Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
– Прошу вас, госпожа, или выйдите, или потушите вашу трубку.
– Почему это?! – моложавая дама неопределенного возраста затянулась из маленькой трубочки и выдохнула дым в лицо вышибалы. – Хочу курить и курю! Я заплатила за вход, имею право делать то, что хочу!
– Нет, не имеете, – вышибала улыбнулся ледяной улыбкой, показав отсутствие двух передних зубов, выбитых соперником на арене. – Мой хозяин запрещает курение наркотиков в нашем заведении. Прошу вас, прекратите. Иначе мы вас выведем.
– Ты-ы! Тварь ничтожная! Как ты смеешь?! – Спутник дамы, грузный молодой мужчина с красноватым, «украшенным» прожилками носом попытался встать и тут же плюхнулся назад. Он был очень пьян. – Как смеешь, грязь подзаборная?! Да я тебя… я тебя размажу! Я тебя!..
Мужчина все-таки встал, размахнулся, едва держась на ногах, и здоровенным кулачищем ударил вышибалу в лицо.
Вышибала даже не увернулся. Он лишь наклонил голову и «поймал» кулак буяна лбом. Голова – предмет твердый, лоб – крепкая штука, гораздо крепче, чем кости кисти руки, потому раздался вначале тупой удар, хруст, затем вопль мужчины перекрыл громкую музыку, наяривавшую танцевальный ритм.
Пары кружились, буян вопил, его спутница с интересом смотрела, как мужчина поддерживает левой рукой правую, а вышибала снова замер с маской благожелательности на лице, внимательно глядя в глаза нарушительнице порядка. Та немного поразмышляла, затем выбила содержимое трубки на блюдце, осторожно постучав по его дну. Потом залила дымящуюся кучку вином, подняла глаза на вышибалу и скучающе-презрительно спросила:
– Теперь ты доволен?
– Благодарю вас, госпожа! – вышибала кивнул, наклонив голову, и тоном заговорщика сказал: – Распоряжение хозяина – за то, что вы не сочли мои слова за дерзость и выполнили нашу просьбу – бокал вина от заведения! С величайшим почтением!
Вышибала покосился на затихшего буяна, все еще продолжавшего баюкать ушибленную руку, а из-за спины охранника выступил молодой человек, от взгляда на которого у дамы перехватило дыхание.
Это была мечта любой женщины, вошедшей в определенный возраст и обретшей такое сексуальное желание, какое и не снилось ей в девичьи годы. Парень был молод, лет семнадцати-двадцати, довольно высокий, но не слишком. Светловолосый и светлокожий, значит, среди предков его были северяне. Черты лица удивительно правильные, такие правильные, какие бывают только на картинах, посвященных богам, даже самому Создателю!
И с этого совершенного лица смотрели синие, будто светящиеся изнутри глаза, проникающие в душу, вызывающие желание взять голову паренька в ладони, утонуть в его синих «лужицах», целовать его, ласкать… и уснуть у него на плече, чтобы утром не отпустить никуда – совсем никуда! Никогда! Ни за что на свете! Возможно, именно так начинается Великая Любовь.
Дама побледнела, замерла, ее будто молнией прошибло, а когда приняла из рук парня бокал вина, схватила паренька левой рукой за запястье, провела по гладкой коже пальцем и тихо сказала, не заботясь о том, что услышит кто-то еще:
– Я тебя хочу! Любые деньги! Все, что пожелаешь! Сегодня! Сейчас!
Парень слегка поклонился и улыбнулся какой-то детской, обезоруживающей улыбкой. А потом спокойно повернулся спиной и шагнул прочь, исчезая в толпе танцующих гостей, растворяясь в воздухе, будто мираж, будто мечта, будто сладкий наркотический дым трубки, рассеявшийся в воздухе.
– Куда он?! – встрепенулась женщина. – Останови его! Кто это, как его звать?!
– Это наш подавальщик Эндел, – слегка усмехнувшись, ответил вышибала, поворачиваясь, чтобы отойти от стола. Остановился, спросил: – Вашему спутнику не нужно ли наложить повязку, намоченную холодной водой? Все в порядке?
– Ничего не в порядке! – злобно огрызнулся мужчина. – Неси свою поганую тряпку! Животное! Тупая башка!
«Была бы острая, руки бы у тебя уже не было, скотина!» – подумал вышибала, поправил свой безупречно чистый, выглаженный костюм, одернул рукава, поклонился и пошел на кухню.
Эти мерзкие твари оставляли много, очень много денег, потому обращаться с ними нужно было очень, очень аккуратно, – так учил хозяин. Чтобы еще раз пришли, чтобы оставили тут все деньги, которые у них есть! Чтобы рассказали таким же тварям, как здесь их хорошо принимают.
– Сколько?!
– Госпожа, я лишусь места, если хозяин узнает!
– Мне не интересны твои проблемы. Я спрашиваю – сколько ты возьмешь за то, чтобы я попала в его комнату? Быстро говори! И еще – ты знаешь, кто я такая? Знаешь, какие неприятности могу тебе устроить? Знаешь, что мой муж советник короля?
– Госпожа…
– Пять золотых! Больших золотых! – Женщина резко прервала лепетание вышибалы, и лицо ее сделалось надменным, холодным и даже неприятным, что удивляло – на самом деле дама была очень красива. Красива и… порочна!
Чувственные губы. Высокая грудь. Черные, блестящие волосы, уложенные в прихотливую прическу, которая стоила месячного дохода какой-нибудь крестьянской семьи. Дорогая штучка!
– Пять… золотых?! – вышибала резко выдохнул, будто ему только что крепко дали под дых. – И что же я должен сделать за эти деньги?
– Провести меня в комнату Энда и уйти подальше! Или даже – просто открыть входную дверь трактира и уйти!
– И это все?
– Это все. Нет… не все. Еще – держать язык за зубами! Чтобы не потерять его вместе с головой! Не забывай, кто у меня муж!
– Госпожа, а не проще ли было бы вызвать Энда к себе? И вам никто тогда не помешает! А вдруг – шум начнется?! И вообще, вы уверены, что Энд с вами захочет встретиться? Он такой странный…
– Не твое дело! – женщина скривила губы в усмешке, прищурила глаза. – Еще раз скажу: если проговоришься – на кол посажу, понял? Спрашиваю – понял?!
– Понял, госпожа… – обреченно вздохнул мужчина, теребя мочку изуродованного уха. – Когда вы хотите это сделать?
– Сегодня ночью. После того, как трактир закроется. К тебе подойдет Анга и все скажет.
– Анга?! Вы имеете в виду – наша Анга, подружка Энда?
– Я что, как-то неясно сказала? Подойдет Анга и передаст тебе мой приказ. Тогда ты меня и проводишь!
– А деньги… когда? – осторожно осведомился вышибала, и тут же на стол перед ним брякнулся небольшой кошелек. Мужчина открыл его, удовлетворенно крякнул:
– Спасибо, госпожа. А вы не думали… ведь я могу просто взять ваше золото и убежать куда глаза глядят?
– Найду. Пущу по следу лучших сыщиков и найду, где бы ты ни спрятался. А тогда – мучительная, страшная смерть! Берегись! Кожу живьем сдеру и плащ из нее сделаю! Будешь молить о смерти как о благе!
Вышибала посмотрел в лицо женщины и невольно содрогнулся – теперь она была просто уродлива, как если бы из человека выглянул некий монстр, заставляющий совершать гадкие, отвратительные поступки, но до сей поры невидимый.
Анга выскользнула из постели. Щенок тихонько вздохнул, засыпая, повернулся к стене. Кровать была не такая уж и узкая, но вдвоем все-таки тесновато. Впрочем, Анга не любила задерживаться надолго – переспала, получила удовольствие и… к себе в комнату, на здоровенную, просто-таки огромную кровать для приема клиентов.
Ну да, можно было бы позвать Энда к себе, но девушке казалось, что это будет как-то неправильно. Та большая кровать – рабочее место, пропахшее сотнями клиентов, залитое потом, семенем, видевшее тысячи оргазмов разных, очень разных людей, мужчин и женщин.
На той кровати не забудешь, что ты шлюха, а не простая девушка, встречающаяся со своим возлюбленным.
Каждой шлюхе, какая бы «железная» она ни была, нужен отдых, иллюзия нормальной человеческой жизни. Продавая себя изо дня в день, позволяя проделывать с собой совершенно отвратительные, грязные вещи, в конце концов можно сойти с ума, превратиться в животное, опустившееся, злобное, заглушающее душевную боль вином и наркотой. Потому почти все шлюхи имели любовников – иногда из числа клиентов, но чаще всего со стороны, из числа тех мужчин, которых не беспокоил промысел подруг, а иногда даже и возбуждал. Льстит, когда женщина, которой платят довольно-таки приличное количество монет за секс, не только обслуживает тебя бесплатно, но еще и сама сует деньги, дарит подарки, содержит, покупая вещи и еду! Значит, ты выше других «качеством», значит, есть в тебе что-то такое, из-за чего прожженная, видавшая виды девка на тебя запала!
Анга не была исключением и, когда впервые увидела Энда, тут же решила: «Он будет моим!»
Ей стоило большого труда пробраться в постель парня – она несколько дней с ним разговаривала, входила в доверие, прощупывала, стараясь узнать слабое место, а потом… все произошло как-то само по себе – пришла, прилегла рядом, мол, тоскливо одной, грустно, и… дело техники. А в технике секса Анга была невероятно искушена, несмотря на свои не очень большие годы. Да и немудрено: когда в восемь лет она осталась одна – родители погибли от эпидемии желтой чумы, – ее подобрал богатый купец и тут же приставил к «настоящему делу». Он очень любил маленьких девочек, особенно со светлой кожей и пухлыми губками.
В предках Анги были росты, а они всегда отличались красотой и статью, и, кроме того, на фоне смуглых местных жительниц светловолосые голубоглазые девицы были экзотической роскошью и, как следовало ожидать, пользовались большой популярностью.
«Обучение» длилось до двенадцати лет, пока Анге все это порядком не надоело и она не сбежала от купца, пристроившись в один из дорогих борделей, где в основном работали девочки вроде нее.
В борделе было хорошо – ничуть не хуже, чем в этом трактире, но… все когда-то кончается. Возраст! Время неминуемо вносит свои коррективы в жизнь, и восемнадцатилетняя девушка оказалась слишком «стара» для того борделя.
Когда агенты Лайама обходили все подобные заведения и наткнулись на Ангу, она с радостью, хотя и с некоторым опасением восприняла предложение поработать в «Добром столе» и ни разу не пожалела об этом. Здесь было все – и личная комната для работы, и питание, и хорошие деньги, и даже молодой, красивый, хотя и странный любовник, владеющий такими приемами удовлетворения женщин, которым могли бы позавидовать и опытные, повидавшие жизнь мужчины. Своим мужским хозяйством он владел виртуозно, доводя Ангу до экстаза, но самое главное – Щенок по-своему ее любил, встречая радостно, будто давно не видел, будто на самом деле был ее женихом, вернувшимся домой после долгого путешествия. Соответственно и ласки его были неутомимыми, сладкими и невероятно возбуждающими.
Анге здесь было очень хорошо.
Но… деньги есть деньги! Она работает ради денег, подставляет свою гладкую, упругую попку тоже ради денег, так почему же должна отказываться от пяти толстых, полновесных золотых, которые платит эта женщина? И всего лишь за то, чтобы Анга уступила ей место возле любовника! На время уступила, не навсегда!
Что, разве мужское хозяйство Энда сотрется, если он засунет его в эту бабу? Еще крепче станет! И будет с чем сравнить, ведь она, Анга, – лучшая!
И… не надо ссориться с власть имущими. Дает деньги – бери. А ведь могла и не дать. Могла устроить какую-нибудь пакость, такую, что… любую, в общем. Анга видела, что бывает с теми девушками, которые отказывали властителям этого мира даже в жалком пустяке. Ее приятельница, Меера, лишилась носа, когда отказалась вылизать зад одному из очень родовитых дворян. Поймали, изувечили. Вместо носа – две дырочки, ведущие в череп.
Анга до сих пор содрогалась, вспоминая этот случай. И разве такой случай был один? Немало девушек гибло или оставалось калеками после споров с богатеями! Нет уж… дают деньги – бери и не гнушайся делать все, что от тебя требуют сильные мира сего, даже если они потребуют жрать дерьмо. Так проще, так правильно, только так можно выжить!
Этот урок Анга усвоила навсегда, и, если когда-нибудь у нее будут дети, передаст эту чеканную истину им. Впрочем, о детях она пока не думала. Вначале надо накопить денег, купить дом в не очень дорогом районе (маленький домик с садиком на окраине города у нее уже имелся), а уж потом…
Справедливости ради надо сказать, что Анга не была подвержена большинству из пороков, присущих многим шлюхам, – пила мало, наркотики не употребляла, любовников не меняла – клиенты ведь не любовники! Они – работа, эти мужчины – что-то вроде ходячих членов, которые время от времени в нее погружаются, оставляя после своего ухода вонь, слизь и приятный звон серебряных монет.
Любовник у нее всегда только один, а в королевском банке уже лежит кругленькая сумма.
Скоро, скоро она вырвется на свободу, и возможно, даже прикупит трактир – такой, как этот. Ну… может, и похуже, но кто мешает ей привести заведение в порядок, сделать так, чтобы оно приносило хорошую прибыль?
Анга оглянулась на Щенка, слегка улыбнулась, вздохнула: «Не убудет от тебя! Пусть позабавится проклятая баба, пусть завидует мне».
Подошла к столику, там стоял тазик с теплой водой – она была горячей до того, как Анга легла в постель, но уже остыла. Взяла со стола чистое, белое полотенце, макнула в таз, намылила полотно и вдумчиво начала протирать тело, не пропуская ни сантиметра его поверхности. Особенно уделяла внимание потеющим местам и паху. Из нее все еще вытекали обильные соки – свои и Щенка, потому пришлось даже присесть, потужиться, чтобы удалить собравшуюся жидкость, трусики она носила только дорогие, шелковые, портить дорогое белье – это неправильно. Бросать деньги на ветер – эдак всю жизнь останешься шлюхой в борделе, до самой смерти от дурной болезни или голода, когда на тебя уже не посмотрит даже стосковавшийся по женщинам пьяный матрос.
Кроме того, Анга была очень чистоплотной девушкой: закончила с мужчиной, смой с себя пот и все, что оказалось на тебе и в тебе. Следующий клиент увидит тебя уже благоухающей, чистой, свежей, как цветок, – это закон. Не будешь всегда так поступать – в скором времени окажешься в портовом притоне с пьяными гнилозубыми матросами. Ад для шлюх.
Быстро оделась, едва ли не быстрее, чем солдаты, привычные к ночным побудкам (время – деньги, девушка должна уметь все делать быстро – клиенты ждут!), положила в сумочку тяжелый кошель с пятью полновесными монетами, самыми крупными, что есть в королевстве.
На сердце потеплело… и мужика поимела, и деньги заработала! Ну разве она не молодец?
Вышла из комнаты Энда, прошла через пустой полутемный зал – время предутреннее, последний из клиентов ушел за полночь, в зале никого уже нет. Уборщицы наскоро прибрали, оставив основную работу на утро, в зале тихо, спокойно, будто и не играла музыка, не танцевали пары, не вертелись на сцене полуобнаженные и обнаженные акробаты и акробатки.
Анге пришлось долго убеждать Лайама и Ламию, что вид обнаженных, гладко выбритых тел комедианток поспособствует наполнению зала и кошелька трактирщика. Так оно и вышло. Доходы шлюх увеличились в два раза – распаленные видом молодых, гибких девичьих тел клиенты чуть не на стенку лезли от желания трахнуть хоть какую-нибудь бабу! Вот тут-то фишки и легли как надо – деньги текли ручьем! Кстати сказать, молодые акробаты тоже пользовались успехом…
Вышибалы, дежурившего в ночном зале, не было – явно куда-то сбежал, и Анга справедливо подозревала, что он тоже куплен, – с такими-то деньжищами, да не купить человека?!
У всех есть своя цена. Даже у Лайама. И это не обязательно деньги. Иногда – жизнь. Любого можно купить – это Анга знала, как никто другой. Сложнее узнать цену, которую надо дать, чтобы не переплатить лишнего, но это уже дело техники.
Откинула засов, толкнула дверь. Тяжелая створка бесшумно повернулась на смазанных петлях – подготовились заранее, ясно. Карета стояла за углом, темная, с занавешенными окнами. Фонарь на крыше почти не горел, притушенный нарочно, чтобы не выдавать ярким светом.
Возчик на козлах – здоровенный мужчина, из тех, что могут поднять эту карету за колесо, – и работник, и телохранитель. Рожа зверская – в свете луны просто отталкивающая, под стать своей хозяйке. Нет, та красива, спору нет… но нутро у нее черное, чернее тьмы канализационного колодца! Заглянешь в эту черноту, а там трупы, грязь, дерьмо – нечистоты всего мира! Душа – так ее называют? Грязная душа.
Душа Анги, несмотря на то, что телу пришлось купаться в дерьме по самые уши, не так замаралась, как душа этой бабы! Ходили слухи… и про оргии, которые та устраивала в своем особняке. Поговаривали, что частенько эти оргии заканчивались смертью одного или нескольких участников. Иногда это были шлюхи, классом пониже, чем Анга, или молодые бедные парни, которых заманили посулами высокой оплаты. Но в основном – рабы, купленные на городском рынке.
Что творили с этими людьми – неизвестно, но только поговаривали страшные вещи, такие, что мозг отказывался их принять. Рабы-то понятно – делай с ними что хочешь, это твоя вещь, твое животное – хоть на кол его насади и любуйся, как подыхает, но… нормальный человек ведь так не поступит, есть же какой-то предел, в конце концов? Если раб совершил плохой поступок – накажи его! Высеки! Даже убей – как взбесившегося пса! Но чтобы мучить рабов ради развлечения, наслаждаться их мучениями? На такое способен только не вполне нормальный человек, такого нужно лечить и держать взаперти.
Кроме того, это ведь непрактично. Раб стоит денег, особенно если это молодой, красивый раб. Увы, имея огромные, а тем паче совсем уж огромные деньги – можно время от времени позволить себе выкинуть десяток-другой золотых. Почему и нет? Если куплено все, что пришло в голову, остается возбуждать себя совсем уже экзотическими развлечениями.
Скучно! Богатые господа скучают, не зная, чем себя занять. Анга скуки пока не понимала, не знала, что это такое, но надеялась когда-нибудь узнать. Какие ее годы? Лет до тридцати можно спокойно погулять, подыскать себе богатого мужа, и уж тогда…
Но мужа этого самого лучше искать владелицей трактира, а не шлюхой, облизывающей чужие члены и зады, в этом она была уверена на сто процентов. Даже на тысячу.
Тук… тук… тук… – в покрытую черным лаком дверцу.
– Госпожа, все готово! – Анга оглянулась по сторонам, никого не увидела и облегченно вздохнула: ну на кой демон нужно, чтобы в компании с этой женщиной ее увидел кто-то из трактирных обитателей?
Хотя… по большому счету, кому какое дело? Может, она с ней работает! Анга с удовольствием спала с женщинами. Ей это нравилось больше, чем кувыркаться с мужчинами: и денег больше дадут, и не обидят.
Впрочем, правила работы в борделях и трактирах не очень-то поощряли встречи с клиентами заведения на стороне, вне его стен – пришла, перехватила клиента, а кто заплатит в кассу? За такое поведение могли не только вышвырнуть на улицу, но и серьезно покалечить. Бывали такие случаи.
Из кареты скользнула тень – женщина в черном, лицо закрыто вуалью. Нетерпеливо махнула рукой, и Анга, взбежав по ступеням трактира, поднялась в свою комнату. Она могла бы, конечно, уйти к себе домой, да, но бродить ночью по темным улицам решится только идиот. Разбойники, насильники, ловцы рабов – не говоря уж о ночных демонах, слухи о которых все чаще будоражили королевство, – полный набор страшных неожиданностей ждет беспечного прохожего на ночных улицах города. А уж если это молодая красивая женщина…
Не-ет… лучше она переночует на рабочей кровати, хотя и не любит это дело. Куда как лучше спать в своем маленьком старом домике на окраине города, посреди садика, где так сладко пахнет южными цветами!
Анга очень любила экзотические цветы и все свое свободное время возилась в саду. Приходилось работать в перчатках, чтобы не портить руки, и надевать широкополую шляпу, чтобы укрыться от палящего солнца. Белая кожа – ее капитал, клиент любит белокожих женщин! Надо беречь свой капитал!
Через пять минут она уже лежала на кровати в своей комнате и, счастливо вздыхая, засыпала, сопя прелестным носиком. Сегодня был хороший день. Побольше бы таких дней!
Хендра Аугулюм Анага Сафар, урожденная Валум-Мегор, выскользнула из кареты и повелительным жестом отпустила шлюху. Та сделала свое дело, и можно о ней забыть. На время.
Интересная девка. И деньги любит. Можно пригласить ее к себе – за хорошие деньги, очень хорошие! Интересно, сколько она продержится?
Нет, с ней, скорее всего, будут проблемы… красивая, потому много людей будут о ней вспоминать, слухи пойдут. Дойдет до короля – проблем не оберешься. Муж и так уже высказывал претензии – развлечения развлечениями, но надо же и меру знать!
Нужно быть осторожнее! Все-таки один из первых советников короля, с неподмоченной репутацией. Слишком многие хотят занять его место. Подкапываются! Мерзкие твари! Так и ждут, чтобы он ошибся! Ищут, за что уцепиться!
Место подле короля – влияние, успех, деньги! Это все, чего хочет человек! Кроме красоты и вечной жизни, конечно.
Хендра осторожно вошла внутрь, как огромная черная летучая мышь проскользнула по коридору. Когда хотела, она умела быть тихой.
Дверь в комнату приоткрыта. Хендра облизнула губы, скользнула рукой под плащ, погладила грудь, живот… провела меж ног. Она была совершенно обнажена, и наготу скрывал только лишь черный шелковый плащ – ничего, кроме сандалий, сплетенных из тонких, покрытых позолотой кожаных ремешков. Нет даже золотой цепочки на талии и цепочки на лодыжке. Парень не должен сразу же понять, что она – не Анга!
Он спал обнаженным, раскидав в стороны сильные, мускулистые ноги, прекрасный настолько, насколько она и ожидала. В комнате пахло сексом – запах женщины, тонкая, почти неуловимая смесь благовоний и мускуса, запах мужского семени, пролившегося на женщину обильным и благодатным дождем. Молодого, вкусного семени!
Хендра встала на колени, сбросив тихо зашуршавший плащ. Из дверного проема на кровать падал свет притушенного фонаря. Женщина прикрыла дверь. Теперь – только дыхание парня, только светлые контуры его могучего юного тела, рассеянный свет луны, бросавшей любопытный взгляд сквозь небольшое оконце с маленькими мозаичными стеклами.
Протянула руку… Затаив дыхание, с замиранием сердца провела пальцем по животу юноши, по бедру… потом решительно наклонилась к кровати и заработала ртом, облизывая, проводя языком, согревая горячим прерывистым дыханием. Парень не проснулся, он даже не открыл глаза, только заложил руки за голову и как-то томно, как большой кот, потянулся, подаваясь бедрами вперед…
Его плоть была солоновата на вкус, горяча и за считаные секунды стала такой, какую любила Хендра, – большой, горячей и твердой. Настоящий самец, не то что случайные любовники из окружения мужа, родовитые, но бессильные мужланы, почему-то считающие себя главным сокровищем этой земли!
Вот сокровище – едва помещается во рту и норовит достать до желудка!
Эти твердые бедра – вот сокровище!
Этот плоский живот, твердый, как доска!
Хендра глухо застонала, выпустила член и, не раздумывая, оседлала партнера, задергавшись в оргазме, едва только он в нее проник. Это было похоже на то, как маньяк, сумасшедший, наконец-то добирался до своей жертвы, получая то, о чем мечтал днями и ночами, на то, как если бы умирающий от жажды в пустыне добрался до колоды с ледяной колодезной водой и сунул в нее сожженную немилосердным солнцем голову!
Она захлебывалась в наслаждении, умирала и воскресала в конвульсиях, доходивших до границы боли! Это продолжалось вечно – и так мало! И почему она раньше к нему не пришла?! О-о… как хорошо!
Ей понадобилась неделя, чтобы выяснить все, что следовало узнать для осуществления своего желания: собрать сведения о работниках, об их степени продажности, получить информацию об этом парне, узнать все, все – для того, чтобы сейчас вот так чувствовать в себе плоть голубоглазого ангелочка и содрогаться, давя вырывающиеся стоны и хрипы!
Нельзя шуметь. Рано! Пока рано. Она еще недостаточно насладилась этим восхитительным существом, взявшимся из ниоткуда – ей на радость и удовольствие!
О-о…. теперь она его так просто не оставит! Теперь она знает, что такое настоящее наслаждение! Все, что было раньше, – жалкая тень того, что она испытывает сейчас!
Что с ней происходит?! Почему она едва не теряет сознание? А может, это та самая любовь, о которой болтают люди? О которой пишут в дурацких любовных романах? Та «любовь», в которую Хендра не верила, как в говорящих рыб и подземных демонов?
Но теперь – все! Щенок принадлежит ей! Понадобится – купит всех, кого понадобится купить! Убьет, растерзает всех, кто встанет на ее дороге и помешает завладеть этим парнем!
Трактирщик будет против?! Жалкое существо – сгниет в темнице! За что? Да какая разница – был бы человек, а уж преступление для него найдется!
Ох, какой большой и горячий! Ну почему же он такой сладостно горячий, почему такого нет и не было ни у одного из любовников?! Вот оно, настоящее наслаждение! О-о-о…. о-о-о! Какое наслаждение! До боли, до крика, до потери сознания!
Хендра не слышала, как приоткрылась дверь позади нее и вошел человек, лицо которого было замотано черными тряпками. Темные глаза, привычные к ночи, смотрели жестко, внимательно, настороженно, а когда женщина в очередной раз выгнулась, приподнимая руками внушительные, упругие, торчащие вперед груди, мужчина взмахнул рукой, и на затылок Хендры обрушился удар – сильный, точный, выверенный. Она молча повалилась на любовника, и это его пробудило.
Поздно. Другой удар вбил в череп нос парня, дробя его, расплющивая, заливая кровью постель.
Еще удар!
Еще! Еще!
Как в дерево!
Как в пенек!
Ломая, круша, разбивая кости, мясо, внутренние органы!
Морда бил, пинал – ожесточенно, так, что разошелся не вполне еще заросший шрам на щеке и кровь капнула на пол и башмаки. Он вымещал на этом парне всю досаду, все неприятности, происшедшие с ним за последние дни, когда власть едва не ускользнула из его рук.
Шрам – от ножа Амира, вместе со своими приспешниками попытавшегося захватить власть. Теперь почти все они лежат в канализации – в виде крысиного дерьма и обглоданных костей. Крысы славно попировали останками бунтовщиков. Все прошло вполне недурно – если не считать потери двух своих подручных, неловко напоровшихся на острый нож. Вот только победа требовала закрепления – например, нужна голова «бегуна», опустившего Морду на несколько ступеней вниз. Того, кто посмел забрать деньги у вожака, посмел противоречить ему, тому, кто показал – Морда не такой уж и всесильный и можно обвести его вокруг пальца, как ребенка. Нет! Не получится. Месть будет страшна!
– Остановись! – Спутник Морды придержал за руку, испуганно отшатнулся. – Эй, эй! Это я! Ты сейчас его совсем замесишь, а как потом узнают?! Хватит! Он и так покойник, с такими ранами не живут! Нам же надо, чтобы все его узнали! Голову не раздроби!
– Да… ты прав, – Морда тяжело дышал, его клешнястые могучие руки слегка дрожали.
Увлекся, опять увлекся!
«Нельзя давать волю эмоциям! – когда-то учил Старший. – Выдаешь свои чувства – показываешь, что ты такой же человек, как и твои подчиненные! Ты должен быть выше их! Холодный, твердый, как скала!»
Морда на всю жизнь запомнил его слова и всегда был благодарен старому вору – и за ту кубышку, которую тот некогда спрятал у городской стены, тоже. Они пригодились Морде, эти деньги. А Старший… он умер легко, без мучений. Хотя кто это знает, с мучениями или без – не ощутив клинок в своем сердце, не узнаешь – больно это или нет. Только те, чье сердце рассекла холодная сталь, могут точно ответить на этот вопрос, но их уже давно съели черви.
– Гля, вожак, а он ведь еще живой! – с удивлением сдавленным голосом из-под маски воскликнул третий «черный человек», наклонившись к избитому парню. – Дышит! Ничего себе! Живуч, скотина, как демон! Ну что, режем голову? Мне резать или ты сам?
– Стой! – вдруг решился Морда, мгновенно оценив ситуацию. – Этого козла возьмем с собой! Раз живой – тем хуже для него. Позабавимся!
– А что со шлюхой делать? Ее куда?
Морда секунду подумал, усмехнулся:
– Есть одна задумка… на кровать ее! Ноги держите! Раздвиньте! Вот так!
Хендра очнулась от жгучей боли. Попыталась закричать, дернуться – что-то твердое буравило ее зад, разрывая внутренности, раздирая, причиняя такую невыносимую, шипучую боль, что ей хотелось вопить, захлебываясь слезами, просить о пощаде – как делали те девчонки, что сгинули в ее застенке. Как делали те парни, с которых она снимала кожу, чтобы потом из нее сделали туфли, сандалии, штаны и куртки. Ей хотелось касаться кожи своих бывших любовников – всегда и везде! Человеческая кожа возбуждает, в ней магия, в ней сила!
Она поняла, что ее насилуют, но сделать ничего не могла. Рот был чем-то замотан, ноги и руки в прочном захвате, и Хендра только мычала – выгибаясь, дергаясь под смешки чужаков, методично буравивших ее. Насильники менялись, тихо переговаривались, отпуская шуточки по поводу гладкого тела шлюхи, не разработанных как следует отверстиях, а Хендра могла лишь стонать от боли и мечтать о смерти, об их смерти! Ей было плохо, как никогда в жизни.
А потом все стало еще хуже. Грудь обожгла страшная, невероятная боль, когда казалось бы – куда еще-то хуже? В свете луны Хендра увидела в руках насильника свою левую грудь, с которой капали капли крови. Отрезанную грудь. И уже теряя сознание, подумала: «Это наказание! Создатель, прими меня, какая я есть! Не наказывай слишком сильно, я и так уже наказана! О боги! Простите меня!»
Нож вспорол ей живот, запахло нечистотами и кровью. Впрочем – крови тут хватало и без того. Пол, стены, постель – все было залито темной жидкостью, неприятно липнувшей к пальцам и засыхавшей на ночном сквозняке, пробравшемся через открытую форточку.
Морда приставил нож к горлу «шлюхи», аккуратно перерезал глотку, перепилил позвонки, надломил их, перегнув шею жертвы, держа женщину за волосы, перерезал последний лоскут кожи и поднял отрезанную голову перед собой на вытянутой руке, вглядываясь в расширенные от ужаса и боли глаза несчастной. Сорвал с головы повязку, удерживающую кляп, вытащил полотенце, которое запихал в рот жертве. Поставил голову женщины на стол, рядом аккуратно разместил отрезанные груди, стараясь, чтобы они лежали симметрично.
Наклонился к трупу – прекрасные, хорошей формы кисти рук. Отпилил по суставу. Хотел положить туда же, к голове, но остановился – пальцы женщины буквально унизаны перстнями, блестевшими в свете луны. Даже если это всего лишь стекляшки вместо камней и крытое позолотой серебро – все равно они стоят звонкой монеты, а Старый учил, что нельзя отказываться от плывущих в руки денег, иначе не будет прибыли – боги накажут! Так что пришлось сдергивать перстни, некоторые прямо с кожей, обнажая красное мясо. Слишком тесные кольца, но не за мылом же идти, чтобы снять!
Больше ничего ценного на изуродованном теле не было. На отрезанной голове – тоже.
Парня завернули в покрывало, лежавшее рядом с кроватью, забрали и его одежду – пусть думают, что он убил свою шлюху, оделся и сбежал, так меньше вопросов и меньше проблем.
Морда не был глупым, скорее наоборот – отличался звериной, нечеловеческой хитростью, потому и выбился из уличных шпанят в главари большой уличной банды, состоявшей из малолеток. Пока – из малолеток, а там уже видно будет.
При хорошем вожаке стая сильнее во много раз! Вокруг столько жирных, раздувшихся от денег клопов – только дави! И если с умом – можно придавить слегка, не до смерти, и напуганные купцы будут платить – столько, сколько им скажет Морда. Будут платить за свое спокойствие, за свою жизнь. Ведь с каждым может случиться то, что случилось сегодня с этой шлюхой и с этим парнем! Пока что это все тренировка, основное – впереди! Придется еще разделать пару-тройку купцов, прежде чем все поймут, кто в городе хозяин. Не Стража, не король – Морда! Вот кто владеет их жизнью! Их жизнью и жизнью близких!
– А-а-а! И-и-и! – Анга завизжала так, что вышибала, устроивший себе логово в кладовке при кухне, взлетел со своей лежанки, будто подброшенный пинком. Уже перепрыгивая через высокий порог кухни, видевший десятки падений кухарок (если бы проклятия имели силу – порог давно должен был сгореть!), вышибала понял – случилась беда, и рикошетом эта беда ударит в него. В зале стояла Анга, руки которой были испачканы в крови – по локоть. Она трясла, всплескивала руками так, будто надеялась – кровь слетит, и они никогда больше не коснутся липкой вонючей жидости!
А потом… все закрутилось, завертелось, в трактире стало тесно от людей – стражники, тайная полиция, любопытные, персонал – кого тут только не было!
Были все, кроме Щенка. Его не было нигде.
До полудня шли допросы. На белый свет вылезло все – и деньги, которые получила Анга, и деньги вышибалы, и то, что о Щенке никто ничего не знает, кроме одного – он ненормальный. Ведь только ненормальный может раздавать свои деньги, никого ни разу не ударить и вечно улыбаться своей дебильной тупой улыбкой!
Ясное дело – маньяк! И этот маньяк наконец-то раскрылся, да еще как! Жена второго советника короля зверски убита! Его величество в курсе, держит дело на контроле, приехали и начальник Стражи, и тайный советник!
Вышибалу и шлюху увезли в Тайную службу для допросов. Били. Вышибалу крепко, шлюху – не очень. Потом подключили магов – сыворотка правды, допрос под магией. Ничего нового это не дало – они говорили то же, что и раньше. На всякий случай решили подержать в темнице, но… через три дня выпустили, отобрав деньги, которые те получили от Хендры. Кто-то же должен оплатить услуги палачей, допрашивавших подозреваемых? Почему не сами подозреваемые?
Трактирщика допрашивали долго, с тщанием, но – довольно мягко. Не били. Было ясно, что сказать ему нечего, – он спал рядом со своей невестой Ламией и, само собой, ничего не видел.
Впрочем, его тоже решили допросить под магией, как и Ламию. Что и сделали ближе к вечеру, не получив ровно никакого результата.
Персонал опрашивали весь день, под магией, без магии. Слегка побили, попугали, но… так, для виду. Нужно же создать видимость кипучей деятельности! Дело-то не рядовое!
Сыщики исследовали комнату Щенка, высмотрев, вынюхав каждый сантиметр, рассмотрев его зорким глазом, исследовав и обычными способами, и магическими.
Вывод следствия, который довели до сведения горожан: Щенок, как его называли, он же Эндел, изнасиловал и убил женщину, надругавшись над ее мертвым телом. Потом, испугавшись содеянного, сбежал, оставив на столе отрубленные части тела несчастной женщины, известной своим высоким происхождением и благотворительностью.
Это все было объявлено на каждом перекрестке, без уточнения, почему же в конце концов Хендра Аугулюм Анага Сафар, урожденная Валум-Мегор, оказалась в комнате преступника глухой ночью, в некоем трактире? Что ее туда привело?
Упоминание о благотворительной деятельности дамы сделано неспроста – через некоторое время в мозгу людей возникнет стройная легенда о том, как женщина пришла к сумасшедшему, чтобы помочь несчастному щедрым пожертвованием, но он набросился на нее и убил, расчленив ее тело ради варварских магических ритуалов, повсеместно принятых в соседнем государстве, империи зла – Зануссе. И скорее всего, он был зануссианским агентом. Что укладывается в стройную теорию о том, что соседнее государство – это воплощенное зло, и люди, которые там проживают, отравлены этим злом до самого последнего волоска на их тупой голове.
Воспользовавшись случаем, Тайная служба произвела несколько арестов в среде оппозиционных королю дворян, кои в скором времени признали себя заговорщиками, мечтающими свергнуть короля в угоду Зануссу. Если бы не благородная женщина, которую убил спятивший лазутчик, заговор остался бы нераскрытым, и к чему бы это привело – знают только боги. Хороший палач умеет развязывать языки, и нередко преступники выдают даже то, что давно забыли. Или не знали…
Имущество казненных заговорщиков поступило в доход короля и его ближних соратников, семьи супостатов проданы в рабство или казнены – в зависимости от ценности каждого из людей.
Конкуренты «Доброго стола», у которых тот отнял «жирных» клиентов, торжествовали, предвкушая полное разорение заведения, однако их ожидания были обмануты. Люди валом валили в трактир, который уже и трактиром-то назвать было трудно – чем стало это заведение, сказать трудно, но… только не простой харчевней, в которую люди заходят поесть. Смерть высокопоставленной дамы придала этому заведению ауру некой таинственности, притягательности. Глашатаи, кричавшие на каждом углу, в каждом городе королевства о том, что произошло в трактире, волей-неволей сделали ему оглушительную рекламу. Лучшие музыканты рвались сыграть в «Добром столе» даже бесплатно, лучшие комедианты хотели показать себя во всей красе, чтобы потом иметь возможность сказать: «На прошлой неделе мы выступали у Лайама, он говорит – у нас большое будущее!»
Доходы росли не по дням, а по часам, и скоро трактиру понадобились новые помещения, и началась стройка – без остановки деятельности, конечно.
Лайаму так и не было предъявлено никакого обвинения. Во-первых, все догадывались, что там произошло и зачем женщина приходила в комнату Щенка. Знатные люди королевства великолепно понимали, кто есть кто на самом верху, и глупостями насчет благотворительности и доброго нрава их было не обмануть.
Во-вторых, трактирщик подписал документ, в котором обязывался служить королю всеми доступными трактирщику методами. Это означало, что Тайная служба будет использовать хозяина заведения и весь персонал для своих тайных операций. Например, для сбора информации о клиентах, для встреч тайных агентов со своими осведомителями.
Лайам понимал, что когда-нибудь такое случится, потому не колеблясь подписал договор. По большому счету он был нормальным патриотом и ничего не имел против своего короля, так почему не послужить королевству, при том что служба эта совсем не обременительна, Лайам так и будет заниматься тем, чем занимался. Особенно если станет относить десять процентов прибыли в банк, в фонд Тайной службы. Счет, само собой, был открыт на имя тайного советника.
Щенка не нашли ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц – он пропал. Его портреты, сделанные лучшими художниками королевства на основе описаний очевидцев, висели на каждом углу, распечатанные в королевской типографии – с листков бумаги на прохожих смотрел красивый молодой парень с удивительно правильными чертами лица, а под картинкой стояла цена его головы: пятьсот золотых.
Никогда еще в истории королевства не назначалось такой высокой награды за голову преступника. Даже беглые заговорщики, грозившие устоям трона, никогда не были в такой цене.
Пятьсот золотых для простого горожанина – невероятные, сумасшедшие деньги, богатство, которое могло обеспечить его на всю жизнь. Что уж говорить о крестьянах, которые вообще никогда в своей жизни не держали в руках ни одной золотой монеты, даже мелкой, старой, затертой тысячами рук и кошельков, через которые она прошла.
Сотни, тысячи людей бросились на поиски беглого «капитала», надеясь моментально разбогатеть. Лучшие охотники за головами занимались поисками занусского агента, но… безуспешно.
Через месяц все о нем почти забыли, и только избитые дождем и ветром, выгоревшие на солнце бумажки, стоившие казне кругленькой суммы, сиротливо висели на стенах домов, на столбах, на деревьях – разорванные в лохмотья, избитые камнями, брошенными шаловливыми мальцами. Портреты, с пририсованными углем и свинцовым карандашом усами и бородой, а также демонскими рожками, уже мало подходили для того, чтобы кто-то мог узнать в случайном прохожем пропавшего маньяка. Даже если бы Щенок сейчас встал рядом со своим изображением, его уже мало бы кто узнал – время разрушает и горы, что говорить о жалкой бумажке, «испачканной» плохой краской.
Особо упорные охотники все еще продолжали поиски беглеца, но таких было уже очень мало. Люди вернулись к своей прежней жизни, справедливо посчитав, что лучше уж заработать серебреник, но наверняка, чем всю жизнь гоняться за призраком Щенка, скорее всего, давно уже упокоившегося в желудках многочисленных крыс, обитавших в подземельях города, или в брюхе кровожадных акул, убитый жесткосердными занусскими агентами, с тем чтобы маньяк не выдал имена заговорщиков.
Лайам и Ламия не верили, что Щенок мог напасть на эту женщину. От дела воняло, как от выгребной ямы, – об этом Лайам сразу сказал и следователям, и тайному советнику. Но ему тут же закрыли рот, заставив подписать документ о неразглашении информации по этому делу.
Впрочем, что ему разглашать? Что он знал? Не больше того, что знал до убийства Хендры.
Ламия иногда вздыхала, вспоминая Эндела, все-таки он был их талисманом, принесшим удачу. Да и парень на удивление красивый. Такой красивый, каких она больше в своей жизни не встречала.
Но скоро ей стало не до воспоминаний о Щенке – Ламия забеременела, к радости Лайама, ну и своей, естественно. Они поженились через неделю после того, как исчез Щенок, официально оформив отношения в храме Создателя и в городской Управе.
Жизнь шла вперед, но теперь уже без таинственного Щенка, появившегося из ниоткуда и ушедшего в никуда.
– Глянь, очнулся! – неприятный, гнусавый голос впился в мозг, и Щенок попытался разлепить веки, чтобы посмотреть, кто же это говорит. Продрать глаза не получалось, он дернулся, чтобы сделать это пальцами, оказалось – руки прижаты к телу и двинуть ими проблематично.
– Врежь ему еще! Ну! Нам только шума не хватало!
Ослепляющий удар, вспышка! И снова темнота.
Новое пробуждение порадовало еще меньше – рук не чувствовал, они будто исчезли. Ноги – тоже. Тело – сплошной синяк, боль и холод.
С минуту пытался собрать мысли в кучку, но… ничего не вышло. Провал в памяти. Вот ночь, вот он занимается сексом с подружкой и вот – уже ветер, холод и сумрак.
Запах! Запах знакомый! Запах моря – гниющие водоросли, выброшенная волнами тухлая рыба, запах морской воды и прохладный ночной воздух. Вокруг никого – тишина, покой, гул ветра, как в снастях кораблей.
Старые корабли! Вот где он! Кладбище старых кораблей! Только вот как сюда попал?
Повертел головой – сквозь предутренний сумрак видны перекладины, темные от времени. Похоже, что сделаны из корабельных досок. На них белеют руки – его руки, Щенка, привязанные, притянутые веревками, впившимися в тело. Вот почему он рук не чувствует – онемели! И ноги… опустил голову, посмотрел – да, привязан к столбу, на голых бедрах вспухли рубцы от веревок. Крепко привязали!
Кто и зачем? Неужели этот… Морда?! Да зачем он ему?! С какой стати?! Ну – забрал свое, убежал, и что?! Не его же деньги забрал?! Впрочем, тот уже считал их своими, так что…
Напряг мышцы, пытаясь порвать веревки. Так напрягся, что затрещали сухожилия! Да куда там… Ни один человек не может порвать такие толстые веревки, да еще и намотанные с эдаким тщанием. Постарались уж прикрутить! Опять же – зачем?! Мотивы непонятны. Хотели убить – убили бы на месте, зачем тащить с собой?! Лишние хлопоты, возня, опять же – увидеть могут!
Ветер взметнул облачко сизой пыли, запахло гарью – в черном пятне кострища, которое было устроено прямо перед Щенком, разгорелись красные угольки. Послышались шаги, из дыры, проделанной в борту небольшой шхуны, вылез мальчишка лет тринадцати, зевнул, потянулся, взял из кучи досок две небольшие палки, с треском их сломал, наступив ногой на середину. Все так же не обращая внимания на пленника, положил дрова в костер, стал раздувать его, тужась, краснея, с шумом выдыхая воздух.
Зрение Щенка уже восстановилось до прежнего уровня, он все-таки сумел разодрать слепленные кровью ресницы и теперь рассматривал своего сторожа – если, конечно, это был сторож, а не случайный дежурный парнишка. Скорее всего, просто дежурный, ему было плевать на голого, привязанного к столбу человека, на лице парнишки застыли скука и вселенская тоска, въевшаяся в его суть, – впереди ничего, позади – одна грязь, чего ждать от жизни, кроме самого плохого?
Мальчишка как мальчишка – грязный, помятый, в старой, растрепанной одежде, ни злой, ни добрый. Никакой.
– Развяжи меня! – голос Щенка был хриплым, говорить трудно, будто после долгого молчания. – Что вы собираетесь со мной делать? Зачем похитили?
Мальчишка промолчал. Повозился еще пару минут, наконец-то раздул огонь, весело заскакавший по белесым от выступившей соли доскам. Дровина щелкнула, выбросив фонтанчик искр, одна шальная искра упала на живот Щенка, уколов словно иглой. Он едва не вздрогнул, но сдержался.
– Ты что, глухой? – снова переспросил пленник и попытался улыбнуться, что у него не вполне получилось. Кожу лица будто чем-то стянуло, правый угол рта все время сползал вниз, норовя обнажить клык.
– Слышу я все, – мрачно ответил мальчишка, усаживаясь у костра и туманно глядя в светлеющее небо. – Тебя Морда притащил. Утром тебя убьют. Но вначале помучают.
– За что? – Сердце Щенка ухнуло вниз, куда-то в район желудка. Ведь знал же, как обстоит дело, и зачем только спрашивал? Чтобы убедиться? Ну вот – убедился! Легче стало?!
– Сам знаешь, за что, – так же равнодушно пожал плечами мальчишка, – ты Морду опустил, деньги у него забрал. Он тебя выследил, теперь покажет нам, как надо себя правильно вести. Скорее всего, тебя сожгут. Обложат досками и сожгут. А может, и на кол посадят. А может, кожу сдерут живьем. Не знаю я – чё хочет Морда, то и сделает.
– Развяжи меня, – Щенок постарался, чтобы голос его не дрогнул. – Развяжи!
– Да с какого перепуга-то? – искренне удивился мальчишка. – Я тебя развяжу, а Морда потом меня на нож посадит? Да иди ты на хрен! Я хочу сдохнуть после тебя, и как можно попозже! И Морду пережить! Всех вас пережить!
– Кого ты там пережить собрался? – раздался глухой знакомый голос. – Поговори мне еще, придурок!
Морда медленно подошел к костру, одернул рубаху, потянулся:
– Пришлось из-за тебя здесь заночевать! А я не люблю спать в этих рухлядях! Ничего, отосплюсь. Эй, мелкий, буди остальных. Хватит дрыхнуть! Сейчас позанимаемся с этим придурком и на промысел. Скоро купцы проснутся, работать надо!
Морда пнул проходившего мимо мальчишку под зад, малец пробежал несколько шагов, ускорившись от пинка, споткнулся, свалился, уткнувшись головой и разбрасывая в стороны мелкую гальку, снова вскочил и, хромая, припадая на левую ногу, побежал дальше.
– Пока пинка не дашь – ходят, как в штаны насрали! – довольно прокомментировал Морда. Помолчал и, ухмыльнувшись, добавил: – Ну что, не думал, что все так закончится? Думал – не найду? Никто не может безнаказанно опустить Морду! Никто! Кто пытался – крысиным дерьмом вышел! Скоро наберу еще дельных ребят, устрою этому городу ночь длинных ножей! Будут знать, кто ночной хозяин!
– А не подавишься? – мрачно-спокойно спросил Щенок, глядя в широкое, лоснящееся в первых лучах солнца лицо. Эндел и не заметил, как над горизонтом начал подниматься сверкающий диск светила – наступало утро. И скорее всего – последнее для него утро.
– Не подавлюсь! – криво усмехнулся Морда. – Вырежу всех, кто мне может помешать! За одну ночь вырежу! Все будет мое! Все будут платить мне дань! Что смотришь? Зачем тебе это говорю? А почему – нет? Кому ты расскажешь? Ты уже мертвец. Только пока этого не знаешь.
Морда помолчал секунд десять, глядя, как от кораблей к нему идут заспанные дети, подростки, парни, сплюнул в костер и добавил:
– Сегодня важный день! И ты – его главный приз! Увидишь! Хе-хе-хе…
– Зачем?
– Что – зачем? – сразу не понял Морда, потом заулыбался. – Все просто. Они должны знать, что от возмездия не уйдет никто. Вот и ты не ушел. А еще – мне нужно повязать их кровью. Они воришки, морду расквасить, напакостить – могут. Но чтобы стать настоящими бойцами – нужна кровь.
«Я это уже где-то слышал!» – подумал Щенок, и перед его глазами вдруг мелькнула картинка – загон, вроде скотного, посреди загона – тела мальчишек. Некоторые из них еще шевелятся, стонут – над ними наклоняется парнишка с кривым ножом в руке, отгибает голову раненым, режет глотки. Залитый кровью с ног до головы, парень выглядит жутко – кровь фонтаном бьет из перерезанных артерий, стекает по груди палача, с искаженного лица палача смотрят ошалевшие, вытаращенные от ужаса содеянного глаза.
«Адрус! Я – Адрус! – скользнула мысль. – Это мое имя! А еще я Щенок, Звереныш, Зверь! И я выживу! Я всегда выживаю!»
Щенок оскалил зубы, будто хотел укусить своего врага, и тот довольно усмехнулся:
– Что, не нравится, да?! Красавчик?! Был красавчик, да весь вышел – ты бы видел свою рожу! Хе-хе-хе… И твоя подружка – вышла! Мы трахнули ее, а потом я отрезал ей сиськи, вспорол живот, отрезал голову! И все думают, что это сделал ты! Ха-ха-ха! Здорово, правда?! Ха-ха-ха… На нас никто и не подумает! С какой стати? Ненормальный придурок изнасиловал и убил свою подружку! Разрезал ее на части! Ха-ха-ха!
Зверь зарычал, рванулся так, что лопнула кожа на руках и потекла кровь. Веревки выдержали – на совесть прикручивали, хорошей веревкой! Не гнилушкой!
– Подергайся, подергайся! – хохотнул Морда. – Крепкий ты, да, ничего не скажешь! Но я все предусмотрел! Все! Потому что я умный! Очень умный!
Морда посмотрел в глаза человеку, висящему на кресте, – тот сейчас не был похож на красавчика с дурацкой улыбочкой на ангельском лице – ох как раздражала эта улыбка! Как хотелось стереть ее с поганой морды роста!
А парень и правда крепкий – вон как физиономию намяли, а все уже почти зажило, шрамам будто уже не меньше года! Странно…
Их было человек тридцать – от двенадцати лет и старше. Самому старшему около двадцати, один из помощников Морды. Он и еще другой парень, здоровенный детина с одутловатым, тупым лицом, держали связанных – двоих взрослых, как и «тюремщик», один – парнишка лет четырнадцати, одноглазый – правая глазница впалая, пустая. Левый глаз яростно смотрит на Морду, будто пытается прожечь в нем дырку.
– Гвозди сюда! Молоток! – скомандовал Морда, и кто-то из толпы подал ему сумочку, в которой гремели деревянные гвозди, используемые на судах, – железные гниют, медные – дорого, а вот деревянные, из железного дерева – в самый раз. И не гниет, и по твердости – почти железо. От воды слегка разбухает, распирает, сшивает доски намертво.
– К борту их! Нет, по очереди! Давайте вначале мелкого! Да быстрее вы! Вот так!
Морда приставил гвоздь к ладони мальчишки, из глаза которого катились слезы, ударил и под вскрики, непроизвольные стоны парня, пытающегося не показать слабости, начал медленно вколачивать острые штыри в борт корабля. Толстая шляпка, похожая на шляпку гриба, прихватила ладонь намертво, уйдя в плоть так, что ее едва можно было рассмотреть. Корабельные гвозди, которые скорее следует назвать клепками, имели широкие шляпки, в два ногтя шириной, захочешь – не вырвешься!
– Морда, это же между нами! – хрипло выдохнул один из пленных парней. – Зачем брата трогаешь?! Это не по воровскому закону!
– Плевал я на законы! – невозмутимо ответил Морда, приколачивая вторую руку мальчишки. – Я закон! Я! Как скажу, так и будет!
– Ты сумасшедший, Морда! – сказал парень и вздрогнул от удара – «охранник» больно ткнул его в спину. – Как я жалею, что не прирезал тебя раньше! Ну какой я был дурак!
– У вас, «законников», есть слабое место, – ухмыльнулся Морда. – Вы придерживаетесь правил. А я хочу победить. И побеждаю. Клал я на правила! Братец? Да мне плевать на него. Только не хочу оставлять за спиной звереныша, который станет на меня охотиться. Пусть сдохнет! И сдохнут все те, кто пойдет против меня! Срежьте одежду с этого одноглазого хрена! Быстрее, олухи! Вот так! Ну что, Амир, с чего начнем? Давай-ка я начну с братца, а? Вначале сделаю его не мальчиком и не девочкой – зачем ему член, все равно уже не до баб! Как считаешь, Амир, нужен ему его член, нет?
– Просто убей нас, тварь! Не глумись! – Амир побледнел, но глаза его смотрели ясно, без страха. – Ты всегда был ненормальным извращенцем, сколько тебя помню! Собак убивал, кошек мучил! Ты же гад ненормальный, тебя лечить надо! Или задушить, чтобы не никому не нагадил!
– Гезел, подойди сюда! – Морда указал на парнишку лет четырнадцати, стоящего за спинами соратников. – Быстрее! Возьми нож. Ну! Взял, быстро!
Худой, будто заморенный голодом, Гезел неловко взял нож, едва не уронив себе на ногу, замер, побледнев, как полотно. Губы его прыгали, по щеке прокатилась слеза.
– Подойди к одноглазому и отрежь ему палец. Нет, два пальца, по твоему выбору. Давай!
– Я не могу… Морда, я не могу! – Гезел выронил нож, и тот вонзился в землю, с легким скрежетом оцарапав крупную береговую гальку. – Не могу я убивать, ты же знаешь!
– Зато я могу. – Морда шагнул к парню, наклонился, ухватил нож за рукоять и, распрямляясь, вонзил клинок в низ живота мальчишки. Гезел жалобно ойкнул, удивленно посмотрел на рукоять, торчавшую из живота, Морда криво усмехнулся и, дернув рукоять вверх, распорол брюшину до самой груди. Потом выдернул нож и, прежде чем казненный успел упасть, ухватил парнишку за длинные, спутанные волосы на затылке, загнул голову назад и уже стоящему на коленях деловито отделил голову от плеч.
Тело мягко свалилось на галечник, все еще слегка подергиваясь в последних судорогах уходящей жизни, а Морда уже выпрямился со страшным трофеем в руке:
– Кто еще не хочет выполнять мои приказы?! Кто осмеливается мне перечить?!
Широко открытые мертвые глаза Гезеля смотрели на толпу мальчишек так, будто через эту голову Морда магическим образом пытался высмотреть тех, кто ненадежен, тех, кого нужно уничтожить. Картина была страшна, и двое мальчишек позади толпы попытались сбежать, медленно отступая назад, под прикрытие корпуса корабля.
Маневр не остался без внимания Морды, он глянул на своих подручных, кивнул, и… через пару минут оба парня стояли перед ним, задыхаясь от ужаса. Один даже обмочился, мальчишка лет одиннадцати-двенадцати, по его штанам в паху расплылось темное пятно, а в воздухе повис явственный, резкий запах мочи.
– Сбежать хотели?! – зловеще прошипел Морда. – От меня не сбежишь! Никто не сбежит! Мелкие твари! Я сделаю из вас мужчин, проклятые крысы!
Он подошел ко второму мальчишке, тому, что не обмочился, кинул ему под ноги нож:
– Убей этого ссыкуна! Ну! Убей и останешься жив! Иначе – с тобой будет то, что с Гезелом!
Морда пнул голову убитого парня, та подкатилась под ноги парнишки и накрыла его ступню слипшимися от крови волосами. Мальчишка отдернул ногу, отступил назад, тяжело дыша и будто за поддержкой оглядываясь на приятелей, каменно стоявших сзади, затравленно посмотрел на Морду, внимательно наблюдавшего за его маневрами, и… поднял нож, вцепившись в рукоять так, что побелели пальцы.
– Вот так! – победно кивнул Морда. – А теперь режь его! Ну! Режь! Бей! Коли! Или сдохнешь тут! Прямо сейчас сдохнешь! Крысам на корм пойдешь!
Мальчишка на негнущихся ногах шагнул к белому как полотно другу и вдруг резко выбросил руку вперед, вонзив нож в подреберье. Парнишка резко выдохнул, схватился за предплечье приятеля, убийца отдернул руку, выдернув нож из раны, тоненько завизжал и ударил еще раз, еще… будто хотел поскорее все закончить, чтобы перед лицом больше не было глаз друга, заглядывавших ему в душу. Он бил и бил, в истерике, в ужасе, чтобы скорее затих хрип убиваемого, чтобы больше не слышать его вздохи и жалобные всхлипы, его просьбы: «Не надо! Пожалуйста, не надо! Мамочка! Ой, мамочка!»
Мертвый парнишка уже лежал на земле, но убийца все вонзал и вонзал в него клинок, стоя на коленях, не понимая, не соображая, что делает. Остановился только тогда, когда Морда перехватил его руку, отшвырнул назад:
– Хватит! Он уже дохлый! Молодец, живи. Отойди сюда, налево. Нож давай! Следующий! Ты! – он указал на парня лет шестнадцати, спокойно наблюдавшего за происходящим.
С этим парнем не возникло никаких проблем. Со скучающим видом, без переживаний он отрезал два пальца у захлебывающегося криком Одноглазого и встал рядом с первым убийцей, такой же скучный и спокойный, как и раньше. Еще через несколько секунд он уже сидел на гальке, скрестив ноги и, двигая челюстью, пережевывал что-то такое, что достал из-за пазухи, – то ли кусочек вяленого мяса, то ли сушеный фрукт. Ему было неинтересно. Он никогда не отличался умом и воображением. Надо убить – убьет. Не надо – не убьет. Дел-то!
И дальше все пошло как по накатанной дорожке: резали, кололи, били, выкалывали глаза, срезали кожу – делали все, что требовал Морда, и без особого волнения. Каждый убедил себя, что так правильно, что это отступники, негодяи, подлецы, что без них жить станет лучше, что они, палачи, – настоящие мужчины, не то что скулящие, стонущие куски мяса, в которые превратились их бывшие товарищи. Никто уже не вспоминал, что они с этими ребятами вместе ели, пили, убегали по улицам, спасаясь от разъяренных преследователей, выживали как могли, голодая и объедаясь нечистыми помоечными продуктами до смертельного поноса. Теперь бывшие приятели не были людьми. Они вообще никем не были. И вообще скоро не будут.
Парнишки пересмеивались, передразнивая стонущих от боли парней, обсуждали казнь, а когда у старшего отрезали член, тот, кто отрезал, приставил его к своего паху и весело скакал, потрясая им, как комедиант в дурной похабной пьеске. Все смеялись и радовались жизни.
Веселье закончилось, когда жертвы перестали подавать признаки жизни, истекшие кровью, потерявшие сознание от нечеловеческой боли.
Через крещение кровью прошли все, кто тут был, теперь, повязанные смертью товарищей, они превратились в некое подобие организации, банды, связанной круговой порукой, скрепленной убийствами – убийствами своих «братьев». Они, эти мальчишки, у которых в жизни не было ничего, кроме «братьев», с которыми делили последний кусок лепешки, теперь будто перешли на другой уровень существования, туда, где не действуют человеческие законы, где можно убивать и наслаждаться убийством, где убийство – это не страшное деяние, а всего лишь работа, которую нужно делать как можно лучше, не думая о жалости, о совести, о подобной дребедени, мешающей жить, совершенно, абсолютно бесполезной и неприменимой в повседневной жизни.
Щенок… Адрус смотрел на все это, и его память выдавала из своих кладовых картины прошлого – корабль работорговцев, рынок, где продают рабов, школа, где из мальчишек делают безжалостных убийц, способных на любое преступление во имя того, кто отдал приказ. И какая разница, Школа Псов или шайка портовой шпаны, методы, какими из обычных парнишек делают подлых, коварных, безжалостных убийц, – одни и те же. Сломать волю, заставить перешагнуть через кровь, через жалость, через смерть товарища, и… вот тебе зародыш убийцы, способного на все что угодно. На все, что прикажет вожак…
Скоро должна была настать очередь Адруса – он думал об этом спокойно и почти без сожаления. Почти – потому что жалел он только о том, что не сможет попрощаться с Рагхом, верным другом, единственным другом в этом мире. Единственным, кому верил Щенок, он же Звереныш, он же Зверь…
Да, Адрус вспомнил многое. В памяти были еще провалы, но… процентов семьдесят помнил так, будто все это происходило только вчера. Обучение в Школе Псов, бегство, жизнь Зверем и самое главное – убийство императора и его дочери. Его разыскивали в Зануссе, и дорога туда была закрыта.
Впрочем, какая ему дорога? Если только на тот свет? «Эх, Рагх, Рагх! Где ты, брат?!»
– Тут я! – толкнулось в голове. – Я тебя слышу!
– Слышишь?! – Сердце Адруса замерло и застучало с новой силой. – Они хотят меня убить!
– Надо же! А я думал – угостить тебя вкусным мясом! – Картинка: скалящийся от смеха гарм. – За что они тебя?! Что ты им сделал?!
– Злые люди, что еще сказать, – хмыкнул Адрус.
Краем уха он слушал, как Морда разглагольствует о счастливом будущем банды, о том, как хорошо будут жить молодые негодяи, как вместе с ними поставит весь город на колени и вынудит платить дань.
Это, разумеется, глупость и преувеличение, но для того, чтобы сцементировать костяк банды, вполне сгодится. Страх, кровавая круговая порука, посулы счастливой богатой жизни – и вот перед тобой верное «войско», способное на самые ужасные преступления, способное на то, на что ни один из этих парнишек еще вчера ни за что бы не решился.
Морда был хорошим психологом – он с пафосом вещал, что эти сироты на самом деле есть элита мира, что они исключительные, самые смелые, самые умные, самые сильные, а потому должны править, и, чтобы править, должны делать все, что им говорит их вожак. Тогда они станут вождями нового мира и у них будет все, что эти парни пожелают, – деньги, женщины, власть! Нужно только не побояться крови и сделать все, что скажет их вожак, Великий Вожак, которого боятся все и от которого не уйдет ни один предатель!
Под конец длинной, эмоциональной речи три десятка малолетних убийц засверкали глазами, превратившись в одно многорукое и многоногое тело, в единое целое, в существо, опьяненное кровью и иллюзией вседозволенности, обещанной им хитроумным манипулятором. Теперь они готовы были убить и родную мать – только прикажи, Вождь, и ржавый нож, спрятанный в складках одежды, напьется горячей крови, и мир содрогнется, узнав силу настоящего мужчины!
– Рагх, уходи! Ты с ними не сладишь, – устало-обреченно передал Адрус. – Их слишком много! Я тебя некогда от пятерых отбил, ты не смог и с ними справиться, а тут – человек тридцать! Уходи.
– Не глупи. Я иду к тебе. Я еще далеко, но скоро буду возле тебя. Жди.
– Как же ты связался со мной, если далеко?! Насколько далеко? Где ты?
– Под тобой, в пещере. Бегу! Жди!
Гарм замолчал и больше уже не отвечал на вопросы. Адрус прекратил попытки связаться, замер, ожидая, что будет дальше.
А дальше… дальше все было плохо. Морда медленно, сладострастно полосовал его ножом, вырезая из тела узкие ленты, подцепляя их пальцем и отдирая от тела. Потом Адруса резали все остальные, полосуя ножами, нанося удары чем ни попадя.
Щенок пытался сдержать стоны, но ничего не мог с собой поделать – боль ослепляла, лишала сознания, шипучая, страшная, невыносимая!
И когда стало совсем невмоготу, Щенок снова, как полчаса назад, мысленно закричал:
– Рагх! Да где же ты?! Рагх! Я умираю!
И, потеряв сознание, он уже не видел, как из-за корабля вылетел черный ком, состоявший из зубов, когтей, стальных мышц и ярости – неукротимой, дикой, затапливающей мозг, как горный поток после тропического ливня затапливает спокойный деревенский пруд!
Рагх сбивал с ног ментальным ударом, на бегу рвал зубами, когтями, разбрасывая ошметки плоти, вздымая фонтаны крови, проносясь сквозь толпу, как демон смерти!
Ему понадобилось совсем мало времени, чтобы убить последнего из парней, – он поймал его уже наверху, возле кустов, на склоне горы. Перекусил лодыжку и добил, вырвав глотку.
Если бы на месте этих мальчишек были опытные вояки, если бы их сумели организовать, чтобы дать отпор, – скорее всего, Рагх не ушел бы отсюда живым. Но что могла сделать растерянная, напуганная толпа неорганизованных парнишек, брошенных своим вожаком?
Морда сбежал сразу, как только Рагх начал убивать. Как ни странно, бесстрашный, жестокий и подлый бандит боялся собак. До обморока, до заикания, до колик в животе – он боялся собак!
Почему? Конечно, этот страх крылся в детстве – купец, который однажды поймал Морду на краже кошелька, выпустил на него сторожевых псов, едва не лишивших мальчишку мужского достоинства. С тех пор Морда ненавидел и боялся собак и ничего не мог с собой поделать.
А что такое гарм, как не собака? По крайней мере – с виду. И когда эта собака начала рвать соратников, Морда бросился к берегу, прыгнул в воду, нырнул, и под водой уплыл в сторону порта. Рагх его бегства не заметил – было не до того. Загрызть тридцать человек – это не оленя догнать.
Гарм выследил всех, кто попытался спрятаться, догнал всех, кто попытался удрать. Он был в ярости. Никто не смеет посягнуть на его брата! Ни одна подлая человеческая тварь!
Щенок не был для него человеком. Странно, но это так. Брат – слегка уродливый, не похожий на гарма, но брат. Не такой, как эти злобные существа, наслаждающиеся убийством себе подобных. Люди – одно слово!
Ни один гарм не смог бы поступить со своими сородичами так, как эти существа. Ни один! Гарм может убить другого гарма. Может околдовать его. Может обмануть. Но чтобы вот так пытать, наслаждаясь мучениями соплеменника?! Никогда!
Люди – это такие люди!
Войти с помощью соц. сетей: