Назад: Акт VII Суббота, 14-е День Апокалипсиса + 1

Акт VIII
Вторник, 17-е День Апокалипсиса + 4

85.

Эжени смотрит в иллюминатор на горы внизу. Ей кажется, что она узнает берег Ионического моря, подошву итальянского «сапога», где расположен Кротон, место пифагорейской школы.

В кресле рядом с ней сидит отец, перед ними ее дед и Рафаэль, сзади ее мать и Николя. Рафаэль и он пожелали лететь с ней, а так как их роль в операции «Анти-Рейхстаг» была определяющей, Эжени не стала возражать.

– Почему ты не захотела сидеть со своим другом? – тихо спрашивает ее Рене.

– Мы больше не вместе, – отвечает Эжени, не отрывая глаз от пейзажа. – Я не могу выносить его политический догматизм.

– А ведь это он нас спас, – напоминает ей отец.

Молодая женщина пожимает плечами.

– Он левый идеалист, – продолжает свою защитную речь Рене.

– Где он, а где дух Жореса, Гамбетта, Блюма, Мендес-Франса! Они должны переворачиваться в гробах при виде того, во что превратились левые идеалисты…

Ее отец улыбается:

– Надо же, как ты торопишься критиковать ценности, которые еще не так давно сама отстаивала!

Эжени поворачивается к отцу:

– Путешествия в мои прежние жизни открыли передо мной новые перспективы. Правильнее сказать, увиденное помогло мне поверить в себя и начать думать самостоятельно, вместо того чтобы прислушиваться к речам того или иного политика. Мне вспоминается фильм Серджо Леоне «За пригоршню динамита». Там всегда побеждают одни и те же, независимо от этикетки, а те, кто хочет изменить мир, всегда проигрывают. Посмотри на нынешнюю ситуацию: диктаторов становится все больше. Вот тебе доказательство, что все манипулирование молодежью, толпами, общественным мнением приводит к власти пол потов, аятолл, ким чен ынов. В хаосе вызревают чудовища.

– Понимаю твою точку зрения. Главное – не изменять своим глубинным убеждениям.

Ее тянет курить, она плохо переносит долгий перелет. Приходится прибегнуть к дыхательным упражнениям, чтобы успокоиться.

– Ты еще мне не рассказывал, что повидал в своих регрессиях, – напоминает она отцу, чтобы сменить направление своих мыслей.

Рене отвечает со вздохом:

– Ты правда хочешь знать? Это будет длинный рассказ.

– У нас впереди много времени.

– Как я говорил, практику путешествий в прежние жизни мне открыла Опал Этчегоен, гипнотизерша, дававшая представления в своем театре-барже «Ящик Пандоры». В своей первой регрессии я угодил прямиком в Первую мировую войну, в разгар битвы при Аррасе, в самое пекло, в настоящую бойню… Поэтому я попросил Опал стереть из моей памяти это болезненное воспоминание. Она возразила, что воспоминание не стирается, но можно добавить другие, более радостные. Так она помогла мне овладеть техникой V.I.E. Я стал практиковать ее самостоятельно. Сперва я просто хотел заменить первый тяжелый опыт другим, приятным. Хотел попасть в жизнь, в которой у меня была величайшая любовь.

Эжени заговорщически косится на отца.

– Продолжай, мне очень интересно…

Он тоже смотрит в иллюминатор, как будто это помогает ему вспоминать.

– Я попал на остров, в жизнь давностью в двенадцать тысяч лет. Меня звали Геб.

– Геб? Как египетского бога?

– Я был огромным, прямо-таки великаном. Это стало ясно, когда я сравнил свой рост с деревьями вокруг: во мне было целых восемнадцать метров, я был в десять раз выше современных людишек!

– Что еще за бред?

– Многие легенды повествуют о якобы существовавшем на Земле племени великанов. Взять хотя бы титанов у греков.

– Совсем забыла ту историю!

– И если бы один только рост… Продолжительность моей жизни тоже была в десять раз больше обыкновенной: в свой восемьсот двадцать первый год я еще был как огурчик.

– Остров гигантов ростом в восемнадцать метров, живущих по восемьсот лет, – это прямо миф об Атлантиде, записанный Платоном!

Рене утвердительно кивает:

– Я тоже, очнувшись, первым делом подумал о мифической Атлантиде. Но мне запомнилось, что мы называли свой остров Ха-Мем-Птах, а город, где я жил, звался Мем-Сет. Он был столицей.

– Что там с твоей любовной историей? – торопит его Эжени.

– Всему свое время. Больше всего меня удивила моя способность общаться с ним, с этим Гебом.

– Общение со своими прошлыми инкарнациями? – удивляется Эжени. – Ты же всегда мне говорил: что прошло, то прошло, с событиями прошлого ничего нельзя поделать…

– Так я считал. Но в действительности в параллельном измерении сновидений возможен диалог.

– Что-то я не пойму…

– Люди в Ха-Мем-Птахе умели владеть своим подсознанием. Мы понимали друг друга в этом фантастическом измерении. Я предостерег его во сне о надвигающемся потопе.

Эжени задумывается.

– Ты хочешь сказать, что я тоже могла предостеречь Пифагора, что на него нападет Килон? – спрашивает она.

– Ты могла бы попробовать вступить с ним в контакт, пока он спал, пока его сознание не находилось в плену у материи, времени и пространства. Проснувшись, он решил бы, что это был просто сон. Тут требуется усилие, нужен передатчик и приемник. Наверное, атланты были лучше приспособлены двенадцать тысяч лет назад к таким играм разума, чем греки во времена Пифагора.

– Переходи уже к своей любовной истории!

– Терпение! В общем, я говорю Гебу: построй огромный корабль, чтобы спасти как можно больше людей от цунами, которое затопит твой остров.

– Ноев ковчег?..

– Геб обратился к кораблестроителю – им оказалась молодая, всего-то двухсот сорока пяти лет женщина по имени Нут. Росту в ней было семнадцать метров. Стоило нам увидеть друг друга, как случилась любовь с первого взгляда. Оба это поняли. Геб столько прожил, что накопил большой опыт жизни вдвоем. На Ха-Мем-Птахе не существовало брака, не было наших понятий обладания, собственности, не было всего этого груза. Люди оставались вместе столько, сколько ценили свою связь.

Эжени смотрит на отца с ласковой улыбкой.

– Я по-настоящему любил Нут, – продолжает он. – То была свободная, стихийная любовь.

Эжени видит на экране с онлайн-маршрутом авиалайнера, что теперь они летят над Грецией.

– Продолжай, папа, я хочу услышать продолжение твоей любовной истории в Атлантиде.

– Ну так вот… Разразился потоп. С горизонта надвигалась колоссальная волна, стена зеленой воды небывалой высоты. Геб и Нут успели вовремя погрузиться на корабль и спасти свою семью, а также сто семьдесят четыре своих сородича.

– Как насчет животных?

– Там были кое-какие домашние животные, но не полный зоопарк, как в Библии. В общем, корабль пересек Атлантический океан с запада на восток, достиг берега Африки и поплыл вдоль ее средиземноморского побережья, пока не достиг…

– …Египта? – догадывается Эжени.

Рене утвердительно кивает.

– Так это атланты, ну, люди с твоего острова…

– Ха-Мем-Птах… – подсказывает он.

– …жители Ха-Мем-Птаха основали египетскую цивилизацию?

– Я в этом убежден.

– После этого ты посещал другие прошлые жизни?

– А как же! В общей сложности сто одиннадцать. Если помнишь, моя нынешняя жизнь Рене Толедано – сто двенадцатая.

– В скольких из них ты занимался «духовным туризмом»?

– В двух десятках. Тогда каждое путешествие меня увлекало, особенно пока я жил с Опал. У нас было чувство, что мы – два ныряльщика, проникающие в неизвестные никому затонувшие суда.

Эжени видит в глазах отца тоску по былому.

– Что происходило после того, как ты расстался с Опал? – торопится спросить она.

– Упадок духа. Депрессия. Опять я остался один, без работы, без денег. Вернулся на круги своя. Снова занялся преподаванием, благо Александр согласился зачислить меня в Сорбонну, где он был тогда президентом, на должность преподавателя истории.

– Так ты встретил маму…

– Потом родилась ты. Мы с твоей мамой были очень придирчивы к смыслу имен, поэтому назвали тебя Эжени: «э» – греческий префикс, означающий «добро» (как в «эйфории», «евхаристии»), а «генос» по-гречески – «рожденный» («генезис», «генетика»).

– Это ты научил маму регрессиям в прошлые жизни…

– Ее и твоего деда. Вместе мы выяснили, в какую эпоху познакомились все трое: дело было в 1099 году, когда крестоносцы захватывали Иерусалим.

– В Средневековье?

– Мы с Александром были всадниками-крестоносцами и брали святой город. Потом нам пришла мысль основать орден тамплиеров, храмовников, – в честь храма царя Соломона, где мы устроили свой штаб.

– А мама?

– Она была жительницей Иерусалима. Я спас ее от солдат-крестоносцев, вздумавших перебить всех евреев в городе.

– Мама была еврейкой? – удивляется Эжени.

– Восемьсот лет назад, в другом теле. Ей звали Дебора, что на иврите значит «пчела». По невероятной случайности пчела была символом нашей миссии.

– Какой миссии?

– Мы должны были найти древний текст, «Пророчество о пчелах», оповещавший о создании более гармоничного будущего, вдохновляемого пчелиными ульями.

Эжени переводит взгляд на карту на экране как раз в тот момент, когда самолет пролетает остров Самос.

– Сама видишь, – говорит ей отец, – атланты, египтяне, Эхнатон, Моисей, храм Соломона, тамплиеры, «Пророчество о пчелах»… Все взаимосвязано.

– Я не знала, что мама, дедушка и ты водили знакомство уже в далеком прошлом…

– Скорее, определяющее значение имели жизни, которые твоя мать прожила одна. Ей можно верить, когда она говорит о силах мракобесия. Наверняка она сталкивалась с ними в прошлом. – Рене выразительно смотрит на Эжени. – Я был убежден, что моя жизнь атланта была первой. Но так было до тех пор, пока ты не нашла «негативные» двери. Услышав о них от тебя, я подумал, что были, наверное, и более древние жизни, чем те, которые я прожил в качестве Homo sapiens.

Эжени достает свой блокнот и находит страницу со старым колдуном-неандертальцем, рассказывающим своему племени истории у костра.

– Думаю, Мизинец – это ты. Сын женщины, приручившей огонь. Представь: это ты изобрел сто двадцать тысяч лет назад церемонию погребения в подражание слонам! То есть ты в некотором смысле стоял у истоков любой духовности.

На карте движутся берега Средиземного моря.

Эжени закрывает глаза. Ей все больше не терпится добраться до цели этого путешествия.

Чтобы знать.

86.

Впервые ступая на землю Израиля в аэропорту Бен-Гурион близ Тель-Авива, Эжени ловит себя на странном чувстве.

Я здесь уже бывала.

Стоит страшная жара. Едва покинув самолет, все пассажиры торопятся снять куртки.

Мне знаком этот воздух, знакомо это небо.

Пятерых гостей, прошедших паспортный контроль и забравших свой багаж, встречает маленькая, коротко стриженная седая женщина и темнокожий мужчина с курчавыми седыми волосами, в инвалидном кресле. Александр радостно бросается к ним и представляет их своим спутникам:

– Менелик – президент университета Иерусалима. Он – фалаша, выходец из эфиопского еврейского племени, перебравшегося в Израиль, крупный специалист по истории страны. Менелик владеет несколькими языками, в том числе латынью, греческим, абиссинским, арамейским. Он умеет читать египетские иероглифы. Вероятно, он потомок первого Менелика, которого называют сыном царя Соломона и царицы Савской.

– Прежде всего я твой друг! – говорит Менелик, улыбаясь и пожимая Александру руку.

Тот представляет его жену.

– А это Оделия, величайший специалист по пчелам. Это благодаря ей мы сумели отыскать знаменитое «Пророчество о пчелах».

– Мы пережили невероятное приключение, потому что пошли на риск, – подхватывает Оделия. – Я всего лишь проводила вас туда, куда вам так хотелось попасть. Надеюсь, я снова сумею вам помочь.

– Увы, в этот раз я не смогу вас сопровождать, – говорит Менелик. – Меня ждут археологические раскопки на Мертвом море.

После представлений Оделия сажает всех во внедорожник с кондиционером. Они едут мимо оливковых рощ, апельсиновых и грушевых садов.

В новостях по телевизору показывают совсем другую страну.

– Ехать два часа. Я уже всех предупредила о вашем приезде, вы не столкнетесь с большими трудностями в вашем исследовании. Но, сознаюсь, то немногое, что я услышала от Рене, меня изрядно озадачило. – Она поворачивается к Эжени. – Можете рассказать, что видели?

Рыжеволосая девушка подробно рассказывает о жизни Пус в первобытные времена, но ни слова не говорит о происходившем после ее смерти, о вознесении ее души и суде трех архангелов.

Пока их везут вдоль моря, Эжени излагает события трех своих последующих жизней: шумерской горшечницы, служанки фараона Эхнатона, основавшей в Египте библиотеку, и Пифагора.

Больше всего слушателей поражает та часть ее рассказа, где описываются встречи с Заратуштрой и с Буддой.

– Надо же, эти трое действительно жили в одну и ту же эпоху! – восклицает Оделия.

– Шестой век до нашей эры был также временем жизни пророка Даниила и философа Конфуция, – напоминает Эжени.

– Вы и с ним встречались? – спрашивает Оделия.

– Нет, для того понадобилось бы слишком долгое путешествие на Восток…

– То, что все эти мудрецы жили одновременно, – свидетельство света, просиявшего в те темные времена. Как вы помните, в VI веке до нашей эры Персидская империя огнем и мечом завоевывала наш регион. Помнится, в Индии и в Китае тоже бушевали войны со всеми сопутствующими преследованиями и зверствами, – говорит Александр.

– Одна из причин нашего приезда – то, что мама побывала в так называемой Библиотеке Акаши, – напоминает Эжени. – Там записано все будущее, так ведь, мама?

– Все вероятности будущего, – поправляет та.

Странно, у меня впечатление, что мама избегает упоминать свое посещение Библиотеки Акаши, – думает Эжени.

– Не расскажете об этом подробнее? – просит израильтянка.

– Это похоже на вещий сон, – начинает Мелисса. – У меня было ощущение, что силы мракобесия сплачиваются и что исходящая от них угроза совершенно реальна. Как если бы дьявол пошел ва-банк, злоупотребляя наивностью народа и льстя низменным инстинктам вождей. Порой этим последним удается уговорить народ, играя на его добрых чувствах, даже на сострадании. Это как волки, прикидывающиеся овцами. Они уже делали это в прошлом, остановить их удавалось только в самый последний момент.

Оделия выезжает на автостраду.

– В Библии решающая битва, в которой воины света столкнутся с воинами тьмы, называется Армагеддоном. Она грянет на горе Мегиддо, что в нескольких километрах к западу отсюда.

Она указывает на холмы.

– На этом крохотном клочке земли сталкиваются все энергии. Здесь же, вероятно, явят себя сторонники света и сторонники тьмы, – вмешивается Александр.

– В виртуальной сфере тьма наступает, – сетует Рафаэль. – В Интернете она преобладает.

– Тьма побеждает на всех уровнях, – горестно вздыхает Оделия.

– Но я выжила, – напоминает Мелисса. – Лично я думаю, что силы света всегда находят способ возобладать, пускай в самый последний момент.

– А вы, молодой человек? – обращается Оделия к Николя. – Вы пока еще ничего не сказали.

– Я принадлежу к силам тьмы, – сознается он отрешенным тоном.

Оделия, крепко держа руль, смотрит на него в зеркало заднего вида.

– Неужели?

– Я воображал, что защищаю овец от волков, а на самом деле служил еще более свирепым волкам.

– Он преувеличивает, – вступается за него Рене. – Он проявил героизм. Мы смогли одержать верх только благодаря его вмешательству.

– Я готов искупить свою вину, – пафосно заявляет Николя.

– Не вы ли сказали мне, Оделия: «Гам зу летова», что значит «все в жизни к лучшему»? – вставляет Александр.

Оделия сокрушенно улыбается:

– Разумеется. Но, честно говоря, слушая новости, я порой начинаю в этом сомневаться…

87.

Наконец они подъезжают к горе Кармель, что южнее Хайфы.

Возделанные земли выглядят здесь иначе: насколько хватает взора, простираются виноградники, пейзаж похож на район Бордо. На одном из придорожных щитов написано по-английски, что здесь производится вино «Кармель».

Внедорожник поворачивает на шоссе поуже. Еще через несколько десятков километров Оделия сворачивает на грунтовую дорогу. На указателе написано что-то на иврите, ниже перевод на английский и французский: «ПЕЩЕРЫ НАХАЛЬ МЕАРОТ».

Впереди крутая скала со множеством пещер. Оделия тормозит на площадке недалеко от десятка домиков, вокруг которых суетится молодежь в майках и шортах. Выйдя из машины, Эжени чувствует: здесь уже не такое пекло, как в аэропорту.

Потому что это дальше на север, ближе к морю, среди леса.

И снова Эжени чувствует, что это место ей знакомо. Оделия куда-то звонит, потом шагает к одному из сборных домиков, жестом позвав за собой шестерых французов.

Там их встречает вылитый Индиана Джонс.

– Знакомьтесь, это Дов Фитусси, франко-израильский археолог, руководитель раскопок.

– Добро пожаловать! – говорит он.

– Покажите нам свою епархию, – просит его Оделия.

Он обводит жестом окрестности:

– Площадь нашей археологической площадки – пятьдесят четыре гектара, она признана объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. Здесь найдены остатки человеческих поселений давностью более полумиллиона лет, это нижний палеолит. Считается, что жизнь в этих пещерах продолжалась до периода в сорок пять тысяч лет назад, то есть до верхнего палеолита. Четыре из них обследованы и описаны. Они носят, конечно, современные названия: Джамаль, Схуль, Эль-Вад и Эль-Табун.

– Нас интересует четвертая, – говорит без колебания Эжени.

– Идемте.

Они карабкаются вверх, к площадке перед треугольным входом в пещеру. Студенты снуют туда-сюда со всевозможным инвентарем и с ящиками, полными песка.

– Можно туда? – спрашивает Эжени.

– Мне очень жаль, но на место археологических раскопок допускаются только лица, напрямую в них участвующие.

Видя разочарование рыжей француженки, он уточняет:

– Но я все равно кое-что вам покажу.

Он приглашает их в большой ангар с работающим кондиционером. У одной его стены тянутся столы с пластмассовыми лотками, полными костей, у другой лабораторные стеллажи с микроскопами и пробирками.

Молодежь возится с приборами, очищает от земли собранные камни. Дов берет с полки альбом с фотографиями, открывает его посередине и подходит к гостям. Целую страницу занимает черно-белый снимок.

– Это английский археолог Дороти Гаррод, нашедшая эти пещеры и занимавшаяся в них раскопками в 1929–1934 годах. Она раскопала останки неандертальцев, а главное, почти целый женский скелет. Среди ее находок – остатки бытовых углей и обработанные с двух сторон куски кремня.

– Можно нам взглянуть на этот «почти целый» скелет женщины? – спрашивает Рене.

Дов ненадолго отлучается в соседнее помещение и возвращается с большими прозрачными коробками, полными обернутых в несколько слоев синей бумаги костей. На каждой коробке название, номер, дата.

– Вот кусочки нашей мозаики, – говорит он с хитринкой. – Скелет слишком хрупкий, чтобы извлекать его на воздух; мы делаем это только для радиоуглеродного анализа и для создания голограмм – объемных цифровых симуляций высокой точности.

– Можно нам увидеть голограммы? – тут же спрашивает Рафаэль.

Дов включает монитор на стене, подсоединенный к одному из компьютеров. Сначала на нем вращается каждая кость по отдельности, потом все кости чудесным образом собираются в стоячий скелет.

– Недостает только пары ребер, пальцев рук и ног.

Дов показывает на экране убранство пещеры с дырой в полу.

– Здесь захоронение. Оно было накрыто огромным валуном, помешавшим обнаружить его при первых раскопках. Зато благодаря этому валуну тело так долго оставалось защищено от животных и от поверхностных вод.

Дов стучит по клавиатуре, и скелет на мониторе медленно опускается в дыру и принимает там позу зародыша.

– Таким было найдено тело, – объясняет он. – Судя по результату радиоуглеродного анализа, тело было захоронено сто двадцать три тысячи пятьсот лет назад. Мы долго разбирались с его полом, исходя из формы таза, рук и черепа…

Археолог указывает на шишечку на затылке черепа.

– Видите? Это затылочный гребешок, у женщин он меньше выражен, чем у мужчин. Поэтому мы…

– …пришли к выводу, что это неандертальская женщина, – договаривает за него Эжени.

– Да. Более широкая кость, более длинный большой палец, более широкая носовая полость, более выступающие надбровные дуги позволили нам сделать такое заключение. Рост тоже типичен для неандертальцев. Они редко бывали выше полутора метров.

Он показывает следующее изображение:

– Мы определили ее возраст: сорок два – сорок пять лет.

Эжени испытывает прилив чувств.

Мама…

– Изучен зубной камень для определения состава пищи. Вопреки привычному представлению, что неандертальцы питались только мясом, мы нашли остатки кореньев, грибов, фруктов и овощей.

Мама была лакомкой.

– Еще один важный момент, – продолжает Дов. – Женщины участвовали в охоте наряду с мужчинами, а мужчины готовили пищу наряду с женщинами.

Я тоже могла бы вам об этом рассказать.

Дов увеличивает на экране кости голеней, показывая борозды в них:

– Это следы полученных в разное время ранений. При этом причины ее кончины остаются неясными.

– Ее загрызла черная пантера, – бросает Эжени.

– Прошу прощения?.. – вздрагивает археолог.

Эжени спохватывается, что сказала это вслух.

– Я имела в виду, что ее мог убить какой-нибудь хищник, хотя бы черная пантера.

– Они тогда здесь водились? – удивленно спрашивает Рене.

– Вы правы, погодные условия и растительность были тогда совсем другими, – говорит Дов. – Судя по последним данным, фауна тоже была весьма разнообразной, близкой к той, какую мы имеем сейчас в Центральной Африке. Здесь находят окаменевшие кости носорогов, жирафов, гиппопотамов, гиен, львов и… пантер.

Подтверждаю.

Рафаэль, до того молчавший, спрашивает:

– Вы позволите мне подсоединить мой компьютер к вашему и скачать этот файл?

– Даже не знаю… – мнется Дов. – Как вы собираетесь его использовать?

– Я написал специальную программу, она называется «5W». Она помогла бы вам больше узнать о том, как умерла эта женщина.

Археолог раздумывает, потом подзывает ассистента.

– Будьте добры, дайте ему доступ, – распоряжается он.

Рафаэль достает свой ноутбук и начинает скачивать данные при помощи ассистента Дова.

– Мы сравнили скелет этой женщины со скелетами других неандертальцев, найденными в последние годы. На всех есть следы ранений, – продолжает Дов. – К изученным нами сапиенсам это не относится.

– Что из этого следует? – интересуется Николя, которого все больше увлекает рассказ археолога.

Ему отвечает Эжени:

– Неандертальцы лечили своих раненых, а сапиенсы своих бросали. Или съедали.

Рафаэль, не прерывая скачивание данных, предлагает свое объяснение:

– Неандертальцы были более солидарными друг с другом. Я сравниваю их с муравьиными сообществами, где тоже помогают слабым и лечат раненых. Что до сапиенсов, то они ближе к крысиным стаям. Для них важнее соотношение сил. Слабые им бесполезны, значит, от них можно избавляться.

Дов согласно кивает.

– Готово! – сообщает Рафаэль. Все поворачиваются к нему.

– Я ввел в программу всю информацию о костях, которые вы нам показали, и вот что она нарисовала…

На экране его ноутбука появилось лицо, похожее на лица австралийских аборигенов: широкий нос, выступающие надбровные дуги, высокие скулы, толстые губы, квадратная челюсть.

Моя тогдашняя мать… – думает Эжени.

Рафаэль запускает режим 3D Live.

Женщина на экране начинает моргать, дышать, улыбаться. Все не верят своим глазам. Дов в восторге смотрит на персонажа, созданного компьютерной программой в реальном времени.

– Это какая-то фантастика! – шепчет он.

Профессор Герц продолжает стучать по клавиатуре. На экране появляется одетая женщина. То, что на ней, очень похоже на рисунок в блокноте Эжени.

– Очень реалистично! – хвалит Дов. – Но мы не знаем, во что они обувались.

– Они ходили босиком, на подошвах у них были толстые наросты, как подметки, – опять вмешивается Эжени. – Накидка, шкура газели, была темнее, почти бурая. Волосы были гуще и…

– Откуда вы все это берете, мадам? – перебивает ее Дов.

– Я много занималась этой темой, – уклончиво отвечает Эжени.

Все завороженно следят за ожившей неандерталкой: она шевелится, дышит, улыбается, бегает. Все отдают должное мощи технологии, способной оживить бродившее здесь сто двадцать тысяч лет назад существо, от которого осталась только горстка костей.

88.

– Я сняла вам бунгало в ближайшем кибуце Бейт Орен, что значит «дом сосен».

Оделия приехала за французами, чтобы отвезти их на отдых, а с утра пораньше снова доставить на раскопки. Бейт Орен – поселок в сосновой роще, напоминающей Эжени Страну Басков.

– Кибуц маленький, всего на шестьсот жителей, зато оборудован по последнему слову техники. Здесь есть центр йоги, бассейн, театр, где каждый вечер играют спектакль или танцуют. В их отеле тридцать просторных бунгало и вегетарианский ресторан. Жители кибуца увлечены экологией и охраной природы. Все это смахивает на деревню хиппи. Сами увидите, вам понравится.

Кибуц вызывает у гостей восторг.

– Одно уточнение, – спохватывается Оделия. – Здесь есть противоракетное убежище.

– Как это? – удивляется Николя.

– Проиранская милиция «Хезболла» стреляет порой ракетами с юга Ливана. Здесь к этому относятся как к грозе, о которой сообщают в сводке погоды. При сирене тревоги у вас есть три минуты, чтобы спрятаться в убежище. Там все удобства, библиотека с книгами на разных языках, на французском тоже. Книги помогают переждать опасность. Все знают, что сирена – хорошая возможность почитать.

– Как узнать сирену? – спрашивает Николя.

– Ее ни с чем не спутаешь. Но это не повод пугаться. Надо просто оставить свои дела и отправиться по стрелкам, ведущим к ближайшему убежищу.

В лобби отеля путешественники получают ключи от своих бунгало и относят туда вещи. Эжени замечает, что большинство кибуцников одеты как для полевых работ. Ее внимание привлекают десятки разгуливающих сами по себе кошек. Она вспоминает Нострадамуса, уход за которым доверила консьержке, хозяйке двух кошек.

Придется ему завязать с ними знакомство.

Французов приглашают на ужин в большую столовую. Там едят молодые археологи с раскопок. В углу пожилые люди играют в карты и в шахматы. Эжени видит у некоторых на предплечьях синие наколки – номера заключенных.

Эти люди пережили концлагеря.

– Здесь самообслуживание, берите что хотите, – подсказывает Оделия.

Все берут подносы и разглядывают широкий ассортимент вегетарианских блюд за стеклом.

– Нельзя попросить у вас немного мяса или рыбы? – обращается Александр к одной из поварих.

– Сожалею, – отвечает та, – мы не имеем дела с трупами животных. Но у нас есть молоко, сыр, мед, есть растительные заменители мяса.

Эжени и Рене весело переглядываются. Александр берет баклажанную икру. Все садятся за один большой стол.

– Я видела, какой шум поднялся во Франции из-за замены министра образования искусственным интеллектом, – заводит разговор Оделия, наливая всем красное вино «Кармель». – Что вы об этом думаете?

– «Карл Великий 2.0», – берется объяснить Рафаэль, – это всего лишь программа, не хорошая и не плохая. Она будет выполнять то, на что ее запрограммировали.

– Такой выбор продиктован соображениями экономии бюджета? – спрашивает Оделия.

– Не только, – говорит Рене. – Министры народного образования испытывают сильное давление. Прежний вообще покончил с собой.

– Часто министры быстро теряют популярность, у них мало возможностей для маневра, если они хотят продолжать свою карьеру, – объясняет Александр. – А программа априори чужда карьерным побуждениям.

– Я начинаю понимать… – кивает Оделия. – Почему же тогда такая волна недовольства?

– Это «назначение» – только предлог. Все экстремистские партии ухватились за него, чтобы опрокинуть правительство, – говорит Александр.

– Мы здесь тоже сталкиваемся с похожими проблемами. Недостаток всех демократий – их хрупкость.

– У нас во Франции крайне правые превратились в ультраправых, крайне левые – в ультралевых. Оба лагеря нагнетают провокации, прибегают к громким акциям, не гнушаются применением насилия, чтобы захватить медиапространство и прославиться в социальных сетях.

В дискуссию вступает все это время молчавший Николя:

– Я руководил экстремистской студенческой ячейкой леваков и могу свидетельствовать как очевидец. Сегодня я отдаю себе отчет, что был ослеплен идеологией и своей злобой против системы. Я забывал, что основа демократии – это трудный диалог противоположных мнений.

– У нас здесь есть любопытный способ дискуссии под названием «пилпул». Для продолжения спора каждый приводит свои доводы. Если хотите, мы тоже можем так попробовать, – примирительно предлагает Оделия.

89.

Десять часов вечера, луна в три четверти светит так ярко, что трудно поверить, что уже почти ночь.

Эжени выходит из своего бунгало. Вечер очень теплый. Издали доносятся звуки оркестра, исполняющего прелюдию «Послеполуденный отдых фавна».

В бунгало ее родителей еще горит свет. Эжени негромко стучится к ним в дверь.

– Мама, папа, это я. Можно войти?

– Конечно, – отвечает отцовский голос.

Ее родители готовятся лечь спать.

– Мама, можно поговорить с тобой с глазу на глаз? – спрашивает она. – Еще тепло, можно прогуляться.

– Конечно, милая, я сейчас.

Мелисса нежно целует мужа и идет за дочерью.

Мать и дочь прохаживаются под соснами, Мелисса опирается на руку Эжени.

– Я ошеломлена тем, как быстро все произошло, – признается последняя.

– Что именно?

– Твое исцеление. Только что я видела тебя умирающей, думала, все кончено, – и вот ты совсем такая же, какой была до болезни. Я так за тебя боялась!

Эжени чувствует, что сейчас расплачется. Мелисса кладет голову на плечо дочери.

– Всем нам приходится преодолевать испытания. Так мы лучше узнаем себя и можем развиваться дальше, иначе все застопорилось бы…

– Без некоторых испытаний я бы с радостью обошлась.

– Ты говоришь об этой жизни или о своих прошлых жизнях?

– Обо всех.

– Выход существует всегда. Профессор Капур проделал блестящую работу.

Две женщины останавливаются под деревьями и садятся на камни. Далеко внизу серебрится гладь Средиземного моря. Луна отражается в воде, образуя толстую цифру 3.

– Так о чем ты собиралась со мной беседовать? – ласково спрашивает Мелисса свою дочь.

Эжени смотрит в небо и находит на нем самую яркую звезду, Сириус.

– Расскажи мне побольше о Библиотеке Акаши. Когда я была Пифагором, Будда в разговоре со мной тоже упомянул это место.

– Я могу попробовать тебе помочь. Тут нужен кое-какой протокол, но это не беда. Сперва я должна рассказать тебе, как сама открыла эту Библиотеку Акаши.

Мелисса растягивается на траве и приглашает дочь присоединиться к ней.

– Все началось во время одного V.I.E., очень странного… – Она вздыхает. – Я открыла в коридоре подсознания дверь под номером 8 и попала в Южную Америку. Я была мужчиной, астрологом майя по имени Чакпаакат, что значит на моем тогдашнем языке «человек с пристальным взглядом».

– Когда это было?

– Как я в дальнейшем выяснила, примерно в 500 году до нашей эры. Моей задачей как астролога было не только вычислять гороскопы новорожденных, но и сообщать их родителям, что с ними будет. Я описывала их будущее в песнях с перечислением предстоящих событий.

– Песня о будущем человека? – удивляется Эжени.

– Тогда это было в порядке вещей. Потом я разучивала эти песни с детьми, чтобы они заранее знали свою жизнь. Родители пели им их перед сном, так дети запоминали слова навсегда.

– Я читала об этом в «Энциклопедии относительного и абсолютного знания», но считала фантазией…

– Будучи астрологом майя, я поняла, как Чапкаакат узнавал будущее. Он занимался особенной медитацией, позволявшей ему покидать свое тело. Его дух уносился в особое место в небе. В этом межзвездном странствии он получал доступ к рассказам обо всех будущих судьбах.

– Я думала, что расставание души с телом происходит только после смерти.

– Нет, есть техника, позволяющая улетать и возвращаться. Астрологи майя были с ней знакомы, я и ее открыла в той инкарнации. На протяжении всего полета от меня тянулась серебряная нить, как будто я была в скафандре, соединенном тонким тросом с точкой вылета.

Эжени очарована:

– Значит, можно покидать тело, странствовать по вселенной и возвращаться…

– Пока не порвана серебряная нить, это действительно возможно. Достаточно самого знания об этой возможности.

– Так, покинув свое тело и странствуя в пространстве, ты, мама, то есть твое древнее естество Чакпаакат, смогла добраться до Библиотеки Акаши?

Мелисса утвердительно кивает:

– Это входит в мою «духовную миссию».

– Теперь я лучше понимаю…

– Я прибегла к этой технике межзвездных странствий, чтобы узнать судьбы в других жизнях. Одна из них заслуживает, чтобы я поведала тебе о ней. Примерно в тысячном году я жила в Тибете, звалась Хен Кенхог Гуалпо и была буддистским монахом. Мне хотелось создать на Земле материальную библиотеку, копию Библиотеки Акаши, которую я видела на небе. Я сказала себе, что так даже после моей смерти те, кто не умеет странствовать среди звезд, смогут узнать истину о происходившем раньше и немного приоткрыть завесу над вероятным будущим.

– Ты хотела материализовать на земле то, что обнаружила на небе?

– Да. И когда я поняла, что пользовалась этой возможностью посещать Библиотеку Акаши во многих своих прошлых жизнях, то захотела вернуть ее и в моей теперешней жизни, как Мелисса Толедано.

– У тебя получилось?

– Я первая была этим поражена. Это стало откровением. Мне внезапно открылась истина. Все прежние истины и все вероятные будущие. А еще… я увидела нечто, что относится к нашему близкому будущему, нашей теперешней жизни.

– События в Сорбонне… Но раз ты знала, что мы победим, почему так тревожилась, когда передавала мне свое послание?

Мать и дочь лежат на траве, уставившись в звездное небо.

– Все не так просто. С прошлыми судьбами ничего нельзя поделать. Что было, то было, тут ничего не изменить. Это как корни дерева. Другое дело – его ветви, будущие судьбы: они изменчивы.

– Не понимаю…

– Продолжим аналогию с деревом. Даже если его ветви запрограммированы на рост в определенную сторону, – объясняет Мелисса, – на них все равно влияет ветер, дождь, птицы, насекомые, червяки, прогрызающие кору. Многие мелкие факторы могут приобретать важность в судьбе дерева. Листья безжалостно соревнуются между собой за сок, за свет, не колеблются отбрасывать тень на соседей. Поэтому судьба ветвей может сильно отличаться от той, что запрограммирована для них в сердцевине их клеток.

– И ты увидела реальный риск?

– Я увидела угрозу гражданской войны.

– Теперь-то у меня открываются глаза! – говорит Эжени.

– То, что я увидела, привело меня в ужас. Я поняла, как все красивое и умное может быть вмиг сокрушено горсткой тиранов, полных решимости использовать слабости демократий, чтобы разрушить их сначала изнутри, а потом и снаружи…

Некоторое время две женщины молчат. В небе падает звезда.

– Смотри, только в текущем году Афганистану дали возглавить комиссию ООН по правам женщин, притом что в этой стране в ходу принуждение к браку, женщины не имеют доступа к образованию, изнасилование не считается преступлением. Китай возглавит Бюро по разоружению, хотя он только что удвоил свой военный бюджет. Саудовская Аравия, прокладывающая посреди пустыни лыжные трассы, возглавляет Форум устойчивого развития.

– Эти решения сводят с ума. Геополитика, что с нее возьмешь…

Мелисса резко садится:

– То, как мы помешали пожару в библиотеке Сорбонны, доказывает, что любой на своем уровне способен повлиять на эволюцию нашего вида. Это принцип «эффекта бабочки»: крохотное событие может иметь крупные последствия.

Эжени собирается с духом, чтобы спросить:

– Раз ты знаешь, как добраться до Библиотеки Акаши, то сможешь меня туда проводить?

– Когда? – коротко спрашивает Мелисса.

Эжени тоже садится.

– Прямо сейчас. Но сначала скажи, это волшебное место – точка с реальными координатами?

Мелисса достает из кармана смартфон и открывает одно из приложений. Стоит ей поднять руку с телефоном к небу, как на его экране появляются созвездия с названиями.

– Конечно. Это звезда в созвездии Стрелы с прозаическим обозначением WR124. W и R – это французские астрономы Вольф и Райе.

– Эта звезда дальше Сириуса?

– Гораздо дальше, в двадцати тысячах световых лет от нас, тогда как расстояние до Сириуса – только восемь световых лет.

При помощи двух пальцев Мелисса увеличивает масштаб звездного неба на экране.

– Она вот здесь. Ее можно узнать по цвету: она не бело-голубая, как Сириус, а бело-розовая.

Она просит дочь ослабить пояс джинсов, разуться, расстегнуть блузку, чтобы не сдавливала грудь, растянуться на земле и закрыть глаза.

– Готова?

– …Да.

– Прекрасно. Сделай глубокий вдох. Представь не лестницу, идущую вниз, а своего эфирного двойника, прозрачного и нематериального: он отделяется от твоего тела, как в момент смерти в твоих прежних жизнях. Помнишь те ощущения?

– Конечно. Я казалась себе бабочкой, расстающейся со своей куколкой.

– Ну, вперед!

Эжени чувствует, как ее невесомый нематериальный дух в одно мгновение отделяется от растянувшегося в траве тяжелого материального тела.

– Готово, я уже парю над собой.

– Прекрасно. Повернись к небу. Поднимайся. Главное, не спускай глаз с серебряной нити, связывающей тебя с твоей телесной оболочкой.

Эжени все делает под диктовку матери.

– Лети к бело-розовой звезде, которую я тебе показала. В полете не забывай озираться на свою связующую нить, это важно. Счастливого полета!

Эфирный двойник Эжени воспаряет. Проверяя состояние своего «троса», она видит сверху город Хайфу, потом весь Израиль с его городами, с густой сетью светящихся вен-автотрасс. Она взмывает выше облаков, достигает границы между земной атмосферой и пустотой. Отсюда земной шар похож на огромную синеватую сферу. Она ненадолго зависает, любуясь этим зрелищем, потом поворачивается и видит звездную пыль Млечного Пути.

– Видишь звезду WR124?

Она смотрит туда, куда указывает мать.

– …Вижу.

– Дальше тебе придется путешествовать одной. Лети к Библиотеке Акаши. Не забывай проверять свою нить. Вернешься – расскажешь мне, что повидала.

Эфирный двойник Эжени устремляется к бесценной звезде, ускоряясь в полете изо всех своих душевных сил.

90.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: гороскоп майя

У майя была официальная, обязательная астрология. В день рождения любого ребенка его родителям сообщали обо всем, что произойдет в его жизни.

Астролог рассказывал, когда и как ребенок вырастет, найдет работу, вступит в брак, умрет. Родители пели все это своему чаду как колыбельную, ребенок знал это предсказание наизусть и проговаривал про себя, чтобы знать, на каком этапе своей судьбы пребывает.

Эта система работала, потому что астрологи майя заботились о совпадении своих предсказаний с реальностью: например, если в песне юноши говорилось о встрече с девушкой в определенный день, то и девушка знала из своей песни-гороскопа о встрече с этим юношей в этот же самый день. Оба куплета были синхронизированы. Если из какого-то куплета следовало, что новая семья поселится в каком-то доме, то продавец этого дома знал из своего куплета, что должен его продать в конкретный день. Если на некую дату была назначена драка, то все ее участники заранее о ней знали, как и о ее результате.

Так же объявлялось и о войнах. Известны были победители, количество раненых и убитых. Если число трупов неточно совпадало с предсказанием, приходилось казнить пленных, чтобы прийти к запланированным цифрам.

Эти песни-гороскопы облегчали жизнь. Ничего не оставлялось на волю случая. Никто не боялся завтрашнего дня. Астрологи расписывали каждую человеческую жизнь от начала до конца. Каждый знал, куда ведет его жизненный путь, как знал все и о других.

Кульминацией предвидения было то, что майя знали… момент конца света. Астрологи майя договорились о ее дате и часе. Так что накануне этого рокового дня люди, вместо того чтобы смириться с неминуемой катастрофой, убивали собственных родных и кончали с собой. Немногие выжившие покидали пылающие города и скитались по равнинам.

При этом цивилизация майя, возникшая за три тысячи лет до нашей эры, примерно в эпоху шумерской цивилизации, была детищем далеко не примитивных, вовсе не наивных людей. Майя были знакомы с земледелием, с прививкой побегов, с животноводством, архитектурой, хирургией, математикой (им известен был ноль!), с астрономией. Они создали разветвленную дорожную сеть для развития торговли, перемещения людей и товаров.

Их календарь с 13 месяцами был точнее нынешнего европейского.

Из-за их запрограммированного самоуничтожения испанские конкистадоры, высадившиеся на Юкатане в 1517 году, не смогли покончить с их цивилизацией, в отличие от цивилизаций ацтеков и инков.

Сохранившееся и поныне латиноамериканское племя лакандонов называет себя потомками майя. Дети племени напевают старинные песни, в которых перечисляются события некоей жизни. Правда, никто уже не знает значения звучащих в песнях слов, предназначенных для определенного человека определенной эпохи.

Эдмонд Уэллс. Энциклопедия относительного и абсолютного знания

91.

Дух Эжени Толедано несется в пустоте, как птица, в окружении миллионов мерцающих искр.

Серебряная нить связывает ее с собственным телом, оставшимся далеко на исчезнувшей из виду Земле. Даже Солнце уже превратилось в крохотную белую точку среди миллиона прочих. Она преодолевает невообразимые расстояния между разными звездными системами. Минует блуждающие астероиды, ни на йоту не отклоняясь от проложенного маршрута.

Чем ближе конечный пункт, тем яснее Эжени сознает, что звезда WR124 далеко не так велика и лучезарна, как Сириус. Для нее, несущейся со скоростью мысли, ничего не стоит пронзить двадцать тысяч световых лет до WR124.

Она то и дело оглядывается, проверяя, цела ли ее серебряная нить. Она намерена как можно дольше прожить в теле Эжени Толедано, в своей сто девятой инкарнации.

Сто девять, Cent neuf……

Звучит в точности как «sang neuf».

От этой мысли она ускоряется еще сильнее.

Хочу прожить как можно дольше, чтобы суметь открыть и понять все сущее.

Вот и звезда WR124. Эжени поражена видом этого маленького светила: оно похоже на цветок с лепестками из миллиона отсвечивающих розовым и белым конфетти.

Японский сад цветущих вишен…

Она видит вокруг себя светящиеся точки, тоже мчащиеся к центру этого небесного цветка. Приглядевшись, она различает людские силуэты с тянущимися за ними серебряными нитями.

Эти – не мертвые, а туристы. Не одну меня интересует Библиотека Акаши.

Большинство лысые, часто с отметиной на лбу между глаз.

Буддисты. Индийские или тибетские?

Она влетает внутрь бело-розового светила. В его центре она видит маленькую планету, шарик с зеркальной поверхностью. Очень похоже на шарик из хромированной стали в игровом автомате «ИГРА ЖИЗНИ».

Гигантский игровой автомат? – задается вопросом она.

Группа буддистских монахов пронзает поверхность, словно состоящую из жидкой ртути.

Эжени приходит на ум еще одна метафора:

Мы похожи на сперматозоиды, бомбардирующие яйцеклетку.

Она убеждается, что ее серебряная нить тоже цела и тоже таранит зеркальную поверхность.

Внутри Эжени замедляется, чтобы оглядеться, побольше запомнить с целью зарисовать после возвращения. Внутри сфера полая. В ее верхней и нижней третях помещаются плоские диски: первый служит потолком, нижний – полом.

Посередине расположен светящийся ствол, очень похожий на гигантское дерево, от него исходит оранжевый свет, по бугристой коре бегут, как по раскаленным углям, красные и желтые волны жара.

Прямо как шар на картине Иеронима Босха. Вдруг он тоже побывал здесь туристом, не порвав свою серебряную нить, благодаря чему вернулся и изобразил увиденное?

Дух молодой женщины устремляется к диску, служащему полом. Там раскинулся бескрайний город. От его центра тянутся во все стороны проспекты, улицы образуют кольца, связывающие эти лучи между собой, все вместе похоже на мишень в тире. Приблизившись, она видит, что вдоль городских артерий высятся не жилые дома, а огромные библиотечные шкафы с полками, полными книг. К ним приставлены высокие лестницы цвета красного дерева, позволяющие добираться до верхних ярусов.

Эжени приземляется в городе-диске. Как только ее эфирные ноги касаются земли, включаются органы чувств. Она чувствует запах пчелиного воска, которым пропитаны книжные шкафы, и более слабый запах бумаги. Во рту у нее даже начинает выделяться слюна.

Ее рука внезапно утрачивает прозрачность, приобретает розовый цвет, на нее теперь надета сиреневая сорочка.

Теперь, когда я прибыла сюда, разум наделяет меня иллюзией, будто я на Земле, обтянута кожей, включились все мои органы чувств.

Это ощущение подкрепляется тем, что буддистские монахи, прибывающие сюда, как и она, в виде эктоплазмы, тоже выглядят теперь как обычные люди с золотящейся кожей.

Она оглядывается и убеждается, что пропала ее нить.

Нет!!!

Она испуганно озирается. У других визитеров тоже нет нитей.

Наверное, исчезновение нити – часть иллюзии превращения в простого материального посетителя земной библиотеки.

Облегченно переведя дух, она понимает, что у нее нет выбора, и продолжает изучать обстановку: приближается к полкам, берет наугад книгу и читает на корешке: «Ким Чон-ки». Чуть ниже написано: «156-я жизнь». На обложке большими буквами:

Ким Чон-ки.

Родился в 1975 г. в Кояне, Южная Корея.

Умер в 2022 г. в Вильпенте, Франция.

156-я жизнь.

Инкарнация в человеческом обличье № 80.732.255.179.

Ниже фотография лысого мужчины в очках, азиатской внешности.

Эжени открывает книгу. Текст сразу превращается во французский – для ее удобства. Ее не покидает ощущение, что все на этой планете адаптируется для того, чтобы она чувствовала себя просто человеком, просто забредшим в библиотеку.

Она читает книгу по диагонали. В ней рассказано об обстоятельствах появления корейца на свет, его учебы, описана его семья. Приведены великолепные иллюстрации – он был художником-графиком.

Никогда о нем не слышала, а ведь он потрясающий! Невероятный талант!

Ставя книгу на место, она замечает, что точно так же – «Ким Чон-ки» – называются еще 155 томов, тянущихся на полке друг за другом, с 1 по 155.

Эволюция каждой души представлена собранием книг, названным ее именем в последней по счету жизни. То есть, когда я умру, последний том в серии получит название «Эжени Толедано. 109-я жизнь». Ему будут предшествовать 108 томов с полными историями моих прежних жизней.

Она провожает взглядом километры полок с миллиардами книг. Не зная, как они рассортированы (хронологически, по алфавиту, по регионам рождения, местам работы, местам смерти, семействам душ…), она даже не пытается найти полку со своими жизнями.

Вместо этого она берет наугад еще одну книгу. Она тоже об иллюстраторе, Жане Жиро по прозвищу «Мебиус». На ней тоже обозначено количество жизней, даты рождения и смерти. Судя по помещенным в книге иллюстрациям, французский автор комиксов, один из создателей журнала Métal hurlant, тоже был изумительно талантлив.

То, что эти два гения рисунка – соседи, указывает на тематическую классификацию. Или это расстановка по группам гениев? Так или иначе, кореец и француз – лучшие иллюстраторы своего времени.

– Тебе помочь? – раздается у нее за спиной ласковый голос.

Эжени оглядывается. На нее с любопытством смотрит женщина с огромными белыми крыльями. У нее длинные вьющиеся волосы цвета крыльев, большие карие глаза, белое одеяние из тончайшей невесомой, почти прозрачной ткани, не скрывающей ее прекрасную фигуру.

– Даже не знаю, благодарю. Я так, посмотреть…

Так она отвечала подростком продавщице в магазине, увидевшей, что она перебирает платья.

Крылатая женщина с улыбкой на лице приближается к ней:

– Привет тебе, Эжени Толедано. Не бойся. Я ни в чем тебя не упрекаю.

Она знает, кто я…

– Мама рассказала мне, что побывала здесь пять тысяч лет назад, в свою бытность астрологом майя, потом тысячу лет назад, когда была тибетским монахом, и даже в своей теперешней жизни. Мне тоже хочется познакомиться с этим фантастическим местом. Я просто… посетительница.

Крылатая женщина убирает за ухо светлую прядь, оперение ее крыльев трепещет.

– Как я могу облегчить тебе посещение?

– Мне как-то тревожно… Я больше не вижу свою серебряную нить. Она еще цела?

– Конечно. Ты здесь в безопасности, возвращение всегда возможно. Следующий вопрос?

– Ммм… Кто вы?

Блондинка удивлена:

– Я? Кажется, это очевидно. Я – библиотечный ангел. Здесь можно выбирать свой облик. Я постоянно его меняла, пока не впечатлилась недавно картинами эпохи Возрождения. Тебе нравится?

– Более чем!

– Благодарю. Есть одно неудобство – уход. Ты не понаслышке знаешь, сколько мороки с длинными волосами: мой их, суши, причесывай. А тут еще сотни перышек, изволь их приглаживать… Иногда я думаю, не промахнулась ли с размером крыльев. Как ты думаешь, они не великоваты?

– Вы – само совершенство. Кем вы были до того, как стать ангелом?

– Я была смертной… Ты – одна из немногих, кто обо мне слыхал.

– Мы были знакомы?

– Нет, но мое имя звучало в одной из твоих жизней… Я была той, кто сто двадцать тысяч лет назад приручил огонь.

– Это значит, что вы – моя бабушка! – удивляется дух Эжени. – Вернее, бабушка Пус.

Ангел-библиотекарь весело смеется:

– Твой отец был, наверное, одним из первых сказителей у людей, но при этом и одним из первых фальсификаторов. Да, я первая, кому хватило храбрости поднять горящую ветку, но я ему не мать, я его прапрабабка. Между отцом Пус и мной прошло не меньше четырех поколений. Твой отец прибег к упрощению, чтобы не усложнять свой рассказ…

Она делает заговорщический жест:

– Между нами говоря, тот, кто рассказывает, формирует официальную версию… Кстати, само слово «предыстория» означает, что интерес к прошлому существует с тех пор, как человек начал рассказывать истории. Так первые версии стали официальными, которые трудно ставить под сомнение. Как говорят у нас здесь, «все мы пленники нашей собственной легенды».

Кажется, библиотечный ангел погрузился в собственные воспоминания.

– Как вас зовут? – спрашивает ее Эжени.

– Мать назвала меня Третьей, потому что я была ее третьим ребенком, а двое других умерли. Можешь называть меня так. А главное, можешь ко мне обращаться на «ты». Мы в Библиотеке Акаши не следуем формальностям. Спрашивай дальше.

Для Эжени барьер обращения на «вы» пока что непреодолим.

– Как вы получили назначение сюда?

– Архангелы сочли мой вклад в эволюцию человечества достаточно важным, чтобы посчитать меня достойной освобождения от долга возрождаться во плоти. Как и у тебя, мой балл души превысил 6.

– Первая жизнь – и бинго, жизнь удалась? – спрашивает ангела рыжая гостья.

– Мне предложили на выбор место в небесной канцелярии или возвращение на Землю в роли «посвященной», для помощи другим. Я выбрала первое. Мне предложили этот пост, «библиотечный ангел» – его официальное название. – Ангел мило хихикает. – Ты будешь смеяться: сначала здесь собирали устные рассказы о прожитых жизнях, используя в качестве носителей… попугаев!

Эжени силится вообразить гигантский вольер, где о человеческих жизнях рассказывают птицы.

– Потом, отчасти, кстати, благодаря тебе, возникла письменность, и с ней возможность записывать знания. Все стало куда интереснее. Мы перешли к свиткам дубленой кожи со строчками мелких рисунков.

Библиотечный ангел слегка расправляет крылья:

– Архивирование жизней следовало за эволюцией письменности: здесь и клинопись на глиняных табличках, и иероглифы на папирусе, и кодексы – толстые тетради из скрепленных пергаментных страниц. Постепенно мы перешли к книгам со страницами на латыни, выстроенной в строки, которые читаются слева направо.

– Можно мне взглянуть на древние носители? На попугаев?

– Увы, нет. Для упрощения задачи все жизни теперь унифицированы до листов формата А4 в картонных переплетах.

Эжени слышит шаги. Оглянувшись, она видит других посетителей.

– Это кто?

– Те, кто знает о существовании этого места и дает себе труд сюда попасть. Гляди, некоторых легко узнать по одежке: это тибетские монахи, индейские шаманы, йоги, монахи-дзен, кружащиеся дервиши, христианские монахи, раввины-каббалисты, африканские марабу, колдуны из австралийских аборигенов, а еще простые медитирующие со всего мира, узнавшие, что здесь можно оказаться через практику астральных странствий.

– Кажется, я вижу и других библиотечных ангелов, – говорит Эжени. – Вы здесь не единственная сотрудница?

Третья складывает крылья:

– Нас целая сотня. Но большинство библиотечных ангелов сейчас в проекционном зале, смотрят футбол, кубок Южной Америки, матч Бразилия – Аргентина. Кажется, это матч года. Но лично я никогда не понимала, что интересного в беготне за мячом и в забивании его в сетку. Это всегда казалось мне немного… нелепым. Но другие здешние ангелы, что мужчины, что женщины, обожают это зрелище. Такой матч они ни за что не пропустят.

Их разговор прерывает шум множества крыльев.

– Чу, явились! Наверное, кончился матч. Коллеги возвращаются, – говорит Третья.

Эжени кажется, что к ним приближается птичья стая. Некоторые опускаются рядом с ними. Все они похожи на Третью.

– Как видишь, мы здесь тоже жертвы моды. Но вряд ли она задержится. Обычно раз в двадцать лет кто-нибудь предлагает новый стиль. Бывает, его заимствуют с картин, бывает, из кинофильмов и сериалов. Здесь любят приодеться.

Некоторые крылатые создания приветствуют Третью жестами, та отвечает им тем же.

– Ангелы бывают не только библиотекарями. К книгам обращаются порой и некоторые другие члены небесной канцелярии.

– Архангелы-судьи? – спрашивает Эжени, следя за снующими между полками ангелами.

– Конечно. Мы с азартом наблюдаем за судьбами, это заменяет нам телесериалы. Я раз за разом восклицаю: «Невероятно! Как они умудрились снова меня удивить?» Многие ангелы и архангелы – фанаты некоторых жизней. Это тем более пикантно, что мы знаем, кто кем был в прошлых жизнях и кто кем стал в теперешних…

– Может, приведете какой-нибудь неожиданный пример? – просит Эжени.

Библиотечный ангел задумывается:

– Сейчас… Вот, пожалуйста: знаешь, чьей реинкарнацией был Христофор Колумб? Эрика Рыжего, первым приплывшего на американский континент примерно в тысячном году! Вот почему чутье всегда ему подсказывало, что на западе лежит неведомый континент.

– Неплохо! – радуется Эжени. – Хочу еще!

Третья подмигивает:

– Шампольон, расшифровавший текст Розетского камня, что позволило понять египетские иероглифы, был тем самым писцом, который выгравировал надпись на этом камне за две тысячи лет до этого.

– Класс!

Ангел продолжает, поощряемый ее реакцией:

– Наполеон – реинкарнация Гая Юлия Цезаря. Леди Диана – Марии-Антуанетты.

– Потрясающе…

Две женщины гуляют по коридорам библиотеки. После этих занятных откровений Эжени почему-то почувствовала облегчение и теперь без стеснения обращается к своей крылатой собеседнице на «ты».

– Можешь объяснить, как здесь все устроено?

– Ты видела, что у нас здесь две зоны. Первая – нижний город-диск, где мы с тобой сейчас находимся, он соответствует прошлому. В здешних книгах рассказывается о жизнях людей, уже рождавшихся и умиравших на Земле. Всего набирается восемьдесят миллиардов душ.

– Миллиарды книг?!

– Здесь фигурируют даже те, кто умер вскоре после рождения. Треть людей умерли, не дожив до года. Если ты внимательно приглядишься, то увидишь, что во многих книгах всего по несколько страниц.

– По какому принципу они расставлены?

– По спирали: в центре умершие совсем давно, на периферии – недавние.

Эжени листает одну из книг.

– Как я понимаю, здесь подлинные жизни людей, а не легенды и не ложные биографии.

– Совершенно верно, – кивает Третья. – Известно, например, что теорему Пифагора создал не Пифагор: ею пользовались задолго до него древнеегипетские архитекторы. Пифагор познакомился с ней, когда проходил инициацию в храме Атона в Мемфисе.

– Я никогда не утверждала, что это мое открытие.

– Да, но его ошибочно приписали тебе. Парадокс в том, что своей всемирной известностью ты обязана именно этому.

– Какая ирония…

– Совсем мало людей знают, что ты изобрела еще и музыкальную гамму, слово «математика», слово «философия», что ты отстаивала гелиоцентризм, одной из первых стала пропагандировать вегетарианство, реинкарнацию, медитацию…

– Кто виноват в этой ошибке?

– Биографы, историки. Когда они чего-то не знают, то придумывают или исходят из ассоциаций. Раз им никто не противоречит, а другие источники информации отсутствуют, то первый, кто свяжет чье-то имя с изобретением, становится создателем легенды… Так многие открытия и изобретения оказались приписаны совсем не тем людям. Но известно об этом только здесь.

Эжени и ангел продолжают гулять среди книжных монбланов.

– Что еще тебе хотелось бы узнать? – интересуется ангел-библиотекарь, трепеща кончиками крыльев.

– Мне страшно интересно, что произошло с пифагорейцами после смерти Пифагора.

Ангел-библиотекарь подводит ее к полке, где стоит том с надписью на корешке: «Эжени. Толедано». И ниже: «80.732.293.118».

Таким был мой номер при рождении…

Она видит строй из сотни томов со своим именем.

Коллекция моих жизней.

– Моя жизнь Пифагора – седьмая, – уточняет она на случай, если ангел не в курсе, но та направляется к другим книгам неподалеку.

– Здесь книги о распространении твоего учения и о жизни пифагорейцев. Хочешь – почитай сама, хочешь – я перескажу. Получишь обобщенное представление.

– Лучше перескажи.

Ангел-библиотекарь изящным жестом поправляет свои длинные светлые волосы, трепещет крыльями, заглядывает в несколько книг, захлопывает их и, откашлявшись, начинает:

– После пожара в библиотеке в Кротоне ты отдала подробные распоряжения своей жене Феано и другу Филолаю. Поэтому после твоей кончины они стали создавать тайные библиотеки в пещерах, складывая там свитки с премудростью. О существовании этих библиотек-тайников стало известно фараону греческого происхождения Птолемею I. Ему понравился сам принцип, и он решил собрать все свитки в одной огромной официальной библиотеке.

– В Александрийской?

– Да. Птоломей построил ее в 288 году до нашей эры, через двести с небольшим лет после смерти Пифагора.

– Это я косвенно вдохновила появление этого шедевра! – Эжени чрезвычайно горда своим свершением.

– Твои духовные наследники не щадили сил: в Александрийской библиотеке в ее лучший период хранилось не менее семисот тысяч свитков.

– Семьсот тысяч!

– Трактаты по математике, астрономии, медицине, архитектуре, политике, а еще карты, стихи, пьесы… Тексты были на греческом, египетском, древнееврейском языках. Александрийская библиотека долго служила маяком человечеству.

Мое духовное наследие…

– В первый раз ее разрушил епископ Кирилл, – сообщает без перехода Третья.

– Убийца великой ученой Гипатии?

– Он самый. Вижу, ты знаешь классиков, браво. В 415 году он приказал своим монахам-фанатикам изрубить ее на куски и сжечь. Математик, астроном, философ, изобретательница и писатель, она считала себя продолжательницей мысли Пифагора. Римская империя перешла в христианскую веру, и Кирилл видел в языческих текстах Гипатии угрозу для церковной догмы. В скобках скажу, раз тебе нравятся такие вещи: епископ Кирилл был реинкарнацией Майа, великого жреца Амона, отравителя Эхнатона. А Гипатия была реинкарнацией…

Она недоговаривает.

– Чьей?!

Ангел-библиотекарь отмахивается от вопроса.

– Семейства душ любят сводить счеты в разных жизнях, порой через духовное наследие. Все это – великий вальс душ сквозь века.

Эжени заинтригована:

– Так чьей реинкарнацией была Гипатия?

– Все, что тебе надо знать, – это что всякий раз, когда вырастает храм знания, тут же возникает его разрушитель: Правый Большой, твой сын Нисан, жрец Майа, епископ Кирилл, политики Гароди и Фориссон… Но ты не переживай, в тот раз ученикам Гипатии удалось спасти свитки знаний и спрятать их до 640 года, когда полководец Амр ибн аль-Ас, захвативший Александрию и перебивший ее жителей, спросил своего халифа, как ему поступить с остатками библиотеки. Тот приказал ее сжечь. Так погибло то, что еще оставалось от Александрийской библиотеки.

– На этом завершился проект Великой Библиотеки, затеянный моей душой? – уныло спрашивает Эжени.

Ангел ведет ее дальше.

– Пифагорейцы поняли, что любая библиотека становится мишенью для желающих держать народ в невежестве. Поэтому ученики Пифагора, хранившие его духовное наследие, решили построить новую библиотеку, севернее.

– В Пергаме?

Библиотекарь хлопает в ладоши – негромко, чтобы не побеспокоить посетителей.

– Вижу, ты хорошо знаешь историю. В 195 году до нашей эры, почти на сто лет позже создания Александрийской библиотеки, царь Эвмен II построил библиотеку в Пергаме, городе на территории нынешней Турции. Одно время две библиотеки конкурировали между собой, пока фараон Птоломей V, потомок первого Птоломея, не решил помочь Александрийской. Он запретил экспорт листьев папируса, из которых делали бумагу. Тогда пергамцы придумали пергамент (само это слово восходит к греческому «пергамена», «кожа из Пергама») – мягкую тонкую кожу ягнят или козлят, на которой удобно писать. Поэтому в Средние века все книги Запада записывались на пергаменте.

– Какие библиотеки сменили Александрийскую и Пергамскую?

– Под влиянием наследников мысли Пифагора консул Цельс построил в 117 году нашей эры библиотеку в Эфесе, третью величайшую библиотеку древности после Александрийской и Пергамской. В ее стены были вделаны деревянные шкафы, в них хранилось до двенадцати тысяч свитков.

Эжени поражена отголосками своей седьмой жизни по всему миру. Библиотечный ангел продолжает:

– Что до самой мысли Пифагора, то ее влияние было определяющим. Его учение вдохновляло его учеников и учеников его учеников: Аристотеля, Сократа, Платона в философии, Гиппократа и Алкмеона в медицине, Архита в политике, римлянина Витрувия в архитектуре. Все они называли себя наследниками гениального создателя школы в Кротоне. Кроме того, это сильно повлияло на эзотерические общества, частично воспроизводившие его учение, его технику отбора и инициации.

– Значит, я была не единственной, кто думал о создании библиотек, официальных и тайных, – делает вывод рыжая слушательница.

– Да, об этом думали многие, но ни у кого не оказалось такого друга, который сообразил бы спрятать свитки в дырах в стене пещеры. В этом ценность работы в паре: ты изобретаешь письменность, твой партнер – место хранения, библиотеку.

– Тогда понятно, почему мама советовала мне найти «родственную душу»… – Эжени показывает пальцами кавычки, как будто не вполне уверена, что от этого может быть прок.

Библиотекарь согласно кивает:

– В одиночку продвигаешься быстрее, вместе – дальше.

– В наши дни моей родственной душой мог бы быть…

Она намеренно недоговаривает, предоставляя Третьей завершение фразы.

– Нам запрещено предоставлять такую важную персональную информацию живым. Кстати, обрати внимание: здесь нет книги «Эжени Толедано. 109-я жизнь» именно потому, что она еще пишется. В нее заносится в реальном времени каждая твоя или моя фраза. Замечу в скобках, что я сама обязательно в нее попаду, раз ты здесь и говоришь со мной.

При этих словах ангела-библиотекаря трепещут кончики ее длинных крыльев – свидетельство восторга. Но Эжени не отклоняется от занимающей ее темы.

– Хорошо, но как насчет моей родственной души?..

– Это может быть кто угодно, где угодно. Будь внимательной. Смотри, сто двадцать тысяч лет назад ты сумела завязать прочные узы с Левым Указательным. Но вы не стали парой… И любовью не занимались.

– Наши губы сближались, – возражает Эжени. – К тому же нам все время мешали, вот и не представилось шанса…

Третья отрицательно мотает головой:

– Ты могла выбрать его после. Но ты предпочла сапиенса, Правый Указательный.

– Я подчинилась папе… Он хотел избежать риска кровосмешения и объединить два племени, – оправдывается Эжени. – Я уступила доводам разума.

– Для тебя медицина и политика – хорошие критерии при выборе возлюбленного? – поддевает ее библиотечный ангел.

– Не только это…

– Тебя привлекла красота сапиенса, его высокий рост, изящные кисти рук, прямой нос, плоские надбровные дуги, высокий лоб, короткие большие пальцы…

– Он подарил мне цветы, это меня тронуло.

Третья вздыхает:

– Надо было прислушаться к своей интуиции. Левый Указательный любил тебя по-настоящему, хоть и не дарил цветов. Между прочим, ты сталкивалась с ним в каждой жизни, и в каждой вы чуть было не оказывались вместе.

Она берет тонкую книгу с надписью на обложке: «Эжени Толедано, жизнь № -1» и читает:

– «Родилась в 123 538 году до нашей эры. Умерла в 123 521 г., в 17 лет». Продолжительность жизни была мала, люди умирали молодыми.

Не найдя в этой книге важной информации, ангел-библиотекарь тянется за другой.

– «Жизнь № +1. Тогда ты звалась Иштар и была шумеркой. Еще одна история несбывшейся любви.

– Ты про Энлиля?

Третья кивает:

– И еще в Египте…

– С Тот-Мосом?

– Да, с ним.

– Зато у меня очень даже получилось с Феано, когда я была Пифагором. Она была моей родственной душой?

– Извини, но нет.

– Нет? Кто же был моей родственной душой в той жизни?

– Филолай.

Она продолжает заглядывать в книги:

– Получается, что вы встречались во всех ваших жизнях, но ни разу не смогли стать парой.

Эжени не верит своим ушам:

– Ни разу за сто восемь жизней?

Ангел продолжает:

– Влияние родителей, страх осуждения, робость, боязнь нарушить узы дружбы, внезапное появление людей, мешавших соединению двух родственных душ. Раз за разом ваши губы сближались, но… вас прерывали.

– Но почему?

– Откуда мне знать? Вы сами решаете, как поступать со своими жизнями…

Ангел строит огорченную гримасу:

– Вспомни, профессор Ганеш Капур начинал кое-что объяснять… Когда двоих тянет друг к другу, это говорит о связи их чакр: второй, сексуального притяжения, третьей, желания вместе образовать семью, четвертой, кармического узнавания, пятой, удовольствия от диалога, шестой, одинаковых центров интереса, и седьмой, одинаковых духовных ценностей. Ты часто довольствовалась связью по одной чакре, но это оказывался не тот человек. Если хочешь знать мое мнение, ты недостаточно внимательна. А раз твое эмоциональное пространство занято не тем человеком, ты тратишь время на поиск того, кто тебе нужен, и впадаешь в противоположную крайность – чрезмерную придирчивость.

– Хочешь сказать, что моя личная жизнь – вечное фиаско, потому что я тороплюсь в объятия к неправильным и опаздываю к правильным?

– Примерно так. Существуют объективные факторы, в том числе случай. А есть субъективные: твое нетерпение, твое невнимание, глухота, страх одиночества. Порой, как в случае с Правым Указательным, ты выбирала партнера исключительно по его внешности или «экзотичности». Бывало, тебе хотелось пустить пыль в глаза друзьям. Бывало, ты выбирала себе спутников даже из нежелания, чтобы они встречались с другими! Множество неверных причин мешали тебе найти правильного человека. Или он или она по схожим причинам не попадали на кармическое свидание. Подоплека всех этих неудач – страхи, неразумные желания, психологическая блокировка. Последняя чаще всего объясняется образом идеальной (или недопустимой) пары, сформировавшимся из впечатления о своих родителях.

– Я думала, что вы, ангелы, имеете пять рычагов для влияния на нас: кошки, видения, сны, интуиция, знаки.

– Мы можем пытаться вас направлять, но для этого нужно, чтобы вы помнили свои сны и были внимательны к знакам! К тому же когда вы, смертные, считаете, что влюбились, вас поражает слепота. То, что вы называете «любовью с первого взгляда», – часто всего лишь взаимное узнавание двух неврозов. Вы говорите себе: «Класс, я нашла того, кто сыграет устраивающую меня роль (палача или жертвы, родителя или ребенка, спасителя или спасенного) в моем внутреннем театрике». И обожаете его по одной этой причине.

Эжени с улыбкой вспоминает, сколько раз влюблялась с первого взгляда и сколько раз это оканчивалось фиаско, когда до нее доходило, во что она вляпалась.

– Мы, небесная братия, можем пытаться влиять на ваш личный выбор, но не можем его контролировать. Своим будущим распоряжаетесь только вы.

Ангел-библиотекарь указывает на потолок, на верхний город-диск.

– Будущее содержится в верхней части этой сферы. Здесь залегают корни, а там, наверху, – ветви, все возможные варианты будущего.

– Мне кажется, что верхний город-диск меньше нижнего, – замечает Эжени.

– Это логично: внизу записаны судьбы восьмидесяти миллиардов умерших людей. Наверху собраны судьбы в процессе написания, судьбы восьми миллиардов живущих.

– Можно туда наведаться?

Стоит Эжени задать этот вопрос, как Третья хватает ее за руки, прижимает к себе, расправляет свои длинные крылья из белых перьев, взмахивает ими – и две женщины взмывают ввысь.

92.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ошибки атрибуции

Многие изобретения приписывают не тем, кто делал открытия на самом деле. Вот несколько примеров.

Арабские цифры. Так их назвали западные землепроходцы и караванщики, потому что эти цифры использовались арабами при торговых обменах. Уроженцы Запада обращали внимание на то, что они превосходят удобством громоздкую римскую цифирь. Но сами арабские торговцы знали о происхождении этих цифр и называли их индийскими. Даже понятие нуля было изобретено индийскими математиками задолго до нашей эры.

Школа. Создание школы для всех приписывают Карлу Великому, хотя она существовала уже в Древнем Египте, в Древней Греции, в Древнем Риме. В те времена школы управлялись духовенством, во Франции их было множество с галло-римских времен. Карл Великий всего лишь призывал молодежь идти учиться. В памяти осталась его речь с похвалой обучению.

Гильотина. Эту машину изобрел военный врач Антуан Луи. Тогда ее называли «луизеттой» или «луизоном». Врач Жозеф Гильотен всего лишь предложил перейти к ее официальному применению взамен других способов публичной казни, которые он считал слишком болезненными.

Телефон. Изобретение телефона в 1876 г. долго приписывали Грейаму Беллу, потому что тот оформил в том году соответствующий патент, но на самом деле создал и описал этот аппарат итальянец Антонио Меуччи еще в 1850 г. У него не хватило денег, чтобы подать заявку на патент с защитой прав, и когда истекал срок его временного патента, Белл, изучивший, по всей видимости, прототип, поспешил оформить свой. Впоследствии Меуччи судился с Беллом, но проиграл. Палата представителей Конгресса США признала в 2002 г. истинного изобретателя телефона.

Лампочка накаливания. Патент на электролампочку оформил в 1879 г. Томас Эдисон, но первым, на год раньше, заявил об изобретении лампочки с угольной нитью накаливания английский химик Джозеф Суон. Эдисон сначала применил бамбуковую нить, но она не работала; позднее он заменил ее угольной, не признавая, что эта идея принадлежала не ему.

Вакцина против бешенства. Пастер, мастер связей с общественностью, не изобретал в 1885 г. вакцины против бешенства. В его изобретении применен принцип, открытый еще в 1796 г. английским врачом Эдвардом Дженнером. Дженнер предложил смазывать оспинки гноем коровы, болеющей коровьей оспой, незаразной болезнью, близкой к обыкновенной оспе, и это прекрасно сработало уже тогда.

Эдмонд Уэллс. Энциклопедия относительного и абсолютного знания

93.

Они похожи на двух светлячков в огромном флаконе.

Смертная Эжени Толедано и ангел Третья летят вверх вдоль ствола древа Времени. Рыжая молодая женщина в восторге от того, что ее несет в пространстве ангел с великолепными крыльями, бывший некогда той самой женщиной, которая приручила огонь.

На уровне середины древа Времени гравитация переворачивается, ангел тоже, теперь его ноги направлены к потолку. Потолок превращается в пол, и две женщины медленно приземляются в центре другого города-диска.

Эжени и Третья идут по проходам. Посетителей здесь гораздо меньше, чем внизу, вернее, их нет вообще. Нигде ни души.

Они выходят на круглую площадь, в центре которой стоит перед аналоем, освещенном зеленой библиотечной лампой, молодой шатен в очках. На нем джинсы, белая футболка, кроссовки. За спиной у него тоже крылья, но не птичьи, а как у синей бабочки-махаона.

– Что ж, оставляю тебя с моим коллегой, верхним библиотечным ангелом, – говорит Третья. – Прощай!

Молодая блондинка взмахивает крыльями и взмывает к потолку.

– Спасибо, Третья! – кричит ей вслед Эжени.

Молодой шатен приглядывается к Эжени, улыбается ей и складывает свои голубые крылышки, завораживающие ее своим мерцанием. Она вспоминает, что здесь каждый сам выбирает свой стиль. Третья остановила выбор на облике крылатого ренессансного ангела, а этот «верхний» ангел прельстился обликом чешуекрылого.

– Здравствуй, Эжени, рад с тобой познакомиться. Я как раз изучал твою историю, – говорит он.

Он раскрывает перед ней книгу. Она замечает, что одна строка в ней на глазах удлиняется, добавляющиеся буквы собираются в слова, слова – во фразы. «Эжени заметила, – читает она, – что одна строка в книге на глазах удлиняется, добавляющиеся буквы собираются в слова, слова – во фразы…»

Ее пробирает дрожь.

Что я вижу! Книга моей жизни пишется прямо у меня на глазах!

В книге появляется текст: «Она вздрогнула и подумала: «Что я вижу! Книга моей жизни пишется прямо у меня на глазах».

Молодой человек в очках не находит во всем этом ничего особенного. Он берет следующую книгу, и она видит, как в ней появляется рассказ о стычке двух автомобилистов. Взаимные оскорбления сопровождаются множеством восклицательных знаков. В еще одной книге подробно описывается чувственная любовная сцена, в другой – жестокая война.

Эжени понимает, что все это происходит на Земле прямо сейчас, в эту самую секунду.

Она возвращается к своей собственной книге и обнаруживает, что в ней записывается слово в слово их диалог: «Она возвращается к своей собственной книге и обнаруживает, что в ней записывается слово в слово их диалог…»

– Кто вы? – спрашивает она.

– Мое имя вам ничего не скажет: в последней жизни меня звали Мишель Пенсон, я работал в Париже врачом-анестезиологом.

– Как вы сюда попали?

Молодой человек покачивает своими крыльями цвета «синий металлик».

– Это долгая история. Если коротко, мне очень хотелось добраться до Рая с сугубо исследовательскими целями. Мы назвали это новое научное направление «танатонавтика». Слово образовано от корня «танатос», «смерть» по-гречески, и «навтис» – «плавание». Я понял, что возможно все, главное сохранить свою серебряную нить. Я зашел в этой технике очень-очень далеко и обидел небесную канцелярию. Вот она и решила стереть танатонавтику из памяти людей. Потом я стал ангелом, потом…

– …Ангелом-библиотекарем?

– Не сразу. Сначала я побыл богом-учеником, управлял целыми народами, потом решил умерить пыл и вписаться в звездную систему. Это место было вакантным. Так я снова стал ангелом в должности «библиотекаря, ответственного за верхнюю часть Древа Времени».

– Никогда не слышала о танатонавтике…

– Это потому, что ангелы стерли все следы моей деятельности, – объясняет молодой человек. – А то сегодня все практиковали бы, возможно, занятие, которое ты называешь «духовным туризмом»… Но хватит обо мне. Поговорим о тебе, Эжени. Судя по тому, что я читал, ты здесь потому, что твоя мать предупреждала об угрозе триумфа мракобесия.

– Я отвела эту угрозу, – сообщает Эжени не без гордости.

– Ты знаешь, откуда исходила эта угроза?

– От союза экстремистских партий.

– Действительно, диктатуры и авторитарные режимы – Китай, Россия, Иран и Турция – координируют свои действия для дестабилизации западных демократий. Одновременно они ослабляют изнутри сопротивляющиеся им страны, играя на их внутренних противоречиях. История ускоряется, и необязательно в правильную сторону.

– Дьявол может победить? – беспокоится Эжени.

Молодой человек смотрит на нее поверх очков.

– Дьявола не существует. Есть только жадные до личной власти вожди, стремящиеся сделать мировой нормой рабство, расизм, насилие над женщинами, третирование меньшинств и так прийти к обществу, где они могли бы править при помощи террора.

Мишель Пенсон тяжко вздыхает и продолжает:

– Угрозу, исходящую от этих автократов, нельзя недооценивать. Пока что их проект власти над всей планетой проваливался, но с недавних пор они стали координировать усилия и двигать свои пешки по-новому: теперь они прикидываются жертвами, делают вид, что выступают от имени угнетенных, хотя на самом деле из-за них угнетения станет в тысячи раз больше. Они образуют мощный эгрегор. В 1940 году они уже проявили свою разрушительную силу. В наши дни они пускают в ход современные технологии и с их помощью манипулируют толпами. Так они могут добиться успеха.

– Союз красных, коммунизма, черных, нацизма, и зеленых, религиозного фанатизма? – спрашивает Эжени.

Он вздыхает:

– Это я просил твою мать предостеречь тебя, чтобы ты их поборола.

– Пожалуйста, ангел Мишель, просветите меня! Я не поняла: будущее уже прописано или еще нет?

Он улыбается:

– Этот вопрос лежит в основе всех остальных. Ответ таков: и да и нет.

– А все-таки?

– Перед рождением наша душа выбирает свой пол, место жизни, родителей, способности, недостатки, исходя из своего предшествующего балла. Пока что все понятно?

– То есть моя душа выбрала, вероятно, рождение женщиной во Франции, у Мелиссы и Рене Толедано? Я выбрала свою внешность, способность к рисованию… Цвет волос, рост?

– Как и возможность встретить четырех других членов твоего семейства душ, как и испытания, которые тебе предстояли.

– Ничего не помню…

– Потому что твой личный ангел-хранитель, представившийся при встрече твоим архангелом-адвокатом, стер перед твоим рождением память о программировании. Иначе ты бы сильно переживала.

В голове Эжени теснятся вопросы.

– Но если перед рождением можно выбрать свою жизнь, то почему все не устраивают себе удобное и легкое существование?

– Потому что цель не в комфорте, а в развитии души. Многие души чередуют жизнь палача и жизнь жертвы. Просто чтобы посмотреть… Или жизнь богача и жизнь бедняка, жизнь здоровяка и жизнь в сплошных хворях. Жизнь в мире и жизнь в насилии. Радостную и грустную. Короткую и длинную. Оседлую и скитальческую. Безумную и мудрую. Так происходит учеба – через полную смену точки зрения. Даже если это причиняет боль.

Эжени переваривает услышанное. Потом говорит:

– Вы еще не объяснили, как получается, что судьбы прописаны заранее, но одновременно непредсказуемы.

– Все дело в прекраснейшем подарке, полученном вашим человечеством: свободе воли. Вспомни правило, о котором читала в «Энциклопедии относительного и абсолютного знания». Мы рождаемся с разделением влияния: 25 % наследственности, 25 % кармы, 50 % свободной воли. В дальнейшем при помощи этой свободы воли человек выбирает свой приоритет: наследственность, карму или свободу воли. Улавливаешь?

Она силится постичь смысл этой фразы.

– В этом и состоит весь интерес жизненной игры, – продолжает Мишель Пенсон. – Никогда не известно, что каждый решит совершить в следующую секунду. А дальше от вас самих зависит, преуспеете ли вы в развитии своей души.

– Поэтому существует система измерения? Чтобы объективно оценивать наш духовный рост? – спрашивает Эжени.

– Ты начинаешь понимать.

– Можно совсем сбиться с пути?

– Вас никогда не бросят полностью. Позволь прибегнуть к метафоре твоего времени, – говорит молодой человек с голубыми крыльями бабочки. – Возьмем GPS, знаменитую технологию спутниковой геолокации. Это как если бы душа выбирала перед рождением маршрут: ей предлагается идеальный, но он не обязателен.

– Индусы называют этот маршрут кармой, – говорит Эжени, чтобы показать, что она поняла метафору.

– Потом ты рождаешься и учишься управлять своей жизнью. Для тебя повсюду развешаны указатели правильного пути: его подсказывает интуиция, сны, видения, разговоры с кошками, знаки. Но благодаря твоей свободе воли – или по ее вине – ты не обязана им следовать. Что бы ты ни делала, это ничего не меняет. GPS постоянно указывает самую свободную, короткую, удобную дорогу к месту назначения.

– И я сама ежесекундно выбираю, как управлять своей телесной машиной?

– Ты в любой момент можешь решить, следовать ли подсказке GPS или гнать на свой страх и риск. Ты даже можешь остановиться посреди дороги, развернуться и рвануть в лоб другим машинам.

– Это же глупо, – возражает она.

– Тем не менее многие делают именно так. Взгляни на тех, кто добровольно портит себе жизнь или топчется на месте, потому что злоупотребляет наркотиками, алкоголем, ненавидит, лжет, манипулирует другими, прибегает к насилию, жрет поедом самого себя, кончает с собой. Но это ничего не меняет. Стоит хоть немного отклониться в сторону, и GPS опять прокладывает маршрут от места, где ты находишься, не перестает указывать наилучший путь для достижения идеальной точки, заранее определенной для твоей души.

До Эжени начинает доходить значение этой драгоценной информации.

– Есть вероятность провалиться, никогда не добраться до этой точки?

– Именно из-за возможности полного провала ты – молодец, если тебе удается достигнуть цели, поставленной перед твоей душой.

Она размышляет над этой концепцией «судьбы-GPS», потом качает головой.

– Но есть же конченые мерзавцы…

– Каждый придумывает себе легенду, где он – герой, а все остальные – кретины и мерзавцы. Каждый считает себя славным малым, а других злодеями.

Эжени не хочется с ним соглашаться:

– Какой же ты славный малый, если развязываешь войну, насилуешь, пытаешь, лжешь?

– А ты спроси себя, почему те, кто делает все тобой перечисленное, тем не менее популярны. Раньше были крайне левые и крайне правые партии, уже это считалось перебором. Но в истории происходит эскалация, теперь есть ультраправые-неонацисты и ультралевые-неосталинисты. У тех и других нет ни малейших комплексов в отношении зверств, учиненных в прошлом обоими тоталитарными режимами. То же самое в религии: Дауди предлагает начать дебаты о допустимости самосуда над неверными женами… В моде фанатизм. Всех тех, кто улавливает нюансы и выступает за диалог, клеймят как трусов или ботанов.

– Но все хотят свободы, – возражает Эжени.

– Не хотят, а делают вид. Свобода тычет их лицом в ответственность, а люди склонны сваливать всю вину на других: на начальство, систему, невезение, не признавать же, что все зависит от их личного выбора. Вспомни Нюрнбергский процесс: нацистские палачи твердили, что подчинялись приказам и не видят своей личной вины. В этом корень проблемы: люди боятся, что им придется платить за последствия своего неверного выбора. Поэтому любой вожак, дерущий глотку, берущий на себя решения, даже самые аморальные, и не возражающий за них ответить, получает поддержку населения. Овцы так пугаются волков, что в конечном счете за них же и голосуют. Более того, искренне их любят.

Эжени задирает голову и смотрит вверх, на библиотеку прошлых судеб:

– Может быть, если бы люди наведывались в свои прежние жизни, то понимали бы…

Мишель Пенсон расправляет свои крылышки:

– Сначала я тоже так думал. Но нельзя требовать от восьми миллиардов людей занятий регрессивной медитацией для выяснения правды о прошлом. Правда, профессора истории могли бы поминать ее на своих занятиях, чтобы каждый хотя бы раз в жизни услышал об ответственности за свои дела. Так молодое поколение могло бы начать хоть что-то понимать…

Молодая женщина смотрит на тянущиеся во все стороны мириады книг:

– Так как же добиться всемирного торжества мира и любви?

– Ты действительно этого хочешь?

Эжени щурится:

– Разве не все этого хотят?

– Все изображают желание мира, это так же, как со свободой. Но если бы большинство не боялось полиции, то многие перегрызли бы глотки своим соседям.

– Так в чем решение?

– Многие ангелы ставят на усталость: беспрерывные войны и воспитание детей в ненависти в конце концов принудят даже самых оскотинившихся хомо сапиенсов понять, что это тупик.

– Что произойдет, когда они это когда-нибудь поймут – если поймут?

– Примирение всех людей независимо от национальности, веры и поколения. Мечтать не вредно… Примирение мужчин и женщин. Мужчины должны прекратить попирать женщин, женщины – мстить мужчинам.

– Сейчас на Земле эта тема актуальнее, чем когда-либо раньше, – соглашается Эжени.

– Но правильно ли она дебатируется? Взгляни на Виолэн: феминистки борются с похлопыванием женщин по заднице на рабочем месте, а не с тем, что недостаточно замотанных женщин в Иране вешают на стрелах кранов, что в Афганистане женщинам запрещают учиться в школе и в ходу насильственная выдача девочек замуж, что в ряде стран изнасилование не считается преступлением и не запрещено женское обрезание… Так что я не считаю, что феминистское движение по-прежнему достойно поддержки.

– Я не стану вдаваться в эту противоречивую тему, и вообще, я решила больше не заниматься политикой, – уклоняется от спора Эжени. – Но продолжайте: как, по-вашему, можно построить мир любви и мира?

– По-моему, надо думать о более широком примирении с природой, и опять-таки, не думаю, что ваши экологи ловят мышей. Они занимаются политиканством, а не экологией. Даже в мэриях они, получив власть, думают только о переизбрании, а значит, впадают в кумовство и в демагогию… – Библиотечный ангел все больше воодушевляется. – Если смотреть шире, то все кричат, что хотят спасти Землю, но сколько среди них тех, кто действительно готов отказаться от безостановочного потребления и мотовства?

Мишель Пенсон развивает свою аргументацию без всякого удержу, Эжени странно слышать пассажи на суконном языке многих политиков.

– Вы ступаете на скользкую почву. Никто бы не посмел высказываться так, как вы.

– Здесь, вдали от планеты, я могу себе это позволить. Это же простое благоразумие. В ограниченном пространстве демографический рост по экспоненте регулируется войнами. Поместите овец в загон – и вы увидите, что если их станет слишком много, они станут друг друга убивать. Даже самые смирные. Но люди не желают учитывать эту реальность. Они предпочитают приглашать волков, которые делают за них грязную работу, а потом еще удивляются…

– Значит, все пропало?

– Надежда есть, раз ты здесь. Ты слушаешь меня и вроде бы понимаешь мои слова.

– Что же я могу сделать? – уныло спрашивает Эжени.

Мишель Пенсон задумывается, трепеща крылышками.

– Опиши то, что поняла, побывав здесь, в жанре романа. Ты же была Пус, написавшей первый текст на дубленой кроличьей шкурке. Ты – первая писательница. Просто продолжай заниматься тем, что всегда любила делать: рассказывай истории. Я рекомендую роман, потому что вымысел позволяет выражать себя с наибольшей свободой и обращаться к максимуму читателей.

– Написать роман? Мне? Да не умею я! По-моему, это так сложно! Изобретать персонажей, ситуации – для этого нужен особый талант. У меня его нет.

– Ты ничего не потеряешь, если попробуешь. Это как научиться плавать: прыгаешь в воду и смотришь, что будет дальше.

– Даже если у меня получится, то кто заинтересуется романом, написанным женщиной двадцати трех лет? В университете я изучаю историю, а не литературу…

– Пиши, вдохновляясь своими прошлыми жизнями и тем, что поняла здесь.

– Разве можно рассказывать о том, что я здесь увидела?

Библиотечный ангел мгновенно складывает крылышки.

– Ни в коем случае! Это должно остаться в тайне.

– Но…

– Никаких «но»! – хмурится Мишель Пенсон. – Если люди узнают, что существует это место, то все сюда потянутся.

– Боитесь «массового духовного туризма»? – пробует пошутить рыжая гостья.

– Твоя древняя инкарнация, Пифагор, давно это поняла. Нельзя взять и разом все всем открыть. Информацию надо раскрывать постепенно.

Эжени угнетает невозможность поведать об этом невероятном месте, которое наверняка возбудило бы интерес к ее будущему роману.

– О чем же мне тогда писать?

– Пиши о судьбе своих персонажей, о семействе душ, встречающемся жизнь за жизнью. Пиши о родственных душах. О любви. Поверь, это уже совсем неплохо. Раскрывай понемногу информацию, идеи, концепции, естественным образом заставляющие читателя думать и составлять собственное мнение, используя нестандартные пути понимания. А потом делай все для того, чтобы тебя издали. Если получится, то ты сможешь считать свою миссию исполненной.

– Но меня никто не знает. Кто меня прочтет? В лучшем случае сотня-другая людей.

– Важно не количество читателей, а сам факт, что книга существует. Должен появиться роман, написанный тем, кто здесь побывал и кто понял. Как только он выйдет, кто-то сможет его прочесть, заговорить о нем, помочь открыть его широкому читателю… Сейчас или когда-нибудь в будущем.

Он жестом манит ее за собой и летит в нескольких сантиметрах от пола. Эжени замечает, что чешуйчатые крылышки Мишеля Пенсона создают гораздо меньше шума, чем оперенные крылья Третьей.

Их цель – огромный шкаф, настоящий деревянный великан. Мишель выдвигает один ящик и достает из него череп со свисающим позвоночником, похожий на «прибор» архангелов для определения балла души.

– Знаешь, что это?

– Штука для измерения уровня сознания души, – отвечает Эжени.

– А еще она позволяет измерять глобальный уровень сознания всего человечества, – сообщает Мишель. – Сейчас его балл – 3,3.

Он тычет пальцем в поясничный позвонок.

– Между 3, как у животных, и 4, как у людей, – вспоминает Эжени.

– Никогда в истории людей риск возврата к варварству не был так велик. Сейчас реальна опасность, что сознательность человечества уйдет ниже 3,3. К счастью, среди вас остаются просвещенные души, достигшие 6, вроде тебя, они приподнимают среднюю планку.

Молодой человек грустнеет:

– Но этого пока еще маловато. Поэтому тебе, Эжени, надо действовать, и быстро. Люди с уровнем выше 6 должны светить изо всех сил, мешая тем, кто делает ставку на победу мракобесия.

Эжени смотрит на тянущиеся в бесконечность книжные стеллажи, заставленные восемью миллиардами книг, страницы в которых заполняются в этот самый момент.

– И все-таки какое невероятное место, до чего же мне повезло, что я открыла его существование и смогла его увидеть! – шепчет Эжени.

– Его посещение сопряжено с ответственностью. Раньше ты могла сказать, что не знала. Теперь ты знаешь.

– Кто еще уже бывал здесь?

– Мало кто. По словам коллег, служивших здесь до меня, здесь побывали некоторые знаменитости: первая дельфийская пифия, Моисей, Будда, Платон, Лао Цзы, Шимон бар Иохай, Аверроэс, Данте.

– …Иероним Босх?

– Само собой. Дальше Леонардо да Винчи, Нострадамус, Спиноза, Иоганн Себастьян Бах, Калиостро, Жюль Верн, Эдгар Кейси, Олдос Хаксли, Филип К. Дик, Фрэнк Герберт, Айзек Азимов. Как ты знаешь, почти все они писали и таким способом распространяли знания.

– Но были, наверное, среди гостей и такие, кто потом ничего не написал…

– Разумеется. Но их имена забыты, дела тоже. Тебя, Эжени Толедано, забыть не должны.

Глядя на океан книг, Эжени видит небольшое возвышение со столом. За столом сидит мужчина, перед ним раскрыт ноутбук. У него треугольное лицо, большие черные глаза, одет он по-западному, в стиле 1980-х годов. Его особенность – отсутствие крыльев, зато есть антенны, растущие из лба и наклоненные вперед – признак сильной сосредоточенности.

– Кто это?

– Тоже здешний библиотечный ангел, как я.

– Где-то я его уже видела… Как его зовут?

– Эдмонд Уэллс.

Сначала она не реагирует, потом спохватывается:

– Профессор Эдмонд Уэллс, специалист по муравьям, автор «Энциклопедии относительного и абсолютного знания»?

– Да, это он. Сейчас он следит на компьютере за теми, кто продолжает распространять знания: записывает подкасты, снимает видео об истории и науке. Он считает, что передача знаний новым поколениям будет происходить посредством таких свободных публикаций в социальных сетях.

– Можно мне с ним поговорить?

– Эдмонд просил, чтобы его не беспокоили. К тому же твое пребывание здесь уже затянулось, тебе пора возвращаться, организм проявляет признаки нетерпения.

– Где моя серебряная нить?

– Не волнуйся, она цела. Можешь вернуться без малейших затруднений.

– Мне бы так хотелось пообщаться с Эдмондом Уэллсом… – бормочет Эжени, глядя на профиль с муравьиными антеннами.

– В другой раз, – твердо отвечает Мишель Пенсон. – Но знай, скоро с тобой произойдет одна удивительная вещь.

Эжени поворачивается к ангелу-библиотекарю:

– Что это будет?

Мишель Пенсон подмигивает:

– Если скажу, не выйдет сюрприза. Доверься своей интуиции. А главное, не забудь засесть за роман! Это самое главное.

– Мне жаль, но я еще не решила. Не думаю, что мне будет по плечу такое предприятие.

– Не надо себя недооценивать. Это тоже ошибка.

Мишель Пенсон провожает ее до границы поверхности сферы, там обнимает ее, как раньше ангел Третья, и летит с ней, помахивая своими переливающимися крылышками.

– Мне нельзя увидеть будущее?

– Не в первый раз. Считай это посещение неформальным визитом. В зависимости от твоего поведения мы позволим тебе увидеть некоторые ветви будущего.

– От моего поведения?

– Мы бы очень хотели, чтобы ты сделала этот шаг – стала романисткой. Такова твоя судьба. Попав сюда, ты узнала об этом быстрее, чем дошла бы сама. Писать, распространять знания, передавать их и духовность – таков смысл твоего существования. Как производство меда – для пчелы. Так ты сможешь изменить будущее. От тебя многое зависит.

Она поворачивает голову и видит вдалеке стол и сидящего за столом Эдмонда Уэллса.

– Это как составление «Энциклопедии» для Эдмонда, – добавляет ангел Мишель.

Они летят к внутреннему небу сферы, к зеркальной переборке. Пронзив ее вместе, они оказываются снаружи, в усыпанном звездами вакууме.

– Я смогу сюда вернуться?

– Если займешься романом, то не просто сможешь вернуться: обещаю, в следующий раз я покажу тебе некоторые варианты будущего. Правильнее сказать, – оговаривается он, – не я, а Эдмонд Уэллс. Он – хранитель этих томов… А еще он хранитель Главной Книги Будущего Человечества.

– Вот оно что! Здесь есть и такая?

– Что-то я разболтался. Для первого посещения ты и так узнала многовато. Пора тебе вернуться на свою планету и в свое тело. Смотри!

Эжени убеждается, что от нее опять тянется вдаль серебряная нить.

– Теперь, когда ты лучше разбираешься в том, как работают судьбы, будь как никогда внимательна к тому, что будет происходить в твоей жизни и в твоем мире, – наставляет ее Мишель Пенсон.

– На что вы намекаете?

Ангел-библиотекарь опять подмигивает и повторяет фразу архангела-адвоката:

«Будь внимательна к своим мыслям, ведь они станут твоими речами. Будь внимательна к своим речам, ведь они станут твоими делами. Будь внимательна к своим делам, ведь они станут твоими привычками. Будь внимательна к своим привычкам, ведь они станут твоим характером. Будь внимательна к своему характеру, ведь он станет… предназначением твоей души».

Эжени жестом благодарит Мишеля Пенсона и почти с сожалением устремляется назад, к Земле.

Она сознает, что находилась вблизи источника ценнейшей информации.

Как же ей хотелось узнать еще больше!

94.

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: тибетская библиотека Сакья

В 2003 г. монах тибетского монастыря Сакья увидел во время ремонтных работ углубление в пробитой им стене. Он расширил отверстие и посветил внутрь. Так он обнаружил огромный зал с полками, на которых хранилось 84 тысячи книг, все в отличном состоянии благодаря холодному сухому воздуху Гималаев.

Все книги были рукописными; некоторые написаны чернилами, в состав которых входило золото. Самая тяжелая весила пятьсот килограммов.

В книгах рассказывалось о судьбах людей, некоторые из которых жили 50 тысяч лет назад.

В меньшем помещении библиотеки найдены научные тексты по астрономии, математике, философии, литературе, музыке, живописи.

Наконец, в третьем, еще более тесном помещении найдены книги об истории человечества за последние 50 тысяч лет.

Монастырь Сакья был основан в 1073 г. в округе Шигадзе (Центральный Тибет) буддистским монахом Кхоном Кончоком Гьялпо (1034–1102). Следуя за непальскими, кашмирскими и тибетскими учителями, пришедшими с запада Индии и ссылавшимися на других мудрецов, выходцев с еще более дальнего запада, он решил основать собственную школу, которую назвал Сакья-Па. Она заняла площадь 18 тыс. кв. метров земли, полученной им в обмен на лошадь и на женскую одежду.

Там находился грот, где он начал строить монастырь. Он хотел, чтобы это место стало не только духовным храмом, но и вместилищем научных познаний всего мира. Большая часть монастыря была разрушена китайскими военными, захватившими Тибет. Однако некоторые постройки устояли.

После обнаружения библиотеки в 2003 г. китайские власти согласились сохранить ее в целости, чтобы зарабатывать деньги на посещениях ее западными туристами.

Эдмонд Уэллс. Энциклопедия относительного и абсолютного знания

95.

Судорога дрожи.

Эжени натягивает на себя свое тело, как старое пальто зимой. Возвращение в свою плоть сопровождается болью. Она уже начинала привыкать к парению в полой сфере Библиотеки Акаши.

Она шевелит пальцами рук и ног, делает глубокий вдох, опять чувствует, как бьется сердце.

Я жива.

Она ощупывает себе лицо, тело, начинает понимать, где находится.

Рядом с ней спит в траве ее мать, уставшая, наверное, ждать ее возвращения. Теплая осенняя ночь, громкий хор сверчков.

Она смотрит на часы.

Два часа ночи. Я провела там три часа.

Мелисса улыбается во сне, глазные яблоки ходят под веками – признак парадоксальной фазы сна, сопровождающейся сновидениями. Эжени решает ее не будить: пусть спит, пусть дышит восхитительным ночным воздухом.

Она медленно бредет к себе в бунгало по тропинке вдоль виноградников и садов, все еще озаренных щербатой луной.

Перед ее дверью спят несколько кошек. Она перешагивает через них, стараясь не разбудить.

В гостиной она зажигает сигарету, достает блокнот и начинает зарисовывать при свете свечи все, что видела в своем путешествии: маленькую планету с зеркальной сферической поверхностью, спуск в нижний город-диск, встречу с Третьей – очаровательным белокурым ангелом-библиотекарем с длинными белыми крыльями, город-библиотеку с книгами судеб живших на Земле людей, огромное Древо Жизни, тянущееся к верхнему городу-диску.

Она рисует портрет ангела-библиотекаря Мишеля Пенсона с голубыми крыльями бабочки, портрет Эдмонда Уэллса, автора «Энциклопедии относительного и абсолютного знания» с муравьиными антеннами на лбу, сидящего перед ноутбуком и просматривающего видеоролики ютуберов, специализирующихся в истории и науке.

Вдруг все это только сон?

Как всегда, Эжени необходим сначала теплый, потом холодный душ, чтобы привести в порядок свои мысли.

Она размышляет о своей новой миссии, обозначенной библиотечным ангелом Мишелем Пенсоном.

Написать роман на материале всего того, что я узнала. Изобразить это вымыслом, хотя это правда…

Для этого потребуется мастерство, которого я лишена.

Надо придумать интригу, действующих лиц, загадку, внезапные сюжетные повороты, поразительную концовку.

Можно, конечно, вдохновиться пережитым мною самой, но он же запретил мне рассказывать о Библиотеке Акаши…

Мне предстоит проделать фокус, но без права вытащить в конце кролика из шляпы. Прятать кролика – невеселая перспектива.

Получается, он потребовал от меня не работы писательницы, а искусства фокусницы…

Этого таланта я у себя не нахожу.

Но он сказал, что если у меня получится, то мне можно будет вернуться в библиотеку и подсмотреть будущее. Если нет, то это место будет для меня закрыто.

Есть смысл попытаться!

Я подожду несколько дней, чтобы все это немного улеглось, а потом попробую сесть за роман. Для начала можно было бы описать, как моя неандертальская прапрапрабабка Третья приручила грозовым вечером огонь.

Эжени долго стоит под ледяным душем. В голове у нее роятся события последних дней.

У нас получилось возродить Руку Света.

Теперь я убеждена, что в ней не хватало Николя.

Он не моя родственная душа, он – Безымянный, музыкант. Этого пальца мне не хватало, чтобы собрать Руку.

Теперь остается найти мою родственную душу…

У нее не выходят из головы слова библиотечного ангела Третьей: «Каждый раз вам оставался один шажок. Раз за разом ваши губы сближались, но… вас прерывали».

Что, если?..

Для очистки совести надо с этим разобраться.

Она выскакивает из-под душа, натягивает сиреневый купальник, одевается по-спортивному, кидает в рюкзак полотенце, очки для ныряния и свой драгоценный блокнот и бежит в бунгало Рафаэля.

Она стучит в дверь. Он не отвечает, она входит без спросу. Профессор шумно храпит в спальне. Она наблюдает за ним, он, почувствовав ее присутствие, открывает один глаз, вздрагивает, приподнимается на локтях, хватает и водружает на нос очки.

– Что вы здесь делаете?!

– Тихо! Нельзя никого будить.

Рафаэль нашаривает свой смартфон.

– Который час?

– Три часа ночи.

– У вас бессонница?

– Вы должны пойти со мной.

– Куда?

– Жду вас снаружи.

После нескольких минут ожидания в обществе кошек, трущихся о ее ноги, Эжени тащит Рафаэля к стоянке велосипедов, предоставленных в распоряжение гостей кибуцного отеля. Они молча крутят педали, приближаясь к месту раскопок.

– Вы скажете мне наконец, что это за блажь? – не выдерживает Рафаэль, когда Эжени распахивает оставленную не запертой калитку.

Она в ответ приказывает ему помалкивать, приложив палец к губам. Рафаэль послушно следует за ней к ангару с инвентарем археологов. Он тоже не заперт. Эжени берет две каски с фонариками и два больших электрических фонаря и все так же молча ведет его к треугольному входу в пещеру Эль-Табун.

Внутри пещеры Эжени светит вдаль. Сотни летучих мышей с оглушительным шумом срываются со своих мест. Обоим бьет в нос сильный запах плесени.

– Идите за мной! – нарушает она наконец молчание и решительно движется в темноту.

Так, идя друг за другом, они достигают сужения пещеры, где между колышками натянуты белые нити. Эжени показывает лучом фонаря на яму.

– Здесь я зарыла маму. – Она показывает валун рядом с ямой. – Им мы накрыли место погребения.

Рафаэль подходит ближе, но его спутницу уже интересует нечто иное.

– Идемте. – Она берет его за руку.

Двое французов крадутся дальше и утыкаются в тупик. Там к стене прислонен валун еще больше первого.

– Помогите мне его отодвинуть.

Вместе они сдвигают валун с места и видят узкий тоннель. Им приходится опуститься на колени и так ползти дальше.

– Можно личный вопрос? – обращается Эжени к Рафаэлю в темном тоннеле, где тонут все их четыре луча света.

– Задавайте.

– У вас серьезно с этой Синтией, вашей американской невестой?

Рафаэль сбит с толку бестактностью вопроса, заданного к тому же в таком неподобающем месте.

– Это в прошлом. Вчера она мне призналась, что встретила другого, американского компьютерщика, написавшего программу вроде моей, только, по ее словам, еще более изощренную. Назвала это любовью с первого взгляда. Это было ожидаемо. Расстояние часто превращается в преграду, которую парам трудно преодолеть. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон. Он хотя бы уже там и отлично говорит на ее языке.

– Понятно, – говорит Эжени безразличным тоном.

– Раз у нас с вами сеанс откровенности, то… Что у вас с Николя? – спрашивает ее Рафаэль.

– Тоже все. Я встретила другого.

Они попадают в просторный зал с озером посередине. Эжени выпрямляется и светит фонарем в пустое отверстие в стене.

– Это здесь… – объясняет она. – Я положила сюда первые свитки из дубленой кроличьей кожи, на которых писала собственной кровью.

Она ставит на землю рюкзак и достает блокнот. Заглядывая через плечо Эжени, Рафаэль убеждается, что ее зарисовки полностью совпадают с тем, что он видит вокруг себя.

Она кладет блокнот на землю и отдает ему свой фонарь.

– Светите в воду, пожалуйста, – просит она.

Рафаэль не успевает ответить: она торопливо раздевается, демонстрируя стройную фигуру, надевает очки для бассейна.

– Эжени, что вы де…

Она совершает грациозный прыжок и погружается в прозрачную воду подземного озера.

Всплыв и отдышавшись, она говорит:

– …Это будет труднее, чем я рассчитывала.

И опять ныряет. Рафаэль, поняв ее замысел, светит в воду с самого края берега. Он почти не видит ее из-за взбаламученного ила.

Она ныряет снова и снова. Наконец подтягивается и вылезает на берег. Рафаэль вынимает из ее рюкзака полотенце и набрасывает ей на плечи. В ее правом кулаке что-то зажато.

– Вы поранились? – испуганно спрашивает он.

Эжени садится и медленно разжимает пальцы.

На ее ладони лежит прозрачный оранжевый камень с расправившей крылышки стрекозой внутри.

– Вот и доказательство, что все это не было сном… – бормочет она со слезами на глазах.

Рафаэль тоже садится и бесконечно осторожно продевает в дырочку камня цепочку на шее у Эжени.

Рыжая молодая женщина пристально смотрит на него.

– Найти мамин янтарь на дне озера – это первое, что я хотела здесь сделать. Но есть и второе…

Она берет ладонь Рафаэля и кладет ее себе на грудь. Свою руку она кладет на грудь профессору.

Потом она закрывает глаза и представляет себе чакру 4 профессора истории в виде мерцающей золотой звездочки.

Его внутреннее солнце соединилось с моим.

Она сосредоточивается и все отчетливее ощущает энергию Рафаэля, которая подобна светящейся золотистой жидкости, текущей, как река. Эта река вливается в ее руку, доходит до ее сердца. Таким простым способом она синхронизирует биение своего и его сердца.

Золотистое свечение усиливается, она уже чувствует покалывание и жар, он растекается по ее жилам, зажигает ее изнутри. У Эжени возникает чувство очищения, ее пронизывает новая энергия, возникшая от соединения их кармических волн.

Никогда еще она не чувствовала такой сильной связи с другим человеком.

Она открывает глаза.

Рафаэль смотрит на нее, не шевелясь.

Оба обливаются потом, его ладонь лежит на ее груди, ее – на его. Эжени ищет слова, чтобы выразить свои чувства.

– Давным-давно, вот здесь, нас прервали. Внешнее вмешательство помешало слиянию наших тел и душ. Потом мы умерли. И вот теперь родились вновь.

Она прерывисто вздыхает.

– Будем считать, что все мгновения, когда мы встречались, но не шли дальше, были не более чем… Как это назвать? Прелюдией?

Рафаэль невольно улыбается. Эжени продолжает:

– Долгой, очень-очень долгой прелюдией. – Она прожигает его взглядом. – На протяжении по меньшей мере сотни жизней мы не могли выразить нашего притяжения друг к другу. Сейчас настал момент сделать это.

Наконец-то по прошествии дней, лет, веков, тысячелетий ожидания Эжени и Рафаэль медленно сближают лица, сейчас их рты соприкоснутся в том самом месте, где они хотели поцеловаться сто двадцать тысяч лет назад.

Они совсем не торопятся.

Она закрывает глаза, уже дрожа от наслаждения, заранее смакуя такой желанный поцелуй.

В этот самый момент звучит сигнал воздушной тревоги.

КОНЕЦ

Назад: Акт VII Суббота, 14-е День Апокалипсиса + 1

Дальше: Благодарности

Акт VIII Вторник, 17-е День Апокалипсиса + 4

85.

86.

87.

88.

89.

90.

91.

92.

93.

94.

95.

Акт VIII
Вторник, 17-е День Апокалипсиса + 4