Почти на каждой странице этой книги мы встречали прогнозы, провалившиеся по многим и разным причинам. Зачастую их авторы исходили из неверного предположения, будто нечто должно непременно осуществиться только потому, что, мол, «идея хороша». Но это вовсе не означает, что так оно и будет. Например, все условия для производства автомобилей, не нуждающихся в бензине, существовали достаточно давно. Веские экономические и экологические причины оторваться от нефтеперегонного куба, к которому приросло наше общество, тоже были очевидны много десятков лет. Но только сейчас, спустя без малого сорок лет после первых нефтяных кризисов, мы подступаемся, да и то нехотя, к изготовлению машин, двигатели которых работают не на ископаемых останках динозавров. В общем, стоит только попытаться установить, «что нас ждет», как тут же выясняется: обыденный расчет и здравый смысл здесь не самые надежные советчики.

Другой род промахов, усложняющих задачу предсказателя, я называю «нагнетанием ошибочности». Мол, раз прорыв уже так близок, он вот-вот произойдет. Но скорость движения, как известно, меняется на всем протяжении поездки: иногда она выше всего на начальном отрезке, иной раз в конце. Взять хотя бы проблему ядерного синтеза: ученые уже пятьдесят лет собираются овладеть этим потенциальным источником энергии, и все пятьдесят лет серьезные люди верят — вот-вот мы перешагнем порог. Но пока УТС остается одним из тех достижений, что вечно «дожидаются за углом». То же самое, хотя по несколько иным причинам, можно сказать о летающем автомобиле.

Здесь уместно подчеркнуть еще раз: как ни забавно было описывать самые фантастические прогнозы былых времен, я с большим уважением отношусь к людям, посмевшим «сделать это». Думаю, пора отдать должное удачным догадкам.

Ведь были не только выдумки про летающий автомобиль, про детей, смоделированных в дизайнерской студии, или трехдневную рабочую неделю. В некоторых прогнозах проявился просто потрясающий дар предвидения. Многие футурологи из тех, с которыми мы встретились в этой книге, продемонстрировали немалое искусство в оценке едва намечавшихся или вовсе не успевших заявить о себе тенденций — порой вопреки мнимой очевидности.

Кое-кому удавалось, заглянув вперед на целые века, верно угадать будущее на одной лишь интуиции. В 1640 году англиканский епископ Джон Уилкинс, большой любитель наук, предсказал в трактате «Беседа относительно нового мира и другой планеты», как однажды люди на «летающих колесницах» посетят Луну. «Вполне вероятно, что таковое средство можно изыскать; его и промыслят путешественники… и сколь же счастливы будут своим первенством в сей успешной попытке». Самое замечательное: когда был сделан этот прогноз, в астрономии господствовали ложные представления о Солнечной системе. Всего несколькими годами раньше клерикалы в Италии посадили Галилея под домашний арест, объявив его гелиоцентрические взгляды ересью. Их возмущало даже давнее открытие ученого, что Луна, оказывается, не безупречно кругла, а изрезана ущельями и испещрена кратерами.

А еще раньше, в XIII веке, «средневековый футуролог» — английский философ Роджер Бэкон воображал, как люди построят летающие повозки, движимые «неизреченными силами, без каких-либо живых существ в упряжи» (когда он это писал, основными тягловыми средствами были лошадь и вол). Такой экипаж должен иметь «машину, при воздействии коей искусно сработанные крылья станут бить по воздуху тем же способом, что птица, когда летит». От этого предсказания примерно пять столетий до первого полета на монгольфьере и семь — до изобретения самолета.

Несколько веков спустя, в 1790-е годы, французский маркиз де Кондорсе выступил, так сказать, с целым пакетом прогнозов. Возможно, лучших за всю историю, поскольку большая часть из того, что он описал с поразительно точными подробностями, осуществилась лишь через столетие.

Кондорсе, современник французской революции, полагал, что во всем мире старые монархические режимы будут свергнуты восставшими народами. А сколько тронов и кабинетов рухнуло в веке двадцатом, когда «мужичье» изгоняло прежних правителей! Маркиз писал, что в итоге европейские державы потеряют все свои владения в Африке, Азии и Новом Свете (деколонизация окончательно завершилась в 1999 году, когда Португалия передала Китаю управление Макао). Но при жизни Кондорсе европейский колониализм еще только входил в силу; самому полному из его воплощений, Британской империи, предстояло достичь наивысшей точки экспансии примерно через сотню лет.

В то время большинство людей на земле занимались крестьянским трудом на свой страх и риск, не получая от властей практически ничего, лишь платя постоянно растущие подати. Кондорсе предвидел создание государственной системы денежных выплат престарелым, сиротам и вдовам — нечто очень похожее на современные социальные гарантии. Он предсказал развитие всеобщего образования, которое даст импульс росту научных знаний и технических навыков. Благодаря этим усовершенствованиям, писал Кондорсе, «даже самый малый клочок земли принесет изобильные плоды с большею пользой либо с лучшими свойствами», нежели в его время. Разумеется, с восемнадцатого века сельское хозяйство колоссально повысило производительность.

В эпоху повальных эпидемий холеры, малярии и других инфекционных болезней Кондорсе точно предсказал, что медицинская наука уничтожит большинство этих недугов и «обычный срок человеческой жизни продлится… люди будут обладать более крепким здоровьем и сильным сложением». В то время средняя продолжительность жизни во Франции не достигала и половины нынешней, составляя около 30 лет.

Женщины тогда были фактически лишены прав, жена считалась законной собственностью мужа. Маркиз разглядел — больше чем на век вперед — юридическое равенство полов, включая право женщин на образование.

Другого «любимца Сивилл», соотечественника Кондорсе из следующего столетия, чтут как основателя научно-фантастического жанра в литературе. Да и по сей день Жюль Верн остается одним из лучших в своем роде во многом благодаря почти мистическому искусству предвидеть с удивительно точными подробностями основные технические изобретения и естественно-научные открытия будущего.

В 1863 году Верн написал роман «Париж в XX веке». Изображенный в нем мир выглядел настолько нереальным, что издатель и близкий друг писателя Пьер-Жюль Этцель уговорил Верна обождать с публикацией лет двадцать, ибо «никто не поверит в такие фантазии» (об отложенной рукописи и впрямь забыли; она была найдена в сейфе лишь в 1989 году). Верн, порой смотревший на плоды технического прогресса с известным пессимизмом, рассказал историю человека, который встречает свой трагический конец в Париже, застроенном башнями-исполинами из стали и стекла (до возведения первого современного небоскреба в Чикаго оставались два десятилетия) с искусственно освежаемым воздухом (кондиционеры появятся сорок лет спустя). Еще в том мире были автомобили с керосиновыми двигателями и электрические счетные машины, а также глобальная сеть связи, вполне убедительно представленная задолго до изобретения международной телефонии. В других книгах Верн предсказал цветное телевидение, вертолеты и железную дорогу под Атлантикой, очень похожую на ту, что уже больше пятнадцати лет действует в Евротоннеле под Ла-Маншем.

Его известнейшие «лунные» романы — «С Земли на Луну» (1865) и «Вокруг Луны» (1869) — точно предвосхитили почти за сто лет целый ряд подробностей первого полета к спутнику Земли. Писатель отправил в космос троих мужчин (таков был в реальности экипаж «Аполлона-11»); стартуют они из городка во Флориде, находящегося примерно в полутораста километрах от широко известного ныне космического центра Кеннеди на мысе Канаверал, а завершается экспедиция приводнением в Тихом океане. В книге описано состояние невесомости, которое испытали путешественники, покинув земную орбиту. Упоминается и о том, что для проверки безопасности полета в небеса сначала посылали животных. Действительно, в конце 1950 — начале 1960-х астронавтами-испытателя-ми в Америке стали шимпанзе, а в Советском Союзе за три с лишним года до первого космонавта на орбиту была запущена собака по кличке Лайка.

Другой титан научной фантастики, близкий современник Верна Герберт Уэллс, также отличился в футурологической игре ума. Он точно угадывал не только важнейшие события, но и повседневные детали современной жизни: например, предвидел время, когда «целые области будут отданы под развлечения богатой и праздной публике». Разве не похоже на такие зоны отдыха, как Лас-Вегас или Ривьера? Описал Уэллс и явление, близкое нынешнему масскульту, когда грешки и скандалы знаменитостей «становятся достоянием молвы, вызывают всеобщий ажиотаж и обсуждаются, часто на грани допустимых подробностей, огромными, непрерывно растущими толпами посредственностей». Это будет, по Уэллсу, сопровождаться общим ослаблением моральных запретов, и «сбежать от соседского осуждения станет намного проще».

Ни один бытовой нюанс не ускользнул от его зоркого взгляда. В то время, когда джентльмены надевали твидовые пиджаки с галстуками, даже отправляясь на пикник, Уэллс предсказал, что в наши дни «мужчины будут носить изысканные униформы игровых команд» (и вот пожалуйста, взгляните на солидных людей, в чьем гардеробе почетное место занимают футболки и бейсболки с эмблемами). Женщины, в свою очередь, помешаются на стиле ретро: они станут «рыться в пыли веков, чтобы придать себе толику шарма волнующей старины». Развитие бытовой техники, по Уэллсу, уничтожит класс прислуги (в его время в зажиточных и богатых домах обычно имелись комнаты для проживания горничных, дворецких и поваров). Он полагал, что деловая жизнь переместится из городских центров в окрестности, куда пролягут широкие магистрали с оживленным движением. Он же одним из первых предсказал появление детских садов и то, что в двадцатом веке из-за женской эмансипации и общего ослабления сексуальных табу вырастет количество разводов и внебрачных детей.

Уэллс верно предчувствовал ужасы войн в новом столетии. В «Предвиденьях» он писал о том, что в грядущих сражениях будет побеждать не храбрость солдат, а качество вооружений и уровень наук. В 1908 году он воображал города, уничтожаемые воздушными налетами. И еще до Первой мировой войны представил время, когда правительства возьмут под контроль целые отрасли промышленности, переориентировав их на нужды армии: для ведения будущих войн понадобятся силы всего общества.

Пожалуй, самое мрачное из его пророчеств — роман «Освобожденный мир» (1914), где говорится об «атомной бомбе» (Уэллс, судя по всему, первым использовал этот термин), заряженной искусственными химическими элементами и способной разрушить целый город. Такая бомба, сброшенная с аэроплана, вызывает «вулкан» и сильнейший пожар — довольно точное приближение к реальности ядерного взрыва. Недаром этого писателя многие называют отцом футурологии.

Герберт Уэллс умер в 1946 году, а спустя несколько десятилетий искусство предсказания начало добиваться статуса признанной науки. Методология переключилась с хитроумных догадок на статистический анализ, теорию игр и компьютерное моделирование. К предсказателям этой генерации относятся авторы «Года 2000» Герман Кан и Энтони Винер, чьи просчеты нередко упоминались в этой книге. Тем не менее их научные методики породили и несколько совершенно точных прогнозов.

Вскоре после изобретения лазера, когда возможности новой техники еще не были оценены до конца, двое футурологов пообещали ей большое будущее, не только военное, но и коммерческое. Сегодня мы пользуемся лазерными устройствами, расплачиваясь в кассе со сканером штрихкодов, проезжая автоматический пропускной пункт на платной дороге или корректируя зрение в кабинете глазной хирургии. Кан и Винер верно предвидели, что медицинская наука создаст удобные противозачаточные средства и психоактивные препараты для борьбы с душевными расстройствами, подавления гиперактивности и концентрации внимания. Они предсказали современные технологии передачи данных в банковском деле и кредитных системах, не говоря о расцвете пейджеров, «карманных телефонов» и любительской видеосъемки. Кан и Винер даже изобразили нечто близкое к сегодняшнему дистанционному обучению, предположив, что самостоятельная учеба «на основе компьютеризованных программ» станет обычной в XXI веке.

Элвин Тоффлер, будучи скорее журналистом-популяризатором, чем ученым, также проявил немалые способности «заглянуть за поворот»; особенно ему удавалась прогностика социальных трендов. В 1970 году, когда вышла его книга «Шок будущего», миллионы американцев состояли в различных клубах вроде организаций добровольной пожарной охраны или устроенного по масонскому образцу благотворительного Ордена Оленей. Сегодня интересы большинства скорее ограничены домом и семьей (этот новый феномен исследовал политолог Роберт Патнем в книге «Игра в кегли в одиночку: коллапс и возрождение американского сообщества»). Тогда же Тоффлер отметил, что все больше людей, не желая пускать корни на одном месте, уклоняется от участия в местных выборах и общественных собраниях. Схожие тенденции он обнаружил в сфере занятости: прежнее стремление работать до старости в одной компании уступало новому — персонал нанимается под конкретный краткосрочный проект и не привязан к «делу всей жизни». Что там Америка — даже в Японии, некогда служившей образцом пожизненной связи сотрудника с корпорацией, молодые все чаще планируют несколько раз сменить работу до выхода на пенсию.

Тоффлер верно предугадал и новшества в семье — еще в то время, когда в этой сфере действовали множество социальных табу. Он считал, что воспитание детей после развода суд будет во многих случаях доверять отцу; пока эта практика не стала обыденной, но применяется уже гораздо шире, чем в семидесятые. Тоффлер предвидел распространение «сборных семей», где брак у обоих супругов повторный и они вместе воспитывают детей от своих предыдущих союзов. Но самое поразительное его предсказание — о том, что однополым парам разрешат усыновление. Тогда, напомню, гомосексуализм в Америке считали душевной болезнью, полиция с одобрения общества разгоняла тайные сходки геев, а до первых выборов должностного лица, не скрывающего этих пристрастий, оставался добрый десяток лет.

Другой футуролог, кого мы встретили в этой книге, Фердинанд Лундберг, также сделал целый ряд умных предположений, особенно насчет тенденций в экономике США. В отличие от многих коллег, Лундберг считал «маловероятным» серьезное урезание 40-часового стандарта рабочей недели и притом точно предвидел, что автоматизация производства наряду с другими факторами сократит отряд промышленных рабочих — именно таким двойным трендом характеризуется постиндустриальный этап в Америке и Западной Европе. В прямой связи с этим Лундберг столь же верно предсказал падение численности и влиятельности профсоюзов. В начале шестидесятых они объединяли до четверти самодеятельного населения США. Сейчас в них состоят менее 9 % работников частного сектора — самый низкий уровень за последние 75 лет.

Несмотря на высокие зарплаты «синих воротничков» и нехватку вакансий в офисах, еще многие, входя на рынок труда, будут выбирать специальности, «требующие сложной подготовки». В самом деле, сегодня очевидна прямая зависимость индивидуальных доходов от уровня образования. Необученным же предстояло «влиться в массу неквалифицированных полуиждивенцев». Как и ожидал Лундберг, реальные зарплаты работников с образованием не выше школьного стали быстро снижаться с начала семидесятых.

Кроме того, он совершенно точно предугадал перемены в средствах массовой информации, прежде всего упадок ежедневной печати — хотя здесь Лундберг был не одинок. Многие другие прогнозисты тоже верно подметили растущую фрагментацию СМИ по сравнению с прошлым, когда для новостного обслуживания любого большого города хватало одной-двух газет и трех телеканалов. Задолго до прихода современных коммуникационных технологий, в 1950-е годы, Арчибальд Лоу предсказывал, что огромный спектр радиостанций разделится на множество узкоспециализированных форматов, — именно так и произошло; сегодня спутниковое радио вещает на сотнях частот, некоторые студии посвящают все эфирное время единственной звезде шоу-бизнеса. В следующем десятилетии Теодор Гордон предвидел похожую диверсификацию телевидения, которое получит не меньше сотни каналов. (Он угадал даже то, что отдельные программы будут освещать исключительно положение на фондовых рынках, а покупка акций станет автоматизированной операцией.)

В 1968 году известный социолог Итиэл де Сола Пул, основатель и декан факультета политических наук в Массачусетском технологическом институте, с редкой проницательностью обрисовал будущий информационный пейзаж. Телезрители тогда могли увидеть лишь то, что им показывала студия по расписанию передач. Пул считал, что новые средства видеозаписи и множественные каналы с компьютерной поддержкой позволят свободно выбирать программы, которые «мы желаем смотреть, когда и как нам угодно». Современные цифровые рекордеры типа «ТиВо» используют пакетную технологию, чтобы отслеживать выбранные передачи и воспроизводить их по желанию пользователя. Пул описал даже систему онлайнового видео, нечто вроде «Ютьюб»: в будущем «любая компания творческих личностей сможет заняться выпуском камерного кино на свой особый лад и вкус».

Другие предсказывали, что такие новшества испортят бизнес традиционным широковещательным сетям. Действительно, телекомпаниям Эн-би-си, Си-би-эс и Эй-би-си пришлось скупить несколько кабельных студий, чтобы сохранить конкурентоспособность. «Для общенациональных телевизионных сетей наступает длительная полоса застоя и упадка. По моим личным предположениям, к концу этого десятилетия они потеряют до половины зрителей», — писал Джон Нейсбитт в «Мегатрендах». Центральные телеканалы в самом деле лишились немалой доли прежних клиентов, и тенденция эта сохраняется по сей день.

Другой футуролог, часто упоминавшийся в моей книге, Фриц Бааде, также внес солидный вклад в копилку успешных прогнозов. В начале шестидесятых, когда многие специалисты не сомневались, что повышение уровня жизни вызовет взрывообразный рост населения, Бааде в точности предсказал, как поведут себя люди всей Земли, когда вырастут их семейные бюджеты: станут заводить меньше детей, зато будут вкладывать в них всё больше средств. «Предположение, что низкий прирост народонаселения проистекает от бедности, противоречит элементарным фактам: эти факты, напротив, убеждают, что гораздо более эффективным средством сдержать прирост является повышение уровня жизни. Желание и возможности супружеских пар рационально планировать семью имеют свойство увеличиваться в прямой пропорции к их экономическому благосостоянию». Действительно, сегодня в самых богатых государствах мира средняя семья невелика; зато в слаборазвитых странах в ней обычно подрастают пятеро-шестеро детей, даже если родители едва могут их прокормить. А поскольку мир в тех же усредненных показателях становится всё зажиточнее, то и демографический рост, по последним данным ООН, проявляет тенденцию к замедлению.

Вопреки страхам алармистов, считавших, что в наши дни непомерно выросшее население Земли столкнется с глобальным продовольственным кризисом, Бааде почти полвека назад утверждал, что мировое сельское хозяйство справится с вызовом. В книге «Соревнование в 2000 году» он напоминает, что еще в конце XVIII века британский экономист Томас Роберт Мальтус предсказывал нечто подобное: мол, рост народонаселения скоро обгонит производство пищи — и заблуждался точно так же, как его современные последователи. Бааде сопоставил две статистических таблицы: в течение XIX века население Англии и Уэльса увеличилось с 9 до 34 миллионов; между тем средний британец в 1900 году съедал вдвое больше мяса и вчетверо больше сахара, чем его предок за сто лет до этого. Бааде оказался абсолютно прав, предположив, что в следующем веке продовольственные блага станут еще доступнее.

Люди, которым удалось предвидеть будущие события и тенденции, несомненно, заслужили почтения. Но не надо забывать и других, тех, которые полвека или век назад пытались угадать черты нашего сегодня — и изобразили его ни на что не похожим. Ведь они помогли понять, где проходят границы возможного в области прогнозирования, и тем усовершенствовали, если можно так выразиться, свободное искусство футурологии.

Как сказал однажды Томас Эдисон о своих упрямых попытках улучшить любое изобретение: «Я не садился в лужу, я просто придумал тьму вещей, которые не сработали». В этом смысле ни одного предсказателя из тех, с кем мы познакомились на страницах моей книги, нельзя назвать неудачником.