Глава 7

Работал я в этот день до одиннадцати часов, до тех пор пока не пришла Нина. К вечеру я уже практически восстановился, от похмелья не осталось и следа. Ну… почти не осталось. И вообще, скорее всего, мое тяжелое похмелье было не просто похмельем, а некой смесью алкогольной интоксикации плюс потрясение от удара, нанесенного мне жизнью. Простыми словами – шибко распереживался от предательства Зины. А иначе – чего это я так поплыл от не очень-то и большого количества выпитого?

Сделав такой радикальный вывод (надо же оправдать свою слабость в питии алкоголя?), успокоился и занялся литературой, тем более что мне самому было интересно – что я смогу соорудить из «Гарри Поттера» и собственных измышлений, как должны жить герои книги? Задача представлялась сложной, но интересной – нужно было и не съехать на абсолютное повторение творения Роулинг, и не написать такое, что не понравится зарубежному читателю. Именно зарубежному, ведь в основном эта книга популярна за рубежом.

Начало, как и всегда, пошло просто на ура. Впрочем, как и у всех или большинства авторов. Вот концовку книги многие, даже очень маститые, известные писатели сливают наглухо, а начало – это просто песня! За день и вечер я накорябал примерно половину авторского листа, или по обычным меркам – 12 страниц. Очень неплохой результат для печатания на пишущей машинке!

Ночь наша с Ниной прошла не очень бурно, почти как у недавно поженившихся молодоженов. Ну не каждую же ночь устраивать всяческие безумства! Надо и поберечь себя! Но было хорошо, да.

Рассказал Нине о том, какие мерзкие письма сочиняет этот чертов Сядристый, рассказал, как с ним поговорил. Она посмеялась, но мой наезд на этого придурка не одобрила. Сказала, что будет только хуже – он еще и заявление напишет о том, что я ему угрожаю и злодейски хочу башку свернуть. А что касается заявления об уходе – так она его уже написала. Махров-то к себе звал, так на кой черт она будет работать прислугой?

Рано утром Нина ушла, сказав, что договорилась с дежурной о замене, так что останется еще на два дня. И это было хорошей новостью.

Оставшиеся дни в Доме творчества я досидел без каких-либо приключений. Утром – гимнастика и турник, потом завтрак, после завтрака – работа. И так до обеда. После обеда – снова работа. И до ужина.

Вечером приходила Нина, оставаясь до утра. Мы занимались сексом, разговаривали обо всем на свете – кроме моей тайной жизни, кроме моего прошлого. Само собой, Нине было интересно – как это так, что я ничего не помню до определенного периода? Но я отделывался односложными ответами, и она отставала.

Заходила Нина и днем – ненадолго, но это «ненадолго» выбивало меня из работы как минимум на час – пятнадцать, двадцать минут бурного «украденного» секса, а потом минимум полчаса «отходняка», когда я валялся на постели и наслаждался ощущениями и воспоминаниями о только что пережитом. А иногда и засыпал. Организм после секса, после эмоциональной встряски требует сна, и этот сон самый сладкий из всех снов в моей жизни!

Из Дома творчества уехал рано, еще до завтрака. Никого не хотелось видеть – уехал, да и уехал. Прощаться ни с кем не стал. Можно было бы с Паршиным отдельно попрощаться, да еще с двумя писателями… но вот так решил – просто тихо исчезну, и все. Надеюсь, они не особенно обиделись. Все-таки мы не друзья – так… хорошие знакомые.

Со мной уехала и Нина. Я еще раз созвонился с Махровым, и он подтвердил, что готов взять ее секретарем. Зарплата небольшая, но ничуть не меньше, чем у горничной. Скорее всего, будет больше.

Хорошо, что она устроится в издательство. Свой человек, который постоянно в курсе всех новостей издательства, – разве это плохо? Уж от меня-то она точно не будет скрывать никаких новостей. Не знаю, понимал ли это Махров, когда брал ее в штат. Скорее всего, ему было просто наплевать. А что такого тайного он может делать, о чем я не могу знать? Да ничего. По крайней мере – мне так кажется…

Нину отвез домой – договорились, что созвонимся, когда освобожусь с делами, и она ко мне приедет. Домой приедет.

Когда поднялся на нужный этаж в своем доме и сунул ключ в замочную скважину, сердце билось чуть быстрее, чем обычно. Какая-никакая, а все-таки моя квартира! Первая моя квартира в этом мире! Или в этом времени. Однокомнатная, да, но… моя! Как якорь, который я бросил в этой вселенной…

Ключ повернулся, тяжелая дверь плавно пошла на меня. Стальная дверь, между прочим! Ее сварили по моему заказу на предприятии Марины, поставили сложный замок с бороздчатым ключом, и вот теперь дверь уже стоит на месте, поблескивая своей свежей покраской «под дерево». Ключи Марина вручила мне в прошлую нашу встречу, заверив, что, как только закончат ремонт, – оставшийся ключ она передаст мне лично в руки и что, пока он у нее в руках, его не получит ни один человек на этом свете! Даже за сто тысяч рублей! Так что замок потом менять не нужно.

Я ей поверил. Да и зачем ей обманывать? Случись что – кража с помощью дубликата – в первую очередь это ударит по ней, по ее репутации. А оно ей нужно? Марина хорошо зарабатывает и пользуется репутацией честнейшей, хотя и дорогой бригадирши (как сказал мне ее начальник). В общем – бояться мне нечего.

Я вошел в квартиру, с интересом озираясь по сторонам, и тут же едва не грохнулся на блестящий, натертый мастикой паркет. Он сиял, этот паркет, наверное, он уже сто лет не был таким сияющим, как сейчас! Нет, ну не сто лет, конечно, я загнул – дому всего, наверное, лет… хмм… тридцать? Сорок? Да не важно! Главное, что сияет паркет будто сделан он был только вчера. Треснутые плашки заменили на новые, верх срезали циклевочным аппаратом, отполировали и натерли мастикой. Пахнет… хмм… мастикой пахнет. А еще – новостройкой, побелкой, краской, деревом. Хорошо пахнет! Чистотой и… достатком.

Да, так и пахнет в домах и квартирах людей, которые имеют денег достаточно для того, чтобы содержать свое жилье в идеальном состоянии. Бедняки живут в разрухе и духоте. Это уже аксиома…

В окне торчал кондиционер – небольшой, белый. Рядом, на подоконнике, лежал пульт управления. Я включил аппарат, и он тихо загудел, отправляя в комнату поток прохладного воздуха. Хорошо! Терпеть не могу жару!

В углу стоял немецкий цветной телевизор, собранная стенка с книжными полками еще пустовала. Но собрана хорошо, умело.

Кровать покупать не стал – купил хороший импортный диван, его вполне хватит. Полноразмерный, удобный, да и сложить можно, места не столько занимает, сколько двуспальная кровать.

В углу куча узлов – это содержимое серванта и прочей мебели. Мебель выкинули на помойку. (А что с ней делать? Фанерная дрянь, не «Чиппендейлы»!)

Пошел в кухню – там тоже куча узлов. Посуда, мешки с крупами, сахаром и всякое такое. Вместо старого дряхлого серванта теперь современная немецкая кухня. Огромный импортный холодильник и новая газовая плита.

Вообще-то я бы лучше купил холодильник «Саратов», тот, что двухкамерный, – вечная штука! Крепкий, как танк! Но двухкамерных таких в Саратове пока что не делают, а ставить старый «Саратов» с крючковатой ручкой и трясущимся на пружинах движком мне как-то стремно. Пусть уж лучше «Розенлев» постоит. Финская машинка. Хорошая.

Первое, что я сделал, – залез в новую ванну! Кстати, не будет у меня проблем с горячей водой, как у большинства горожан. Газовая колонка (немецкая) тому порукой. Но сейчас пока что горячая вода из центральной системы есть (летом отключат), и я забираюсь в здоровенную ванну, наполнив ее за считаные минуты – трубы тоже сменили, как и все краны в ванной, – вода хлещет водопадом!

Когда покупал ванну, представлял, как заберусь в нее с Зиной. Типа – опробовать! Теперь Зины здесь не будет. И эта мысль меня снова расстроила – ну никак я не привыкну, что свободен, как кирпич в полете!

Полежал минут пятнадцать в воде, затем помылся, вытерся досуха большим махровым полотенцем. (Из обычного магазина! Уж чего-чего, а полотенец отечественная промышленность «клепает» море разливанное!) Переоделся в чистое, а грязное белье сунул в автоматическую стиральную машину – само собой, тоже импортную.

Буржуй, ага… а что делать? Если у меня есть деньги, мне что теперь, прибедняться? Кстати, надо бы все-таки подумать о загородном доме… понравилось мне жить на природе, точно.

Ну а теперь, пока не пришла Марина (она должна прийти к 12 часам, как договорились), надо хоть немного разобрать узлы. Муторная работа, черт ее подери!

И тут зазвонил телефон. Почему-то на душе стало как-то… тоскливо, что ли… Ну кто может звонить в восемь часов утра? Только менты какие-нибудь, да другие… хмм… неприятности. Почему-то все хорошие известия приходят ближе к вечеру! По крайней мере – так у меня. Снимаю трубку…

– Слушаю…

– Миша, я у твоего подъезда! Можно я к тебе поднимусь? Я с мамой поругалась…

– Поднимайся, конечно… номер квартиры ты знаешь, я тебе говорил.

Иду к двери, открываю, жду, когда подъедет лифт. Грохает металлическая дверь, больше похожая на двери где-нибудь в «Крестах».

– Привет, давно не виделись! – ухмыляюсь я, и Нина целует меня в щеку:

– Точно, давно! Аж целый час! Или уже больше?

Нина растрепана, глаза красные, на ней сарафанчик, в руках здоровенный чемодан, который она держит с натугой. Протягиваю руку за чемоданом, и через минуту мы уже в квартире.

Нина осматривается по сторонам и ахает:

– Класс! Вот как, оказывается, живут классики фантастики! Даа… красотища!

– Ну не такие уж и классики, – хмыкаю я. – Совсем даже наоборот, можно сказать… А ремонт… ты бы видела, что здесь было! Старушка квартирку совсем запустила! Тараканов развела! Кстати, хорошо, что ты пришла, – сейчас я тебя запрягу в работу! Узлы перебирать и раскладывать вещи по местам – что-то придется выкинуть, а что-то мы все-таки оставим. Например – книжки. Готова к труду? Тогда раздевайся, и вперед!

– Совсем раздеваться? – хихикает Нина.

– Совсем! – серьезно киваю я. – А иначе какой интерес? А так – как будто в парижском «Мулен-Руж» побывал! Стриптиз посмотрел! И польза, в отличие от варьете, очень даже большая!

Голышом Ниночка разбирать узлы не стала, нашла простенький короткий сарафанчик, вот в нем и стала заниматься делом. Вместе со мной, конечно.

Кстати, узнал я, что у них с мамой вышли за разногласия такие. Оказалось, что поменялась Ниночка с другой горничной, чтобы быть подольше рядом со мной, не предупредив маму. А когда приехала домой, та раскричалась, сообщив, что дочь так и норовит ее в гроб загнать, и слово за слово, – Ниночка собрала вещи и сказала, что уходит жить к ее любимому мужчине! И хватит указывать – как жить и что делать! Она взрослая женщина!

Я как-то что-то затосковал… Одно дело, когда девушка приходит к тебе, а потом уходит – довольная, удовлетворенная – как и я. И совсем другое, если она живет в твоей квартире. Это получается уже не подружка, это, можно сказать, – жена! А я еще не готов жениться!

М-да… влип я конкретно, и что делать – неизвестно. «К любимому мужчине»! «Жить»! Это меня просто пугает…

Но виду я не подал, а потом и вообще – не удержался и завалил Ниночку на диван. Если уж ты не можешь избежать женщины с чемоданом, собирающейся у тебя жить, так почему не воспользоваться моментом и не трахнуть ее тогда, когда тебе захочется, и там, где ты ее поймал?

Впрочем, Ниночка была совсем не против – она как-то сразу вошла во вкус наших игрищ и участвовала в них самозабвенно и с большим, просто-таки огромным желанием.

Кстати, наверное, в том и кроется секрет, почему браки, где муж в два-три раза старше своей жены, разваливаются так быстро, можно даже сказать – стремительно. Выходя замуж за человека в возрасте, молодая хищница имеет целью приобретение денежного мешка, или, по крайней мере, положения в обществе. Но скоро вдруг оказывается, что кроме денег очень хочется иметь в постели еще и мужика, способного тебя ублажить хотя бы раз, а лучше два раза в день. Организм-то молодой, требует! А мужику в возрасте уже вроде как и не надо столько секса, ему нужна была не жена-любовница, а жена-вешалка, стенд для вывешивания дорогих нарядов и крутых драгоценностей. И начинается… поиск молодых любовников, измены, обманы и все такое прочее. В общем – не жизнь, а малина, сценарий для дурного мыльно-оперного фильма.

Мораль: не можешь часто трахать молодую супругу – нехрен на девке жениться. И вообще – мужику в пятьдесят совершенно нехрен жениться! Жену надо обретать лет в двадцать пять, пусть тридцать, но никак не тогда, когда у нормальных мужиков уже внуки родятся.

А что тогда делать? Ну… если в пятьдесят ты еще бодр и здоров, а жениться принципиально не хочешь? Заводи любовницу. Дешевле обойдется, и проблем никаких! Разругались – выпер ее из дома к мамочке, и пусть идет, рассказывает в слезах и соплях, какой ты козел и мужлан. И все тихо, спокойно… никаких тебе разделов имущества и бабла. Умиротворение и покой!

Цинично, да. Ну да – я не ангел. Зато и не дурак! Кстати, Ниночке я с самого начала ведь сказал, что не женюсь на ней, что я уже женат, что, если хочет быть любовницей, пускай ею будет, только пусть не тащит меня в загс!

Повторюсь – я не ангел! И женщин люблю, просто обожаю. Но терпеть не могу, когда на меня нажимают! А вот этот демонстративный приезд с чемоданом к «любимому мужчине», чтобы у него жить, – это самый что ни на есть настоящий нажим. Или я ничего не понимаю в этом мире! Ниночка совсем не дура, при ее кажущейся беззащитности и наивности. Она хочет меня – и пытается меня взять. Как охотник, который мечтает о редкой добыче.

И да – деньги ее по большому счету не особо и привлекают. Ниночка к деньгам совершенно равнодушна – я это видел, и я ей верил – не играет. А вот быть женой большого писателя, таинственного человека, мировой известности, – это для нее Настоящая Мечта.

Ладно. Там будет видно, как жить дальше. С Ниночкой или без Ниночки.

Марина пришла, как и обещала, к двенадцати часам дня. А я, как обещал, полностью с ней расплатился и даже добавил пару сотен сверху – премиальных. Они помогали собирать мебель, да и вообще – сработали быстро и хорошо. Марина осталась очень довольна. Как и я.

Кстати, заметил – Ниночка смотрела на Марину довольно-таки с прохладцей. Марина была в обтягивающих бедра джинсах и в приталенной импортной рубашке и выглядела довольно-таки сексуально. Ниночке это не очень-то понравилось. А ведь говорила, что согласна на все! И не ревнует! Все бабы такие… хмм… противоречивые.

Разбирать вещи мы закончили только к вечеру. Отложили здоровенную кучу – что на выброс, остальное перемыли (посуду, вилки-ложки) и разложили по шкафам. Посуда, конечно, не ахти какая, но оставаться совсем без посуды тоже не след. Когда это я еще накуплю новой хорошей посуды? А до тех пор как жить без чашек и ложек?

Ниночка помогала мне без всяких там жалоб на усталость – просто делала то, что я говорил, и более того. Что надо было делать, то и делала.

Спали мы сегодня ночью вместе – на новом шелковом белье из все той же «Березки». А прежде – попробовали ванну, уместимся ли мы там вдвоем. Уместились, и очень даже хорошо. Вода только на пол плещется, надо поменьше наливать. Или двигаться осторожнее, не увлекаться…

Уснули поздно, довольные и усталые. Прежде чем уснуть, я долго еще лежал, глядя в белый потолок и прислушиваясь к дыханию спящей рядом девушки. Мне было хорошо. Нужно пользоваться моментом и жить именно сейчас – не потом, «когда-то», не дожидаться всю жизнь: «Вот сейчас накоплю… сделаю… и заживу!», а именно сейчас. Есть крыша над головой, есть на что купить поесть-попить, одеться-обуться, красивая девушка под боком – чего мне еще надо? Живи и радуйся!

Вот только не живется, точит голову мысль – а что там, у «небожителей», что они сейчас делают? Строят планы относительно страны, руководствуясь моими прогнозами, или забили на мои «дурацкие» письма и продолжают жить так, как живется?

По большому счету – а зачем им что-то менять? Большевистские лозунги для большинства из них стали просто мишурой, заклинанием, словами, которые ничего не значат. Они сами не верят в свою идею, а как тогда могут строить то, во что не верят? Какой толк от священника, не верящего в Бога?

Хотя, впрочем, этот пример, наверное, неудачен. Священник, не верящий в Бога, не может принести своей пастве столько вреда, сколько правитель, который строит будущее, в которое не верит. И которое построить невозможно. Заботиться лишь о себе любимых, сохранять свою власть и уничтожать всех, кто ей угрожает, – вот главные принципы тех, кто сегодня на самой вершине власти. И жаль, что я это понял так поздно.

Впрочем – ну и понял бы раньше, и что? Ну вот что я мог бы сделать, кроме того, что уже сделал? Как и сейчас – практически ничего. Хорошо хоть, что от моих писем есть самый что ни на есть практический толк – я спас сотни и сотни людей, которые должны были погибнуть в катастрофах – бывших и будущих. А это уже немало! ЭТА игра стоила свеч!

* * *

Я посмотрел через плечо на своего спутника – тот дрых, открыв рот, сопя, как младенец в люльке. Нестеров ехал со мной (вернее – летел) переводчиком при моей важной особе, но на самом деле – он был штатным сотрудником КГБ, и я это прекрасно знал. Нестеров курировал издательство и соответственно «паровоз» этого издательства, то есть меня.

Глупо было бы думать, что меня выпустят из страны без сопровождающего. Да еще и в КАКУЮ страну! США – наш потенциальный противник!

Кстати, ничуть не потенциальный – самый настоящий противник. И если между нами нет горячей войны, то холодная – в полном разгаре, и в конце концов она приведет к развалу Союза. И не только потому, что в гонке вооружений Советский Союз переоценил свои силы, хотя и это дало свой негативный результат. Агенты влияния, это они развалили страну, растащили ее на мелкие удельные княжества. Уверен я в этом был и в своем времени, уверен в этом и сейчас.

Задумался. А если все-таки Шелепин со своей камарильей не решатся на переворот? Если у них не получится? Если их разоблачат? Тогда что делать?

Подсознательно я уже знал – что буду делать. И я этого очень не хотел. Одно дело, убить маньяка, который будет истязать или уже истязал людей, и совсем другое – человека, который… хмм… который – чего?! Который довел до катастрофы страну? По вине которого погибли тысячи и тысячи людей, а миллионы были ввергнуты в нищету?! Который уничтожил гигантскую советскую империю – вольно или невольно, но уничтожил!

Чем эта мразь лучше маньяка? Господи, да маньяк «всего-то» убил пятьдесят или восемьдесят человек, а этот… этот тысячи! ТЫСЯЧИ! Так разве он не заслуживает смерти?!

Еще как заслуживает. Вот только добраться до него будет трудно – это тебе не Чикатило в коридоре прихватить. Там самая лучшая охрана в стране!

Хотя… какая там охрана? Он ведь еще не Генсек. Он всего лишь краевой партийный лидер. Всадить ему пулю в Каинову печать на башке, и в бега! Только вот запасной аэродром подготовить… где-нибудь в США. На всякий случай.

Пфф… что-то я размечтался! Может, еще и получится! Чего я зря икру мечу? Времени прошло всего ничего, а заговоры так быстро не делаются. Шелепин очень умный и дельный мужик, должен справиться. Сейчас надо думать, как мне в Америке жить. То есть – встретиться с журналистами, а еще… еще – попробовать продать мои цацки, да еще и так продать, чтобы деньги остались у меня на зарубежном счету.

Пока шел через таможню аэропорта – чуть… нет, чтобы в штаны наделать от страху – такого не было и быть не могло. Но пованивало от меня изрядно. Я-то прекрасно помню то, как пассажиров на международных рейсах проверяют в 2018 году. Буквально заставляют раздеваться догола – если они вызовут хоть малейшее подозрение. И уж багаж-то просветят – совершенно определенно! А тут… я был просто в шоке – никакого к нам с Нестеровым интереса. Пропустили через стойку для ВИП-клиентов… хмм… даже не знаю, как ее еще назвать, – в общем, пропустили и не досматривали. Шлепнули в загранпаспорте печати, и все – мы уже вроде как в Союзе, но не совсем в Союзе. Уже типа выехали!

Нет, так-то я показывал свой портфель, но только в портфеле ничего не было. Коробка со старинными драгоценностями лежала в чемодане, а чемодан – сдан в багаж. Опасно, конечно, но… в этом времени пока что нет ни рентгена для проверки багажа, ни шустрых грузчиков, вскрывающих чемоданы улетающих и прилетающих лохов. Нет, грузчики есть, но до такого повального воровства, откровенного грабежа здесь еще не додумались. Будет еще время аэропортовых банд, но пока – почти тишь и гладь. Уверен, есть и тут криминал, но не в таком объеме, как в мое время. Да и чемоданчик у меня в общем-то никакой. Кожаный, правда, но невзрачный. Не выглядящий так, будто в нем лежат драгоценности на десяток-полтора лимонов баксов.

Самолет, который нас должен доставить в Нью-Йорк, в аэропорт имени Кеннеди, – «Ил-62». Последнее детище Ильюшина. Прижизненное детище. Он его проектировал сам и вложил в него столько умения, создал столько новшеств, что даже я, человек будущего, смотрю на салон этого самолета и удивляюсь – ну ничем не отличается от самых современных аэробусов 2018 года! Кстати – гораздо лучше многих!

Нет, ну конечно, мне трудно судить из бизнес-класса, но все-таки! Салон «Ил-62» великолепен!

Да, нам купили билеты в бизнес-класс. Стоят они, если не ошибаюсь, – что-то около шестисот долларов штука. Или чуть больше. Точно знаю, сколько стоит «эконом» – триста пятьдесят зеленых, а вот «бизнес» – не знаю. Если бы сам покупал, а так… оплатила приглашающая сторона – как и отель. Кстати, не хухры-мухры, «Ритц-Карлтон»! На Манхэттене буду жить! В пятизвездочном отеле!

М-да… никогда не думал, что окажусь в Нью-Йорке, да еще в таком качестве, и… в таком отеле. Правда, я никогда и не думал, что окажусь в прошлом, как какой-нибудь чертов попаданец, но… если мечты имеют свойство сбываться, почему не сбываться и фантазиям писателей? Как кто-то сказал: все придуманное нами где-то обязательно существует, ведь Вселенная бесконечна!

Были бы деньги – я бы всегда летал бизнес-классом. Ноги вытягиваешь – никаких проблем с этим нет! Спинку откинул – спи, и никого этой спинкой не придавливаешь, как в дурацком аэробусе-321! А кормежка какая?! Вот не поверили бы люди в 2018 году – тут ЧЕРНУЮ ИКРУ дают на обед! В бизнес-классе, конечно, не в экономе, но все равно. А еще – шампанское, коньяк, вино – что хотите, на выбор.

Впрочем, не знаю – может, и в 2018 году в бизнес-классе тоже дают черную икру с шампанским, но я что-то сомневаюсь в этом. Хотя в бизнес-классе никогда и не летал – не по Сеньке шапка.

Нестеров тут же нажрался – вначале шампанского поддал, потом коньяка и спит теперь сном младенца. Ну а чего ему? Насосался – и спи! А мне, как жить, думать нужно! Например, как продать те же цацки и чтобы мне за это ничего не было – со стороны того же Нестерова. Как мне его отвлечь? Как вырваться из-под опеки? Есть план, конечно… хорошо, что он любит поддать! А пока спит по пьянке, я и попробую провернуть свои делишки. Неужели Страус не поможет, если я попрошу? Все-таки я для них не простой писатель – иначе бы они меня не вытаскивали в Штаты и не устраивали такие траты на мой приезд и пребывание.

Тринадцать часов лететь – с посадкой в Монреале. Там дозаправка, и уже до аэропорта Кеннеди. Там нас должны встретить.

В аэропорту, когда мы уже сдали багаж и сидели, ожидая посадки, Нестеров вручил мне пять сотен баксов. Достал и торжественно «наградил». Мол, вот тебе и ни в чем себе не отказывай! Я вначале даже не понял – что это такое, а потом вспомнил, что мне говорили, что дадут не пятьсот баксов, как положено каждому советскому гражданину, выезжающему за рубеж, а тысячу! Типа на представительские расходы, дабы не позорил советскую литературу. Я когда от издательства доллары во «Внешторгбанке» получал, отметил для себя, что сумма в два раза меньше, чем обещали. Но спрашивать ничего не стал – может, что-то изменилось? Да и вообще у меня голова была занята совсем другим. Дали и дали – и черт с ними! Кстати – ни хрена не «дали»! Конвертировали мои деньги! Это деньги-то мои, личные! Заработанные! Которые в противном случае ушли бы за те самые «чеки», а мне их выдали баксами.

А вот эти, что дал Нестеров, – это уже государственные. Хмм… и тоже не государственные! От издательства! А кто их издательству заработал? Вот то-то же!

Эх, как же мне Нестерова нейтрализовать? Переводчик хренов… Я не хуже его на английском разговариваю. Может, и с акцентом, но все прекрасно понимаю и даже слов не искажаю.

Но кстати – если бы не Нестеров, уверен, я бы так лихо таможню не прошел. Других пассажиров все-таки крепко шмонают, я видел. А то, что со мной гэбэшник летит, – лучшая рекомендация для таможни. Недаром мы прошли через ВИП-выход. Следующий этап для меня – прямо к трапу самолета на машине, но я до такого уровня еще не добрался. Увы. Но какие наши годы? Хе-хе…

Еще раз кормили, потом еще раз – да так сытно, так классно – ну просто ресторан! «Аэрофлот» – советский «Аэрофлот», – ну почему я в тебя такой влюбленный? Хе-хе…

Нас действительно встречали. Багаж мы получили быстро, паспортный контроль – молниеносно, хлопнули печати, и все. (Ах, времечко было, времечко! Благословенные 70-е!) В зале, у выхода, стоял мужчина лет сорока в рубашке, расписанной обезьянами, лазающими по пальмам, и держал в руках плакатик с надписью: «Микаил Карпофф». Именно так – «Микаил Карпофф».

Мне стало смешно – уж лучше бы на английском тогда написали, а то черт-те что получилось! И говорят еще – что у нас раздолбаи, бардак, разброд и шатание, а гляньте – вон, представитель американского бизнеса! Сука, табличку не могут как следует написать!

– Привет. Я Карпов! – обратился я к мужчине, и тот перестал задумчиво работать челюстями, пережевывая свою извечную жвачку. Кстати – я думал это такой стереотип о вечно жующих америкосах, так вот хрена с два! Чуть не каждый второй мужик здесь жевал жвачку! Как национальный спорт какой-то… сунул в рот пластинку и жуй себе. Типа – зубы очищать помогает. Сберегает.

– Ооо! Майкл Карпофф! – обрадовался мужчина и потряс мне руку. – Я ваш секретарь, Рон Говард! Нет, не тот Говард, который… и не другой Говард… я просто Говард! Ваш секретарь и водитель на то время, пока вы у нас гостите! Можно я буду тебя звать «Майкл»? Русский вариант я не выговорю!

– Да без проблем, – хмыкнул я и представил Нестерова: – Это мой переводчик, господин Нестеров.

– Приветствую, сэр Нестеров! А зачем тебе переводчик, Майкл? Ты же говоришь почти без акцента!

Я усмехнулся, посмотрел в глаза Рону, и тот, похоже, понял. Улыбнулся и махнул рукой:

– Пойдемте! Майкл, давай свой чемодан!

Я отмахнулся, и Рон побежал вперед, показывая дорогу. Через пять минут мы вышли на парковку у аэропорта, к самому ее краю, и еще через пару минут Рон подвел нас к небесно-голубому «Кадиллаку» – мечте любого фаната американских автомобилей! Да, американцы никогда не жались в размерах своих «тачек» – машина так машина! Красивая, сволочь!

Рон погрузил наши чемоданы в багажник, и скоро «Кадиллак» уже несся по ровной, как стол, трассе. Было по-летнему жарко, но я попросил открыть верх – ну как отказать себе в удовольствии покататься с открытым верхом?! Ветер треплет волосы! Солнце печет макушку! Живем, бродяги!

Ей-ей, при первой же возможности куплю себе такой «Кадиллак»! Из чистого упрямства – куплю! Высоцкий, помню, рассекал по Москве на единственном в ней «БМВ», который пригнал из-за границы, а я вот буду на «Кадиллаке Де Вилль»! И пусть мои коллеги-писатели охреневают и пишут жалобы на то, какая я буржуазная сволочь!

Хе-хе-хе… Мечты, мечты… Но машинка хорошая. Это тебе не «Волга» с ее кривой рулевой колонкой. Этот – настоящий дорожный крейсер! Идет – не своротишь! А и попробуй его своротить – с двумя тоннами веса. Да, по весу он почти джип, 2200 весит, и даже 2300 – пустой. Объем двигателя – семь с гаком, почти восемь литров! Это просто охренеть! Только представить такую машинку в 2018 году… с ценой бензина в сорок рублей за литр. Сожрет, скотина! А вот в 1971 году, когда горючки в Стране Советов хоть залейся, – можно и покататься. Только вот черта с два его в Союз привезешь! «На какие шиши купил? Откуда у тебя взялись девять тысяч баксов?!» Или сколько он там стоит… вроде как девять тысяч, я помню, читал. Интересовался автомобилями в прошлом. Или в будущем? Скорее – в будущем.

Ладно, что-то я увлекся, рассуропился, увидев красивую тачку. Выкинуть из головы, забыть! И помог мне в этом, как ни странно, Нестеров Константин Владимирович. Он когда из самолета вышел, выглядел не очень хорошо, а на жаре совсем его разморило.

– Меня сейчас вырвет! – жалобно простонал он, и я крикнул Рону, матерясь про себя и молясь, чтобы Нестеров дотерпел до обочины:

– Рон, остановись у обочины! Константину плохо, сейчас блеванет!

Надо отдать должное Рону – тут же ударил по тормозам и крутанул рулем, как заправский гонщик. А когда Нестеров рычал у обочины, закрываясь от попутных машин корпусом «Де Вилля», озабоченно спросил:

– Что с ним? Он болен? Чем-то отравился?! Может, ему ко врачу нужно?!

– Пить ему меньше нужно! – мстительно повысил я голос. – Дармовой коньяк шампанским не надо полировать! Дорвался до выпивки!

Нестеров только жалобно посмотрел на меня и продолжил свое грязное дело, а я довольно ухмыльнулся – вот и крючок! Вот я тебя и поймал, карасик! Мы еще повоюем!

Как и ожидал, Нестеров буквально минут через пять, как мы отъехали от места его позора, завел свою занудную песню:

– Михаил, я попрошу…

– Никому не говорить, как ты нажрался и опозорил нас перед американскими бизнесменами? – припечатал я несчастного гэбэшника. – Даже если меня спросят, как ты себя тут вел и не позорил ли облик советского чекиста?

– Тссс! – всполошился бледный, как мел, Нестеров. – Ты чего?! А вдруг он понимает русский язык?!

– Да ладно тебе! – покачал головой. – Ты их плакатик видел? Вот то-то же! Ладно, не буду я на тебя стучать. Но и ты давай не особо меня зажимай. А то начнешь – туда не ходи, сюда не ходи, это не говори и то не говори! Давай договоримся – считаем наше путешествие за туристическую поездку и нормально радуемся жизни! Забываем, что мы во вражеской стране, а просто смотрим вокруг и наслаждаемся поездкой! Договорились?

– Договорились! – буркнул серо-зеленый Нестеров. – Только еще раз давай остановимся. Мне кажется, я мог и в самом деле чем-то отравиться… Чего меня так полощет? Я что, первый раз спиртное пил?

Я промолчал и снова попросил Рона остановиться у обочины. Тот не выказал удивления или неудовольствия, что я сразу же отметил, а Нестеров занялся своим любимым делом – удобрением придорожной травки. Не знаю, что у нас с Нестеровым получится, но рычаг давления у меня на него точно есть. Прекрасный рычаг! Если я на него настучу – ему точно больше не видать заграницы, как своих ушей, а могут и вообще загнать туда, куда Макар телят не гонял. Куда-нибудь в поселок Мирный, где полгода ночь и морозы до минус 60 градусов. Не любит «кровавая гэбня», когда их сотрудники за границей ведут себя подобным образом. Очень не любят. Бойся, Нестеров!

Эта остановка была не последней. Я даже забеспокоился – а вдруг и правда Нестеров чем-нибудь отравился? Не на самолете, уверен – где-нибудь дома! Или в аэропорту – купил какой-нибудь беляш, да и сделал себе такое удовольствие. Хотя… тогда бы его перло со всех дыр, а так просто рвет. Сколько он выжрал – я не следил, бутылку коньяка? Две? А может, у него с собой было?

Вот ведь черт… вроде на вид приличный интеллигентный человек, и какого лешего с ним случилось?

– Жена от меня ушла! – вдруг совершенно трезвым голосом буркнул мне Нестеров, будто отвечая на незаданный вопрос. – К приятелю моему. Изменяла, стерва! И ушла! Вот я и сорвался…

Я кивнул и промолчал. Вот оно как выходит! Кстати – а я-то? Я как тогда поступил, когда Зина объявила, что я ей теперь не нужен? Практически – один в один. Тогда какое моральное право имею его поучать?

Права такого не имею, а вот возможность держать его на крючке – имею! Прости, Костя, ты так-то мужик неплохой, только… своя рубашка ближе к телу. Я из тебя выжму все, что смогу! Не надо было прикреплять ко мне «поводыря», я вам не ребенок! Да и вообще… отвык я от такого тотального контроля, меня это оскорбляет. Я свободный человек!

Отель был прекрасен. Нет – снаружи все как-то… обыденно, что ли… старинное здание, похожее на здание сталинской постройки, ухоженное, чистое. Вывеска как вывеска – ее даже сразу и не заметишь. Только и отличается от обычных офисных зданий тем, что у входа стоят два здоровенных швейцара в ливреях и белых перчатках. Эдакие гренадеры швейцарского племени.

Мы остановились прямо у входа в отель, метрах в двадцати от выстроившихся в очередь «чекеров», желтых нью-йоркских такси. Смешные такие машины – пузатые, с мордами, будто вечно чем-то недовольными, сердитыми. Для Нью-Йорка они что-то вроде обязательного атрибута, достопримечательности города. Ну как английские таксомоторы – довольно-таки уродливые, но удобные машины.

А внутри отеля я почувствовал себя дикарем, который только что вылез из джунгей. И признавать это было просто печально. Возмутительная роскошь! Нашей гостинице «Россия», в которой мне приходилось бывать, или «Космосу» – не снилась такая роскошь! Пять звезд – не хухры-мухры. Мой чемодан да и я сам в своих «крутых» шмотках (джинсы, джинсовая куртка, джинсовая рубашка и кроссовки) смотрелись здесь случайными гостями, эдакими селянами, облепленными соломой и навозом, невесть как забравшимися туда, где их не ждали.

Но впечатление было обманчивым. Нас ждали. Поселение в номер произошло буквально за минуты – рраз! И вот уже ключ у меня.

Рраз! И мы идем к лифту, а впереди тащат наши убогие чемоданы два «боя» – чернокожие молодые парни с гладкими, красивыми, как с картинки, физиономиями. Эдакие образцово-показательные «бои»!

Кстати – поселение было не в номер, а в номера! Как оказалось, номера у нас разные – меня поселили в полулюксе, а Нестерова в обычном одноместном номере этажом ниже. Нестеров только скрипел зубами, бормоча под нос что-то вроде: «Вот сволочи! Да чтоб вас пронесло!»

А у меня душа пела – «Есть! Есть, попался! Теперь меня не так уж и просто контролировать!»

А потом я задумался и слегка насторожился – правда, а зачем нас разделили? Была у меня одна мыслишка на этот счет, но я решил оставить ее до времени. Вот настанет ТА минута – я и подумаю на этот счет. А пока что… может, ничего еще и не будет.

– Михаил, аккуратнее! Могут вербовать! – шепнул мне Нестеров, выходя из лифта, но я беспечно махнул рукой – плавали, знаем!

Номер состоял из двух комнат, заставленных роскошной мебелью. Просто варварски роскошной мебелью. В таком номере мне никогда не приходилось бывать, – только по телевизору видел и даже помыслить не мог, что когда-то окажусь в чем-то подобном. Человек из глухой российской провинции, вояка, который ползал по грязи, пытаясь вжаться в нее как можно сильнее, чтобы не получить пулю в задницу, – в роскошнейшем номере пятизвездочного отеля в США, на Манхэттене! Да это даже не сказка, это бред, глюки!

Но я здесь. И буду изображать из себя эдакого видавшего виды равнодушного известного российского писателя, которому все пофиг и который видал и получше. Не знаю, удалась ли мне каменная рожа бывалого богача, но Рон, похоже что, был слегка разочарован. Не знаю, чего он ожидал – криков восторга? Испуга? Может быть. Но только ничего этого он не получил. Ни на один цент.

Чаевые «бою» дал Рон – доллар, по-моему, у меня были только пятидесятидолларовые купюры, а я не настолько богат, чтобы раздавать чаевые по пятьдесят долларов за раз.

– Тебе часа хватит, чтобы привести себя в порядок? – осведомляется Рон, оглядывая меня с ног до головы. – Помыться с дороги, побриться, всякое такое? В общем – через час я жду тебя внизу. Пойдем в ресторан, отметим твое прибытие. А потом погуляем по городу – если хочешь, конечно! Пресс-конференция завтра в двенадцать часов дня, времени хватит и отдохнуть, и развлечься. Ты раньше не был в Нью-Йорке? Нет? Вот и посмотришь.

Этот день отложился у меня в памяти мельканием лиц, автомобилей, домов и улиц – такая мешанина обрушилась на память, что даже голова заболела. Нет, не от выпивки – я почти не пил, так, для порядка, пару бокалов шампанского. А вот Нестеров опять нализался. Пришлось его экстренно эвакуировать в номер, иначе могла бы случиться неприятность.

Ну а мы с Роном отправились по Манхэттену – смотреть и восхищаться. Само собой, восхищаться должен был я – а кто же еще? Рон это все видел, и много, очень много раз. Я должен был быть поражен роскошью и могуществом, силой и красотой Великой Америки. Зачем?

Понятно зачем… Но не сейчас. Я думаю, они полезут ко мне после пресс-конференции. Даже уверен в этом. Не зря они поселили меня в один из лучших отелей, не зря показывают мне все лучшее, что у них есть. А лучшим они считают все, что сейчас вокруг меня. Как там сказано у Вилли Токарева?

«Я приехал из деревни
В этот крупный городок.
Очень трудно разобраться,
Где тут запад, где восток.
Небоскребы, небоскребы,
А я маленький такой…
То мне страшно, то мне грустно,
То теряю свой покой.
А вокруг – чужие люди,
А кругом – чужой народ,
От тоски глушу я водку,
Только водка не берет».

Вилли Токарева я не люблю, как и никогда не любил так называемый шансон, а точнее – то, что у нас называют шансоном, – блатняк. Но вот эта песня вспомнилась, хоть Токарев сделал все, чтобы вполне приличные стихи испортить своим бездарным исполнением. Эта песня должна исполняться грустно, с переборами, нараспев, а не так, как это делал он – с залихватским привизгом, радостной улыбочкой и прыжками. Тут грустит эмигрант, которого жизнь занесла черт-те куда, грустит и заливает тоску водкой из-за безысходности своего жалкого существования.

Вспомнил песню именно потому, что вокруг меня – те самые небоскребы. И да – рядом с ними ты такой маленький-маленький… такой ничтожный! Жалкий!

Нью-Йорк подавляет. И я бы не хотел здесь жить, ей-ей, не хотел бы. Возможно, просто во мне говорит провинциал, подсознательно мечтающий о тихом, уютном местечке, городке, где все друг друга знают, и ненавидящий громадные города, высасывающие у человека душу и сердце.

Песня эта еще не написана, Токарев еще не эмигрировал в США. Это произойдет только в 1974 году, когда успешный ресторанный музыкант решит, что его душит «кровавый режим», и сбежит, полностью уверенный в том, что в Америке-то он развернется на полную мощь! Уж там-то заметят его искрометный талант, оценят, завалят деньгами, предложениями!

Посуду мыл. Даже курьером его не взяли – язык не знал. Когда устроился работать в такси – считал, что ему повезло. Какая, к черту, музыка? И в конце концов, все равно вернулся в Москву. Как-то не очень гостеприимна к нему оказалась новая родина. А ведь песни писал для Эдиты Пьехи! Сам выступал, пользовался успехом! И вот… видимо, вскружилась голова. Зажрался.

– А это Рокфеллер-центр! – радостно сообщил Рон, указывая мне куда-то направо. Я посмотрел, и тут же в голове щелкнуло и сложилось: «Кристис»! Вот оно! Аукцион «Кристис»!

– Рон… – начал я задумчиво, глядя на вожделенное здание. – Мне нужно с тобой поговорить. Консультация нужна. Это не уличный разговор, может, где-нибудь в кафе посидим?

– Хорошо, посидим! – Рон бросил на меня быстрый взгляд, и в глазах его зажегся живой интерес. Ей-ей, этот парень аналог «моего» Нестерова! Да ну и черт с ним – аналог так аналог. Главное – чтобы помог.

Мы зашли в кафе с холодным, кондиционированным воздухом, и я облегченно вздохнул – хорошо! Вот чего не отнимешь у американцев, умеют они создать удобства для посетителей. В любой кафешке, в любом офисе обязательно стоит кондиционер, работающий так, будто собирается всех заморозить! Сидишь, балдеешь, рубаха к телу не липнет – это же классно!

– Ну, так о чем ты хотел поговорить, Майкл? – Рон отпил ледяного пива из запотевшей кружки и удовлетворенно вздохнул. – Ох, хорошо! В жару холодное пиво – в самый раз! У вас там, в России, есть пиво, Майкл? Наверное, есть, но точно не такое вкусное, как у нас! Попробуй!

Я тоже глотнул из кружки. Пиво было вполне приличным, но, на мой взгляд, слишком горчило.

– Мне нужно открыть счет в каком-то из ваших банков, – бросился я в омут головой. – А еще я хочу, чтобы часть гонораров от моих книг шла на этот счет.

– Вот как… – Рон усмехнулся. – Готовишь себе площадку для приземления в случае чего? Уж не собрался ли ты просить политического убежища?

Собеседник так остро и пристально посмотрел мне в глаза, что я понял – вот он, момент! Ждет! И он точно уверен, что я сейчас это сделаю! Придется разочаровать.

– Нет, Рон… по крайней мере – пока что нет, – улыбнулся я в ответ. – Я не могу подвести людей, которые меня сюда отправили. Да и зачем мне убегать из своей страны? У меня там все просто замечательно! Я популярный писатель, мои книги массово издают, я могу купить практически все, что хочу, – так зачем мне бежать? От чего? На меня нет никаких гонений. Да, у меня есть претензии к власти в моей стране, так и что? Разве у вас, американцев, нет претензий к вашему государству? Но я очень предусмотрительный человек и хочу, как ты правильно понял, чтобы у меня была подушка безопасности.

– Как ты назвал? Подушка безопасности? – весело удивился собеседник. – Забавное название. Что это такое «подушка безопасности»?

Я чуть не выматерился. Вот надо же так проколоться! Нет еще подушек безопасности на серийных автомобилях! Их впервые поставят только в 1972 году на олдсмобиль! А сейчас 1971 год!

– Ну я имел в виду – когда падаешь, лучше, чтобы на полу лежала подушка, на которую упадешь, – усмехнулся я. – Чтобы помягче было заднице при падении!

– А! Ясно, – довольно кивнул Рон. – Ну что тебе сказать… я узнаю насчет счета. Что касается направления туда части гонораров, так это уже при следующем заключении договоров, ты же понимаешь. В прежних прописаны другие условия, и мы не можем в одностороннем порядке изменить трехсторонний договор. Но счет откроем, да, – почему бы и нет? Какой банк тебя устроит? Я предложу тебе «Джи-пи Морган Чейз». Он тут, на Манхэттене. Можно сказать – мы рядом с ним сидим. Я поговорю со Страусом, и мы все устроим. Думаю – проблем никаких не будет. Кстати, да, мы ведь сможем тогда подписать договоры и без вашего издательства, но в этом случае ты будешь иметь неприятности у себя на родине. Если тебя это не пугает – нам по большому счету безразлично, кому перечислять деньги. Еще что-то? Еще какие-то просьбы?

Я помялся, не решаясь, а потом все-таки выдал:

– Да, еще просьба. После того как счет будет открыт, мне нужно связаться с аукционом «Кристис». Мне нужно, чтобы кто-то меня рекомендовал. Мне кажется, так будет правильнее.

– Вот как?! – Рон искренне удивился. – И что же такое ты хочешь продать?! Ты что-то привез с собой, я правильно понял?

– Правильно. Я вывез из своей страны бабушкино наследство – старинные русские награды, очень редкие и дорогие. И мне хотелось бы их продать и положить деньги на счет в американском банке. Это возможно?

– Да что тут невозможного?! – хохотнул Рон. – Америка – страна возможностей! Никто не может тебе запретить что-то продавать или покупать – если, конечно, это не оружие и наркотики!

Он снова хохотнул и, понизив голос, спросил:

– Дорогие эти штуки? Действительно такие ценные, чтобы их приняли на аукцион «Кристи»?

– Миллионы долларов, – скучно сказал я, стараясь не смотреть на ошеломленного собеседника. А тот невольно присвистнул и ошеломленно откинулся на спинку стула, вытаращив на меня глаза:

– Майкл, ты все продолжаешь меня удивлять! Скажи, а как тебя выпустили с таким грузом?! Как не отняли все на границе?

– Сам не знаю, – пожал я плечами. – Мы не со всеми пассажирами шли, через отдельный вход. И со мной ведь… переводчик, ты знаешь. Нас и не досматривали.

– Ага… ясно! – подмигнул Рон, – твой спутник шпион, вот его и пропустили! А ты… может быть, ты – тоже шпион? Майкл, ты шпион?

Я вдруг расхохотался и смеялся с минуту, не меньше. Мне это предположение показалось таким забавным, таким глупым, что я не смог удержаться. А может, накопилось напряжение последних месяцев. Надо же как-то сбрасывать накопленный негатив? Так лучше смеяться, чем бить кому-нибудь морды!

– Ага, русский Джеймс Бонд! – Я вытер прослезившиеся глаза салфеткой и помотал головой. – Умеешь ты развеселить, Рон! Шпион с драгоценностями на несколько миллионов долларов! Замечательно! Только вот я не хочу оставаться у вас жить. Зачем тогда мне шпионить? И самое главное – КАК?! Хе-хе-хе…

– Ладно, ладно! Хватит издеваться! – Рон хохотнул, вытянул ко мне ладони в жесте защиты. – Я же шучу! В общем, так: ты сейчас идешь в свой номер, отдыхаешь, смотришь телевизор, а я отправляюсь к руководству и пытаюсь выполнить твое задание. По результатам я тебе скажу… ну… скажем – завтра, перед пресс-конференцией будет что-то известно. Возможно. А после пресс-конференции мы продолжим разговор. Хорошо?

– Хорошо! – кивнул я и отпил из кружки почти не нагревшегося пива. Прохлада. Чего ему особо нагреваться? Вот если бы на улице сидели, тогда – да…

Мы допили пиво и только после этого пошли к отелю. Честно сказать, ходить по улице по такой жаре очень не хотелось, даже если вокруг столько интересного. Что именно интересного? Да хотя бы люди – такие непривычные, такие… странные. Я люблю иногда вот так усесться где-нибудь в центре города, на пешеходной зоне – взять кружку пива, орешки, сидеть и смотреть на проходящих мимо людей. И придумывать им биографии: кто они такие, куда спешат или не спешат, как живут и чем живут, если у них семья, хорошо ли им живется. Это полезная тренировка для мозга писателя, а еще – помогает в написании книг. Чем больше накопленной информации, тем легче тебе потом пишется. Проверено.

И вот здесь – я иду и смотрю на мир, смотрю на проходящих мимо людей и пытаюсь понять – кто они такие, как оказались на Манхэттене, пытаюсь представить их жизнь. И, само собой, – здесь мне сделать это многократно сложнее. Ну как я могу понять жизнь вот этой пухленькой молодой девушки в костюме офисной служащей? Может, она бедна, а может, богата, может, у нее есть мужчина, а может, нет – странно, но в Союзе 1971 года гораздо легче понять, насколько хорошо (или плохо) обеспечен тот или иной человек. У нас есть что-то вроде дресс-кода, рассказывающего о человеке все, что возможно рассказать. По крайней мере – об уровне его доходов. Видишь человека в новых американских джинсах – понятно, это достаточно обеспеченный и продвинутый тип, не какой-нибудь работяга из колхоза! А здесь… нет, само собой – тут джинсы не предмет роскоши. Но тут еще и не выпячивают богатство… так, по крайней мере, мне показалось. Одеваются кто во что горазд – главное, чтобы было удобнее.

Но да ладно. Пойду отдыхать. Вообще-то я не слишком и устал – тринадцать часов перелета в бизнес-классе «Ил-62» – это совсем не тринадцать часов в каком-нибудь дерьмовом аэробусе-321, где в эконом-классе нельзя даже просто сидеть – ноги не умещаются. Но все равно – хватит на сегодня впечатлений, нужно к завтрашней пресс-конференции готовиться, обдумать – что буду говорить.

Хотя… ну вот что такого я могу обдумать? Откуда я знаю, что именно меня спросят? Придется определяться по ходу дела, так что… Нет, я всего этого действа не боюсь, я вообще, можно сказать, свое отбоялся, и уж не какие-то там акулы пера меня испугают, но… не хочется ударить в грязь лицом. Впрочем – я за словом в карман никогда не лез.

Номер встретил меня роскошью и негой. Я плюхнулся на кровать, глядя в стильно изукрашенный потолок, и стал сосредоточенно обдумывать сегодняшний разговор с Роном и завтрашнюю конференцию и, как следовало ожидать, – мгновенно заснул. То, что за окном светит солнце и день разгулялся, – ничего не значило. По московскому времени сейчас около полуночи.

Проснулся я… хмм… утром. Московским утром. В шесть часов утра по Москве. Двадцать три часа – по нью-йоркскому времени. За окном светло – тут, скорее всего, вообще на улицах не бывает темно – светятся рекламные щиты, да освещены улицы совсем не так, как в каком-нибудь Ртищеве или Хвалынске (ничего не имею против этих городишек, Хвалынск вообще мне нравится).

Сна – ни в одном глазу! Бодрость, свежесть и желание вытворить чего-нибудь такое, о чем потом буду жалеть. Например – погулять по вечернему Нью-Йорку. Кстати – если не погуляю, потом буду жалеть еще больше.

Сказано – сделано. Натягиваю свои верные кроссовки, закрываю номер, и вперед! «Большое яблоко» – жди меня! Денег с собой взял триста долларов – обязательно зайду в какое-нибудь кафе и посижу. Только теперь не внутри, а снаружи.

Ключ сдал на ресепшен дежурно-улыбчивой девушке в белой блузке и вышел на улицу. Да, вечером хорошо! Жары нет! И людей столько нет, как днем!

Красиво, черт подери. Все вокруг сверкает, переливается цветами радуги! Отвык я в Союзе от того, как может быть много рекламы. Впрочем – даже в моем шумном, безумном 2018 году столько рекламы на российских улицах нет! Но здесь она, как вирус, заполнила все пространство! Она расползлась во все стороны, и во всполохах рекламных огней казалось, что находишься в каком-то гигантском дьявольском калейдоскопе!

Странное ощущение, конечно. Я шел в этом рекламном аду (или раю?!), ошеломленный, можно сказать, обалдевший от такого напора на мой тощий кошелек. Реклама умоляла, просила, требовала: – «Купи! Купи! Купи!»

Я бы купил, но с деньгами как-то туговато. Вот продам мои цацки, и тогда… А что тогда? Все равно – даже если я что-то куплю, провезти это в Союз я не смогу. Никак не смогу. Скажут: а откуда у тебя взялись деньги на покупку?! Что, нетрудовые доходы?! А может, контрабанда?! А ну-ка, колись!

М-да… это тебе не 2018 год, где всем наплевать, на какие шиши ты купил себе новую машину или не купил ничего вообще и подыхаешь с голоду. В 1971 году тебе умереть с голоду не позволят, но и купить практически ничего из того, что бы тебе хотелось, ты не сможешь. Ибо советскому человеку это не положено! Одно хорошо – такого убийственного количества рекламы, как здесь, – в Советском Союзе нет, и еще не скоро такая пакость у нас заведется. Впрочем – может, она и раньше заведется… если Шелепин все-таки решится.

И я снова углубился в свои мысли о будущем, забыв даже как следует посматривать по сторонам и любоваться ночным Нью-Йорком.

Я шел, шел, шел… и только минимум через полчаса (скорее всего, больше, не менее часа) заметил, что зашел неизвестно куда. Дело в том, что я заворачивал за углы домов, проходил по улицам, перпендикулярным той, по которой я шел, снова куда-то сворачивал и так насворачивался, что, когда очнулся от мыслей, – совершенно потерял ориентацию на местности. Чистые, ухоженные улицы и фасады домов сменились высоченными многоэтажными домами и грязными, забросанными мусором мостовыми. Людей на них почти не было, да и внешний вид прохожих очень отличался от тех ухоженных офисных клерков, которые пробегали по своим офисным делам возле моего отеля. И самое хреновое, что я не мог воспользоваться своей абсолютной памятью – по одной простой причине: я не смотрел на номера улиц и не старался запомнить, сколько раз и куда повернул. Просто шел – быстро, как будто куда-то спешил.

Увидев вывеску какого-то бара, я поспешил туда – передохнуть и вызвать такси. Без такси я до отеля точно не доберусь, а как его найти – не знаю. За то время, что прошло с момента моего «отрезвления», мимо не проехал ни один «чекер». Кстати – это было очень плохим признаком.

Толкнув дверь под неоновой вывеской, я оказался в тускло освещенном баре, похожем на все бары, которые я видел по телевизору, в которых бывал сам и которые сразу же буквально вопили посетителю: «Шел бы ты отсюда, не напрашивался на неприятности!»

Черные. Или, как привыкли их называть в Союзе, – негры. Угнетенные, забитые хозяевами-плантаторами, дяди Сэмы и их производные. Ну да, ну да… были когда-то забитые! А теперь…

Честно скажу – я никогда не был ксенофобом и уж тем более нацистом, – да как может быть нацистом человек, рожденный и воспитанный в Советском Союзе? Выращенный на книгах об интернационализме, о ненависти к рабству? Уже будучи достаточно взрослым человеком, я с досадой и грустью узнал, что русского, советского человека не так уж и любят за границей те, о ком мы так яростно пеклись и чьи права защищали. Права вот этих – чернокожих, угнетаемых и обиженных.

А позже вообще выяснилось, что практически 80 процентов преступников в тех же США составляют вот эти – обиженные и униженные, которые усиленно обижают и унижают тех, кто их когда-то обижал. И так преуспели в своем желании отомстить за обиды предков, что и работать некогда – надо исправлять, надо возмещать нанесенные их предкам неприятности! Проще говоря – как минимум трое из четырех преступников в США – чернокожие, или их производное.

У черных свои анклавы, свои питейные заведения и свои клубы. На том же Манхэттене есть такие районы, куда не стоит забредать белому человеку во избежание больших неприятностей. И вот меня, болвана эдакого, угораздило забрести именно в этот район и в такой бар.

Я по инерции сделал несколько шагов к стойке, пока происходящее в баре не привлекло мое внимание. Вот все-таки мирная профессия писателя расслабляет, делает тебя рассеянным, не от мира сего! Если бы я попал сюда только что из «зеленки», пахнущим сгоревшим порохом и ружейным маслом – для меня было бы достаточно только глянуть внутрь, открыв дверь, – и я бы уже ретировался отсюда куда подальше. Именно ретировался бы, сбежал, если проще сказать. Во-первых, я не Илья Муромец, чтобы «Повел направо – улочка! Повел налево – переулочек!» Уточнять – чем повел – не буду. Каждый водит чем хочет.

Во-вторых… а на кой черт мне встревать в драку с черными? Печальный опыт побоища возле «Арагви» у меня уже есть – когда я героически пытался никого не убить и в результате отбил свои руки до состояния небольших подушек. А оно мне надо? Я заточен на то, чтобы убивать и калечить, а не беречь мягкие тела моих противников! И вот, к примеру – вырву я пару черных кадыков, и что тогда? Да плохо тогда, совсем плохо. Засадят меня как минимум лет на двадцать, и закончится моя карьера писателя и прогрессора. Вся жизнь моя – псу под хвост.

Но мозг мой сработал с замедлением в несколько секунд, и когда я все понял – был уже возле стойки бара.

За стойкой стоял чернокожий здоровила лет сорока на вид – может, он был и моложе, я вообще не могу определять возраст черных, желтых, красных и других объектов не европоидной расы. Впрочем – у европейцев тоже все обманчиво, и я тому пример. Мне-то тоже сейчас больше тридцати пяти на вид не дашь, а может, и того меньше. Впору начать краситься в седину, чтобы возраста добавить. А то ведь странно все это…

– Привет! – невозмутимо сказал я, сохраняя хорошую мину при плохой игре. – Я хочу вызвать такси. Можно отсюда позвонить? Я заплачу вам!

– Нет, – после долгой паузы сказал бармен, дыхнув (с выплеском слюней) в стакан и продолжив усиленно его полировать не очень чистым полотенцем. – Тебе здесь нечего делать, мужик! Вали отсюда, пока цел!

Я ничего не сказал, хотя мог сказать очень многое, многосложное и яркое, повернулся через плечо и пошел на выход под внимательными взглядами десятков пар глаз. Меня никто не попытался остановить, и слава богу! И через минуту я уже шел по пустынной улице, по которой ветер переметал обрывки газет, блестящие обертки и какую-то шелуху – то ли от семечек, то ли от орешков. Ветер усилился, и похоже, что намечался дождь. А может, просто ветер разогнался как в аэродинамической трубе среди высоченных зданий, стиснутый боками уродливых каменных громадин – будто в длинном горном ущелье. Я даже вихрь увидел – небольшой такой, но вполне себе полноценный столбик вихря, который бросил мне в лицо пригоршню пыли пополам с мусором, как если бы сам недоброжелательный район выражал пришельцу извне свое неудовольстие и требовал, чтобы я поскорее отсюда ушел.

Странно, конечно, – буквально в двух шагах отсюда – громадные небоскребы, чистые улицы, дорогущие, сверкающие магазины и отели, Рокфеллер-центр с его мировым аукционом «Кристис», чистые, ухоженные люди в своих кабинетах и квартирах, чистая и красивая жизнь – центр мирового бизнеса. И тут же – грязные, заплеванные улицы, нищета и сплошной криминал. Стоит только отойти чуть в сторону, и контраст будет поразительным.

Хотя… чего я так уж распинаюсь – «странно»! Да ничего странного! Буквально в двухстах метрах от здания администрации Саратовской области, от Театральной площади, от улицы Московской (бывшей Ленина) – улочки, застроенные частными домами, в которых нет даже канализации, нет выгребных ям! Люди выходят и выплескивают помои прямо на проезжую часть, и, когда идешь по этим улицам летом (улицы Зарубина, Гоголя и т. д.), в воздухе витает сладкий, отвратительный запах мочи. А зимой на этих улицах намерзают целые желто-зеленые наледи, на которых машина скользит и норовит пойти юзом. Сам попадался на такой наледи, чуть в аварию не попал. И это в 2018 году! Так что тогда говорить о чужих городах, если свои – ничуть не лучше? Совсем не лучше. Особенно в 1971 году.

Итак, куда теперь идти? Да куда глаза глядят! Где-нибудь все равно увижу станцию метрополитена, спущусь в него и проеду… не знаю, куда проеду, – но как-нибудь найду дорогу. Прогулялся, черт подери!

Они догнали меня перед спуском к станции метро. Пятеро, впереди здоровенный чернокожий с толстой золотой цепью на шее. Все молодые, крепкие парни ростом пониже меня и потоньше, но видно, что тренированные и крепкие. Любит этот народ бокс, а лучшие боксеры получаются из уличных хулиганов, драчунов. И единственный для черных способ выйти из нищеты – научиться как следует бить морды. И они это умеют. Потому сейчас речь уже шла не о том, чтобы остановить противников, а о том, чтобы спасти свою жизнь. Вокруг никого, пустынная улица, ночь, а в руке того, что с цепью, – нож с узким, длинным лезвием, выкидной, наподобие «испанца».

– Эй, мужик! Стоять!

Так. У двоих, похоже что, стволы – у латиноса, что справа от меня, и у черного. Стоят далеко. Тот, что с ножом, – тоже пока далеко для атаки. Двое остальных просто стоят, якобы расслабленные, но парни тренированные – зачем им ножи? Они сами как ножи!

Вот я влип! Попробую «отбазариться», только шансов ноль – не так хорошо я знаю английский и жаргон местных гопников. Вернее – я совсем не знаю жаргона местных гопников.

– Слушаю, мужик! Чего хотел? – отвечаю я, мониторя перемещение противников.

– Денег хочу! – просто отвечает бандит и довольно улыбается. – У тебя ведь есть деньги, давай их сюда, они мне нужнее.

– Тебя как звать? – спрашиваю я как можно более миролюбиво. – Должен же я знать, с кем говорю?

– А зачем тебе знать? – удивляется негр. – Кэш отдал и валишь куда хочешь! Кстати – часы тоже сними. Мне они нравятся. Золотишко, да? Дорого отдал?

– Четыреста рублей, – говорю я так же безмятежно. – Считаю, вполне недорого. Это русские часы. А я русский. Ты знаешь, кто такие русские?

– Русский?! Ах ты сука! – негр делает шаг вперед, и я тут же выставляю ладони вперед:

– Эй, эй, ты чего?! Чего тебе русские сделали? Я тебе чего сделал? Я только сегодня прилетел из России!

– Вы, суки русские, выжили нас с Брайтона! Я вас ненавижу! – негр угрожающе машет ножом. – Порежу на куски, сука!

Вот зачем я сознался, что русский? Опять же – упорно живет в душе такой червячок, такая глупая мыслишка, что любой негр, узнав, что я русский, тут же заключит меня в объятия и облобызает: «Брааат! Братииишка!»

Вот же чертов дурак! В общем, попытка была сделана и не засчитана. Скорее – наоборот. Дисквалификация. И что делать?

Дорогу к станции метро никто не перекрывает, но толку, если я туда побегу? Там тупик. Зажмут – просто расстреляют на месте, и по фигу им моя рукопашка. Значит, только вдоль по улице – вон туда!

И я срываюсь с места так, будто от этого зависит моя жизнь. И очень помогает бежать то обстоятельство, что от этого как раз и зависит моя жизнь. И кстати, тот, кто скажет, что я трус, – пошел в задницу! Вы Спартаку это скажите, когда на том свете окажетесь. А я на тот свет не спешу!

Толпа ублюдков, само собой, помчалась за мной, радуясь новому развлечению. Нет ничего интереснее, чем погоня за жертвой, особенно если эта жертва ничего не может тебе противопоставить. Ты сильный, смелый, могучий – растопчешь этого жалкого белого человечка и потом хохоча будешь рассказывать, как из него потекло дерьмо, когда ты топтал его ногами. Хорошее развлечение! Хорошая ночь!

Как и ожидалось – они вытянулись в цепочку. Так всегда бывает. Кто-то медленнее бегает, кто-то просто ленится и рассчитывает добежать, когда первые уже начнут пинать лоха. Ну а мне теперь нужно выбрать момент и свалить первого набежавшего, забрать у него нож и завалить второго. А вообще лучше было бы скрыться куда-то так, чтобы ни одна сволочь не смогла найти! Ну нельзя, нельзя мне их мочить! Я не в своей в стране! Да и в своей – не так все просто! Не убивают у нас людей на каждом углу!

Я завернул за угол, тут же остановился, готовясь принять первого бегуна, и тут… о господи! Ты послал мне небесную кавалерию! Нет, ну должна же быть и у меня удача? Почему бы и нет?

В общем – как они тут оказались, что тут делали – я не знаю. Спали, наверное. Ну как наши менты в ночном патруле – забьются куда-нибудь в тупик, чтобы никто не видел, и дремлют, включив рацию на полную катушку. Вызовут так вызовут, а не вызовут – к восьми часам на развод и сдавай оружие в оружейку. Патруль отдыхает!

Машина стояла у обочины, и когда я выскочил за угол, то оказался метрах в семи от нее. Патрульные врубили «люстру», вернее – два фонаря, синий и красный по бокам крыши, и медленно начали вылезать из машины навстречу набегавшим на меня ублюдкам. В свете «люстры» и рекламных огней я хорошо рассмотрел полицейских – один невысокий кряжистый пузан лет сорока – он был за рулем, другой рыжий высокий парень лет тридцати, весь в конопушках, а его рыжие волосы напоминали огненный костер. Ирландец, не иначе! – проскочила отдаленная, не соответствующая моменту мысль. Какая хрен разница – ирландец он или китаец?! Главное – это полиция, а полицию тут боятся все! По крайней мере, я так думал…

– Эй, что тут происходит?! Стоять, полиция! – крикнул один из «офицеров» (рыжий и худой), как тут их называют, и потянулся за пистолетом. Пистолет застрял в кобуре, а напарник, все еще пыхтя, выбирался из машины. Я рванул дальше, прикрываясь от набегающей толпы корпусом рыжего копа, и тут произошло то, чего я совсем не ожидал. Ну вот что должен был сделать любой гопник, к которому обращается мент? Или застыть на месте, бросив нож, или что у него там в виде оружия, – или свалить как можно быстрее. Потому что это же милиционер! Это власть!

Что делает американский черный гопник? Он с ходу налетает на копа и всаживает ему в грудь нож! Ох-ре-неть! Только и скажешь!

Он занес нож для второго удара, когда я очнулся и прыгнул вперед, оттолкнув копа в сторону. Больше я ничего сделать бы не сумел. Бандит, само собой, промахнулся, нож мелькнул в воздухе и скулу обожгла боль – зацепил! Не знаю, насколько сильно зацепил, но… мне только второго шрама на морде не хватало – и так морда со шрамом, как у какого-то трактирного вышибалы! Вот же сука!

Ярость, холодная, расчетливая ярость. И все стало на свои места – вот враг, вот я, и мне нужно врага убить. И больше никаких сомнений. Время бегства закончилось, настало время убивать!

Я блокирую руку с ножом своей левой рукой и правой бью в горло противника – и не просто бью, а так, чтобы двумя пальцами зацепить его трахею и вырвать к чертовой матери! Это непросто, надо суметь как следует попасть… но я попадаю. Противник стоит на ногах, но из его глотки бьет фонтан крови, пробиваясь между зажавшими горло черными пальцами с белой ладонью. Мне почему-то именно это бросилось в глаза – пальцы сверху черные, а подушечки и ладонь – белые. Глупо, конечно, но в такие моменты бросается в глаза вот такое… непривычное.

Грохнул выстрел, и рядом со мной из бордюрного камня выскочила искра. По мне бьют! Или по копу? Коп жив, он уже достал свой дурацкий ствол и взводит курок. Но пока он взведет его – нас нахрен расстреляют! И я прыгаю ко все еще стоящему на ногах, но уже мертвому негру, выворачиваю у него из руки нож и, прикрываясь его телом, бросаю выкидуху в стрелка, благо что он рядом, метров в семи от нас. Нож входит тому в шейную впадину, можно сказать, – в горло. Целил-то я в грудь, но он наклонился (к моему удовлетворению и к своей беде), вот и попал ему чуть выше груди. Хорошо!

Трое остальных тоже начали палить – двое в толстяка, который довольно грамотно укрылся за дверцей машины и капотом и расчетливо огрызался одиночными выстрелами (впрочем, абсолютно без толку, безбожно мазал), третий все-таки решил добить рыжего и соответственно меня – тем более что я уже ничем не укрыт. Первый мой противник и второй – уже повалились на мостовую и не служили для меня надежным укрытием.

Открыл огонь и рыжий, но то ли из-за того, что стрелял он с земли, то ли потому, что был ранен, – толку от него было столько же, сколько от толстого напарника.

И тогда я решился – бросился ко второму парню, выхватил у него из руки пистолет (кстати, между прочим – кольт 1911! Никелированный!) и начал стрелять.

Первым же выстрелом я уложил того кадра, что палил в нас с рыжим, – вышиб ему мозги. Я ведь снайпер, куда целюсь – туда и попадаю.

Еще двумя выстрелами свалил противников толстяка. Его, кстати, за время перестрелки, похоже, успели ранить – я слышал, как он охнул и простонал: «Черт побери! Они меня достали, Джек!»

Последнего из нападавших я свалил уже тогда, когда он бросился бежать, выпустив в нашу сторону (в белый свет, как в копеечку, если не считать результатом разбитый рекламный щит) оставшиеся пули из своего магазина. Я попал ему в зад – прямо в центр, в самый анус. Если не сдохнет, то жить теперь будет очень трудно и, мне кажется, – проживет недолго. И это хорошо. Очень уж я не люблю всяческую шпану, особенно ту, что покушается на целостность моих кожных покровов. Латинос завопил, задергался на тротуаре, заливая его темной жидкостью, а я уже обернулся к рыжему копу, чтобы посмотреть – живой он или уже откинулся. Он мне очень был нужен живым. Очень! Кто подтвердит, что это не я перемочил копов и черных бандитов?

Рыжий был жив и вполне даже бодр – он матерился, называя противников различными нехорошими именами и названиями, постоянно поминая их черные зады. Похоже, что я столкнулся с копом, который очень не любит черных. Впрочем – понятно почему.

– Ты как? Как дела? – спросил я и нагнулся над полицейским, рассматривая порез в его рубахе. – Легкое вроде не задето. Пузырей на губах нет, крови нет – значит, не попал.

– Ты врач? – простонал мой собеседник. – Я в норме, плечо проколол, сука! Посмотри, что с напарником! А я вызову помощь!

И я пошел к толстяку. Вот тому и правда досталось. Он получил две пули довольно-таки приличного калибра – одна перебила ему голень, вторая – вошла в ключицу. Он был в сознании, но дышал тяжело и, похоже, не вполне понимал, что с ним происходит. Типа «поплыл». Из ноги хлестала кровь, из раны торчали белые кусочки кости, потому я тут же выдернул у него из штанов ремень и перетянул ногу выше раны – на полчаса хватит, а там «Скорая» приедет, решат вопрос.

С ключицей было и сложнее, и проще – пуля прошла навылет, вырвав приличный кусок мяса из спины. Все, что я мог сделать, – это снять с себя рубаху и перетянуть рану наискосок, через подмышку, чтобы хоть как-то утихомирить поток крови. Если «Скорая» не приедет в ближайшие пятнадцать-двадцать минут – ему конец. Просто истечет кровью. О чем я и сообщил рыжему напарнику.

К тому времени, как я закончил импровизированную перевязку, – коп уже потерял сознание, а я сидел над ним и ждал, когда же наконец приедет чертов реанимобиль.

Он приехал через пятнадцать минут, но раньше его приехали штук пять полицейских машин – завывая сиренами, сверкая яркими огнями. Все закрутилось, завертелось, а я все сидел и сидел, зажимая рану толстого копа, и думал – чем же кончится вся эта бодяга.

А еще – как замечательно я умею попадать в неприятности, чтобы из них героически выкручиваться. Карма у меня такая, точно! Как там сказано? «Кого бог любит – того испытывает»! Ага… любит он меня испытывать, ох как любит!

Отправить