Акт III
Вторник, 10-е 3 дня до Апокалипсиса

Эжени открывает глаза и вздрагивает от отвращения.

В нескольких сантиметрах от ее носа, прямо на подушке, бьется в предсмертной агонии мышь. Рядом с ней восседает черный кот, гордый своим трофеем и явно ожидающий похвалы.

– Нострадамус! Как ты посмел!..

Придя в себя, рыжеволосая девушка с темно-синими глазами бежит на кухню за веником и совком, чтобы удалить окровавленное тельце из своей постели и выбросить его в мусорный пакет.

Кот потрясен этой гигантской неблагодарностью. Та, кого он терпит на своей территории, не только не играет с агонизирующим зверьком, которого он с таким трудом поймал, но и поступает с его подарком как с мусором!

– Мяу! – возмущается он.

Стоит Эжени запереть грызуна в мусорном ведре, как она слышит, как он пытается оттуда выбраться. Проще всего было бы позволить мышке прожить последние минуты в мешке, среди отбросов, но для Эжени невыносимо причинять ей страдания и осквернять ее останки.

Нельзя ее там оставлять. Даже у мыши есть право на достойное погребение.

С тех пор как Эжени пережила свою собственную смерть, в ее восприятии жизни произошли изменения. Поэтому на глазах у пораженного Нострадамуса она вытряхивает мышь из мешка и бьет ее по голове щеткой для смахивания пыли, пока она не перестает двигаться. Убедившись, что мышь больше не двигается, она идет во двор, вырывает лопаткой ямку в одной из клумб и опускает туда трупик. Она засыпает его землей, потом, чтобы ее кот не раскопал могилку, кладет сверху большой камень.

– Так ты сможешь вернуться в жизненный цикл, – говорит она вместо надгробного слова. – Твои клетки послужат пищей для земли, родящей растения.

А твоя душа попадет, наверное, в мышиный рай.

Она размышляет.

Потом из нее получится крылатая, то есть летучая мышь.

Нострадамус наблюдает за церемонией, просунув голову между решетками под окном. Когда хозяйка возвращается, желтоглазый черный кот не мяукает, а рычит.

– Нет, Нострадамус, я всегда первая признаю свои ошибки, но такое твое поведение я одобрить не могу.

Кот очень зол. Он выгибает спину дугой, прыгает на подлокотник кресла и усердно дерет его когтями.

– Нострадамус! Что за безобразие?

Она хватает его за шкирку и запирает в ванной, оттуда несется гневное мяуканье.

Она выпускает питомца из ванной и насыпает ему полную миску сухого корма (курица со сморчками), который он жадно поглощает.

После душа Эжени завтракает на кухне под новости дня, доносящиеся из ее смартфона.

– Спорт. Футболист Рональдиссимо прибыл в Париж, где его приветствовали тысячи восторженных болельщиков. Он должен быстро приступить к тренировке, поскольку послезавтра ему предстоит участвовать в матче с марсельским клубом. Транслируемый по телевидению матч побьет зрительские рекорды, цена размещения рекламы в перерывах между таймами уже подскочила в десять раз.

– Законопроекты. Депутат Усама Дауди от «партии шариата», считающийся духовным наследником теолога Тарика Рамадана, подхватил инициативу своего прославленного предшественника и предложил приступить к обсуждению законопроекта о забивании камнями неверных жен во Франции. «С этой традиционной практикой связано множество предрассудков, но ее применение во все большем числе стран доказывает ее актуальность, – заявил Усама Дауди. – Во многих обществах забивание камнями неверных жен имеет ободряющее и примиряющее действие. Оно позволяет успокоить мужей, чьи жены честны, сплачивает семью. Сам факт существования такого закона оказывал бы устрашающее влияние, достаточное для того, чтобы его не применять или применять только в исключительных случаях. Мы намерены внести этот закон – мы назвали его «Камень в саду» – на рассмотрение Национального собрания в следующем месяце».

– Политика. Депутат Виолэн Гароди, вдохновительница НСП, Неосталинистской партии, сообщила, что следующий съезд партии пройдет под патронажем знаменитого рэпера Гиены. В ответ прозвучали возмущенные голоса с напоминанием о проблемах рэпера с законом и о провокационных текстах его песен. Глава НСП выступила в его защиту, объясняя, что Гиена заплатил свой долг обществу и обрел в тюрьме свой путь. Кроме того, она напомнила, что его тяжелое прошлое служит для молодежи примером искупления вины через искусство. Она заявила, что его творческий и финансовый успех показывает, что можно подняться с нижней ступени общественной лестницы на самый верх, будучи музыкантом. Его пример вселяет надежду в сердца юношества и всех обездоленных. Виолэн Гароди отмела обвинения своих противников, напомнивших об отказе Гиены платить налоги во Франции и о его езде на сверхдорогих болидах, отравляющих воздух, сочтя их жалкими, исходящими от завистников, обиженных тем, что им не пришло в голову взять себе в покровители такую популярную у молодежи фигуру. Со своей стороны, депутат от ультраправой неонацистской партии ННП Лоран Фориссон осудил «политическую легитимацию» пригородного хулиганья, приводимого в пример остальным.

– Внутренняя политика. После самоубийства министра народного образования Пьера Летурга президент республики Элизабет Риволь решила не назначать вместо него человека, а использовать программу искусственного интеллекта последнего поколения «Карл Великий 2.0». Эта программа, установленная на сверхбезопасный компьютер, запущена сегодня в 8 часов утра. Президент Элизабет Риволь заявила: «В который раз Франция оказывается на острие научно-технического прогресса. Этот сверхсовременный выбор – мировая премьера. Напомню, «Карл Великий 2.0» работает круглосуточно, без выходных и без отпусков. Программа написана так, чтобы избежать всякого риска коррупции, домогательства, непотизма, нервной депрессии. Наконец, она названа именем короля франков, придумавшего школу». При этом президент особо указала на то, что проводятся испытания еще больших масштабов и что при их положительном результате через полгода можно будет подумать о том, чтобы доверить ИИ более крупные министерства: иностранных дел, обороны, внутренних дел.

– Здравоохранение. Министр здравоохранения и мэры крупнейших городов намерены развернуть сеть по раздаче замены веществ, вызывающих сильное привыкание, в рамках программы пропаганды, направления которой еще не определены.

– Иран. После обнаружения трупа юной Салиме, убитой полицией нравов, по улицам Тегерана прошли сотни тысяч молодых людей с требованиями распустить это религиозное формирование и защитить право женщин не носить никаб. После предупреждений «стражи революции», отправленные иранскими властями на подавление «провокации, устроенной враждебными иностранными государствами», открыли огонь по демонстрантам боевыми патронами. Количество жертв еще не известно. Кроме того, «стражи революции» задержали около ста человек, в основном женщин, и поместили их в тюрьму «Эвин», место со зловещей репутацией.

– США. В школе Детройта, штат Мичиган, подросток 16 лет открыл стрельбу из «калашникова», убив восемь учеников, троих учителей и уборщицу, а также ранив 28 человек. Стрелявший арестован, однако полиция не сообщает на данный момент о произошедшем теракте и рассматривает случившееся как изолированный поступок неуравновешенного субъекта. Его адвокат намерен настаивать на снятии с него ответственности по причине несовершеннолетия.

– Саудовская Аравия. Власти сообщили о прокладке в пустыне трех новых лыжных трасс для поддержки кандидатуры страны на роль «хозяйки» зимних Олимпийских игр 2030 года.

– Китай. Американский спутник сфотографировал на севере Китая новые тюрьмы под открытым небом, куда поместят сотни тысяч арестованных уйгуров и активистов духовного движения Фалуньгун, занимающихся практикой цигун. По сообщениям местных диссидентских источников, эти заключенные используются как рабочая сила для изготовления экспортной продукции, связанной с пополнением банка органов для пересадки.

– Погода. В этот раз начало октября стало самым жарким со времени создания метеобюро Франции. Средняя температура первых десяти дней месяца оказалась на два градуса выше средней в октябре прошлого года, самого жаркого в истории Франции. Метеорологи говорят о «систематическом бабьем лете». Беда для одних – радость для других: в отелях и ресторанах Лазурного Берега радуются нескончаемому лету, тогда как владельцы горнолыжных курортов в отчаянии: снег может выпасть с сильной задержкой, и новый зимний сезон ожидается хуже, чем прошлый, ранее названный местными турагентами катастрофическим.

Эжени выключает радио.

Она думает о матери. Мелисса в хороших руках, но лечение, решение о котором примут уже сегодня утром, в любом случае будет болезненным.

Она берет блокнот и листает свои рисунки. На них она сама, неандертальская девушка с янтарным амулетом на шее, в котором застыла расправившая крылья стрекоза.

Она пишет в рамке сверху:

И писательство, – добавляет она.

Она смотрит на часы, закрывает блокнот и собирает вещи. Кот не желает на нее смотреть. Нострадамус ужасно злопамятный.

Она одевается, причесывается, немного подкрашивается, выбегает из квартиры и торопится в метро.

Когда Эжени входит в больничную палату, Мелисса Толедано ритмично сгибает и разгибает ноги под руководством накачанного мужчины в белом халате.

– Здравствуйте, я Жорж, массажист. Я заставляю вашу маму шевелиться.

Не отрываясь от работы, он объясняет Эжени важность подвижности суставов для сохранения гибкости. Заодно это снижает риск тромбоза, варикоза, анкилоза.

Эжени наблюдает, как широкоплечий детина аккуратно массирует ее мать.

Его сменяет медсестра. Она ее моет, причесывает, потом укладывает на спину – так кладут в коробку большую куклу.

Оставшись с матерью наедине, Эжени гладит ей лоб.

– Все готово, мама, мы с папой сделали часть того, о чем ты просила. Он давал мне уроки V.I.E. Это потрясающе! Ни за что не поверила бы, если бы сама через это не прошла. Гипноз был для меня трюком на грани мошенничества, обманом наивных людей. И вдруг – медитация как способ путешествовать во времени! Никогда не перестану тебя благодарить…

Она гладит волосы матери, сохранившие, несмотря на болезнь, цвет воронова крыла.

– Благодаря тебе, мама, я вижу мир с высоты своих двадцати трех лет так, как мало кто еще.

Она берет руку матери, холодноватую на ощупь, и чувствует, что сейчас расплачется.

– Насчет твоего задания… – говорит она, чтобы не поддаться эмоциям. – Возвращаюсь к отчету о проделанной работе. Я отправилась в доисторические времена и открыла источник мирового насилия. Наш вид, Homo neanderthalensis, истребил другой вид, Homo sapiens. Это преступление, первый геноцид, сидит у нас в генах.

Она сильнее сжимает ей руку:

– Я видела – более того, пережила – момент, когда сапиенсы смекнули, что могут побороть других изменой, насилием, ложью. Даже религиозным фанатизмом: во время одного из ритуалов их колдун занялся людоедством.

Она набирает в легкие побольше воздуху.

– А потом я умерла, меня убил мой супруг, решивший, что он лучше защитит свою мамашу… Брак? Благодарю покорно. Не готова пробовать опять, – шутит она.

Но лицо Мелиссы остается бесстрастным.

– А дальше… Вот уж откровение так откровение! После смерти такое начинается! Я стала призраком, – рассказывает она делано приподнятым тоном, чтобы скрыть свою грусть. – Встретилась с друзьями, тоже убитыми. И мы за себя отомстили. То есть это Пус и ее друзья отомстили за себя. И опять столкнулись с вражеским колдуном. Этот жуткий тип сказал, что они образуют «Руку Тьмы». То самое, о чем ты нам говорила! Тогда мы, неандертальцы, решили противопоставить им «Руку Света». Остается выяснить, как они собираются действовать. Ты говорила, что все произойдет в пятницу 13 октября, через четыре дня. Я постараюсь понять, что ты имела в виду. Вот пойму, как быть, и тогда… возьмусь за дело.

В этот момент в палату входит профессор Ганеш Капур вместе с ассистентом.

– Извините, я думал, что ваша мама одна, – говорит он Эжени, аккуратно пожимая ей руку. – Правильно делаете, что ежедневно ее навещаете. Думаю, ее подсознание фиксирует ваше присутствие.

Он осматривает Мелиссу и говорит Эжени:

– Я только что вызвал вашего отца. Консилиум пришел к заключению, мое решение тоже готово. Пустим в ход протокол иммунотерапии.

– Кролики?

Доктор Капур улыбается:

– Они самые. Их лейкоциты поборются с раковыми клетками.

– Белые клетки против черных… Силы света против сил тьмы… – бормочет девушка.

Ганеш Капур приподнимает брови:

– Прошу прощения?

– Ничего, это я так…

Он подходит к койке и гладит Мелиссу по неподвижной руке.

– Ваша мать – исключительный человек, – говорит он.

Эжени не может скрыть свое удивление: она не ждала такого от врача.

– Почему вы так говорите?

– Я это чувствую. Знаете, я работаю не только с медицинскими данными. Есть еще чутье, нечто неуловимое, рассеянное в воздухе. Мы, врачи, чувствуем это.

Этот эскулап все больше озадачивает Эжени.

– Из какого города в Индии вы родом? – спрашивает она неожиданно для самой себя.

– Из Пондичерри, это на юго-востоке континента, бывшая колония Франции.

– И вы верите в переселение душ?

Он удивленно смотрит на нее, потом прыскает:

– Я серьезный ученый, а еще я буддист… Я практикую мудру Са Та На Ма.

Он трогает кончиком указательного пальца подушечку большого и говорит:

– Са.

Кончик среднего большим:

– Та.

Безымянный:

– На.

Наконец, мизинец:

– Ма.

– Что такое «мудра»? – спрашивает Эжени.

– Назовем это гимнастикой для пальцев, связанной со словами. Большой палец нажимает на указательный при звуке «Са», означающем «родиться», потом – на средний при звуке «Та» – «расти», на безымянный – при звуке «На», «умереть», на мизинец – при звуке «Ма», «переродиться».

– Родиться, расти, умереть, переродиться… – повторяет она, чтобы пропитаться значением этих четырех слов, и повторяет его движения пальцами.

– Таков смысл всего живого во вселенной, – говорит Ганеш Капур, – включая растения, планеты, звезды. Все рождается, растет, умирает, а потом перерождается. Этому меня научили родители, и, признаться, это помогает мне в каждодневной работе. Я принимаю мысль, что все рождается, растет, умирает и… перерождается в другом виде.

– Этот жизненный цикл касается и опухолей?

Ганеш Капур утвердительно кивает:

– Да, раковые клетки рождаются, растут, отмирают и… перерождаются.

– Моя мать родилась, выросла, но я не хотела, чтобы она умирала, – говорит дрожащим голосом молодая женщина.

Врач улыбается:

– Я сделаю все возможное. Но мне не все подвластно. На Западе это иногда называют судьбой, в Индии – кармой.

– Но выбор в пользу иммунотерапии делаете вы. Это сугубо ваше решение.

– Возможно, принять это решение – моя карма. – Он подмигивает ей. – Ваш отец сегодня придет?

Эжени смотрит на часы:

– Черт, опаздываю! Он придет позже, сегодня утром он читает лекцию, я должна на ней быть, ее начало… прямо сейчас! Спасибо, доктор Капур.

Она натягивает куртку и мчится по коридорам больницы, потом по улице в сторону расположенной неподалеку Сорбонны.

В амфитеатре «Тюрго» пусто. Сотрудник сообщает, что лекция по желанию самого профессора Толедано пройдет в порядке исключения в университетской библиотеке.

Когда она вбегает, запыхавшись, в библиотеку, за большими столами величественного зала уже сидят студенты. В глубине зала – огромное панно, скрытое под черной накидкой. Его сторожат два агента безопасности, тоже в черном, с револьверами в кобурах. Их присутствие добавляет необычной лекции напряжения.

Она молча садится на единственное еще пустующее место, которое придержал для нее Николя рядом с собой, в первом ряду.

Входит Рене Толедано. Он окидывает взглядом зал, пожимает руку охранникам, берет протянутый одним из них микрофон.

– Всем слышно? Хорошо. Сегодня будет немного необычная лекция, речь пойдет об искусстве. Я приготовил для вас картину – на мой взгляд, совершенно потрясающую. Для меня это абсолютный шедевр. Нет таких слов, которыми я мог бы описать редкостную привилегию видеть ее здесь сейчас. Для меня она превосходит Леонардо да Винчи, Пикассо, Ван Гога, Вермеера. Я считаю, что автор полотна, которое я вам покажу, – величайший живописец всех времен.

Рене Толедано сдергивает черную накидку и обнажает огромную картину, вернее, три полотна высотой два метра и шириной – четыре метра каждое.

Эжени узнает этот средневековый триптих с мелкими фигурками: это «Сад земных наслаждений» фламандского художника Иеронима Босха.

Рене Толедано выдерживает паузу, чтобы у всех было время хорошо рассмотреть картину.

– Некоторые узнали, наверное, «Сад земных наслаждений» Иеронима Босха. Это монументальное произведение – не только мое любимое, в чем я уже признался, я считаю его прекраснейшим во всей человеческой истории и при этом самым загадочным. Мне предоставил его мой друг Хуан Дельгадо, директор мадридского музея Прадо. Оно впервые покинуло музей, для которого, как «Джоконда» для Лувра, – главное сокровище. Хуан Дельгадо согласился на это при условии, что эти два господина из службы безопасности ни на шаг от него не отойдут во избежание малейшей порчи.

Рене регулирует свет прожекторов по бокам от триптиха и гасит в библиотеке свет.

– Год создания – 1480. В нескольких словах можно сказать следующее: на левой створке изображен Рай. – Он усиливает свет левого прожектора. – Мы узнаем обнаженных Еву и Адама. – Он указывает на изображение деревянной указкой. – За ними Источник Познания, слева от него Дерево Жизни, справа Дерево Познания Добра и Зла, его ствол обвивает змей.

Он передвигает прожектор так, чтобы его свет падал на центральную часть.

– Здесь мы видим мир перед Потопом. Число персонажей, полностью голых, превышает сто двадцать. По совести говоря, это гигантская оргия с огромными плодами, непропорционально огромными животными и химерами – единорогами, сиренами, грифонами, крылатыми рыбами. Все пляшут, обнимаются, ласкают друг друга. Кажется удивительным, что такое количество тел и половых актов было изображено в эпоху целомудренных, по нашим представлениям, людей, даже пуритан.

Рене Толедано направляет свет на отдельные места центральной части.

– Смотрите, здесь при Адаме и Еве находится некто, идентифицируемый как Ной. А здесь некто с крыльями, похожий на ангела, трясет на лету огромной вишней. А как вам персонаж, вставляющий цветочки между ягодицами женщины? Поразительно, не правда ли?

Студенты удивлены, они смеются, разглядывая этот фрагмент картины. Рене продолжает невозмутимо показывать указкой подробность за подробностью.

– Вот здесь вереница голых людей верхом на лошадях, свиньях и коровах окружает озеро, полное голых женщин с вычурными прическами. Вот влюбленная парочка собирает сливы. Вот кто-то беседует с крысой, сидящей в стеклянной трубе.

Он опять передвигает освещение:

– Правая створка – Ад. Внизу изображены пороки. Здесь бочки со спиртным, блюющие люди, игральные карты и кости, нарды, свиньи в монашеских одеяниях, голые люди, скользящие по льду.

В центре правой створки – адские муки. Некоторых грешников пытают при помощи музыкальных инструментов. Одного распяли на арфе. Дьявол бьет в барабан, внутри которого заперт человек. Некто с ястребиной головой, сидящий в дырявом кресле, пожирает испражняющегося человека.

Он подсвечивает еще одно место на картине:

– Если приглядеться, то окажется, что на ягодицах человека внизу слева четко изображена нотная партитура. Сейчас я проиграю вам эту мелодию, исполняемую тогдашними инструментами.

Рене Толедано берет смартфон, подсоединяет динамики, выбирает файл и жмет на воспроизведение. Студенты слышат странную музыку, ноты для которой записаны на ягодицах.

Эжени кажется, что она слышит ее уже не впервые.

– Вот здесь Иероним Босх изобразил себя, улыбающегося, на голове у него блюдо с чертями и с большой волынкой, он косится на труп оленя, превращенный в кабак с пьяницами.

Рене светит на верхнюю треть правой створки:

– А здесь война, войска со знаменами, позади них большие дома, объятые пламенем в ночи.

Эжени впечатлена этим обилием образов, один другого удивительнее. Студенты вокруг нее впервые рассматривают во всех подробностях эту картину, которую считали хорошо знакомой.

– Остается вопрос: что творилось в голове у Иеронима Босха, что заставило его создать это монументальное творение, столь прекрасное и притом нарушающее все правила благопристойности, столь фантастичное и скотское? Уж не наелся ли он галлюциногенных грибов, не принял ли какое-нибудь вещество, чтобы его посетили невероятные видения?

В зале смех.

– Других объяснений у меня для вас нет. Дам вам еще несколько минут, полюбуйтесь этой гигантской фреской, полной грез и кошмаров, которые породило далеко обогнавшее свое время воображение художника.

Через некоторое время Рене снова берет микрофон.

– Самое замечательное я припас под самый конец, – говорит он, радуясь интриге.

Он закрывает две боковые створки. На их задних поверхностях изображена, оказывается, прозрачная серая сфера с плоским диском в центре, на нем можно различить водную гладь с островом.

– Диск в центре – это Земля в океане, то и другое вставлено в эту огромную прозрачную сферу, – объясняет Рене под восторженное перешептывание слушателей.

Он наводит луч прожектора на верхний левый угол. Там виден кто-то седобородый в длинном белом плаще и в трехъярусной короне, с открытой книгой в руках.

– Познакомьтесь: Создатель взирает на только что созданный им мир, прежде чем заселить его людьми и зверьми. Подтверждение – две фразы на латыни по верхнему краю: «Ipse dixit et facta sunt» – «Ибо Он глаголет, и что-то происходит», и «Ipse mandavit et creata sunt» – «Ибо Он повелевает, и что-то существует».

Рене Толедано дает студентам несколько минут на изучение «Сотворения мира», как его представлял себе Иероним Босх.

– Мне захотелось познакомить вас сегодня с необычным подходом к истории, чтобы вы поняли, что искусство – тоже способ познания эпохи. Мы, преподаватели, можем рассказывать вам о королях, битвах, покушениях, о великих переселениях народов, но ничто не поможет вам понять конец Средних веков и зарю Возрождения так, как эта невероятная картина.

Он включает в библиотеке свет:

– Ваши вопросы?

Руку поднимает Николя Ортега.

– Не столько вопрос, сколько ремарка. Вчера нам читал лекцию Рафаэль Герц, и, по его словам, лучше понять историю нам поможет искусственный интеллект. Сегодня вы объясняете, что мы лучше поймем ее благодаря искусству. Боюсь, идя этими параллельными путями, мы историю вообще никогда не постигнем. Информатику изучают в технических вузах, искусство – в художественных училищах. Историю двигают политика и религия, а искусство и искусственный интеллект – всего лишь инструменты, которыми пользуются политики и церковники.

– Спасибо, что поделились вашим мнением, молодой человек, – говорит Рене Толедано; ирония в его голосе вызывает хихиканье в зале. – Позвольте мне поделиться своим. По-моему, политика и религия всего лишь направляют мысль населения, делая ее единообразной, в отличие от искусства и, возможно, даже науки, освобождающих мысль, предлагающих ретроспективу и перспективу.

Час, предоставленный Рене Толедано для лекции в библиотеке, истекает. Студенты расходятся, громко обмениваясь впечатлениями. Эжени подходит к отцу.

Рене Толедано собирает свои вещи, переговариваясь с двумя охранниками, приставленными к бесценной картине Иеронима Босха. Эжени приветствует их, потом берет отца под руку и отводит в сторонку.

– Я навестила маму. Профессор Капур и его бригада остановили выбор на иммунотерапии.

– Я прямо сейчас иду к Мелиссе.

– У меня не выходят из головы ее слова.

– О мракобесии?

– Не только. Еще про Библиотеку Акаши. Как, по-твоему, может где-то быть записана судьба каждого?

– Вечный вопрос: все ли предначертано? Признаться, мне этот вопрос тоже долго не давал покоя. Гипотеза о Библиотеке Акаши – это материальный ответ: если все записано, то где-то есть книга, а раз есть книга, то она хранится в какой-то библиотеке. Но вот загадка: как туда попасть?

Эжени слушает отца, но ее внимание вдруг приковывает одна деталь картины, которой она раньше не замечала.

В верхней левой части створки «Рай» стая птиц устремляется в небо, в конкретную точку.

Отец и дочь покидают библиотеку и направляются в преподавательскую.

– Твоя лекция о «Саде земных наслаждений» – это что-то, пап! Я заслушалась.

– Спасибо, родная. Большая удача, что мой друг Дельгадо согласился расстаться на время с этим сокровищем. Не скрою, охрана охраной, но он все равно ерзает. Этот триптих так стар, так ценен, так хрупок!

Эжени подыскивает слова.

– Надо же, какое совпадение… Этот «Сад наслаждений» тесно связан со следующим этапом моих поисков. Он такой рискованный, что я хотела бы, чтобы ты опять побыл моим проводником…

– Что за этап?

– Как ты знаешь, я устремлялась к той звезде, где вроде бы происходит перерождение душ… Вдруг она – это и есть Рай? Я хочу разведать, куда вознеслась моя Пус. Следующая пара у меня только в час пятнадцать, вот я и подумала…

Рене сверяется с часами.

– Уговорила. У меня есть два часа до следующей лекции. Если хочешь, можем устроить сеанс в комнате отдыха преподавателей. Пошли!

Он ведет ее в комнату по соседству с той, где преподаватели работают между лекциями, с табличкой «Не беспокоить», висящей на дверной ручке. Они запираются там на ключ.

Обстановка в комнате скудная: койка, диван, кресло. На стене плакат: заход солнца. Здесь же плакаты преподавательского профсоюза о необходимости срочного пересмотра зарплат, найма новых сотрудников, продления отпусков, установки турникетов безопасности, как в аэропорту, чтобы защитить профессуру от нападений.

Эжени опускается в кресло, подбирает под себя ноги, подпирает себя подушкой. Рене задергивает шторы и садится рядом с ней на стул.

– У меня чувство, что в этот раз будет уже не просто посещение прошлой жизни, – говорит девушка, закрывая глаза. – Это уже загробная жизнь, не знаю, чего от нее ждать… Лучше, чтобы рядом со мной был ты.

– Чего ты боишься? – спрашивает ее отец.

– А вот не знаю… Наверное, я побываю в раю – ничего себе экскурсия!

Рене Толедано качает головой:

– В любом случае не забывай, что это всего лишь игра воображения, гимнастика души.

– В смысле?

– Все это – просто «духовный туризм», – напоминает он. – В общем, ничего не принимай чересчур всерьез.

– Кто бы говорил!

– В этом деле можно перебрать сомнений, а можно – энтузиазма. Всегда сохраняй дистанцию между собой и всем, что тебе откроется. Мало ли что!

Эжени Толедано достает блокнот и карандаши, чтобы сразу после возвращения зарисовать все, что увидит. Потом, слушаясь отца, закрывает глаза, представляет себе лестницу, спускается по десяти ступенькам вниз, отпирает дверь своего подсознания, входит в нее, идет по коридору с пронумерованными дверями в прежние жизни и достигает развилки.

Наконец-то я узнаю.

Не без опасения она открывает дверь «-1» и попадает…

…в межзвездное пространство.

Эжени видит душу Пус, скользящую к мерцающему свету бело-голубой звезды, к которой умчался призрак вражеского колдуна.

По мере приближения к своей цели она видит другие прозрачные тела, летящие в ту же сторону, как птичья стая.

Она оглядывается. Ее отец, колдун Левый Мизинец, летит за ней, за ним поспевают еще три духа из Руки Света и еще много покойников.

То, что издали выглядело звездой, все больше превращается в водоворот света, втягивающий своим вращением всю окрестную материю.

Пус вспоминает свое обещание четверым спутникам: сделать все для встречи в следующей жизни.

Она первой проникает в венчик этого гигантского вращающегося цветка. Она продвигается туда, где мигают бирюзовые, сиреневые, небесно-голубые, темно-синие огни, пронзает разноцветные слои: черный, красный, оранжевый, желтый. На каждом из этих этапов она испытывает самые разные чувства, от ужаса до восторга.

В последнем, белоснежном слое Пус опять чувствует силу тяжести. Она встает на неведомую твердь, окутанную паром. У нее ощущение, что она идет по мху. Туман, застилающий горизонт, понемногу рассеивается. Перед ней холм. Она идет туда, поднимается на вершину.

Перед ней три внушительные фигуры.

– Мы тебя ждали, – говорит та, что слева, в белой тоге. – Я – архангел-адвокат. Когда-нибудь ты узнаешь, что это такое, а пока тебе достаточно усвоить, что я буду тебя защищать.

– Я – архангел-прокурор, – говорит фигура справа, в черной тоге. – Настанет время, и ты узнаешь, что это значит, а пока учти, что я слежу за тобой и записываю твои ошибки.

– А я – архангел-судья, – представляется ангел в сером, стоящий между двумя другими. – Твоя душа еще поймет значение этих слов. Учти, моя задача – помогать тебе двигаться вперед с учетом всего позитивного и негативного. Я – тот, кто определит твою меру.

– Чего-чего?

– Твоя мера – показатель развития твоей души, – подсказывает адвокат.

– Объяснение будет потом. Для начала мы предлагаем тебе подытожить твою прошлую жизнь, – говорит судья.

По его жесту перед глазами Пус повисает экран. Другой жест архангела-судьи – и перед Пус ускоренно пробегает вся ее жизнь. Сначала она видит свое появление на свет, потом – как мать кормит ее молоком. Ключевые моменты ее жизни следуют один за другим, пока душа не расстается с телом, как с ношеной одеждой.

– Это была твоя жизнь, – сообщает архангел-судья. – Что скажешь?

– Что она была… хороша, – шепчет взволнованная Пус.

– Сейчас я задам тебе первый важный вопрос, – продолжает судья. – Выслушай хорошенько и подумай, прежде чем ответить. Как ты поступила со своими талантами?

Троица архангелов неподвижно смотрит на нее.

– Ну, я… – бормочет девушка, смущенная таким пристальным вниманием к своей персоне. – Я решила рисовать истории на кроличьих шкурках и учила этому детей.

– Теперь второй важный вопрос, который мы собираемся тебе задать, – продолжает судья. – Чему ты научилась?

– У отца – разводить огонь, у матери – стряпать, у Безымянного – музицировать. Я умею раскладывать передвижную хижину и стрелять из рогатки – это наука Указательного, – говорит Пус уже увереннее. – С Правым Указательным я познала любовь. Я узнала, что после смерти ты остаешься чистым духом, а от колдуна Правого Мизинца, не собиравшегося, кстати, раскрывать мне на это глаза, – что можно попасть сюда.

– Теперь третий главный вопрос: кого ты любила?

– Сначала свою мать, потом отца. Моих друзей, Левого Указательного и Левого Безымянного. Еще, может быть… Правого Указательного, до того, как поняла, каков он на самом деле.

– А они тебя любили? – допытывается прокурор.

– Да… думаю.

Трое архангелов никак не реагируют.

– Хорошо, – произносит судья. – Теперь тебе придется сформулировать глобальный проект своей души.

– Как это?

– Как ты намерена развивать свою душу, – уточняет ее адвокат.

У архангела сладкий голос, это помогает Пус вникнуть в вопрос.

– Даже не знаю… Мне кажется, что важно учиться… – мямлит Пус.

– Учиться чему? – спрашивает судья.

– Всему… Вот: я хотела бы все обо всем знать!

Судья в сомнении качает головой:

– Обо всем? Так прямо обо всем?

– Без исключения! – убежденно отвечает девушка. – Обо всем во всех сферах, материальной и духовной. Хочу все знать и все понимать.

Архангел-адвокат довольно поглядывает на прокурора.

– Эта беззастенчивость и отвага – признаки амбициозной души, – говорит он.

– Допустим, – соглашается прокурор.

– А помимо знания всего обо всем есть у твоей души еще какая-нибудь задача? – интересуется архангел-адвокат.

– Есть, – отвечает Пус, успевшая подумать, пока два архангела обменивались мнениями. – Еще мне хотелось бы делиться своими знаниями, чтобы от них была польза для всех. Когда я все пойму, хочу передавать свои знания другим, как раньше учила детей.

Трое архангелов переглядываются, размах этого проекта произвел на них впечатление. Пус так осмелела, что сама задает архангелам вопрос:

– Просто любопытно: какие задачи ставят перед своими душами другие?

– Это конфиденциальная информация. Но когда ты вернешься в следующий раз, мы дадим некоторым душам разрешение поделиться ею с тобой, – обещает судья.

– Мне очень важно знать выбор, который делают души «Руки Тьмы». Не расскажете мне о них побольше?

– Ты, наверное, удивишься, но некоторые сделали тот же выбор, что и ты, – отвечает архангел-судья.

– И у них может получиться? – тревожится Пус.

– А как же! – отвечает судья. – Как и у тебя. Раз у вас одинаковые проекты, вам не избежать столкновения.

– Не понимаю…

– Можно хотеть все знать не только чтобы учить, но и чтобы властвовать. Хотеть распространять информацию можно и для созидания и для разрушения, – добавляет архангел-прокурор.

Пус удивлена непринужденным тоном архангелов.

– Зачем же вы помогаете тем, кто рвется все рушить?

Вопрос удивляет всех троих, они смеются. Судья соизволит объяснить:

– Для нас вы вроде… вроде муравьев, копошащихся далеко внизу. Мы с любопытством вас изучаем, не занимая ничью сторону.

– Нет ни хороших, ни плохих, – подхватывает адвокат. – Есть просто души, развивающиеся быстрее или медленнее по отношению к задаче, которую они перед собой поставили.

Прокурор добавляет:

– Иногда они развиваются параллельно друг другу. Но иногда становится необходима конфронтация. Столкновение выявляет таланты и порчу.

– Выходит, Рука Тьмы может победить? – тревожно спрашивает Пус.

– Разумеется. Может так случиться, что они навяжут человечеству свои взгляды, и оно примет их ценности. Мы – всего лишь беспристрастные наблюдатели. Мы не вмешиваемся в ссоры, вспыхивающие при столкновении жизненных задач. Наш принцип – пускай победит лучший! – заключает судья.

– Лучший?! – возмущается юная шатенка. – Те, кто нас убил, для вас лучшие?

– Мы не должны учитывать эту развязку, – говорит судья.

– Они могут подчинить себе мир? – спрашивает Пус.

– Если они преуспеют, это и станет направлением развития вашего человечества, – признает прокурор.

Судья добавляет:

– Ты наделена свободой воли, скажу больше: все сообщество людей как коллективное сознание тоже ею обладает. Вы даже можете выбрать уничтожение своей планеты или массовое самоубийство. Выбор за вами.

Адвокат уточняет:

– С нашей точки зрения, не существует никакой морали.

Пус поражена этим признанием. Судья продолжает свои разъяснения:

– У каждой души своя задача, у каждой особые способности для ее осуществления.

– Какие же способности помогут мне осуществить мою задачу?

– Первым делом, твое любопытство, – говорит судья.

– Благодаря ему ты сможешь перенимать способности других, – говорит адвокат.

– Ты умеешь внимательно слушать, – продолжает судья, – ты хорошо запоминаешь, твои рисунки очень точны.

– А еще ты способна творить, придумывать новое, – подхватывает прокурор. – Ты это доказала, когда изобрела письменность. Ты умеешь подавать знания в игре, интерактивно. Такое не всякому дано.

– Жаль, что я научила пользоваться огнем Правого Указательного, – говорит Пус. – Он использовал это умение, чтобы спалить мои свитки. Всем надо было подумать, прежде чем делиться своими знаниями с Мелкоголовыми. Вооружившись ими, они нас уничтожили. Кстати, могли бы вы мне объяснить, почему они так поступили?

Адвокат вопросительно смотрит на двух других и отвечает:

– Думаю, интуиция уже подсказала тебе ответ: они хотят, чтобы ваше существование было забыто…

– Но почему?! – настаивает Пус.

– Потому что они поняли, что вы умнее их, – говорит прокурор. – И им невыносима эта мысль. Еще они смогут присвоить ваши открытия и рассказывать своим детям, что это они приручили огонь, изобрели письменность, ритуалы, связанные со смертью и с союзами, письменные символы и чувство юмора. Никто не сможет этого опровергнуть.

Пус от досады не находит что сказать.

– Учти, тебе присущи не только способности, но и недостатки, – говорит судья. – Нельзя быть одаренной сразу во всем. Тебя постигло любовное разочарование от неумения подбирать правильных партнеров для любви.

– И вообще, у тебя страх перед настоящей любовью, – вот что мы подметили, – не щадит ее прокурор. – Для тебя любовь – это привязанность и зависимость. И ты инстинктивно тянешься к тем, от кого тебе будет проще отвязаться.

– То есть мне никогда не быть с правильным человеком? – чуть не плачет Пус.

– Ты познаешь любовь в разных видах, разной силы, но не любовь, уготованную тем, для кого она – главное достижение, – отвечает ей судья.

Понимая, что этой юной душе не проникнуться сполна этой концепцией, ведь ее только что убил ее же избранник, он торопится сменить тему.

– Пришло время посмотреть, какова степень развития твоей души.

В руках у архангела в серой тоге появляется нечто округлое, коричневатое, с длинным гибким корнем, на который нанесена разметка. Пус уже видела скелеты и узнает череп с позвоночником.

– Сейчас ты услышишь свой балл в завершенной жизни, – предупреждает судья.

Сиреневое свечение, возникшее в копчике, ползет вверх по хребту и добирается до поясничного позвонка, тот ярко вспыхивает.

– 3,5 из 6, – объявляет судья.

– Что это значит?

– Ты должна запомнить одно: 3,3 – это уровень сознания человечества твоей эпохи. Ниже этого порога располагается животное царство.

Пус смотрит на светящийся грудной позвонок.

– Наивысший уровень сознания – 6. Доберешься до него – освободишься от долга перерождения. Это вершина эволюции. – Судья указывает на точку между глазами черепа, на уровне лба.

– Если я правильно поняла, моя задача – развиться до этой точки?

Трое архангелов синхронно кивают. Пус рассматривает позвоночник.

– Может, объясните, как это работает?

– Прояви терпение, – говорит прокурор. – Мы будем раскрывать тебе полезную информацию по мере твоей способности ее понимать и усваивать.

– Ты возвратишься на Землю для новой жизни, чтобы постараться превзойти свой балл, 3,5, – говорит адвокат примирительным тоном. – Да не переживай ты, это была твоя первая жизнь, такой низкий балл за нее – в порядке вещей.

– Хватит разговоров! – прикрикивает судья. – Тебе пора продолжать развитие. На реинкарнацию – вон туда.

Но у Пус еще остаются вопросы к троим архангелам.

– Подождите! Вы не объяснили, как мне узнать мое семейство душ в следующей жизни…

Архангел-адвокат хочет ответить, но архангел-судья не дает:

– Для этого тоже еще рано. Пора тебе переродиться.

– Вот и я об этом! – не сдается Пус. – Как происходит перерождение?

– Ты забудешь свою прошлую жизнь и выберешь себе родителей, место рождения и пол. Выбор недостатков тоже за тобой.

Пус поражена:

– Мне правда самой выбирать?

– Да, в каком-то смысле. Ты наметишь что-то вроде идеальной траектории судьбы, а потом ее проживешь, – объясняет адвокат.

– Но без жесткой предопределенности, то есть у тебя сохранится свобода слова, – уточняет прокурор.

Пус непонятен смысл всех этих слов.

– Перерождайся, пора! – торопит ее архангел-судья, указывая на розовый тоннель, только что возникший за их спинами.

Пус скрепя сердце расстается с ними. У нее к ним еще куча вопросов, но она понимает, что из этой первой встречи больше ничего не выжать.

– И не забудь, что у тебя есть родственная душа! – кричит ей вслед ее архангел-адвокат.

Девушка спускается с белого холма Суда и входит в тоннель, ведущий в ее следующую инкарнацию.

И тут она слышит знакомый голос:

– Десять… Девять… Восемь…

– …Два… Один… Ноль, ты наверху…

Эжени Толедано медленно открывает глаза и видит перед собой полное доброжелательности лицо своего отца.

– Я там побывала, – торжественно сообщает она ему.

Она моргает, чтобы освоиться с реальностью, вращает головой, трет себе затылок, открывает и закрывает рот, щупает себе лицо.

– Я начал обратный отсчет, когда увидел, что у тебя перестали двигаться глаза – признак того, что ты перестала находиться в центре напряженной ситуации.

– Правильно сделал. Думаю, на этот раз жизнь Пус полностью завершилась. «Конец игре», как говорится.

Она хватает свой блокнот и рисует то, что видела: звезды, своих спутников-мертвецов, водоворот с семью элементами, гору Суда и троих архангелов: белого, серого, черного.

Вдруг Эжени замирает. Она запускает руку в свою сумку, нервно достает пачку сигарет и закуривает, не спрашивая разрешения у отца.

– Все хорошо? – спрашивает ее Рене, не смея напоминать, что в помещениях университета запрещено курить.

Она как будто его не слышит. Быстро рисует силуэты, лица, «линейку» – череп с гибким позвоночником и разметкой. Потом дополняет свою анкету о посещении жизни Пус:

Вторую строчку она подчеркивает.

– Эта точка позвоночника соответствует чакре номер 3… – подсказывает Рене.

Эжени утвердительно кивает:

– Пус не могла этого понять, но я, как и ты, сразу смекнула, что этот позвонок находится на уровне пупка.

Она пишет на лбу «6».

– 6, максимальный балл, вот здесь.

– Чакра 6, «третий глаз»! – восклицает ее отец.

Он берет карандаш и пишет «2» на уровне крестца, «1» у основания копчика, «4» на уровне грудного позвонка, напротив сердца, и «5» на затылке, напротив горла.

– Вот так сюрприз! Эта разметка совпадает с традиционными индийскими чакрами.

– Мы, люди, располагаемся между третьей и шестой отметками, – подхватывает Эжени. – Ниже тройки – животное состояние, выше шестерки мы освобождаемся от оков материального мира.

Отец и дочь изучают рисунки.

– О том же самом толкует «Сад земных наслаждений», – говорит Рене. – На правой, «адской» створке изображено падение человека до животного состояния, в котором он следует своим первобытным инстинктам.

Дочь внимательно слушает отца. Тот продолжает:

– Левая створка, с деревьями Жизни и Познания, – это идеальный мир любви и мира. Потерянный рай, который надо снова завоевывать…

– Если продолжить твою мысль, то створка «Рай» – это мир выше цифры 6, центр – промежуточный мир, где у человечества есть выбор, а «Ад» – это мир, ухнувший ниже 3,3, – резюмирует Эжени.

– Вот какую драгоценную информацию ты добыла в своем «путешествии»: у человечества есть пол и потолок.

Оба долго молчат, потрясенные своим открытием.

– Думаю, тебе явлено великое откровение… – бормочет Рене.

Но Эжени хочет затронуть еще один аспект своего разговора с архангелами.

– Насчет родственной души… Почему человек разлучен с существом, представляющим другую половину целого?

Рене не сводит глаз с рисунков дочери. Немного помолчав, он откашливается и говорит:

– Знаешь, я был шапочно знаком с Пьером Летургом, министром образования, умершим неделю назад. Он покончил с собой не только из-за политического давления и угроз со стороны родителей учеников. По-моему, не эти причины главные. Он сделал это из-за недавней смерти своей жены. Они были неразлучны, он не представлял жизни без нее.

– Хочешь сказать, что она была его родственной душой, и он не вынес ее ухода?

– В этом изъян находки своей половинки… Попадаешь в полную зависимость от нее. Среди птиц это явление наблюдается у попугайчиков-неразлучников с Мадагаскара, названных так за то, что они создают крепкие пары и всю жизнь верны друг дружке. Когда один из двоих умирает, второй перестает есть и тоже погибает.

Эжени задумывается:

– Получается, лучше обойтись без родственной души. Наверное, такой абсолютной, практически смертельной зависимости правильнее будет избегать…

– Именно так, но, как ты догадываешься, в отношении твоей матери я делаю исключение, – оговаривается Рене.

Рыжеволосая девушка перебирает в памяти прославленные любовные истории, закончившиеся из рук вон плохо: Орфея и Эвридику, Ромео и Джульетту, Антония и Клеопатру, Элоизу и Абеляра, Шах Джахана и Мумтаз-Махал, с чьими именами связано появление Тадж-Махала.

Вибрирует ее смартфон. Сообщение от Николя Ортеги. Отец читает его вместе с ней, через ее плечо:

«Срочное собрание ячейки в «Робеспьере» в полдень. Присоединяйся». И эмодзи – сердечко.

Она смотрит на часы:

– Прости, папа, я должна там быть.

– Этот Николя – твой парень?

Эжени молча убегает.

Серебристый шарик стукается об отбойник и скачет между разноцветными бортиками. Под какофонию колокольчиков и гудков переливаются белыми и синими огнями ангелочки, потом заводит свой мрачный хохот красно-черный дьявол. Счетчик показывает очки.

Эжени пришла в «Робеспьер» раньше времени и коротает время за гудящим и мигающим игровым автоматом. Вдруг кто-то трогает ее за плечо. Николя? Она оглядывается и узнает Рафаэля Герца.

– Можно с вами поговорить? – спрашивает профессор.

– Подождите…

Она выстреливает последним шариком, ждет сообщений «ИГРА ОКОНЧЕНА» и «КОНЕЦ ИГРЫ», смотрит свои очки и только тогда поворачивается.

– Может, сядем, выпьем кофе? Я вас надолго не задержу, – говорит он.

Они садятся друг напротив друга за столик в главном зале, где в этот час почти пусто. Рафаэль заказывает два эспрессо, ждать почти не приходится.

– То, что произошло вчера, меня… как бы это сказать? …более чем удивило. Если точнее, обеспокоило. С тех пор только об этом и думаю. Откуда взялись эти доисторические картинки?

– Я же сказала: приснились, – отвечает Эжени.

Рафаэль Герц наваливается локтями на стол, наклоняется к ней, долго на нее смотрит и говорит:

– Не может присниться звездное небо, соответствующее расположению звезд сто двадцать тысяч лет назад в Израиле, с правильной позицией всех созвездий, да еще в таком исторически заряженном месте, как пещера Эль-Табун. Простите мой безапелляционный тон, но это была бы самая невероятная из всех случайностей.

Эжени крутит на пальцах свои длинные рыжие пряди:

– Ну, а по-вашему, что это такое?

– В том-то и дело, что я… не могу предложить никакого рационального объяснения.

Рафаэль впивается в Эжени глазами. Она выдерживает его взгляд.

– Чего вы, собственно, от меня ждете?

– Правды, – тихо отвечает он.

Она отпивает кофе:

– Если я отвечу, вы не поверите.

– Хочется послушать.

Помолчав, она говорит с насмешливым видом:

– «Мысленная машина времени».

Рафаэль Герц качает головой.

– Хватит надо мной насмехаться.

– Никакой насмешки. Эта машина не похожа на ту, которую описал в своем романе Герберт Уэллс. Она не такая громоздкая и проще в управлении.

– Так, вижу, вас забавляет эта ситуация. Я столько думал, что мозги заплелись… Даже с самыми продвинутыми системами искусственного интеллекта не достигнуть такой точности, которую вы изобразили… Умоляю, спасите! Просветите меня.

Эжени тоже наклоняется над столом и манит его пальцем. Рафаэль Герц придвигается совсем близко, и Эжени шепчет ему на ухо:

– Да, у меня есть секрет. Но если я вам его раскрою, вы посчитаете меня сумасшедшей.

– А вы попробуйте.

Сначала она молчит, потом со вздохом смотрит ему в глаза и начинает:

– Я…

Но тут звучит раздраженное:

– Эй, ты что себе позволяешь? Волочишься за моей невестой?

Николя хватает Рафаэля за шиворот, заставляет встать, прижимает к стене.

– Думаете, раз вы профессор, то все студентки ваши?

Рафаэль отталкивает Николя, тот плюхается на пол.

Вокруг дерущихся собирается небольшая толпа. Некоторые снимают их на видео. Рафаэль Герц одергивает на себе одежду и говорит сидящей Эжени:

– Простите, что побеспокоил.

Он оставляет на столике деньги за кофе и уходит.

Инцидент вроде бы исчерпан, клиенты кафе разбредаются. Собираются по одному студенты-неосталинисты, они направляются в заднее помещение кафе.

– Ты идешь? – Николя протягивает подружке руку.

– Зачем ты это сделал? – сердится Эжени, отталкивая его руку.

– А ты? – взвивается он. – Тебе нравится, что он за тобой волочится?

– Ревнуешь?

– Допустим, ревную. Меня бесит, что ты появляешься с ним при всех.

Николя приобнимает Эжени.

– Мы здесь не для этого, – меняет он гнев на милость. – Пошли.

Эжени уступает и следует за ним.

Под огромным портретом Сталина собрались члены НСП.

– То, что произошло вчера, не должно остаться безнаказанным, – начинает Николя. – Надо наподдать фашикам! Это наш долг перед Лолой. Что о ней слышно, Морган?

– Ее продержали в больнице всего несколько часов, но у нее психологическая травма. Сейчас она у своих родителей и отказывается выходить.

Николя сжимает кулак:

– Страшно должно быть им, а не нам. У меня созрел план…

Он выдерживает паузу, чтоб аудитория напряглась, открывает портсигар, достает сигару, обрезает кончик портативной гильотиной, закуривает.

– Я назвал эту операцию «Красный гром». Перенесем войну в Ассас, к неонацистам, заставим их заплатить! Кто посеет ветер, тот пожнет бурю.

– Да, пусть расплачиваются! – подхватывает Луи.

– Пусть знают свое место! – вторит ему Морган.

Николя, видя воодушевление своего войска, спешит его подогреть:

– Сразимся за Лолу!

– За Лолу! – дружно отвечают остальные.

– Медлить нельзя. Поэтому я решил, что мы ударим сегодня же, в пять. Приятель с факультета права в Ассас сообщает, что им будет читать лекцию сам Лоран Фориссон.

– Фориссон, депутат от Неонацистской партии? – спрашивает Морган.

– Он самый, – подтверждает Николя, – внучатый племянник отрицателя Холокоста, прогремевшего в 1980-х годах утверждениями, что газовых камер не существовало. Он у них профессор конституционного права и заодно духовный наставник ячейки Яна Мюллера, который напал вчера на нас со своей бандой.

– Как ты думаешь действовать? – спрашивает Луи.

– Смешаемся со студентами, посидим на лекции, а после нее ударим.

– Прямо в университете? – вмешивается Эжени.

– Уточним на месте, – уклончиво отвечает Николя. – Я создам в мессенджере группу «Красный гром» для координации наших действий. Все согласны?

Несогласных нет.

– Теперь логистика: я уже уведомил Виолэн. Она предоставит все необходимое, в том числе бейджики для прохода в аудиторию. Они пожалеют, что подняли руку на Лолу, поверьте мне! Принеси всем пива, Морган!

Девушка убегает и возвращается с полным подносом кружек.

– Еще одно, – продолжает Николя. – Как я говорил, наш ежегодный съезд откроет рэпер Гиена. Это гарантия освещения в прессе. Виолэн просила меня поддержать его.

– Он отбывал тюремный срок за групповое изнасилование, – возражает Эжени. – Поддержка такого преступника – неудачный сигнал для нашего женского электората.

– Он показывает, что возможно искупление вины, – вступает с ней в спор Морган. – Наркодилер в тринадцать лет и мультимиллионер в двадцать пять – маяк надежды для молодежи с окраин. Для них закрыты все двери, и у них остается выбор между наркотой, футболом и… рэпом. Направим же их по этому третьему пути.

– Она права, – говорит Луи. – У молодежи на окраинах сплошь и рядом проблемы с полицией. Они с легкостью отождествят себя с парнем, мотавшим срок, для них он – враг системы. Кстати, рэперы, не сидевшие в тюрьме, менее успешны.

– В своих песнях он гвоздит светское государство, буржуазное лицемерие, – напоминает Морган.

– Это новая догма, что ли? А я думала, что религия – опиум народа, – иронизирует Эжени.

– Времена меняются, – отвечает ей Николя. – Мы – современные коммунисты. Рабочих становится все меньше, эмигрантов все больше, многие из них верующие, мы должны адаптироваться. Они – новая эксплуатируемая беднота. Раз депутатка Гароди лично пожелала, чтобы нас официально поддержал Гиена, значит, таков наилучший выбор для нашей партии, которая сейчас недостаточно на виду.

– Экологи тоже звали его открывать их съезд, – напоминает Морган. – Лишнее доказательство, что этот исполнитель способен объединить молодежь.

Николя хлопает ладонью по столу, призывая всех к тишине.

– Главное – операция «Красный гром» сегодня вечером. Если нет возражений, собрание завершено. Собираемся к пяти вечера перед факультетом Ассас.

Под звуки отодвигаемых стульев помещение пустеет. Эжени тоже собирается встать, но Николя кладет руку ей на плечо.

– Может, пообедаем здесь?

Она согласна. Они занимают столик в кафе, среди студентов и туристов, заказывают стейк с кровью и жареную картошку ему и веганское «поке» ей. Ему пиво, ей морковный сок.

– Я слышал про твою маму. Мои соболезнования.

– Она еще жива, ее ввели в искусственную кому.

– Прости, я думал, что… Это не помешает тебе участвовать в «Красном громе»?

– Лола моя подруга, это мой долг перед ней.

Официантка приносит им напитки.

– Наверное, было некрасиво с моей стороны возражать против участия Гиены в съезде, но тому есть причина. Вчера вечером этот Гиена наехал на нас с отцом перед светофором: намеренно врезался на своем огромном внедорожнике отцу в задний бампер, а сначала гудел и оскорблял.

– Он иногда срывается, но по натуре он ничего. И потом, таково указание Виолэн.

Эжени тянет свой сок через соломинку:

– О чем ты хотел со мной поговорить?

– Послушай, Эжени… Ты какая-то странная: критикуешь наши действия, позволяешь профессору платить за тебя в кафе… Скажи честно, дело в болезни матери или проблема глубже?

– Конечно, я переживаю из-за мамы, но она в Институте Кюри, в хороших руках, так что…

– Знаешь, скажу тебе правду, операция против фашиков сегодня вечером может привести к жертвам. Я пойму, если тебя там не будет.

– Ты наблюдал меня во вчерашней потасовке, я умею за себя постоять, хотя бы со шваброй в руках…

Николя не до шуток, он сохраняет серьезность.

– Не хочу, чтобы ты пострадала.

– Я тебе так дорога?

– Поцелуй меня.

Но тут им приносят заказ.

Когда официантка уходит, они целуются над тарелками, а потом приступают к еде.

– Более чем, – отвечает Николя на вопрос Эжени, жуя. – Не хочу для тебя неприятностей.

– Я хочу обсудить с тобой кое-что еще, – признается Эжени.

– Конечно, валяй.

– Мне нет дела до того, что ты словесно и физически агрессивен к профессору искусственного интеллекта, но мне не все равно, что ты грубишь моему отцу.

– Я думал, вы не близки, – удивляется Николя, не переставая есть.

– В последние дни как-то сблизились.

– Из-за болезни матери?

– Типа того. Но не только. Он учит меня захватывающим вещам.

Николя вопросительно смотрит на нее.

– Каким вещам?

– Как-нибудь расскажу.

– Какая загадочность!

– Вряд ли тебе понравится.

– Позволь, я сам решу. Давай, выкладывай.

Она смотрит на часы.

– Черт! Мне надо бежать!

– Ты куда?

– Сам знаешь, у меня урок.

Она хватает свой рюкзак и поспешно клюет его в уголок губ.

– До встречи! Мне не терпится наподдать членам другого племени.

Он не понимает этих ее слов, принимает их за шутку и машет ей на прощание рукой.

Когда животному грозит опасность, оно задействует все пять органов чувств, чтобы ее избежать. Чем опасность сильнее или чем чаще она приходит, тем больше у него развивается чуткости: появляется привычка смотреть вдаль, оценивать мельчайшие признаки, готовиться к бегству при малейшей тревоге. Все его чувства становятся тоньше по мере учащения нападений.

Французский натуралист XVIII века Жан-Батист Ламарк изучал это явление и установил, что при развитии у животного этой способности к сверхбдительности она может передаваться его потомству. Ламарк назвал это «трансформизмом». По его теории, если говорить схематично, внешний мир трансформирует и глубоко изменяет внутренний мир. За полвека до Дарвина интуиция подсказала Ламарку, что виды эволюционируют.

Этот процесс передачи приобретенных признаков изучается областью биологии, называемой «эпигенетикой».

Когда какой-то вид животных или группа людей регулярно подвергается нападениям, то появляются особи, отличающиеся одновременно параноидальностью, сверхбдительностью и гиперактивностью.

Этот компенсационный феномен, называемый «устойчивостью», популяризует во Франции своими работами Борис Цирюльник, изучавший выживших узников концентрационных лагерей. Эту устойчивость проявляют как отдельные люди, так и семьи, группы, сообщества. Она является простым адаптационным процессом, направленным на выживание.

Ученики, сидящие напротив Эжени, не похожи на детей, окружавших Пус сто двадцать тысяч лет назад. Это подростки 13–15 лет, плохо успевавшие в школе и вроде бы не имеющие желания учиться чему-либо вообще. Родители перевели их в частную школу, принимающую подобный контингент и старающуюся вернуть их на путь истинный. Девушке поручено преподавать им историю.

Два десятка учеников сидят с физиономиями, выражающими отсутствие интереса к предмету. Заднескамеечники тычут пальцами в свои смартфоны.

В этот раз Эжени решила испытать новый подход.

– Сегодня я для разнообразия буду задавать вам вопросы…

Странное вступление к уроку истории! Ученики смотрят на нее с любопытством.

– Мой первый вопрос такой: какие у вас увлечения? Кто хочет ответить?

Желающих нет.

– Неужели мне придется поверить, что все вы живете без увлечений? Чем-то ведь вы интересуетесь. Вот и расскажите.

Снова молчание. Потом руку поднимает девочка в толстых очках.

– Лично я люблю пинг-понг.

Ее соседка прыскает и бросает:

– Тоже мне спорт!

Остальной класс хихикает. Эжени обращается к насмешнице:

– Как я поняла, твоя страсть – юмор. Может, выступишь со стендапом?

Девочка нахохливается и бормочет:

– И не подумаю!

– Ты же насмешила весь класс, это талант.

– Она сказала, что любит пинг-понг, а пинг-понг – фуфло.

– Не знаю, почему пинг-понг – фуфло. Твоей соседке хватило смелости открыть рот, сказать вслух, что она любит, а ты подняла ее на смех. Если на то пошло, вот это – фуфло. Лучше скажи нам, что любишь ты сама…

Не зная что ответить, девчонка ухмыляется.

– Хотите помалкивать – дело ваше. Но все-таки подумайте вот над чем. Если у вас есть тайная мечта себя преодолеть, то ключ к успеху – в мотивировке. Если ничем не интересоваться, ничего не любить, то… – Она ищет точные слова. – То вас просто не существует.

Класс зашевелился. Молодая учительница рада, что добилась наконец внимания учеников. Руку поднимает прыщавый подросток.

– Мне хочется играть на электрогитаре, но родители против. Шум от нее, видите ли.

– А я играю на классической гитаре, – подает голос другой парень. – Если хочешь, покажу, как это делается. Еще у меня есть электрогитара с усилителем, можно играть в наушниках.

Постепенно руку поднимают все. Одни уважают футбол, другие танцы, теннис, боевые искусства, театр, покер, шахматы, комиксы, манга, видеоигры…

У некоторых, раньше слова друг другу не сказавших, оказываются общие увлечения. В классе даже обнаруживается чемпион по тхэквондо.

Эжени слушает и побуждает их говорить о том, что им по душе.

Похоже, я что-то разблокировала.

Развивая достигнутый успех, она задает вопросы об их жизни. Судя по ответам, книг никто не читает, большинство проводит почти всю жизнь перед экраном за просмотром быстро забываемых сериалов или в социальных сетях. Музыку они слушают, ничего не выбирая сами, а довольствуясь алгоритмом приложений в гаджетах.

– Когда вы смотрите фильм, сериал, тупите в сетях, вы пассивно потребляете чужое творчество, идете по дороге, проложенной режиссером, следуете за стадом, если можно так сказать. Главное, ваши собственные творческие способности никак не развиваются. Вы не используете своего воображения. А жизнь без воображения тусклая, безвкусная. Настоящий успех – это вообразить свою собственную жизнь, свободно создать ее теми средствами, которые у вас есть, отважиться быть самим собой. А для этого надо знать, что ты любишь, что тебя мотивирует.

Все смотрят на нее с легким удивлением. Какой-то необычный урок истории…

– Мой совет такой: поспешите найти свою страсть. Посвятите этому время. Предпримите усилия, чтобы достигнуть результата. Пусть даже в пинг-понге…

Девочка в толстых очках широко улыбается. Эжени продолжает:

– Наметьте себе цель, вытекающую из вашего увлечения, и не опускайте рук. Не жалейте себя. Вы получите удовольствие и даже не заметите, что это – работа.

У только что скучавших учеников начинают загораться глаза.

– Или такой важный вопрос: как вы представляете себе свое идеальное будущее?

Желающих ответить уже немало.

Кажется, я поняло кое-что важное, они тоже. Мало просто передавать знания, еще нужно поощрять в них увлеченность. Вселять в них желание превзойти себя.

Члены партии неосталинистов собрались в кафе напротив юридического факультета на улице Ассас.

Николя ставит на банкетку большую черную спортивную сумку, вынимает из нее под столом дубинки, обычные раздвижные, балаклавы и перчатки и раздает все это сидящим вокруг него. Еще он припас гранаты со слезоточивым газом и противогазы.

– Где ты все это раздобыл? – восхищенно спрашивает Луи.

– Ничего бы не было, если бы не Виолэн Гароди. Она изрядно потратилась, но у них в Собрании есть на это средства. Какая же без всего этого политика? – улыбается Николя и продолжает раздавать снаряжение.

– Напоминаю, «Красный гром» – способ ответить этому дерьму из ННП его же монетой. Мы завладеваем положением, хватаем какую-нибудь девчонку и поступаем с ней так же, как они с Лолой. Вырезать у нее на плече серп и молот. Вопросы?

– Есть один, – подает голос Эжени. – Почему девчонку, а не парня? Мало, что ли, что изуродовали нашу подругу? Нам надо быть не лучше их? Я думала, мы стоим за дело феминизма.

Николя бросает на нее негодующий взгляд.

– Это разные вещи. Око за око, зуб за зуб, пострадавшая за пострадавшую. Не забывай, мы мстим за Лолу. – Он смотрит на свои часы. – Товарищи, пришло время посетить нашу первую лекцию по праву в Ассас. Будьте начеку, не попадитесь.

Эжени шепчет ему на ухо:

– Мне очень не нравится, что мы собрались резать девушку.

– Я уже это понял, – сухо отвечает ей Николя. – В следующий раз обсуди это со мной, не подрывай своей критикой мой авторитет.

Это сказано выразительным тоном, но Эжени проявляет настойчивость.

– Это важно, Николя. Лучше поймайте парня.

Молодой человек смотрит на нее и глубоко дышит, чтобы не психануть.

– Как скажешь. Только я не уверен, что в суматохе мы правильно выберем мишень.

– Мужчину, а не женщину, очень тебя прошу, Николя. Ради меня.

– Ты революционерка с буржуазными принципами, – говорит он. – Не сделаешь никакой революции…

– …не разлив чая, знаю, – перебивает она его. – Но у Че Гевары тоже, кажется, были принципы.

Николя нерадостно смеется:

– Ты шутишь? Это был жестокий человек. Он участвовал в допросах и казнях просто ради удовольствия. Он ввел «красные воскресенья», дни обязательной неоплачиваемой работы, развернул первый тропический Гулаг – трудовые лагеря заключенных по примеру советских. Это был марксист-догматик. Цель для него оправдывала средства. Кубинская революция – это двадцать тысяч трупов, по большей части гражданских.

– Какой кошмар! – возмущается Эжени.

– Революция есть революция. Яичницы не сделаешь, не разбив яиц.

– Двадцать тысяч убитых, говоришь? Дороговато для яичницы.

– Революция красных кхмеров в Камбодже – это вообще не менее двух миллионов смертей. Ты в курсе, что Пол Пот учился в Сорбонне?

– Я не знала…

– Русская революция 1917 года стоила пяти миллионов жизней. Китайская революция Мао – пятидесяти миллионов китайцев.

Эжени растерянно качает головой:

– Какой ужас, эти твои цифры! Ты циник!

– Нет, реалист. Надо видеть дальше этих деталей. Цель революции – полный контроль за человечеством. Хочу открыть тебе глаза. Сначала мы приходим к власти, а уж потом можно будет позволить себе мелкобуржуазную роскошь морали и попыток беречь жизни.

– Это и есть коммунизм?

– Мы верны учению Сталина. То, что мы собираемся сделать через несколько минут, – это начало борьбы, которая, если все сложится, приведет к переменам на общемировом уровне. Не обойдется без бедствий. Но без готовности это выдержать лучше вообще не начинать. Поэтому Виолэн регулярно распоряжается о чистках, очищении наших рядов. Нас с тобой ждет война. Те, кто против нас, еще хуже. Вспомни, что они сделали с бедняжкой Лолой. Вспомни Вторую мировую войну. Мы – это сопротивление фашизму, капитализму, владычеству богачей, эксплуатирующих бедноту. Мы на стороне добра.

Эжени помнит, как упорно он вдалбливал ей азы марксизма-ленинизма. Ей нравилось, что Маркс помогает объяснить историю, эволюцию человечества. Классовая борьба. Рабочие против промышленников. Борьба, корни которой уходят в восстания рабов.

Действительно ли стоим мы на стороне добра?

Николя кладет руку ей на плечо.

Они переходят через улицу, входят в здание университета через служебный вход и идут в амфитеатр, более современный, чем амфитеатры Сорбонны.

На Эжени большой берет и скрывающие лицо темные очки. Она садится в заднем ряду.

Входит лектор. Она узнает его, это депутат от ННП Лоран Фориссон. Улыбчивый, волосы средней длины, пиджак безупречного покроя. Черные рубашка и галстук. Эжени удивлена его моложавостью.

Дождавшись тишины, он поворачивается к доске и выводит большими буквами: РАБОТА, СЕМЬЯ, РОДИНА.

– Эти три слова – девиз Французского государства, политического режима, созданного маршалом Петеном и просуществовавшего с 1940 по 1944 год, – начинает Фориссон твердым уверенным голосом. – А что мы видим в наши дни? Откат этих ценностей под натиском тунеядства, сексуального извращения и глобализации. Мы утрачиваем нашу идентичность на предприятии, в семье, в государстве. Нам предлагают заменить нашу национальную идентичность опасным, разрушительным творческим потоком, в котором мужчины и женщины равны, перемешаны, растворены. Но все мы разные! Зачем женщинам уподобляться мужчинам? Роль женщины четко определена веками: она – мать и хранительница очага. Она заботится о детях, ухаживает за домом, поддерживает мужа, когда он возвращается уставший с работы или с войны. Уверен, присутствующие здесь девушки убеждены в этом в глубине души…

Мнения в аудитории разделяются. Звучит и одобрительный гул, и возмущенный ропот. Фориссон, довольный произведенным эффектом, продолжает:

– Каким бы странным это ни показалось некоторым, Россия и Иран придерживаются, на мой взгляд, более здравых представлений о месте женщины и о роли мужчины. Но мы здесь, на Западе, растеряли наши ценности. Знаете ли вы, дорогие студенты, кто из глав Французского государства больше всего ценил женщин?

После недолгого молчания, нарушаемого недовольным шепотом, Фориссон отвечает на свой вопрос:

– Маршал Петен! Когда маршал был у власти, женщину превозносили в ее женском качестве, как и крестьянина – в его качестве кормильца, солдата – в его качестве защитника родной земли от супостата.

Лоран Фориссон нажимает кнопку на пульте. Опускается экран.

– Уже в сороковых годах были проницательные люди…

На экране появляется мужчина с густой шевелюрой, в очечках, с волевым подбородком.

– Представляю вам неизвестного героя: Жак Дорио. В 1920 году этот бывший рабочий-металлург становится главой коммунистической молодежи.

В аудитории возмущенно свистят.

– Подождите, подождите… В 1921 году Дорио едет в Москву, представлять французскую ветвь Коммунистического интернационала и восхищаться Лениным. Вернувшись во Францию, он старается большевизировать компартию. В 1924 году становится депутатом от Сен-Дени и ярым проводником ультралевой повестки.

Эжени озадачена.

Куда он клонит?

Внезапно экран чернеет, на нем фотография: Иосиф Сталин воодушевленно жмет руку нацистскому министру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу.

– 23 августа 1939 года к всеобщему удивлению, когда все думают, что коммунисты и нацисты – заклятые враги и что их идеологии диаметрально противоположны, Сталин подписывает германо-советский пакт с Гитлером, Сталин не жалеет похвал для своего нового друга, восхищается им, называет «отважным новатором».

Фориссон опять жмет на кнопку. Появляется Дорио, немного постаревший, потолстевший, одетый гораздо лучше, чем на прошлой фотографии.

– После подписания германо-советского пакта Жак Дорио основывает ФНП, Французскую народную партию, открыто и активно сотрудничающую с нацистской Германией. Этот ультралевый деятель понял правоту ультраправых. Стал в каком-то смысле пионером.

Не знала эту историю, но понимаю, что такой резкий вираж может посеять смятение в умах, думает Эжени.

Следующие полчаса Фориссон прославляет исторических лидеров: Муссолини, Франко, Пиночета, называя их идеалистами и спасителями родины.

Он заключает:

– Я не лицемер, я провозглашаю истины, которые весь мир предпочитает забыть или игнорировать. А именно, что лучше защищать труд, чем свободу, семью, чем равенство, родину, чем братство. Я призываю бороться за новый порядок, который изгонит буржуев и интеллектуалов, чтоб власть оказалась наконец в руках народа. Таков естественный смысл Истории. Спасибо за внимание.

Аплодисменты, перекрывающие немногие возмущенные голоса.

Все-таки есть и такие, кто не разделяет его мнение, подмечает Эжени.

– Вы – позор этого университета! – бросает одна из студенток и покидает аудиторию, оплеванная и обруганная остальными.

Воинственная молодежь демонстрирует враждебность в отношении тех, кто смеет критиковать сказанное Фориссоном. Депутат успокаивает жестом своих сторонников.

– Пусть болтают. Они обмануты прессой и не способны увидеть истину, слишком она их тревожит. Худший слепец – тот, кто сам не желает прозреть. Настанет день, когда они все поймут. Будем надеяться, что это произойдет не слишком поздно.

Этот Фориссон очень силен…

Звучат аплодисменты, воодушевленные и уже единодушные. Лектор изящно кланяется, благодаря своих сторонников за поддержку, и собирает вещи.

С задних рядов, где сидит Эжени, видна кучка студентов в черных рубашках, окруживших Яна Мюллера. Они благодарят Фориссона за его «смелую» позицию и комментируют ряд его доводов. Профессор конституционного права беседует с ними, потом жмет каждому руку, называя по имени. Эжени Толедано находит взглядом Николя, тоже устроившегося в заднем ряду. Зал постепенно пустеет, и ей все лучше видны его соратники из НСП, занявшие стратегические позиции и готовые атаковать.

Наконец Николя подает им сигнал кивком головы, и все направляются в туалет, надевать противогазы и балаклавы. Оттуда они выбегают сплоченной группой, швыряют гранаты со слезоточивым газом и дымовые шашки. Студенты кашляют и трут глаза в сгущающемся дыму.

Эжени, натянувшая защитную маску, движется к кафедре вместе с толпой, нанося по пути удары раздвижной дубинкой. Чернорубашечники спешат вывести Фориссона. Николя дерется с Мюллером.

Луи и Морган валят на пол девушку в черной рубашке, заламывают ей руки, отрывают один рукав и начинают резать ей плечо. Их работу прерывает включившаяся – наверное, из-за дыма – противопожарная система, обдающая всех водой.

От воды дым рассеивается, позволяя действовать студентам, прибежавшим на помощь к ННП. Вожак неосталинистов понимает, что ситуация поворачивается не в их пользу, и свистит – это сигнал к отступлению. Группа НСП бежит к главному выходу. Николя в ней нет, он ищет взглядом Эжени. Трое в черных рубашках хватают его сзади и связывают ему руки ремнем, Ян Мюллер открывает опасную бритву.

Эжени все это видит и после секундного колебания спешит на помощь к Николя. Сорвав на бегу маску, мешающую дышать, она колотит Мюллера раздвижной дубинкой по шее, заставляя его обернуться. Она тянет Николя за руку, и они вдвоем бегут к выходу.

– Они не должны уйти! Схватите их! – кричит Мюллер, растирая себе шею.

Преследуемые чернорубашечниками, Эжени и Николя мчатся по коридорам, выбегают из здания университета, петляют по узким улочкам, надеясь оторваться от преследователей.

Николя кричит Эжени на бегу:

– Встречаемся у меня! Я пришлю тебе смс с адресом! – Он резко сворачивает влево и скрывается из виду.

Эжени бежит что есть сил, ныряет в первую же открытую дверь, останавливается, читает в телефоне сообщение Николя.

– Рыжая там! – доносится до нее голос Мюллера.

Она покидает свое убежище и несется, виляя между машинами, норовящими ее сбить. Фашики далеко, но не прекращают погоню. Она уже задыхается, сердце выскакивает из груди. Она не знает, куда бежать, не понимает, как оторваться от преследователей.

Она догадывается, как они с ней поступят, если поймают.

Вот и адрес из сообщения Николя. Она набирает дрожащими пальцами код. Преследователи уже в нескольких метрах от нее. Дверь вовремя распахивается.

Она врывается в вестибюль, но Мюллер успевает схватить ее за руку и тянет наружу. Она от души кусает его за локоть. Мюллер с воплем выпускает ее руку. Дверь захлопывается.

Теперь Эжени Толедано может отдышаться, упершись руками в колени. Поднимает голову – и видит перед собой мужчину в форме привратника, за спиной у него величественная мраморная лестница. Он подает ей апельсиновый сок на подносе. Она удивлена, но берет прохладный стакан – он как нельзя кстати.

– Мы вас ждали, – сообщает он нейтральным тоном, храня неподвижность. – Будьте добры, следуйте за мной. Месье уже здесь.

Она идет за привратником вверх по лестнице, впечатленная роскошью, достойной Версаля. Всюду лепнина, старинные картины, вычурные скульптуры, мебель из дерева ценных пород.

Ее приглашают в большую гостиную, полную всяческой роскоши. Николя сидит в кресле, похожем на трон, и пьет апельсиновый сок. Над камином висит портрет мужчины в княжеском облачении. Она сразу замечает сходство между ним и Николя.

Тот торопится заключить гостью в объятия.

– Ты не ранена?

Эжени отрицательно мотает головой, угнетенная роскошью вокруг. Молодой человек объясняет:

– Теперь ты знаешь, где я живу, и понимаешь, почему я всегда хотел, чтобы мы спали у тебя…

– Кто это на картине?

– Знакомься: Карлос Ортега, мой отец.

– Значит, ты…

– Сын очень состоятельного человека. Он занимается международной торговлей.

– В какой области?

Николя недолго колеблется, прежде чем ответить:

– В области торговли оружием. Он с самого начала партнерствовал с президентом Венесуэлы Уго Чавесом, был пламенным сторонником «Боливарианской революции». Сперва он занялся этим бизнесом для помощи народным восстаниям, поставлял все необходимое большинству стран, боровшихся с западным и американским влиянием. Потом деньги стали заботить его больше, чем политика. Он начал продавать оружие кому попало. В молодости папаша был молодцом, но позже перешел на сторону капитализма. Я хочу спасти честь фамилии Ортега.

Николя поворачивается к портрету отца и продолжает:

– Да, мой отец – торговец оружием, а я борец за революцию. Это может показаться парадоксом, но большинство крупных революционеров – выходцы из богатых семей. Потому, наверное, что близко знакомы с врагом.

К Эжени не сразу возвращается дар речи.

– Получается, ты… ненавидишь своего отца?

– Я считаю его наихудшим на свете мерзавцем, – отвечает он, сжимая кулаки. – Видела бы ты, как он разговаривает с прислугой, с моей матерью… Не выношу его! Рано или поздно мне придется его прикончить.

Эжени не верит своим ушам.

– Все равно, спасибо, что спасла меня от этого хулиганья. Мюллер чуть было меня не искромсал, – говорит он ей, чтобы что-то сказать.

– Мы квиты, – отзывается Эжени. – Вчера в «Робеспьере» ты вырвал меня из их когтей.

Он опять ее обнимает, прижимает к себе, нежно целует:

– Как же иначе, ты же женщина, моя женщина.

Она отвечает на его поцелуй.

– Прямо не верится! – восклицает он. – Мы наподдали фашикам из Ассас на их территории и ушли живыми! Да еще на глазах у их вдохновителя!

Он вспоминает о привратнике, так и оставшемся в дверях гостиной с подносом в руках.

– Эмилио, будь добр, принеси нам две рюмки рома и лед.

– Сию минуту, месье.

Слуга исчезает и возвращается через считаные минуты. Молодые люди чокаются, пьют. У Эжени глаза лезут на лоб: ром обжег ей пищевод.

– Я не знала про Дорио, – говорит она.

– Я тоже, ну и что? Мало ли что несет какой-то фашист!

– Ну как же, Дорио возглавлял французский комсомол, а потом заделался нацистом…

Он смотрит на нее, потом смеется:

– Странная ты, Эжени. Мы надрали зад фашикам на их территории, а тебя занимает всякая ерунда из прошлого века.

Но молодая женщина не намерена капитулировать.

– Ерунда, говоришь? Ты обратил внимание на слова Фориссона? Мы кто, интеллектуалы?

– В первую очередь мы – солдаты. Мы делаем революцию!

С монументальной лестницы доносятся шаги.

– Людоед вернулся, делаем ноги! – шепчет Николя.

– Не хочешь воспользоваться случаем и познакомить меня с отцом?

– Вряд ли тебе так уж хочется с ним знакомиться. Карлос – отвратительный тип. Ты иногда называешь меня циником, но в сравнении с ним я ангел. На счастье, мать научила меня мягкости и состраданию.

– Тогда я возвращаюсь домой. Фашисты, должно быть, уже разбрелись.

Николя открывает на своем телефоне приложение системы охранного наблюдения и показывает Эжени Мюллера и троих его подручных, покуривающих на тротуаре.

– Ты так их взбесила, что они готовы ждать. – Он пожимает плечами. – Придется тебе остаться здесь.

Николя уводит Эжени из гостиной. Они идут по коридору к лестнице, минуют узкий проход и оказываются перед дверью с надписью «НЕЗАВИСИМАЯ ТЕРРИТОРИЯ».

Николя толкает дверь, приглашает Эжени в комнату и задвигает засовы. Здешняя обстановка резко отличается от роскоши особняка. К одной стене прикреплена кнопками афиша с портретом Че Гевары и лозунгом «VIVA LA REVOLUCIÓN». Другие стены Николя увешал листовками коммунистических партий разных стран и афишами рок-групп. Здесь же стоит дюжина треног с электрогитарами.

Молодой человек берет гитару Gibson Les Paul 1959, тщательно ее настраивает и поет песню Боба Дилана «Knockin’ on Heaven’s Door». Песня хороша, Николя проникновенно ее исполняет и выглядит очаровательно. Эжени, чрезвычайно восприимчивая к музыке, растрогана, она расслабленно закрывает глаза.

Закончив играть и напевать, Николя откладывает гитару, снимает очки, подходит к Эжени, целует ее в шею. Они медленно раздеваются и ложатся в постель.

Эжени не покидает чувство, что они исполняют заученный наизусть танец. Один и тот же с момента их знакомства.

После приступа страсти они долго лежат неподвижно. Потом она встает, достает из заднего кармана джинсов пачку сигарет. Он тоже закуривает – сигару.

Самый лучший момент.

Ее тело полностью расслаблено.

– Если хочешь, можешь остаться ночевать… – предлагает он, поглаживая ее живот.

После нескольких затяжек она приподнимается на локтях и тушит сигарету.

– Лучше я пойду, мне надо кормить кота.

– Как хочешь. Я проверю, ушли эти три цербера там, внизу, или все еще караулят.

Церберы ушли. Эжени одевается, любимый провожает ее до выхода из особняка. Эжени торопливо целует его в губы и быстро уходит.

Наконец-то Эжени у себя дома, одна.

Нострадамус смотрит на нее своими желтыми глазами, огромными и бездонными. Кажется, кот забыл недавние обиды.

Этот кот хорош тем, что не умеет долго дуться.

Она готовит себе легкий ужин – салат из авокадо и помидоров, обильно политый бальзамическим уксусом и оливковым маслом, – и опускается на диван. Кот трется о ее ноги.

– Что скажешь, Нострадамус? Николя – моя родственная душа?

– Мяу, – категорично отвечает кот.

– Если не он, то кто?..

Кот запрыгивает к ней на колени и ласково трется головой о ее щеку. Эжени улыбается и нежно его поглаживает.

– Мне неприятно тебя расстраивать, но это не ты, ты всего лишь кот…

– Мяу, – отвечает он и урчит.

Девушка в задумчивости ест. Она думает о матери, отважно сражающейся с болезнью, о своей собственной борьбе с еще не разоблаченными недругами, способными развязать Апокалипсис.

Она гладит кота.

Мне пора обратно. Пора узнать продолжение.

Эжени задергивает шторы, зажигает свечу. Садится по-турецки на диван и приступает к визуализации.

Идя по коридору, она думает:

Светится одна из дверей, на ней цифра 1.

Уже не -1. Сейчас мне откроется первая моя жизнь в теле Sapiens…

Она берется за дверную ручку, открывает дверь, переступает порог.

Сознанию Эжени сложно разобраться, что представляет собой новое тело, в котором оно очутилось.

Первая четкая информация, получаемая ею, – звуковая: она слышит звучное сердцебиение. Очень скоро она различает и другое сердцебиение – на более высокой ноте, ускоренное.

Большое сердце. И… сердечко.

Второе ощущение – тактильное: она плывет в теплой вязковатой жиже, не тонет, может дышать. Третье ощущение – вкусовое: оказывается, она пьет эту сладковатую жижу. Четвертое, последнее ощущение – визуальное: вокруг нее рассеян оранжевый свет с красноватыми проблесками. Еще она чувствует какой-то внешний источник тепла.

Согнувшись, она различает собственные ручки и ножки. Еще она видит прозрачную розовую пуповину, пульсирующую алой кровью. Пуповина отходит от ее пупка.

Ага, пениса нет. Опять я девочка.

До нее долетают извне глухие звуки.

Эжени слышит голос, и интуиция подсказывает ей, что это ее мать. Матери отвечает с некоторого расстояния более низкий голос.

Их голоса трудно различимы из-за оглушительного биения двух сердец.

Красный свет меркнет в темноте.

Мама одевается.

В кромешной тьме не разглядеть пуповины, но чувствуется, что она рядом.

Какое-то движение.

Мама куда-то переходит.

Над ней что-то происходит, через несколько секунд она слышит бурчание.

Мама ест.

Она слышит, как проглоченная пища спускается по пищеводу в желудок, этот процесс сопровождают новые низкие звуки.

Звуки стихают, становится совсем тихо, если не считать бурчания и биения. От нечего делать Эжени шевелится в амниотической жидкости, потом замирает. Она вытягивает одну ногу, ступня упирается в мягкую стенку. На это мама отвечает поглаживанием.

Начало интересной коммуникации.

Дальше – ничего.

Зародышу требуется много терпения! Вот бы сейчас книжку почитать, кино посмотреть, музыку послушать. Если я когда-нибудь забеременею, то поставлю себе на живот колонки и запущу музыку, чтобы мой малыш не скучал так, как я сейчас.

Время тянется без конца.

Наконец по стенкам вокруг нее пробегает дрожь. Так повторяется несколько раз. Жидкость колышется, Эжени вместе с ней. От дрожи стенки, сдавливающие ее, становятся жестче, их уже сотрясают со все более короткими промежутками толчки нарастающей силы.

У ее матери схватки.

Вскоре к толчкам добавляется ускорение сердечного ритма. Стенки прессуют Эжени. Внезапно ванна, в которой она спокойно лежала, пустеет. Она слышит голоса своих родителей. Мать шумно дышит, стонет, кричит.

Опа, сейчас я выйду на свет.

Спазмы стенок толкают ее вперед. Ее все сильнее стискивает, наконец чьи-то руки берут ее за голову и тянут. Голова уже снаружи.

Череп пронзает сильная боль.

От усталости Эжени закрывает глаза. Она чувствует, что движение прекратилось.

Застряла!

Она чувствует, что вокруг нее нарастает нервная обстановка. Ее по-всякому пытаются сдвинуть с места, но все без толку, ей никак не выйти, что-то держит. Напряжение все растет, раздаются крики, ее пытаются вытянуть за голову. Пуповина обмоталась вокруг шеи, от этих попыток узел затягивается все туже.

Она решает лягнуть ногой, чтобы помочь, но результата нет.

Неважное начало.

Кто-то пускает в ход ладонь, ее голова прижата к внутренней стороне материнского бедра, мать упирается, тельце Эжени вылетает наружу, больше не натягивая пуповину, подхватившие ее руки развязывают узел.

Теперь она целиком снаружи.

Первое, что начинает у нее работать, – зрение. Сильный свет ослепляет Эжени, проведшую долгие месяцы в темноте, в материнской утробе. Вокруг все мутно, она различает только держащие ее руки и взволнованные взгляды.

Вторым ей начинает поставлять новую информацию осязание. Ей холодно, она чувствует решительные прикосновения. Ее держат за ноги, опрокинув вниз головой. Чья-то рука хлопает ее по попе. Оказывается, в ушах была пробка, а теперь она обрела слух. Ей трудно дышать, она несколько раз пытается вдохнуть, ее все сильнее хлопают по спине.

Наконец расслабление достигнуто, она издает могучее «ООООООО!», и внутреннего напряжения как не бывало. Изо всех отверстий сочится влага.

Третье проснувшееся чувство – обоняние. Нос был заложен, а теперь в него бьют разные сильные запахи. Она слышит радостные крики.

Ее заворачивают в шершавую пеленку. Стоит ей почувствовать свои ноги, руки, живот, как внутри прорезается отвратительное ощущение под названием…

Она плачет, сжимая и разжимая кулачки. На счастье, руки, держащие ее, затыкают ей рот чем-то мягким и пахучим, она мнет это «что-то» голыми деснами, пока в рот не брызгает вкусная жидкость.

Ей очень нравится ее жирность, сладость, сложное сочетание вкусов.

Новорожденная приходит в такой восторг от этого ощущения, что забывает и о слепящем свете, и о холоде, и об оглушительном шуме, и о запахе пота.

Хочу всю жизнь питаться этим восхитительным питьем.

Эжени упивается нектаром, наполняющим ее энергией и многократно усиливающим восприимчивость всех ее пяти чувств. Теперь она вроде бы различает в мутном пространстве вокруг себя лицо своей матери, ее длинные черные волосы. Эта женщина не сводит с нее глаз, улыбается ей, осыпает ее горячими влажными поцелуями.

Вторым она учится различать черноусого отца, его особый запах.

Чуть подальше стоят две женщины, они очень громко разговаривают; и еще фигуры, взгляды, улыбки, голоса. Поцелуи других людей.

Она никак не насытится и только сильнее сжимает деснами мамин сосок. Но, насосавшись материнского молока, она перестает что-либо чувствовать.

Рождаться – занятие не для лентяев.

Она отпускает сосок, какое-то время находится в сумеречном состоянии, а потом ее с ног до головы охватывает оцепенение. Прежде чем провалиться в блаженный сон, Эжени думает:

Мне не нравится это личиночное состояние, когда не шелохнешься, приходится ждать, чтобы тобой манипулировали чьи-то руки. Терпеть не могу зависеть от других.

Принято решение – вернуться в настоящее. Она уходит за порог своей первой жизни, идет по коридору до двери подсознания, поднимается по винтовой лестнице, сама ведет обратный отсчет:

Десять… Девять… Восемь…

Один… Ноль, ты наверху.

Эжени открывает глаза и бредет в ванную, принять душ и избавиться от неприятных ощущений после этого невероятного вояжа.

Быть младенцем – незавидное состояние!

Она встает под горячую воду и тщательно намыливается. Моет даже свои длинные волосы, с которыми столько возни. Потом обертывается бархатистым полотенцем и устраивается в кресле. Закуривает, включает на смартфоне композицию группы Dead Can Dance с выразительным названием «The Host of Seraphim», «В гостях у ангелов».

Чтобы не забыть, она шлет ему сообщение: «Привет, папа. Застряла в инкарнации. Срочно нужна помощь с выходом оттуда. Пообедаем вместе завтра?»

Несмотря на поздний час, ответ приходит уже через несколько секунд: «Завтра у меня, в час дня. Потом пообедаем. Твой разблокировщик V.I.E.».

Она ложится в постель. Нострадамус ложится на ее 4-й чакре, у сердца, как будто хочет напомнить, что родственную душу не надо далеко искать. Для пущей убедительности он включает свое урчание, так как знает, что никакому мужчине не доступно такое удальство.

Чакра – слово из санскрита, означающее «колесо».

Чакры соответствуют энергетическим точкам организма.

Всего их семь.

Чакра 1 находится у промежности, на краю копчика, завершающего позвоночник. Эта чакра корневая, связывающая человека с землей.

Чакра 2 расположена у половых органов и на спине на уровне крестца. Эта чакра связана с сексуальностью, с телесными удовольствиями и с размножением.

Чакра 3 расположена спереди, у пупка, и сзади, на уровне поясничных позвонков. Эта чакра связана с пищеварением, с усвоением пищи и с внешней материей. Она перерабатывает еду в энергию, часть которой хранится в брюшном жире.

Чакра 4 находится у сердца и на уровне грудных позвонков на спине. Эта чакра связана с эмоциями. Здесь находят выражение ярость, грусть, привязанность, любовное чувство, радость.

Чакра 5 находится в горле, в передней части шеи и у шейных позвонков. Это чакра коммуникации. Здесь происходит обмен информацией, понимание, учеба, отсюда исходят приказания, убеждение, здесь получают выражение идеи.

Чакра 6 расположена во лбу. Это также третий глаз, проницательность, интуиция. Здесь мы судим о вещах и о людях не по их внешнему облику. Здесь нас трогает искусство и чужие мысли.

Чакра 7, она же венечная или небесная, расположена на макушке. Это чакра духовности. Здесь происходит связь со всей вселенной и с невидимыми измерениями.