (по крайней мере носимого открыто) — крупные, крепкие, плечистые.

Мне вдруг стало смешно, вспомнилась книга Стругацких «Трудно быть богом», которую я, после несколько десятков прочтений знал почти наизусть: «брат Аба выделил для вашего ареста не самых умелых бойцов, а самых толстых и сильных. И он оказался прав. Несколько вывихнутых рук, несколько отдавленных шей, выбитые зубы не в счет… и вот вы здесь! А ведь вы не могли не знать, что деретесь за свою жизнь»

Вот и здесь то же самое. Толпа мордоворотов, один другого шире, и толпа не очень организованная — видимо не нашлось дельного командира, который всех бы построил и наметил конкретный план захвата. Вся их тактика тупа, как обух топора, и столь же эффективна — против неподготовленного противника. Но если перед ними стоит мастер, и этот мастер совсем даже не желает попасть в руки толпе…

Я немного задержался — оставил на столе деньги за обед (кстати, вкусные были хинкали! Сочные, ароматные — как и полагается), потом достал из дипломата пачки денег и рассовал их по карманам. Карманы пиджака и брюк раздулись, и это было очень неприятно (потому, в общем-то, я и взял с собой дипломат!), но гораздо неприятнее бегать с дипломатом в руках. А то, что придется бегать — без всякого сомнения.

Сазонов и принял первый удар толпы. Или нет, не так! Толпа приняла первый удар — Сазонова.

На него набросились со всех сторон, схватили за плечи, за руки. Двое крепышей в гражданском с боков, еще двое — спереди и сзади. Очень забавно выглядел Сазонов в своем образе деревенского пасечника, особенно когда его попытались зажать мордовороты. Именно попытались, потому что через секунду после того, как его схватили за руки, схватившие вверх ногами полетели на асфальт, и я даже поморщился — точно себе что-нибудь поломают эти ребята. А потом началась потеха — люди разлетались как кегли от удара шара. Здоровенные, плечистые парни взлетали в воздух, падали, катились по асфальту — и все это так быстро, так неожиданно для них самих, что когда спина Сазонова в последний раз мелькнула, скрываясь за углом здания, никто не бросился следом, никто не попытался его догнать. Правда один из гражданских достал пистолет и направил его в сторону беглеца, но другой выдал такую матерную тираду, что пистолет исчез даже быстрее, чем появился. И это понятно — летний день, по улице гуляют отдыхающие, и начни сейчас палить куда попало, что случится? Случится как минимум увольнение, отправят в народное хозяйство быкам хвосты крутить. Потому что пуля, пущенная трясущейся рукой неопытного человека (да и опытного тоже — пуля-дура!) обязательно найдет себе цель. Только скорее всего не ту, на которую рассчитывал ее хозяин. Так и присесть можно… лет на пять, как минимум! За служебную халатность, приведшую к плачевному результату.

Пока толпа пребывала в частично потрепанном, частично дезорганизованном состоянии, я выскользнул из дверей кафе и быстрым шагом пошел в противоположную сторону — от той, в которую удалился Сазонов. Все смотрели вслед Сазонову, и потому мне удалось отойти шагов на двадцать, пока меня все-таки заметили.

Тут еще такая штука — если бы я сразу кинулся бежать, заметили бы сразу, с первой секунды. Во-первых, быстрое движение глаз отмечает скорее, чем медленное — это обусловлено нормальными инстинктами, вбитыми в голову гомо сапиенс за миллионы лет его существования. Медленное движение — меньшая опасность, быстрое движение — практически нападение. Потому мозг в первую очередь замечает именно быстрое движение (так мне рассказывал Сазонов). Если ты хочешь подкрасться к объекту (например, к часовому, или приговоренному) как можно ближе, боже упаси бежать к нему со всех ног. Надо медленно, со скоростью улитки подползти, и… двигающегося со скоростью улитки человека разглядеть гораздо сложнее, это знают все разведчики и диверсанты.

В общем, когда я услышал крик — «Держи его!» — от меня до преследователей было уже метров десять. А когда я бросился бежать, толпа преследователей ринулась за мной — хромая, матерясь, топая, как настоящее стадо слонов.

Надо все-таки отдать должное организаторам этого бедлама — они попытались перекрыть пути отхода, поставив вокруг кафе цепочку из милиционеров — скорее всего, как и всегда, это были несчастные участковые, которыми затыкают все возможные и невозможные дыры в планах начальства. Потому когда ко мне ринулись два лейтенанта — старший и младший — я ничуть не удивился, и сходу срубив обоих точными, но осторожными ударами в челюсть, на бегу извинился:

— Простите, ребята, но в моих планах нет посещения опорного пункта!

Впрочем, скорее всего они моих слов не слышали, потому что в этот момент мирно лежали на асфальте со спокойными бледными лицами. Ничего, отойдут. И даже челюсть не сломал — что я, не понимаю, что ли? Свои же люди! Я сам такой был три года назад!

От набережной к центру города шел небольшой подъем, и бежать было не так уж и легко, так что по дороге отсеялась как минимум половина моих преследователей. Во-первых, большинство из них было крепко помято Сазоновым.

Во-вторых, бежать по такой жаре, да с такой скоростью — это не для обычных ментов и комитетчиков.

Вот спецназ — те бежали хоть и не легко, тоже отдувались и обливались потом, но все-таки не отставали. Тренированные парни! Физо на высоте!

Мне нужно было оторваться как можно дальше, чтобы потеряться в толпе где-нибудь на центральном колхозном рынке, пробраться к «арендованной» девятке и нормально свалить отсюда куда подальше. А точнее — к гостинице, где меня скорее всего тоже ждали, но где меня дожидались деньги и Юра, с которым надо было что-то решать. То ли башку ему отвернуть, то ли простить, как запуганного и запутавшегося в сетях гэбэшников приличного парня. Я еще не решил, что с ним следует сделать, а потому отложил решение проблемы до места. Как себя поведет, а там и посмотрим.

Когда добежал до площадки, на которой решил дать бой преследователям, их осталось всего пятеро. Все крепкие ребята в темном камуфляже, все с открытыми лицами — маски они сняли, ибо бежать по городу в таких масках, это поднять такую волну слухов, что этой волной может смести и того, кто сидит довольно высоко и покидать свое кресло никак не собирается.

Это была тихая тенистая улочка, по которой редко проезжали машины — просто потому, что улицу непрерывно расковыривали, вытаскивая гнилые трубы, и опуская вместе них не менее гнилые (а иначе почему это надо делать каждый год? И новые трубы — гнилушки!) Вот и сейчас посреди улицы красовалась заполненная грязной жижей яма, огороженная деревянным заборчиком. Видимо предполагалось, что увидев этот забор никто не пойдет через яму и не утопнет.

Глупое это мнение, точно — наш народ любит все испытывать на своей шкуре. И привык не верить на слово, особо начальству, написавшие подобные дурацкие таблички. В общем — утонуть в яме с грязной водой у случайного прохожего имеются все возможные шансы.

Вот тут, на мостовой перед кучей выбранной из ямы земли я и встретил моих преследователей.

Теперь они уже тяжело дышали, а по широким лицам тек пот. Парни все были каждый ниже меня как минимумсантиметров на десять, но квадратные, как шкафы. И явно подкованные в дзюдо, а может и покруче — в системе Кадочникова, которую преподавали в основном только спецслужбам. Ну, ничего. Я знаком и с системой Кадочникова, и с еще как минимум пятком различных видов серьезных единоборств.

— Хорошо бегаешь, мужик! — задыхаясь, хватая ртом воздух заявил светловолосый крепыш, выдвигаясь из общего строя — Ты сдайся, шансов-то никаких! Нас пятеро, и мы не дети! Обещаю — бить не будем, и другим не дадим! Только наручники наденем, и все!

Остальные четверо в это время обходили меня с боков, полукольцом прижимая к пресловутой яме с грязной водой. Яму я никак перепрыгнуть не смогу, а впереди — пятеро мордоворотов, тренированных и умелых.

— Ребята, я не хочу вас обижать. Отпустите меня!

— Не можем. Мы ведь на службе, мужик! Кстати сказать, как бы мы тебя не обидели, вишь, чего он! Обидеть боится!

Говоря это, крепыш сделал шаг в мою сторону, входя в радиус, из которого сможет меня достать, и резко выбросил вперед ногу, целясь мне в пах. Подленький прием, скажет обычный добрый гражданин. А я скажу — нормально! На войне нет правил! Вернее — только одно правило: победить любой ценой. И нет тут никакой подлости — все, что ведет к победе, суть правильно и хорошо.

Я вошел в боевой режим мгновенно, без подготовки и раздумий. В этом режиме я могу вынуть из воздуха пролетающую рядом муху — так что мне какая-то медленно-премедленно тянущаяся в мою сторону нога? Шаг вперед, ногу ловлю левой рукой за пятку, а правой резко бью в голень.

Правильно было бы ударить не в голень, а в колено — и усилий меньше затратишь, и повреждения абсолютно катастрофичны — с разбитым коленным суставом не повоюешь! Но это ведь был не враг. Это был служака, которому отдали приказ задержать опасного преступника! То есть — меня. Как я могу его калечить? Мне совесть не позволит этого сделать! Кстати, вот в чем моя ахиллесова пята. Противники-то не сдержаны такими запретами!

Кость сломалась с резким хрустом, и ниже перелома нога торчала теперь под девяносто градусов к нормальномуположению. Я сделал подсечку, и боец шлепнулся на землю, еще до конца не поняв, что с ним случилось. Мозг не сразу чувствует боль. Сигнал дойдет до него только через несколько секунд. А пока что онемение и… недоумение.

Двое бросились на меня синхронно, как по команде. И как по команде задрали ноги, целясь мне в голову, будто актеры дурного голливудского боевика (Чаки Норрисы, мать их за ногу!). Ребята, ну в самом деле — это же смешно! Ну кто так делает?! Это же на идиотов расчет! А я не идиот.

Мгновенно подсаживаюсь, два коротких удара в пах, и… готово! Лежат в позе зародыша.

Остались еще двое. Один откуда-то извлек нож (на предплечье был?) — это уже серьезно. Второй с пистолетом.

И правильно — нахрена вы слушали начальство, мол, брать без повреждений, голыми руками? Гораздо проще прострелить противнику ногу, а можно и две, и уже никто никуда не бежит!

Бардак. Вся организация захвата — сплошной провинциальный бардак! Непрофессионально!

Пистолет улетел в яму с грязной водой. Пусть потом поныряет. А кому сейчас легко? Удар в скулу — чистый нокаут.

А вот этот, с ножом… умеет им работать! Ишь, как перебрасывает! Красиво! Но недостаточно красиво, чтобы меня впечатлить. Мне плевать на твой нож. Сазонов меня красивее ножом тыкал. Между прочим — настоящим ножом. Три ранения у меня от моего учителя — недостаточно ловко я уворачивался. Не как сейчас.

Нож рыбкой летит мимо моей груди, едва не пробороздив пиджак, но гораздо медленнее летит чем муха, или пчела. Потому я спокойно берусь за клинок, используя его как рычаг, выворачиваю кисть руки, нож остается у меня в руке, а я бью ногой, погружая носок ботинка в подреберье противника. По-моему пару ребер ему все-таки сломал. Но это ничего, ребра заживут — не смертельно!

Нож отправляется в яму, а я наконец-то отпускаю боевой режим. Меня потряхивает от переизбытка адреналина, и я знаю — скоро нахлынет слабость, и мне нужно будет посидеть и что-то съесть. Иначе дальше будет еще хуже.

Что значит хуже? Хуже — это когда ты шатаешься, когда тебя тошнит, когда руки трясутся, будто с перепою, а в глазах у тебя туман.

Впрочем — для этого нужно сильно постараться. Я этого добился только один раз, но мне этого хватило. Так что сейчас что-нибудь куплю поесть, попить, ну а потом уже…

Девятка стояла там, где я ее оставил. Само собой — возле нее была засада — два плюгавых парнишки в гражданском, которые попытались меня остановить. Видимо два молодых оперка из райотдела — оставили их так, на всякий случай — если не справится вся королевская рать. Когда увидели меня — чуть в штаны не напустили, начали вопить срывающимися голосами: «Милиция! Стоять! Руки вверх!» Ага, ага… надо было еще закричать: «Хальт! Цурюк!» Было бы гораздо страшнее.

Улетели в нокаут после двух пощечин. Я даже кулаком их не бил. Ладошкой. Потом аккуратно пристроил на сиденье в их же «пятерку» жигули — она стояла бок-о-бок с «моей» девяткой. Обычная ржавая «пятерина», видимо принадлежит кому-нибудь из этой сладкой парочки.

Вот тоже — неужели нельзя было догадаться и заблокировать выезд моей девятки? Поставили бы «пятерину» так, чтобы я не мог выехать, и слегка осложнили бы мне жизнь. Пришлось бы заводить их машину, отгонять, пересаживаться — все это время! А время дорого. Мне — дорого. И вообще — надо было сразу стрелять, а не вопить, как идиоты.

Девятка застряслась, завибрировала, мягко включилась задняя передача, и вот я уже на дороге. Правой рукой за руль, левой — держу бутерброд, который сделал на всякий случай, заранее. Еще в гостинице. Вернее не я сделал — Юра. Все равно надо будет что-то съедобное прикупить и как следует поесть, но этот, первый бутерброд — как спасительная таблетка.

Вообще, мне следует хотя бы неделю ничего не делать, а просто лежать и есть, лежать, и есть. Ну как это делают борцы сумо. Лопают несколько раз в день, и лежат неподвижно, чтобы жирок завязался. Вот и мне надо немного жирка завязать, а то уже на воблу похож — высох, только что соль не выступила!

Официантка посмотрела на странную пару — старика и молодого мужчину, и вздохнула. Похоже, что больше ничего не закажут. А раз не закажут — не будет чаевых. Хороших чаевых. Ведь чем больше сумма заказа, тем больше шанс получить хорошие деньги.

Неожиданно появился третий персонаж, и этот персонаж официантке сильно не понравился. Она даже подобралась, собираясь сходить к начальству и сообщить, но пока что решила понаблюдать — а вдруг ошиблась? Это был высокий мужчина с «протокольной» рожей. От него просто-таки пахло кожаными сапогами и портупеей. Мент, точно! Официантка давно уже научилась безошибочно выделять из толпы посетителей тех, кто опаснее всего. А кто может быть опаснее ментов и бандитов? Бандиты домогаются, за задницу хватают — а ты вынуждена терпеть, иначе можно и по физиономии получить. А если дашь сдачи — и уволят, запросто. Директрисе ни к чему проблемы с бандюганами, а официанток — пруд пруди, или даже море разливанное.

Менты точно такие же, как бандиты, только рожу делают «правильную». А чуть что — начинают пугать статьями, отсидками, и всяческими гадостями вроде подброса наркоты и закрытия кафе. Но деньги тянут так же, если не жаднее. И за задницу хватают.

Третий мужчина что-то сказал старику и молодому, а потом ушел не оглядываясь — хмурый, недовольный, всем своим видом выражающий раздражение и досаду.

У официантки отлегло от сердца — хорошо, что не пошла к директорше сообщаться о посетителе. Выглядела бы дурой, точно. Хотя начальница и требовала сразу сообщать о подозрительных и опасных посетителях. Что вообще довольно-таки глупо, потому что на взгляд официантки подозрительным был каждый второй, а то и каждый первый посетитель кафе. Как посетитель себя поведет после спиртного, предсказать не взялся бы ни один человек. Насмотрелась уже на то, как на вид интеллигентные, воспитанные люди превращались в абсолютных скотов, выпив всего-то двести грамм водки. Иному только понюхать, а дури и своей хватает.

Двое за столиком сидели еще с полчаса, потом старик поднялся, и не опираясь на батожок, держа его в руках — пошел на выход из кафе. И странное дело — официнтке показалось, что походка старика изменилась. Сюда он пришел прихрамывая, тяжело и грузно ступая. Отсюда выходил будто молодой медведь — ступал мягко, осторожно и легко. И никаких следов хромоты!

И тут началось! Вдруг откуда-то повыскакивали люди — в гражданском, и в ментовских (она знала такие) комбинезонах. Старика окружили, схватили за руки, и…

Это напоминало бег быка по улицам испанского городка (по телику видела). Только еще интереснее и страшнее. От быка все-таки успевали уворачиваться, если он кого и покалечил, так только из-за их глупости и неловкости. Здесь совсем другой случай — явно те, кого «бык» подбрасывал в воздух и просто валил с ног были неплохо тренированы, спортивны, однако это ничего не значило, совсем ничего! Разлетались крепыши всех мастей и наружностей, будто подброшенные рогами быка.

Разбросав толпу, «бык» скрылся за углом здания, и как видела официантка — за ним никто не побежал. На асфальте остались лежать не меньше десятка нападавших, может и больше.

Следя за приключениями старика, официантка совсем упустила из виду молодого мужчину, ранее сидевшего рядом с ним. Мужчина воспользовался суматохой и выскользнул из кафе, отойдя от него уже на приличное расстояние. И вот только тогда за ним бросилась вся толпа, видимо очень раздосадованная тем, что упустили старика. И почему-то официантка не сомневалась, что и молодой мужчина им не по зубам. Вернее — именно им по зубам, если они все-таки его настигнут! Но то, что они его настигнут — было под большим вопросом. То, как он бежал, показывало — это на самом деле волк, и не хромым овцам его догонять!

Официантка только тогда, когда беглец скрылся из виду, вспомнила о том, что ни старик, ни молодой не расплатились за обед. Ахнула, и поспешила к их столику — чтобы… обнаружить там деньги с лихвой перекрывающие не только стоимость обеда, но и возможную сумму чаевых раза в три. И настроение девушки тут же поползло вверх, как столбик термометра на солнцепеке. Все-таки не все у нее так плохо! И вообще — совсем даже неплохо!

Я бы не стал возвращаться в гостиницу, если бы у меня в машине лежал мой второй дипломат. Но бросить такие деньги было бы просто глупо. То, что скорее всего меня и там ждет засада, я не сомневался. Ждет, чего уж там. Скорее всего уже сообщили, что я ушел из ловушки, и ждут, дожидаются. Только зачем дожидаются, вот вопрос!

Хмм… это как у Милна в книжке про Винни-Пуха. Винни с друзьями собирался поймать Слонопотама, и рассуждал на эту тему так: «Любит ли Слонопотам поросят? Если любит, то КАК он их любит? Идет ли он на свист? Если идет, то ЗАЧЕМ?»

Вот и я пытался узнать о намерениях моих преследователей, все больше и больше убеждаясь в том, что мне надо было покинуть город еще вчера, а лучше — пару дней назад. Чем дольше я тут оставался, тем больше было шансов, что меня захватят или грохнут. И скорее всего — второе, потому что захватить меня очень трудно, и не этим олухам пытаться проделать такую штуку. Во второй раз.

Хотя… могут запросить специалистов из Москвы, и вот тогда мне будет совсем даже не просто. С одним волкодавом вроде Сазонова я возможно еще и справлюсь, но с двумя, или тремя — не знаю. Только вот… откуда у них возьмутся такие специалисты? Разогнали спецов, идиоты.

Подъехав в район гостиницы, я припарковал машину поодаль от нее, и некоторое время разглядывал окрестности, наблюдая, нет ли каких-то изменений обстановки. Ну, например, не высунется ли откуда-нибудь с крыши соседской пятиэтажки физиономия человека в маске, рядом с предметом, очень напоминающим снайперскую винтовку. Все места, в которых мог бы располагаться снайпер я заранее взял на заметку, и перед тем как уехать внимательно их запомнил. Память у меня теперь, после мутации, фотографическая, так что никаких затруднений это не вызвало.

Изменений не нашел. И это было очень глупо. Нет, не то что я не нашел изменений, а то, что ни один из руководителей операции не догадался посадить снайпера ни на одну из перспективных позиций. Почему? Скорее всего та же самая самоуверенность. Рассчитывали, что возьмут меня на месте встречи.

Почему я не оторвался от преследователей, и привел их на встречу с Сазоновым? И вообще — почему я встретился с Сазоновым, хотя и знал, что за мной следят? Потому, что мне очень нужно было с ним встретиться. Я должен был знать, за кого играет Сазонов. Я очень не люблю ошибаться в людях. Пафосно звучит, и немного глупо — но я должен был знать: обманывал меня Сазонов, или нет, когда предоставлял мне досье на каждого человека, которого я убил. Ведь я убивал только плохишей! Я ведь не наемный убийца, и не какой-нибудь маньяк! А то, что за мной пойдут «топтуны» — да плевать. Им меня не взять.

Убедился — он меня не обманул. И я могу жить дальше. И возможно когда-нибудь продолжу свою работу. «Время зверей» будет продолжаться еще долго. Не один год, и не два.

Как убедился? Да в общем-то просто — если бы Сазонов играл за какую-то из сторон, он бы меня убил. Или попытался бы убить — что в принципе равносильно. А раз не убил… Да и уходил он эпично — долго будут помнить «дедушку». Я даже улыбнулся, вспоминая! Кино и немцы, да и только!

Кстати, интересный вопрос — ведь Сазонов уже в возрасте, так может и я смогу дожить до преклонных лет? Имею в виду не то, что меня не смогут убить, нет — просто не сгорю в молодом возрасте. Организм не «сгорит», растрачивая свои запасы энергии на мои сверхсильные упражнения. Проживу подольше, чем рассчитывал.

На сколько лет я рассчитывал? Честно сказать — не задумывался над этим. Вернее — не слишком задумывался. Живу — ну и слава богу. Что еще-то нужно? Задачу я свою выполнил, отомстил, а дальше как карта ляжет.

То, что у меня в номере находится не только мой напарник, я понял сразу — администратор смотрел на меня вытаращенными глазами, а улыбка его была похожа на улыбку манекена. Очень ему не хотелось быть меж двух огней. Он меня боялся. Однако тех, кто сейчас находился за дверь номера он боялся больше. Потому не сказал мне ни слова. Но я не обиделся — в самом деле, кто я ему такой, чтобы влезать в разборку на моей стороне? Была бы его воля — нажал бы он красную кнопку, чтобы сдохли все, кто замешан в этих дрязгах — и я, и парни за дверью, и Юра, тоже каким-то боком причастный к происходящему. Вернее так — не сдохли бы, а исчезли в Преисподней — раз, и навсегда, чтобы и духу нашего тут не было! И тогда можно нормально почитать эротический журнальчик, посмотреть телек, и никто не прострелит тебе башку случайным (ой, так получилось!) выстрелом.

Я постучал в дверь, осторожно, три раза как и договаривались. Потом еще три, и раз. Ну типа пароль такой — мол, я пришел. Дверь открылась через минуту, но не широко — Юра выглянул из образовавшейся щели между косяком и дверью, и напряженным голосом сказал:

— Это ты? Что-то ты долго!

А пока он говорил, оба его глаза три раза моргнули, будто от слепящего света, а потом скосили взгляд направо-налево. Я понял — трое, по бокам от двери. Скорее всего — один справа, у стены, и двое слева — там больше места.

Юра отступил назад, отходя от двери, а я выждал секунды три, ударом ноги толкнул дверь внутрь, сразу блокируя (а может и оглушая) того, кто стоял справа, и рыбкой нырнул вперед, в воздухе развернувшись, приземляясь на спину. В руке у меня уже ПСС, готовый к стрельбе, так что шансов у ребят будет немного.

Они и не успели выстрелить. Впрочем, скорее всего и не собирались — неожиданное нападение, плюс три крепких мужика — какие у меня шансы?

ПСС кашлянул два раза, и «макаровы» падают на пол. Я прострелил парням предплечья.

Тот, что спрятался за дверью, высунулся из-за нее… чтобы тут же повторить судьбу своих коллег. Только вот держал пистолет он в левой руке — видимо, левша. Пришлось калечить ему левую руку.

— Юра, закрой дверь! — приказал я поднимаясь с пола и засовывая пистолет в карман — Быстрее шевелись!

Все произошло очень быстро, в считанные секунды. Раненые даже не успели осознать, что с ними произошло. Просто из руки взял, и вывалился пистолет. Не смогла рука его удержать! С раздробленной-то костью… немудрено!

Один тут же наклонился, чтобы подобрать пистолет здоровой рукой, и… получил носком ботинка в скулу. Свалился, затих — нокаут. Два других парня, видя такое дело, остались стоять на месте и смотрели на меня, скривив от боли физиономии и зажав здоровой рукой простреленную кровоточащую длань.

— Юра, возьми у них документы. Обыщи! — приказал я, и Юра методично обыскал каждого, закончив бесчувственным телом.

Это были менты. Якобы менты. Только почему-то из Москвы. И все это чушь и бред. Никакие они не менты, а ментовские удостоверения суть документы прикрытия, чтобы не светить Контору.

— Свяжи их. Ремнями. Эй, товарищи чекисты, если попробуете дернуться — я вам прострелю ноги. Или здоровую руку. Или врежу по яйцам так, что у вас больше никогда не будет детей! Осознали?

— Осознали — хмуро кивнул один из парней, видимо старший — Только тебе все равно никуда не уйти. Тебя не выпустят из города. Сдайся! Иначе…

— Что иначе? — криво усмехнулся я — снова попробуете меня убить?

Парни переглянулись, и я вдруг понял — они из «правильной» команды. Те, кто не сразу меня собирается убить, но потом, а перед этим «выпотрошить» как следует, получив необходимый компромат.

— Ясно. Вы не в курсе — хмыкнул я, и не выпуская из виду всю троицу, подобрал один из пистолетов и уселся в кресло, закинув ногу на ногу. Проверил «ствол» — все в порядке, патрон в патроннике, готовились серьезно. Не собирались просто попугать. Подстрелить мечтали.

— Парни, дернетесь — я прострелю вам конечности. А может и башку. Так что — пожалуйста, не испытывайте мое терпение. Сейчас Юра вас свяжет, а потом перевяжет. Юр, разорвешь простыни, перевяжешь их. А то истекут кровью да помрут, не хочу брать грех на душу.

— Да у тебя грехов — как вшей у бродячего пса! — сплюнул старший — ты еще смеешь про грехи рассуждать! Ты бес, самый настоящий бес!

— Ну тогда можно и бошки вам прострелить, раз я бес. Какая тогда мне разница, грехом больше, грехом меньше. Ведь правда же? Бесу-то все равно! Ну что притихли? Надо мне было сразу вам в башку стрелять. А я по конечностям бил! Рисковал! А вы, твари неблагодарные, ничего не цените. Сейчас вот я выстрелю тебе в колено, потом в другое, а потом в пах. И оставлю здесь истекать кровью. И то же самое сделаю с остальными. Как вам, ребята, понравится отдуваться за вашего идиота-командира? Не умеющеего держать язык за зубами в присутствии человека, которому пристрелить вас — как помочиться на асфальт! Молчите? Ну что же, приступим…

Я снял пистолет с предохранителя, на который поставил сразу, как поднял оружие с полу, и начал прилежно выцеливать колено предводителя этой троицы, комментируя при этом свои действия:

— Тупоносая пуля девять миллиметров практически уничтожит коленную чашечку. То есть — до конца жизни ты будешь ходить на костылях. Ну или ездить в инвалидной коляске. Кроме того — это очень больно. Очень! Но ведь ты потерпишь, правда? Ты же герой!

— Чего тебе надо? — парень заметно побледнел — Если ты тронешь нас, тебе…

— Мне придется плохо, да? — я криво усмехнулся — Да не хуже, чем раньше. За тебя точно ничего лишнего не припишут. Какой-то там старлей, или капитан. Кто ты там на самом деле? Старлей? Впрочем, никакой разницы нет — ты будешь на пенсии по инвалидности последний хрен без соли доедать!

— Да чего тебе надо-то?! — снова возопил парень — Нам дали приказ тебя задержать! Мы делаем свою работу! Все!

Я вздохнул, опустил пистолет:

— Вот что, парни… предупредите свое начальство: если кто-то еще попытается меня задержать, покалечить, сделать что-то подобное тому, что вы все делали сегодня — больше я терпеть этого не буду. Стану стрелять наповал. А у вас есть на меня досье, и из этого досье вы могли бы узнать, что попадаю я туда, куда целюсь. Практически всегда. А если не могу попасть — то и не целюсь. То есть — вас троих уже могло бы не быть в живых. Понимаете, нет? Ага, понимаете. Потому не пищите, не возмущайтесь, и радуйтесь, что отделались простреленными руками. Юр, да не особо так старайся! Я про перевязку. Затянул? Кровь не течет? Ну и ладно. Полежат немного, успокоятся. Ничего с ними не будет. Не смертельно! Ребята, там снайперов снаружи нет? Нет — вижу. Ну и чего такие хмурые? Больно, да? А кто хотел мне башку разбить рукояткой пистоля? А кто хотел ляжку прострелить? То-то же…

Я посмотрел на Юру — внимательно, тяжелым взглядом, от чего тот как-то сразу сжался, будто увял. Но я всего лишь скомандовал:

— Юр, собери жратву — все, что у нас есть. Воду, и все такое. Надеюсь, дипломат мой на месте?

— На месте! — Юра выпрямился, всем видом изображая готовность — Сейчас все сделаю!

— Вот и делай. А я пока с ребятами поговорю. Только побыстрее — скорее всего сюда уже летит кавалерия, спасать этих дебилоидов. Эй, герои, почему вас здесь оставили, за какие грехи? Или самых бестолковых оставили стеречь логово?

— Хватит глумиться! — парень был сильно раздосадован — Твоя взяла! Пока… А оставили потому, что ты скользкий тип и мог вырваться из засады! И чтобы если что встретить тебя здесь! А мы не бестолковые! Мы лучшие!

— Ладно, поверю. Лучшие! Не бестолковые. Вы просто идиоты! Так бездарно провалить операцию может только настоящий идиот!

— А как бы ты захватил такого… хмм… как ты? — ненатурально усмехнулся парень. Кстати, я его даже зауважал — без болеутоляющего, с простреленной рукой — он еще и вполне разумно разговаривает, планы строит, «политику партии и правительства» обозначает.

— Как я бы захватил? — задумался, ухмыльнулся — Никак! Меня только убивать, но и убить меня не так уж и просто. А взять живым — из области фантастики. Я посидел в СИЗО, больше туда не хочу. Повторюсь: те, кто попытается меня захватить — будут убиты. Больше я спускать вам эти игрища не собираюсь.

— Ты вообще-то понимаешь, что сейчас подписал себе смертный приговор? — бледный, на лбу выступили капельки пота. Ему больно, и он едва сдерживается, чтобы не застонать. Но сдерживается. Молодец!

— Понимаю. Только мне так и так смерть. Но я Самурай, а самурай всю свою жизнь готовится к смерти. Не понимаете? Я труп! Просто этот труп пока что ходит по миру, а не лежит в могиле. Теперь поняли? Вы не можете испугать живой труп! Если раньше я еще мог и передумать умирать, то теперь, когда вы отняли у меня любимую женщину, друзей, всю мою жизнь — так что мне терять?! Раньше я не убивал простых служак, выполняющих приказ начальства. Теперь — буду. Так и знайте. Готов, Юр? Ага! Ты тащить будешь. Мои руки должны быть свободны от груза — если не считать дипломат.

— Слышь… не будь скотиной, вызови скорую! — обратился ко мне ранее молчавший, тот, что раньше был за дверью — Болит ведь!

— Поболит, и перестанет! — сурово ответил я, и вышел за дверь. Уверен, через минуту после того как мы с Юрой выйдем за дверь, начнут вопить, звать администратора, он их и развяжет. А мы за это время успеем сесть в машину и свалить из этого района. Убивать я парней не собирался, но если бы заставили… лучше не думать, решился бы, или нет. Скорее всего — да.

Теперь надо было решить, куда ехать. От машины нужно избавляться — она засвечена. Теперь все будут искать красную девятку, небось уже и план-перехват объявили. Еду в Ленинский район тихими (сравнительно!) не магистральными улицами, чтобы не напороться на патруль ГАИ. Если кто-то думает, что гаишники только бабло стригут — он жестоко ошибается. Чутье у них, как у зверя. Заметят похожую по ориентировке машину, вцепятся — не отцепишь. Ну не стрелять же по ним?

Да, я понимаю, что это глупо — думать об этом, заниматься самокопанием. Раньше надо было думать, пока не стал ликвидатором. Чувствую что скоро, если я хочу остаться в живых, мне придется переступить черту. И мне этого очень не хочется. Уезжать нужно. Далеко и надолго. Вот только Надю похороню, и уеду. Иначе я не могу.

— Андрей, я хочу тебе кое-что сказать… — начал похоронным голосом Юра

— Что ты меня сдал? — спокойно ответил я — когда ходил в магазин?

— Ты догадался? — Юра ошеломленно посмотрел на меня — А почему ты меня не убил? Почему сейчас забрал меня собой? Не бросил?

— Почему ты это сделал?

— Мне некуда было деваться — Юра потер лоб запястьем — Они сказали, что я никогда не выйду из СИЗО. Что меня опустят и задушат. И сказали, что именно я должен сделать.

— То есть они заранее знали, что я сбегу?

— Думаю, знали. Иначе — зачем они дали бы мне контактный номер телефона? Я не знаю, зачем это было нужно, но по-моему весь этот бунт в СИЗО и наш побег устроили они.

— А кто они-то? — я покосился на Юру — Ты знаешь, кто они?

— Нет. Я там думаю, кто-то из самого верха. Но мне кажется — это не менты. Уж больно все лихо закручено, и масштабы не для ментов. Ну — мне так кажется.

— Как эти трое оказались у нас в номере?

— Пришли. Администратор постучал, я открыл, они вошли. А что я мог сделать? Все, что мог — сделал. Подал тебе знак. Слава богу, ты меня понял. Они мне сказали, что если я тебя предупрежу мне разобьют башку. А потом посадят в СИЗО.

— Но ты все равно предупредил. Почему?

— Ты же от чистого сердца меня защищал в СИЗО, заботился обо мне. Как я мог тебя не предупредить?

— Со счетами — это правда? Там на самом деле имеются деньги?

— Ну… вроде как правда. Я тебе ничего не наврал. А уж есть там что-то, или нет… Андрей, я не знаю! Ну как я могу тебе сказать, если не проверял и вряд ли проверю? Я тебе все рассказал, и теперь ты можешь проверить. А когда деньги заберешь… может и меня вспомнишь. Я же слышал, что ты человек справедливый, и своих не забываешь.

Я чуть не ухмыльнулся. А с чего он решил, что для меня — «свой»? Подставная фигура, человек, который меня сдал врагам — как он может быть своим?

Хотя… ведь и правда — предупредил, хотя и мог этого не делать. Не предупредил бы — все равно они бы меня не взяли, я бы не позволил этого сделать, но он остался бы не у дел. Его бы отпустили, и…

Хмм… а вот тут большой, большущий такой вопрос! А зачем им его отпускать? Легче хлопнуть, и списать труп на меня. Кстати, вполне возможно что так все было и задумано. Потому меня снайперы и не ждали возле гостиницы. А что — меня гасят, Юру убивают, и рраз! Готовое уголовное дело. Ну… для крепости! По тем акциям, что я совершил, доказной базы хрен, да маленько, вернее — никакая доказуха, а вот по убийству «напарника» — это было бы крепко и классно. Ну а потом прессовать меня, пока я не сдамся и все не выложу.

Паранойя? Не-а… знаю я, как они работают. Сам почти из этой Системы. Да и Сазонов много чего рассказывал.

Но да ладно. Теперь нужно куда-то залечь, дождаться похорон Нади (Завтра!), проститься с ней, а потом уже и валить отсюда. Куда — придумаю.

Может, на север? Все ждут, что я рвану куда-то на юга, а я вот на север! На Байкал, к примеру! Куплю дом, или квартиру… что там у них? Какой город рядом?

Потом посмотрю, какие там города. Ну и отсижусь некоторое время. А когда утихнет вся эта дурацкая шумиха — можно будет и Швейцарию посетить. И посмотреть, что там приблудилось на счетах. Замаанчиво… ну кто от такого откажется? Только и попасть можно на раз-два. Но… а кому сейчас легко? Без труда не вытащишь миллион долларов из пруда! А уж тем более триста лямов.

И еще одно дело не давало мне покоя — мои бывшие друзья. Где они? Что с ними? И как они дошли до такой жизни. Впрочем — я и сам знаю — как. Деньги. Все деньги проклятые!

 

Отправить