Наша культурная традиция минимум трех последних столетий относится к научно-техническим достижениям так же, как взрослый человек к своим школьным годам: со слепой любовью. В середине прошлого века наука справилась со многими страшными эпидемиями вроде полиомиелита, помогла производить в изобилии недорогие продукты, дала людям новые виды развлечений — телевидение и транзисторное радио. Но мало кто тогда задумывался об оборотной стороне медали: главная забота была о том, как сделать жизнь еще лучше и веселей. Взрывы ядерных бомб не лишили человечество сна и аппетита, зато понравилась возможность задешево получать электричество из энергии атома. Словом, не желаем вспоминать ни о каких там подростковых прыщах, нелепой ломке голоса и противных скобках во рту для исправления прикуса. Нам подавай только самое лучшее, на что способны яйцеголовые!

В те годы Америка, казалось, мечтала о большем. Мы построили самые высокие в мире небоскребы, самые мощные плотины и автомагистрали, простершиеся через всю страну на тысячи километров. Мы собирались превратить пустыни в цветущий сад и сдвинуть с места горы. Хотели, чтобы воды рек текли туда, куда велят люди, а не игра природных сил. Пускай никто не произнес этого вслух, многие умы, несомненно, были убеждены: можно все, чего ни пожелаем, и нет преград нашей воле.

Но с шестидесятых годов все больше людей стали задаваться вопросом: так ли хороша идея преображать природу любыми средствами? Мало-помалу мы начинали понимать, что технология, совершенствуя одни стороны жизни, может серьезно поломать другие. Рейчел Карсон написала культовую книгу «Безмолвная весна» о том, как пестициды, спасая сельское хозяйство от вредителей, могут заодно истребить и нас. Людей все сильней тревожила судьба бесчисленных видов растений, птиц и зверей, исчезавших с каждым новым шагом прогресса. Летать на реактивных самолетах, конечно, здорово, а жить по соседству с аэродромом — каково? На заводах делают для нас отличные тостеры и автомобили, тем временем смог забивает легкие и жжет глаза.

В 1969 году, когда внезапно вспыхнули промышленные стоки в реке Кайахоге, наш роман с технологией не увял, но, можно сказать, созрел. Сегодня армии законодателей и юристов сбиваются с ног в попытках выследить любую каверзу, какою только может быть чревато очередное грандиозное новшество. Тысячи экологических предписаний сдерживают амбиции неуемных мечтателей в лабораторных халатах. Иными словами, мы всё еще обручены со своей научно-технической пассией, но теперь уже настаиваем на испытательном сроке.

Предсказание: Урановые мегаватты за медный цент

Это кажется невероятным даже сегодня. Всего килограмма металлического урана хватит, чтобы стереть с лица земли целый город, вести в дальнее плавание огромный корабль или освещать тысячу домов. Невообразимо до того, что лет 70–80 назад, когда возможности ядерной энергетики впервые стали предметом публичных дискуссий, многие ученые, включая знаменитостей, и впрямь о ней слышать не желали.

Под конец XIX века исследователи начали нащупывать структуру одного из фундаментальнейших «кирпичиков» природы — атомного ядра. В XX веке выяснилось, что атом состоит из ядра, куда входят протоны и нейтроны, и электронного облака. Выяснилось и другое: сила взаимного притяжения субатомных частиц столь велика, что, высвободив ее, можно создать оружие невиданной мощи. Но если бы было возможно еще и управлять процессом расщепления, человечество получило бы практически безграничные ресурсы топлива для энергетики принципиально нового типа.

Многие ученые, в их числе Альберт Эйнштейн, верили, что рано или поздно люди воспользуются энергией атома и для созидания, и для разрушения. Однако идеи супербомбы, способной разрушить весь Нью-Йорк, или, наоборот, щепотки урана, несущей линкор по морям, имели и своих великих скептиков. Скажем, шотландский ученый Джон Бёрдон Сандерсон Холдейн признавался в начале 1920-х, что у него «совсем нет веры в экономическую пользу управляемой радиации». И десять лет спустя, невзирая на новые открытия в ядерной физике, профессор Клиффорд Фёрнес из Йельского университета предупреждал: «Не покупайте акции „компаний по развитию атомной энергетики“ — непременно останетесь с носом!» Журнал «Сайенс мантли» в 1931 году опубликовал мнения ученых, назвавших эксплуатацию атомного ядра «бессмыслицей».

Но самый шокирующий манифест неверия принадлежал не кому иному, как одному из отцов-основателей ядерной физики. Эрнест Резерфорд, родившийся в 1871 году в Новой Зеландии, предсказал существование нейтронов, участвовал в создании счетчика Гейгера, он же первым дал точное описание радиации как потока микрочастиц, излучаемых в процессе постепенного распада атомных ядер. Когда речь шла о свойствах и возможностях атома — казалось, не могло быть авторитета надежнее, чем Резерфорд.

Тем не менее в 1933 году он категорически заявил, что расщепление атома никогда не станет источником энергии, несказанно возмутив своих молодых коллег, уже предвкушавших скорый приход атомного века. Резерфорд, отлично знавший, какие исполинские силы таит в себе крошечное ядро, считал, что на его «взлом» придется затратить гораздо больше энергии, чем будет получено в результате. И все же в 1942 году, спустя лишь пять лет после смерти ученого, сохранявшего свой скепсис до последних дней, в Чикагском университете была осуществлена первая в мире управляемая цепная реакция. Сегодня этот процесс нагревает воду в паровых турбинах атомных электростанций.

Чикагский эксперимент стал начальным шагом к созданию атомной бомбы для идущей войны; так родился секретный «Манхэттенский проект» по разработке ядерного оружия. Цепная реакция при взрыве такого боеприпаса во всем подобна той, что используется в мирной энергетике, только тепла выделяется значительно больше и происходит это намного быстрее. Мощности одного уранового и двух плутониевых зарядов, изготовленных к лету 1945 года, составляли от 13 до 21 килотонны тротила; что это значило по меркам своего времени — понятно из опасений некоторых участников проекта. До испытания первой бомбы «Тринити» опытные физики тревожились, что взрыв может расколоть земную кору или выжечь всю атмосферу планеты.

Других заботила лишь пустая, как они считали, трата времени, денег и сил. «Это самая большая глупость, какую мы когда-либо делали. Атомная бомба никогда не взорвется. Это я вам говорю как эксперт-взрывотехник», — писал адмирал Уильям Лихи Гарри Трумэну — тому самому президенту, который вскоре даст добро на атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки…

В следующие два-три десятка лет многочисленные наблюдатели, словно стараясь сгладить впечатления от страшного дебюта цепной реакции, пророчили наперебой, что расщепление атома принесет людям новый золотой век. По разным оценкам, к началу нашего столетия этот источник должен был давать Америке от половины до ста процентов ее мегаватт. (Сейчас в США атомные электростанции обеспечивают примерно пятую часть энергоснабжения, а, например, во Франции их доля значительно выше.) В 1966 году авторитетный научный обозреватель «Нью-Йорк таймс» Уолтер Салливан сослался на мнение специалиста из промышленной корпорации «Теннеси Вэлли Оторити», полагавшего, что атомная энергия скоро фантастически подешевеет, создавая небывалые раньше виды производства. Себестоимость всего на свете, от удобрений до стали, благодаря новому источнику дешевой энергии должна была снизиться наполовину или даже больше.

Разумеется, все эти лучезарные виды атомного будущего развертывались задолго до аварий в Тримайл-Айленде и Чернобыле. И до того, как строители АЭС обнаружили, что согласования могут тянуться годами (по этой причине во многих развитых странах, включая Америку, за десятки лет не был запущен ни один новый реактор). Наконец, общественность тогда еще не научилась как следует ненавидеть ядерные отходы. А теперь законодатели штата Невада после многолетних дебатов по-прежнему настроены на борьбу против репозитория Юкка-Маунтин, где Министерство энергетики собирается хранить отработанное топливо с периодом распада длиною в тысячелетия. Короче говоря, мирный атом был в почете, пока не добилась власти партия ННМД — «Не на моем дворе!».

Но в последнее время атомная энергетика как будто снова входит в моду. В США и других странах подрядчики впервые за много лет примериваются к планам новых АЭС; даже кое-кто из экологов уже согласен уступить побольше места бездымным ядерным реакторам, чтобы как можно меньше оставить на долю чадящего угля. Но основные проблемы не решены. Никому ведь неохота жить под сенью охладительных башен-градирен, и никто пока не придумал, куда девать отходы, которые останутся радиоактивными еще десять тысяч лет. Да, не очень-то дешево обходится энергия, некогда объявленная «слишком дешевой, чтобы тратиться на счетчики».

Предсказание: Перекуем бомбу на экскаватор

С начала атомной эры мы жили в тревоге, что однажды на страну обрушатся сотни ядерных бомб. Однако некоторые технократы в середине прошлого века находили смысл в выращивании атомных грибов на регулярной основе исключительно в мирных целях. Всякий раз, как понадобится расширить канал или пробить туннель, думали они, — тут-то и жахнем…

В шестидесятые годы в рамках инициативы, получившей имя «Проект Орало» — проще говоря, плужный лемех, то самое орудие, на которое, согласно библейскому пророчеству, будет перекован меч, — американское правительство взорвало в Неваде атомную бомбу, чтобы создать «образцово-показательный» кратер и заинтересовать строительных подрядчиков идеей одолжиться у ядерного арсенала для своих проектов. Короче, напомнить, что бомбы служат не только разрушению, но и созиданию; что могучую силу атома можно употребить, преобразуя природу по своему хотению.

Горная промышленность и геологоразведочное бурение, кажется, идеально подошли бы для маленького победоносного атомного взрыва. Нефтяные компании долгие годы знали о существовании месторождений, которые могли бы принести им золотые горы… но оставляли все эти миллиарды баррелей нетронутыми. Разведанные запасы нефти — лишь одна из предпосылок успеха, зачастую даже не полдела. Дело-то все в том, как их извлечь, не разорившись на накладных расходах. Даже во время нефтяного кризиса геологи, перетряхнув в сотый раз свои засаленные карты, пришли к огорчительному выводу: далеко не всякий кладезь подобен недрам Саудовской Аравии, чье «черное золото» тем и драгоценно, что до него добраться сравнительно несложно.

Один из возможных способов обойти эту препону — подземный ядерный взрыв. В 1950–1970-е годы геологи открыли целый ряд месторождений глубокого залегания, нередко расположенных между скальными породами, которые невозможно пройти на обычной буровой технике. Умело заложенный атомный заряд мог бы легко разрушить скалу, заточавшую в себе нефть.

Туг даже нечто вроде прецедента обнаружилось. Все пятидесятые годы Соединенные Штаты и Россия имели обыкновение проводить в отдаленных районах наземные испытания атомного оружия, тем самым невольно вдохновляя кинодеятелей на сонмища малобюджетных триллеров и хорроров, вроде черно-белого фильма «Они!» (1954), где главными действующими лицами были омерзительные существа, мутировавшие под влиянием токсичных осадков. Однако весьма скоро военные специалисты с обеих сторон поняли, что засорять атмосферу тоннами радиоактивной пыли — идея не очень-то здравая (хоть в самую последнюю очередь из-за риска развести муравьев ростом с дом и прочих киношных ужастиков), так что испытания переместились под землю.

Хотя к нашим дням и эта практика выдохлась окончательно, ученые утверждают, что подземные ядерные взрывы можно устраивать практически безопасно. В 1960-е годы один аналитик на службе НАТО предположил, что к началу восьмидесятых горнопроходческие бомбардировки станут самым обычным делом, если, конечно, удастся нейтрализовать общественный протест.

Такие перспективы выглядели еще более вероятными в десятилетие нефтяных кризисов, когда цены на бензин беспощадно били по карману средних американцев. Большинство экспертов по энергетике, опрошенных в 1974 году, назвали атомную нефтедобычу близкой реальностью. Примерно в то же время советские ученые, прикинув, что около 40 % мировых запасов нефти залегают в непроходимых скальных породах, начали планировать испытания. Главная проблема заключалась в том, как отметил один из них, чтобы определить такие точки для взрывов, где радиация не загрязнит грунтовых вод.

В дальнейшем идея постепенно сошла на нет, поскольку появилась техника горизонтального бурения и другие новые методы добычи. Но инженеры-строители всё же думали найти мирное применение атомному оружию.

В середине 1950-х физик Эдвард Теллер предложил использовать ядерные бомбы для прокладки «дублера» Суэцкого канала, национализированного правительством Египта. (Этот ученый, один из ведущих деятелей «Манхэттенского проекта», мечтал устроить атомный взрыв еще и на Луне, чтобы толком разобраться, из чего она состоит.) Лет десять спустя возникли планы создать таким путем искусственную бухту на Аляске. Тоже не вышло — моделирование воздействий на окружающую среду подтвердило очевидное: в эту гавань ни одно судно не войдет, не подвергаясь опасности остаточной радиации. Да и местные жители, хоть их немного в тех краях, ни за что не соглашались принести свои дома на алтарь прогресса.

Те же проблемы воспрепятствовали в 1967 году намерениям построить еще один Панамский канал, использовав безотказный ядерный боеприпас вместо толпы убогих, валящихся с ног от лихорадки землекопов, как было в прошлый раз. На 1970-е годы намечалась привязка проекта к местности; но даже на предварительной стадии он, судя по всему, так и не оформился. По уцелевшим сведениям, в нескольких сотнях скважин предполагалось устроить «каскад» из атомных зарядов. Несомненно, второй канал обошелся бы много дешевле первого. И водный путь, надо думать, получился бы лучше по всем техническим параметрам — когда б не эта подлая радиация.

Предсказание: Переброска рек в обоих полушариях

Глядя на достижения прогресса в XX веке, не приходится удивляться тогдашней уверенности, что человечество сможет собственными руками создать для себя окружающую среду лучше прежней. Всю свою историю люди придумывали новые инструменты, чтобы покорять природу и властвовать над нею. Используя подневольный труд и орудия не сложней шкива, они воздвигли египетские пирамиды и Великую Китайскую стену. В первом столетии нашей эры вырубленные в горных склонах акведуки, перемахивая ущелья, несли за сотни километров воду в Рим; это стало возможным благодаря изобретению арочной конструкции и прочного бетона. Средневековые голландские строители сумели «подвинуть» море вспять простыми земляными насыпями. На рубеже XIX–XX веков инженеры, вооружившись уже более мощной и сложной техникой, стали заноситься в мыслях о титанических свершениях.

Похоже, что кульминация этой страсти пришлась на середину прошлого столетия. Например, в экспозиции «Футурама-2» на Всемирной выставке 1964 года была представлена модель гигантского самоходного асфальтоукладчика с атомным (ну еще бы!) двигателем. Предназначалось это диво для строительства дорог в амазонской сельве. Машина безостановочного действия размером с хороший товарный состав была оборудована лазерными пушками, чтобы пробиваться через густой подлесок, ковшами для выемки и отвалами для нивелировки грунта, даже компьютерной системой засыпки гравия. Дневная норма укладки асфальтобетонного покрытия достигала невообразимых высот — 32 километров, а стоимость работ оценивалась намного ниже, чем если бы большую их часть выполняли люди.

Не важно, что пустить такого монстра резвиться в джунглях означало погубить невесть сколько уникальной флоры и фауны; эта сторона дела тогда вообще не волновала спонсора выставки, корпорацию «Дженерал моторе». Важно было поддержать мировой спрос на «шевроле» и «кадиллаки», потому автогигант делал все что мог, дабы поощрить размах дорожного строительства. И тем самым утвердить в глобальных масштабах шаблон, так славно поработавший на внутреннем рынке (много лет автомобильные компании США оплачивали лоббистов, старавшихся выбить у правительства побольше денег на постройку магистралей).

Туг, дело ясное, не до амазонских дождевых лесов. Но даже отправка атомного прополочного комбайна в древний край, известный ныне как «легкие планеты», была не самым опасным из трудов, какие могли измыслить титаны новой эры. Через несколько лет после закрытия второй и последней «Футурамы» мозговой центр в Гудзоновском институте предложил сотворить в Южной Америке внутреннее море площадью 350 тысяч квадратных километров, перекрыв Амазонку и другие тамошние реки. План предусматривал сооружение шести разбросанных по континенту вспомогательных водохранилищ, каждое величиной с озеро Онтарио.

Смысл заключался в прокладке по широкой части южноамериканского континента непрерывного водного пути, соединяющего атлантическое побережье с тихоокеанским. Самая большая в мире низменность, не однажды в геологической истории планеты побывавшая на дне морей (в последний раз — около 40 миллионов лет назад), была признана поборниками проекта «топографически удобной». Искусственный пролив открывал доступ к богатейшим лесным и минеральным ресурсам внутренних областей (правда, при этом разменной монетой становились тысячи квадратных километров «ни цента не стоящей» растительности, которым предстояло уйти под воду). Гидротехнические сооружения позволили бы развить энергетику, в чем остро нуждалась, например, Колумбия и многие другие растущие экономики региона. К тому же решение манило технологической невзыскательностью и дешевизной: основой для дамб должны были служить обычные грунтовые насыпи высотой не больше сотни метров. Все это хозяйство обошлось бы примерно в миллиард долларов — сумма незначительная в сравнении с прибылью, которая потечет, как только южные дебри расступятся перед покорителями.

Правда, один французский ученый предупреждал, что такая масса континентальных вод вблизи экватора может замедлить вращение Земли на несколько секунд в год, но в регионе мегапроект вызвал живой интерес. В Колумбии и Боливии, Бразилии и Перу создавались экспертные комиссии по его изучению. Правительства искали частных инвесторов, строились крупномасштабные модели, и велись гидрологические исследования… Роберт Панеро, инженер, выполнивший большую часть предварительных расчетов, сообщал не без гордости: бразильское море могло бы стать вторым в истории человечества рукотворным объектом (после Великой Китайской стены), который виден невооруженным глазом с земной орбиты.

Русские, стремясь выиграть холодную войну по всем статьям, тоже не чурались подобных идей. В 1960–1980-е годы они строили планы создать огромный запас воды в Центральной Азии, перенаправив стоки Оби и Иртыша (гипотетически — также Енисея и даже Лены) из Северного Ледовитого океана на юг, к Аралу. Вода из каналов отчасти помогла бы расширить море, улучшая климат, а главным образом пошла бы в засушливые степи и полупустыни, увеличив площадь сельскохозяйственных угодий на 25 миллионов гектаров. Но мало того что Советский Союз не достиг этой цели — его усилия напоить пески в других местах сотворили по факту нечто обратное замыслам. Из-за нерационального отвода южных рек в оросительные системы Аральское море к нашим дням высохло на девять десятых, превратившись в гиблую пустошь, над которой ветры носят ядовитую соль.

Сегодня планы рукотворных морей кажутся амбициозными до безумия, но они хотя бы имели отдаленный прообраз: в начале XX века на юге Калифорнии в результате прорыва сразу нескольких дамб и затопления бывших соляных шахт возникло Солтон-Си, ныне самое большое озеро в этом штате. Встречались, однако, совсем уже экстравагантные идеи превзойти природу — например, создав искусственный вулкан.

В середине 1960-х физик Денеш Габор предложил пробить до уровня магмы земную кору на Огненной Земле или в другой вулканической области, где этот слой близок к поверхности. Когда электробуры достигнут нужной глубины, в скважину закачают водно-воздушную смесь. Та, превратившись в плотный пар при соприкосновении с раскаленной магмой, вынесет наверх частицы металлических руд, которые после осаждения и просушки станут вывозить самосвалами. Этот метод мог бы послужить неисчерпаемым источником, например, почти чистого химически железа (оно, как думали в то время, будет редкостью в наш век, если только не появятся новые горнодобывающие технологии). Но прожект не добрался и до расчетной стадии; даже самые честолюбивые инженеры не могли не понять: любая попытка «перевести в ручной режим» крышку природного котла, где бушуют триллионы тонн лавы, добром не кончится.

Чтобы окончательно убедиться, к чему приводит необузданная гордыня перед лицом природы, всмотримся в рукотворные обстоятельства новоорлеанской трагедии 2005 года. Ураган «Катрина» стал не только почти небывалым в истории США стихийным бедствием, сравнимым по размерам жертв и разрушений лишь с землетрясением в Сан-Франциско в начале XX века, но и жестоким уроком «экстремального природоведения». Армейский инженерный корпус годами трудился над системой дамб и каналов, которая регулировала сток в дельте Миссисипи, ускоряя движение гигантских водных масс подобно шлангу, выбрасывающему струю под давлением. В результате речные наносы — ил и другие осадки, вместо того чтобы откладываться в прибрежных низинах, смывались в океан. Это нарушило экологию береговых болот Луизианы, которые прежде служили защитой для полумиллионного города, создавая природный заслон от регулярно приходящих с Мексиканского залива ураганов с наводнениями.

Программа гидростроительства развернулась несколько десятков лет назад, когда инженерная мысль отличалась куда большим размахом и меньшей аккуратностью в обхождении с ландшафтами, до того складывавшимися естественным путем в течение тысячелетий. Сейчас, во всяком случае в странах развитой демократии, невозможно расчистить русло даже самой скромной речки без долголетних согласований, не говоря уже о проблемах с экологической общественностью и прочими озабоченными гражданами. Окажись сегодняшние защитники природы под рукой поколение назад, не одна «стройка века» попала бы под огонь.

Предсказание: Кусочек солнца при комнатной температуре

Для цепных реакций деления применяют в основном уран, элемент с наибольшим атомным весом из всех, что встречаются в природных условиях. Обратный процесс ядерного синтеза основан на слиянии атомных ядер водорода, самого легкого в периодической таблице (как сумеет вспомнить каждый, кому удавалось бодрствовать на школьных уроках химии). Расщепление атома — что при неуправляемом взрыве, что в мирном реакторе АЭС — высвобождает очень много энергии, но ядерный синтез дает ее просто чертову уйму. Атомная бомба, испытанная на японцах, по сравнению с водородной все равно что карнавальная хлопушка против динамитной шашки. Счастье, что хотя бы термоядерное оружие ни разу не применялось против людей.

Между двумя видами ядерных реакций есть и другое важное различие. Первые электростанции на атомном топливе появились примерно через десять лет после атомной бомбы. Но прошло без малого шестьдесят с тех пор, как человек испытал самый мощный вид вооружений, — а мы все еще не приблизились к постройке энергоблоков, работающих на управляемом термоядерном синтезе (УТС). Большинство ученых сегодня полагает, что это может осуществиться не раньше 2050 года — грубо говоря, через сто лет после первой искусственно вызванной термоядерной реакции.

Признаваться в таком даже как-то неловко, потому что УТС — действительно идеальный источник энергии. Водород, служащий топливом, — самый распространенный химический элемент во Вселенной, так что никто никогда не запретит поставлять его куда бы то ни было; в мире ядерного синтеза торговые картели вроде нефтяной ОПЕК просто останутся не у дел. Как заметил в 1968 году один ученый из тогдашней Комиссии по атомной энергии США, этот источник «мог бы снабжать всю Землю по существующим нормам энергопотребления в течение 20 миллионов лет». УТС вдобавок так же чист экологически, как энергия Солнца или любого из возобновляемых источников: при синтезе, в отличие от расщепления, радиоактивных отходов не бывает. Единственный продукт превращения атомов — инертный гелий, тот самый газ, которым надувают детские шарики.

Термоядерный синтез непрерывно происходит в природе — в недрах Солнца и всех неостывших звезд. Эти небесные тела формировались из небольших скоплений газа и пыли, постепенно увеличивавшихся благодаря силе притяжения. Одновременно растет давление в центре шарообразной массы, пока атомы водорода не начнут «слипаться», выделяя тепловую энергию, которую мы зрительно воспринимаем как свет. Так зажигаются звезды.

После взрыва в 1952 году первой водородной бомбы по прозванию «Айви Майк» об этом источнике долго рассуждали с великим энтузиазмом. Три года спустя на международной конференции в Женеве с оптимистично обозначенной темой — «по использованию атомной энергии в мирных целях» — ведущий одного из симпозиумов, индийский физик-ядерщик Хоми Джехангир Бхабха предсказал, что к 1975 году энергию начнут получать путем ядерного синтеза легких элементов. Такую возможность восприняли всерьез и за пределами научного сообщества. Биржевые спекулянты даже взвинтили на всякий случай цены на литий — легкий металл, который тоже можно использовать для УТС. Другой ученый, Ричард Пост, сообщил в 1966 году журналу «Сайентифик американ»: «Не приходится сомневаться — синтез будет осуществлен». Айзек Азимов в двадцать пятую годовщину бомбардировок Хиросимы и Нагасаки предположил, что термоядерные реакторы будут построены примерно к 1992 году.

Исследование, выполненное в 1964 году корпорацией РЭНД по итогам опроса ведущих ученых, определило 75-процентную вероятность появления энергостанций УТС к 2010 году. В целом методология этого опроса подтвердила свою надежность: многие другие события были в нем предсказаны совершенно точно. Например, большинство респондентов высоко оценили вероятность того, что в наше время психоактивные медицинские препараты войдут в широкий легальный обиход. Предугадать такое за десятилетия до фильма «Нация прозака» (2001) было достаточно сложно.

Самая главная техническая проблема, во всяком случае в традиционных исследованиях УТС, — теплообмен: ядерный синтез легких элементов происходит при температуре в миллионы градусов. Значит, нужно его устроить так, чтобы термоядерное пламя не выжгло всё на много километров вокруг. По теории наилучший способ — поставить магнитную ловушку, как бы запирающую плазму в своем магнитном поле и изолирующую ее от реактора. Однако на практике создание такого рабочего механизма оказалось чересчур крепким орешком.

Именно здесь подтвердились сомнения Резерфорда: все испытанные системы удержания плазмы потребляли энергии гораздо больше, чем давал идущий в них процесс. Сама реакция получена — в этом смысле ученым вольно считать, что они на пороге прорыва, — но с точки зрения энергоснабжения результат пока нулевой. Можно было бы, конечно, еще прибавить мощности, но тогда откупорить шампанское по торжественному случаю будет уж точно некому.

Может статься, эти трудности удастся преодолеть обходным путем? Еще с 1920-х годов некоторые ученые теоретизировали по поводу так называемого холодного ядерного синтеза, когда реакция слияния легких атомов происходит с помощью химических катализаторов чуть ли не при комнатной температуре. В 1989-м исследователи Мартин Флейшман и Стэнли Понс вызвали фурор, сообщив, что получили такую реакцию в устройстве, мало отличающемся от обычного автомобильного аккумулятора. Но их коллеги быстро приглушили фанфары: повторить опыт с подтвержденным результатом не получилось ни у кого. И сегодня, хотя сама идея не отвергнута, экспериментаторы находятся там же, где и были в пятидесятые годы: обдумывают безопасные способы доставить на Землю маленький кусочек Солнца.

Предсказание: Прогноз на сегодня: чего изволите

В сороковые годы метеоролог по имени Бернард Воннегут, разработав высокоэффективный метод разгона облаков, положил начало научным опытам по управлению погодой. И при этом невольно сыграл роль музы для своего младшего брата Курта, впоследствии прославившегося как автор классических повестей «Бойня номер пять», «Колыбель для кошки», «Завтрак для чемпионов» и множества других.

Воннегут-младший в своих произведениях то и дело обращался к неприглядным сторонам прогресса. В «Колыбели для кошки», например, изобретатель с немецкой фамилией создал чудо-оружие (пародийную версию братниной технологии!), до того неодолимое, что губит и противника, и своих. В «Завтраке для чемпионов» один из персонажей переходит вброд речку, загаженную отходами с фабрики пластмасс, и ноги его покрываются прозрачной пленкой, словно башмаками с перламутровым отливом. Воннегут дает понять, что от такого ума до беды недалеко, — и посулы власти над погодой в свое время послужили красочной иллюстрацией этой мысли.

Сразу после открытия старшего Воннегута тьмы знатоков принялись рассуждать, что когда-нибудь люди заставят дожди и снега идти по требованию. Бури и шквалы покорятся человеку. А распоряжаться всем этим хозяйством будет правительственное «погодное ведомство», решая, где и в какой час устроить поливку.

Некоторые даже понадеялись, что человек возьмет в оборот не только локальные погодные явления, но и весь климат целиком. Что можно будет, скажем, «прихлопнуть» сезон муссонов в Индостане или превратить Скандинавию в тропический рай. (Или же — как спохватились ученые через некоторое время — испортить этот самый климат так, что целые области планеты лишатся всякой жизни.)

В 1954 году офицер метеослужбы ВМС США Гарольд Орвилл, он же председатель Президентского консультативного совета по управлению погодой, опубликовал статью «Завтрашняя погода по заказу», где говорилось, что в середине девяностых годов ученые, вполне возможно, станут планировать дожди так же, как составляется расписание поездов. Отправим в нужную сторону — и бейсбольным матчам вкупе с воскресными прогулками помех не будет, и фермерам не придется, как в старину, молить небеса, чтоб не сохли посевы.

Энтузиазм Орвилла и многих современников подогревало прорывное открытие: методом химического разгона, или, как его еще называют, засева, облаков можно искусственно вызывать осадки. Кристаллы йодистого серебра, выпущенные с самолета или доставленные в разрывном снаряде с земли, притягивают микроскопические частицы влаги до тех пор, пока набухшая дождевая капля не отяжелеет настолько, что устремится вниз. В середине 1950-х города и местности, страдавшие в ту пору от засухи — Нью-Йорк, Даллас, некоторые графства в штате Оклахома, — нанимали самолеты с грузом реагентов в надежде вызвать облегчение. Федеральное правительство начало тратить миллионы на эксперименты по управлению погодой. Десяток лет спустя Национальная академия наук в итоге двухлетних исследований пришла к заключению, что разгон облаков может потенциально увеличить норму выпадения осадков на 10–20 процентов.

Химический засев стали считать совершенно универсальным методом, способным не только вызывать, но и предотвращать дожди. Для последней задачи ученые разработали теорию, что при «передозировках» йодистого серебра в облаке образуется несметное множество мелкодисперсных капелек, слишком легких, чтобы пролиться на землю. Чиновники, войдя во вкус погодной перестройки, потрясали сводками миллионных потерь от ежегодных наводнений и призывали остановить ливни, прежде чем реки снова выйдут из берегов.

Думали и об усмирении ураганов на безопасном расстоянии от прибрежной полосы. Тропический циклон — сложнейший погодный феномен, возникающий при строго определенном сочетании характеристик температуры, влажности и атмосферного давления. Надлежащая порция «дождевых» химикатов, вброшенная в этот водно-воздушный коктейль, могла бы, по догадкам многих ученых, расстроить комплексный механизм, заставляя грозный шквал развеяться туманом. В 1960-е годы такая возможность изучалась в рамках американского правительственного проекта «Ярость бури» (умели же люди выбрать имя для секретной программы!). Летчики распылили смесь йодистого серебра, свинца и сухого льда как минимум в двух циклонах, вызвав кратковременные изменения в «оке тайфуна» — его штилевом центре. Хотя остановить ни один из ураганов это не помогло, исследователей вдохновили поначалу даже столь скромные результаты.

Родственный проект с не менее устрашающим названием «Огонь небесный» сулил управление молниями. Ученые пытались вызывать формирование туч под боком у грозового фронта, «отсасывая» часть его электрического заряда и таким образом ослабляя общий потенциал. Результат этих усилий оказался, скромно говоря, неясным. Впрочем, экспериментаторы тут же выдвинули гипотезу, что подобным путем можно укрощать смерчи.

Океанские течения — один из самых мощных климатических факторов на планете. Лабрадор и Великобритания расположены примерно на одинаковых широтах, но Лабрадорское течение, направляясь с севера к югу, несет полярный холод, а у «соседа» Гольфстрима все наоборот: он нагревает воздух в Западной Европе. Поэтому климат Англии так не похож на канадский. В шестидесятые годы некоторые инженеры пришли к мысли: коль скоро эти течения, в сущности, не что иное, как реки посреди морей, то можно и их перегородить дамбами, врытыми в океанское ложе. Тогда морские потоки изменят русло, отогревая природные морозильники и неся прохладу в знойные области планеты.

Взяв этот метод за основу, Роджер Ревелл из Океанографического института Скриппс вообразил время — возможно, в начале 1980-х, — когда потоки воды, нагретой атомными энергостанциями, будут направляться от побережья Северной Калифорнии в открытый океан, дабы избавить славный Сан-Франциско от его «фирменного лейбла» — постоянных туманов — и сделать Город у залива солнечным, как Лос-Анджелес на далеком юге.

Естественно, погодными манипуляциями интересовались не только гражданские деятели. Самая обычная гроза несет в себе столько энергии, что ее хватило бы на целый год для питания всех электроприборов в США. Заряд большого урагана эквивалентен нескольким сотням атомных бомб. В середине шестидесятых Пентагон стал всерьез примериваться к потенциальному сверхоружию, а однажды даже попробовал применить его в тогдашней войне.

В ходе операции под кодовым названием «Проект Попай» (на сей раз в честь популярного героя комиксов и мультфильмов, забавного морячка) американская армия во Вьетнаме засевала облака под конец сезона дождей, пытаясь продлить ливни на несколько недель. Цель состояла в том, чтобы сделать непроходимой «Тропу Хо Ши Мина» — сеть тайных путей в джунглях, препятствуя передислокациям войск противника и снабжению партизан со стороны коммунистического Севера.

Но и этот план вмешательства в погоду, подобно множеству более амбициозных, постепенно сошел на нет. Чем больше узнавали ученые о механизмах погоды, тем лучше понимали, какое множество действующих лиц одновременно выступает в этой драме: произвольные изменения актерского состава могут разразиться непредусмотренной трагедией. Тот же «Попай» был прекращен, потому что никто не мог поручиться, не скажется ли ломка дождевых сезонов в долгосрочной перспективе, повредив не только врагам Америки на севере Индокитая, но и союзникам на юге. Впоследствии Соединенные Штаты вместе с рядом других государств подписали международное соглашение, запретившее использовать погодные манипуляции как боевое оружие. (Еще немного, и это соглашение могло бы запоздать: кое-кто начинал уже подумывать об искусственных цунами, вызываемых подводными ядерны-ми взрывами у вражеских берегов.)

И с ураганами отказались связываться из опасений, что «похищенная» энергия просто найдет небезопасный выход в какой-нибудь другой точке. Опыты с приручением молний могли вызвать еще более свирепые электрические разряды. А попытки командовать океанскими течениями и подавно ведут к последствиям, достойным пера Курта Воннегута.

Вдобавок выяснилось, что засев облаков как средство управления погодой далеко не столь эффективен, как представлялось вначале. Со временем ученые убедились, что вызвать или остановить дождь, если общая погодно-климатическая картина не способствует их целям, — в действительности довольно сложная, если вообще выполнимая задача (именно поэтому большинство природных зон остаются во власти засух и потопов). Впрочем, были и весомые успехи в пополнении снежных шапок на горных вершинах американского Запада; а обратный процесс сейчас широко применяется в аэропортах, чтобы уменьшать размеры градин. Специальные нагреватели и другие устройства используют на взлетно-посадочных полосах для рассеивания тумана (впервые схожий метод был опробован еще во время Второй мировой войны в Королевских ВВС Англии). Однако с настоящим управлением погодой все это имеет мало общего. Хотя исследования продолжаются, самое большее, на что сегодня способен человек, — деликатно подтолкнуть матушку-природу в заданном направлении, повышая вероятность дождя или снегопада, но нисколько не гарантируя результатов.

Оказывается, единственно доступная нам форма воздействия на климат никому не в радость: это глобальное потепление от выбросов углекислого газа. На такое экспериментаторы, право, не замахивались полвека назад, когда стали мечтать о власти над стихиями.

Предсказание: Поговорим как человек со зверем

Ученые-этологи годами наблюдают животных, пытаясь разгадать мотивы и смысл их поведения. Вот если бы нашелся верный способ выяснить, что творится в голове у шимпанзе-бонобо или у кита-косатки! Да только как их спросишь? Но кое-кто впрямь поверил, что в новом веке все желающие обзаведутся «кольцом царя Соломона» и будут запросто беседовать с животными, во всяком случае, с наиболее смышлеными из них.

Пожалуй, самым заметным в этом течении был Джон Лилли, яркий и противоречивый ученый, запатентовавший множество изобретений, а вместе с тем один из первых поборников ЛСД. Он, например, разработал современную конструкцию для камеры сенсорной депривации, где человек, погруженный в соленую воду, как бы зависает в абсолютной тишине и темноте, так что сразу все органы чувств лишаются внешних раздражителей. Такие условия, утверждал Лилли, идеальны для диалога с «внутренним я», познания его тайн, запечатленных на клеточном уровне; наконец, для раскрытия глубинного личностного потенциала, дремлющего в обычных обстоятельствах. Одни считали Лилли кислотным маньяком и маргиналом, другие — великим провидцем. Как бы там ни было, неудивительно, что и в изучении межвидовых коммуникаций Лилли оказался на гребне волны.

В начале шестидесятых, еще прежде, чем прославиться как гуру «Нового века» и первопроходец подсознания, он построил лабораторию на острове Сент-Томас в Карибском море, где пытался измерить глубины дельфиньего разума. То, что мозг дельфина не уступает по размерам человеческому и, по-видимому, не менее сложен, было известно и раньше. Иные даже полагали, что дельфины способны проявлять совершенно человеческие нюансы поведения. Но Лилли первым заявил: сообщество китообразных представляет собой высокоразвитую океанскую цивилизацию.

Дельфины — действительно необычные животные. В то время, когда Джон Лилли ими занялся, на военном флоте США дрессировали дельфинов и морских львов для боевых задач в замечательно широком диапазоне, от локации мин до спасения утопающих. В Советском Союзе сделали следующий шаг к «очеловечиванию», превратив добродушного весельчака Флиппера в вооруженного до зубов камикадзе. Русские натаскивали китообразных на корабли и подводные лодки противника. Военная хитрость изрядная: плывущий поблизости дельфин вряд ли вызовет подозрения; а у него на теле — хорошо замаскированный груз мощной взрывчатки. Дельфинов, которых люди не привыкли опасаться, порой даже видя в них друзей-за-щитников, обучали и внезапным нападениям на вражеских пловцов.

Тем не менее большинство признанных этологов относят эти способности на счет обычной дрессировки. Выполняя сложные действия, во всем подобные разумным человеческим поступкам, — скажем, выталкивая тонущего моряка на поверхность, дельфин на самом деле ведет себя примерно так же, как собака, реагирующая на команды «сидеть» и «апорт». Животных можно приучить связывать тот или другой сигнал с определенным поведением, но это не имеет ничего общего с обучением студента молекулярной физике или европейской истории. Главная разница в том, что люди, в отличие от самых высокоразвитых животных, владеют даром абстрактного мышления. Они, например, строят планы на будущее, что по определению требует способность представить в уме целую цепочку событий, еще не случившихся в реальности. А любое поведение животных, якобы показывающее, что им знакомо понятие «завтра» — скажем, белка запасает орехи на зиму, — по мнению ведущих ученых, не что иное, как инстинкт, но вовсе не «предусмотрительность».

Лилли же был уверен в обратном, но понимал, что переубедить легион оппонентов сможет лишь захватывающее реалити-шоу. Самый верный способ — предоставить китообразным удобную трибуну, с которой они сами произнесут «тронную речь».

В ходе опытов ассистентка Лилли Маргарет Хоу провела почти безвылазно два месяца в специально приспособленном бассейне в компании дельфина-бутылконоса по кличке Питер и еще нескольких самцов этого вида, пытаясь вступить с ними в содержательное общение. Эту молодую привлекательную особу Лилли выбрал для работы с дельфинами, явно исходя из предположения, что существо противоположного пола легче завоюет их симпатии. Ученый полагал, что стрекочущие звуки, издаваемые дельфинами, представляют собой зачатки членораздельной речи. Хоу потратила не одну неделю, стараясь перевести взвизги и посвисты «с дельфиньего» на английский. Попутно у одного из животных обнаружился особый дар разъяснять собратьям, чего от них хотят эти сухопутные двуногие. Впоследствии Лилли утверждал: если б ему тогда удалось продолжить исследования, то регулярная коммуникация между людьми и дельфинами установилась бы уже к началу семидесятых. Этот прогноз он подтвердил в следующем десятилетии и после не отрекался от него до самой смерти, наступившей в 2001 году.

Самой трудной и животрепещущей проблемой Лилли считал не то, что животным недостанет ума для бесед с нами: напротив, в их глазах мы сами немы или даже дики. У кашалотов, например, по его мнению, разум столь возвышенный, что люди им попросту неинтересны. Эти гиганты с нежной душой избегают контактов из-за людской страсти затевать войны: до общения с ними на равных человек духовно не дорос, если угодно — звероподобен. Когда же Лилли задавали вопрос: если киты такие умные, почему они не правят миром, — тот отвечал, что морской народ «слишком умудрен» для подобной суеты.

Еще более очевидный кандидат на межвидовую коммуникацию — шимпанзе и другие приматы, благо они генетически намного ближе людям, чем морские звери с плавниками вместо ног. Восприняв правила игры у Лилли, исследователи в 1960–1970-е годы «усыновляли» шимпанзят, селили их у себя дома и воспитывали как родных детей в надежде, что подрастающие обезьянки овладеют речью естественным путем, точно так, как это получается у человеческих младенцев. Например, биолог Вера Гатч из Университета штата Оклахома в 1966 году взяла на себя заботу о самочках Мэй и Люси, надежно оградив их от любых контактов с сородичами, чтобы «детки» не переняли у других шимпанзе «дурные привычки». Обезьян учили пользоваться туалетом, носить одежду, сидеть за обеденным столом и выслушивать нотации.

Экспериментаторы утверждали, что приматы, выращенные в таких условиях, усваивают словарный запас до 200 единиц, достаточный для несложных бесед, в которых животные уверенно объясняются жестами и знаками. Скептики, в свою очередь, указывали, что умение обезьяны ткнуть пальцем в нарисованный банан, когда ей хочется есть, едва ли можно отнести к актам развитой речевой коммуникации.

Однако даже эти скромные результаты вызвали к жизни немало предсказаний о том, что обезьянам, возможно, предстоит межвидовая конкуренция на рынке труда с их менее волосатой родней, то есть нами. Еще в конце пятидесятых сэр Джордж Томсон предположил в книге «Обозримое будущее», что приматы, научившись делу, будут убирать поля и трудиться на сборочных линиях. Другие прочили сильным, проворным шимпанзе рабочие места шахтеров и прислуги (последняя идея, несомненно, вдохновила авторов романа и фильма «Планета обезьян»). В 1967 году одна команда прогнозистов выступила с идеей обучать обезьян вождению автомобиля на радость домохозяйкам, которые, несомненно, предпочтут роботам живых помощников. По мнению этих прорицателей, четверорукие шоферы могли отличиться такой сноровкой, что меньше стало бы дорожных аварий. Коль скоро шимпанзе умеет очищать сразу два банана обеими парами конечностей, он, надо думать, и с переключателем скоростей справится уверенней.

Совсем другая, ужасная возможность, широко обсуждаемая с той поры по сей день, — «сотворение химер»: животных, наделенных человекоподобным сознанием. В этом мрачном сценарии дешевую рабочую силу получали бы из лабораторий, как в старом романе Герберта Уэллса «Остров доктора Моро». Его преобразованные зверолюди осознавали себя в сумеречном пространстве на пограничье людского разума и животных инстинктов, рабски подчиняясь прихотям человека-повелителя. Сегодня генная инженерия практикует локальные «химерические» манипуляции в исследовательских целях — например, заставляя иммунную систему мыши вырабатывать человеческие антитела. Но о попытках вселить разум в тело, скажем, гориллы до сих пор никто не заявлял.