Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
— Вы знаете, как образовался Протекторат? — спросил меня Герлих.
— Название говорит само за себя — Протекторат Ордена дома святой Марии Тевтонской… Вы — наследники древних крестоносцев. Ну, это каждый школьник знает: пятнадцатый век, битва при Грюнвальде, победа рыцарей и расцвет орденского государства с последующим включением в свой состав земель от Остзеи до Истра и от гор Сарматских до Шварцвальда…
— И прочая, и прочая, и прочая… Девиз нашего ордена с самого момента его основания — "Helfen — Wehren — Heilen"… То есть — "Помогать, защищать, исцелять", — пока было непонятно, куда он клонит, — Вы ведь направитесь в Наталь, верно?
— Верно. Зайду за вещами, отобью телеграмму — и отправлюсь.
— Вы водите грузовик? Я могу подарить вам грузовик… Правда, он гружен некими металлическими изделиями… Выгрузите их в Капернауме, интенданту ван Халлену, передадите от меня привет — и забирайте его себе.
Всё потихонечку вставало на свои места.
— Какого калибра ваши металлические изделия? — спросил я.
— Пятьдесят миллиметров, сошки прилагаются.
— Leichter Granatwerfer,верно? Попили вы с ними нам кровушки… — мы называли эти штуки "ротными бомбометами облегченной конструкции", заполучить такой в качестве трофея было настоящей удачей.
— "Помогать, защищать…" — помните? Великий магистр и Генеральный Капитул не могут оставить маленький, но гордый Наталь на растерзание Федерации и амбициям Грея. Если согласитесь — в "Астории" можно будет взять еще три ящика панацелина и сколько угодно индивидуальных перевязочных пакетов и других медицинских расходников — тогда мы исполним девиз Ордена полностью, закончив его логически"… исцелять".
— Я не могу принимать такие решения самостоятельно, да и кролик с кнедликами уже закончился…
— Понимаю, понимаю… Вас будут ждать в "Астории", не забудьте зайти сообщить о решении.
Корреспондент "Беобахтера" явно намеревался посидеть здесь еще, разглядывая веселящуюся толпу и наслаждаясь национальной кухней, а мне правда было пора. Напряженная поза Герлиха, сжатые кулаки и прищуренный взгляд, как будто он рассматривает людей сквозь прицел пулемета, вызвали у меня горькую усмешку.
— Вам смешно, коллега? — удивился он, но взгляд не изменил.
— Мы чужие на этом празднике жизни, герр Герлих! — сказал я, махнул рукой, вышел из палатки и решительно направился к "Заведению" сквозь радостные лица, звонкий смех, развевающиеся флаги и рвущуюся в небеса веселую музыку.
Мне добавили еще и пулемет. Только рекомендовали собрать его после того, как выеду за город — вид хищного хобота с кожухом водяного охлаждения кого угодно приведет в замешательство.
— Нужно будет подвезти наших друзей — они попали в затруднительное положение на заседании Конгресса… — Феликс темнил, но мне было уже наплевать, — Они помогут тебе управиться с машиной и с пулеметом — хотя предпочитают лошадей и винтовки.
Коготок увяз — всей птичке конец. Конторы из Империи и Протектората явно держали ситуацию под контролем, потому что идея с грузовиком, полным бомбометов для гемайнов не показалась ротмистру Карскому чем-то неприемлемым.
Он даже сказал, что вряд ли кто-то тут сможет разобраться, что именно я везу в кузове — бомбометы были разобраны и уложены в разные ящики. Трубы, треноги, поддоны, крепежи… Пулемет мог вызвать вопросы — но тут я должен был стоять насмерть и уверять, что это исключительно для самозащиты от каннибалов — их набеги через Лилиану и Руанту в последнее время участились.
Так что я попрощался с Тесом и просто перешел дорогу — к "Астории". Там меня уже ждали. Коротко стриженный и аккуратно выбритый мужчина в клетчатом пиджаке ничего не говоря сунул мне в ладонь ручку кривого стартера, поднял брезент кузова и мы залезли внутрь. Он продемонстрировал содержимое ящиков, отдельно остановился на контейнерах с панацелином — несмотря на то, что препарат запустили в массовое промышленное производство, стоил он всё еще прилично. На всём медицинском грузе стояли печати братьев госпиталя святого Иоанна — благотворительной медицинской организации на территории Протектората и по всему миру. Имелись даже сопроводительные документы.
Молчаливый тевтон отдельно обратил мое внимание на три деревянных зеленых ящика. Здесь лежали облегченные винтовки калибра 7х57 мм, какие гренадеры протектората использовали во время Великой войны.
— Подарок от герра Герлиха. В вельде и Солнечных горах без винтовки путешествует только безумец, — это было единственное, что сказал "клетчатый".
Я завел мотор, тевтон хлопнул по борту грузовика, и машина, повинуясь движениям руля, выкатилась на улицу. Надавив на клаксон, проехал мимо "Заведения". На крыльце снова бренчал на гитаре Феликс.
Погромов, кстати, ночью так и не случилось — превентивные меры тевтонской и имперской диаспоры принесли свои плоды. Но в любом случае представительства в Зурбагане должны были закрыться — Федерация с первых дней своего существования жестко обозначила приоритеты во внешней политике. Союзный договор с Альянсом, торговые соглашения с Аппенинскими городами, Арелатом, кем угодно еще — но не с Протекторатом и Новой Империей. Как же — ретроградные рассадники дремучего мракобесия и угнетения человека человеком…
Их выбросили прямо в придорожную пыль — как мешки с мукой, одного за другим, всех четверых.
— Дамн йу! Шаам! Шаам! — суровые бородачи в когда-то приличной, но ныне истрепанной и грязной одежде, с кровоподтеками на лице тут же повскакивали и заколотили кулаками и ногами в дверь тюрьмы, — Верните наши шляпы, наше оружие, дие скелмс, дие скуурк! Дамн йу, дамн!
Лязгнула дверь, и полицейский сначала выплеснул наружу ведро грязной воды, облив их с головы до ног, а потом швырнул на землю четыре измятые шляпы.
— Будь моя воля, — сказал он, — Вас бы как в старые времена изваляли в дегте и перьях, усадили задом наперед на ослов и отправили в сторону Наталя.
И плюнул прямо на ботинок одному из них, и закрыл дверь, лязгая засовами. Гемайны — а это были те самые наблюдатели от Наталя на Континентальном Конгрессе — мрачно переглядывались.
— Господа! Минеере! Гло йа ин Год?
— Еэр аан дие Вадер, ен Зин, ен дие Хейлиге Геес, минеер! — ответил самый старший из них, — Вы ведь не гемайн?
— Нет, я из Империи. Меня прислали те, кто смеет считать себя порядочными людьми и друзьями Наталя и гемайнов. У меня есть грузовик, и я направляюсь в Капернаум и везу медицинский груз и еще кое-что. Быть может — нам по пути?
Их лица заметно просветлели, они принялись отряхиваться и приводить себя в порядок. Первым подошел тот самый седобородый гемайн. Его голубые глаза сверкали на загорелом лице, а ладонь была сухой и крепкой:
— Руперт Бенхауэр, — представился он, — Рад знакомству.
Следом за ним подтянулись остальные — поджарые, загорелые, бородатые и степенные.
— Альбус Кувоорден, храни вас Бог…
— Петрос Гроот, очень приятно.
— Ян Винке, мое почтение. Вы говорили — у вас есть один из этих новомодных механических фургонов? Я видел такие в Иерихоне, у ван дер Стааля…
— Да-да, пройдемте, грузовик большой и вместительный, разве что не все из вас поместятся в кабине…
— Хо-хо, минеер, нам не привыкать к дорожной жизни! Мы — гемайны!
Машина стояла неподалеку, и достопочтенные господа обошли ее кругом, одобрительно переговариваясь, а потом все вместе полезли в кузов — чтобы никого не обидеть. Даже старший — Бенхауэр — и тот живенько вскарабкался внутрь. Я поколдовал некоторое время с ручкой стартера и храповиком, пока двигатель не зарычал, влез в машину, хлопнул дверью кабины и тронулся с места.
— Минеере! Там в зеленых длинных ящиках — подарки от оборонной промышленности Протектората. Кажется, без этого настоящий гемайн чувствует себя голым — так же, как и без шляпы.
Гемайны полезли осматривать ящики.
— Йа, йа, минеер, это отличные подарки! — сказал кто-то из них, кажется — Гроот.
Раздалось сытое масляно-металлическое клацанье досылаемых патронов и лязг затворов. Я мог наблюдать за происходящим в кузове через окошечко и специальное зеркальце. Не заметить по-детски счастливых улыбок здоровенных бородатых мужиков, которые уже надели свои шляпы и сжимали в руках новенькие винтовки, было невозможно — они разве что солнечные лучи не отражали.
— Здесь кончается шоссейная дорога, — сказал Бенхауэр, — И начинается Великий Трек! По этому пути наши предки покидали побережье — в поисках земли и воли. Огромные, запряженные ломовыми лошадьми фургоны. Тысячи и тысячи семей — мы уходили прочь, только бы не жить под ярмом лаймов, по их законам. Мы живем по законам Божьим и по своему собственному разумению, и будем так жить и впредь! Они ведь пошли за нами, преследовали нас — но вдали от пушек своих кораблей познали наш гнев и умылись кровью… А мы нашли благословенный Наталь — зеленые холмы и плодородные долины, бесконечный вельд, полный зверей и птиц, и бурные реки, изобилующие рыбой… Сказал Господь — плодитесь и размножайтесь — и мы заселили этот пустынный край…
— Пустынный? — переспросил я, — А как же кафры?
Лица гемайнов заметно поскучнели. Им, видимо, осточертело отвечать на один и тот же вопрос.
— Кафры пришли после нас. Они бежали из Сахеля, спасаясь от племен каннибалов, и попросили нашей защиты. Мы согласились дать им работу и наделить их землей — если они примут Бога и согласятся жить на наших условиях.
— А что же — они не могли защитить себя сами? Не могли сразиться с каннибалами?
— Пф! — сказал, кажется, Петрос Гроот, — Вы видали каннибалов, минеер?
И я с видом знатока проговорил:
— Довелось свидеться. Прикончил несколько острозубых Крокодилов и парочку Варанов, — мне самому было противно от своего тона.
Но гемайны оценили:
— О-о-о-о, это настоящие негодяи! Отборные мерзавцы, все как один, пробу негде ставить! Скаам, блооди скаам! Скуурк! — заметно оживились они. — Тогда вы представляете, как они выглядят и на что способны… Через триста верст мы прибудем в Наталь — и тогда вы увидите, кто такие кафры, и поймете — им не тягаться с каннибалами.
Винке, самый молодой и образованный из всех, снял шляпу, почесал затылок и снова надел шляпу, явно намереваясь сказать что-то умное.
— Симбиоз, — наконец выдал он, — Это у нас с кафрами. Знаете, ну как в лесу — у грибов и деревьев. Мы дополняем друг друга…
Всё это было очень интересно, но на перекрестке, где действительно заканчивалось шоссе и начиналась грунтовка, нас остановили солдаты — в той самой странной форме с фесками и шароварами. Зурбаганские зуавы! Они как-то резво взялись за дело: парочка перегородила шоссе стендами с колючей проволокой, двое зашли с тыла, а офицер (судя по эполетам), постучал в кабину.
— Нам нужно досмотреть вашу машину, — сказал он.
Следовало бы для начала поздороваться и представиться — так делают вежливые люди. Но усатый зуав не был вежливым человеком. Он сказал:
— Живо!
А я сказал, что он может катиться к черту.
— Я понятия не имею, зачем вы так вырядились, но предоставлять первым встречным доступ к доверенному мне имуществу и моему личному автомобилю не собираюсь. Есть у меня подозрение в том, что вы обыкновенные грабители — и посемуесли вы немедленно не отойдете от машины, мы будем стрелять.
Ну, а как иначе? Армия Федерации создана буквально вчера, никаких официальных документов о ее форме и снаряжении не публиковалось, а городская полиция имела форму абсолютно не похожую на ментики и шаровары.
— Как вы смеете! — завопил вдруг зуав, — Я — офицер армии Федерации и приказываю…
— А я — спецкор журнала Имперского географического общества "Подорожник", и на первой же станции дам телеграмму в редакцию, и ославлю вас на всю планету, ей-Богу. Миллион экземпляров на семи языках — а? Или вы хотите нас пристрелить? Попробуйте, не стесняйтесь…
Зуавов было не больше дюжины, но они находились снаружи, в выигрышном положении.
— Сэр! — сказал один из них заглянув в кузов, — Тут такое дело…
Дело было в том, что по дороге гемайны удивительно ловко собрали пулемет и он теперь смотрел прямо в душу всем, кто заглядывал внутрь. К гашетке припал Гроот, Винке подавал ленту, а Бенхауэр и Кувоорден сжимали в руках винтовки, что добавляло нашим аргументам убедительности. Офицер стоял у самой двери, и сквозь нее я целился в него из револьвера. Конечно, пробив тонкий лист металла, пуля потеряла бы большую часть убойной силы, но на зуава бы хватило наверняка.
— Какие-то вопросы? — офицер явно не понимал, что делать в такой ситуации, и нерешительный тон подчиненного заставлял его нервничать еще больше.
Он зашагал вокруг машины, а я в такт его шагам вслух проговорил стихи, которые в последний раз вспоминал года три назад — в совсем других обстоятельствах.
Все будет так, как мы хотим.
На случай разных бед,
У нас есть пулемёт «Максим»,
У них Максима нет…
Вся дюжина зуавов сгрудилась у кузова и пялилась в самое дуло пулемету круглыми глазами — как кролики на удава. Здесь, в Колонии — то есть уже в Федерации — пулеметы до сих пор можно было сосчитать попальцам, и эффект от появления этой машинки для убийства был сродни явлению роты сверхтяжелых панцеров в Империи.
— Всего хорошего, джентльмены! — я вдавил педаль газа, выкрутил руль и по сухой траве вельда объехал их комичное проволочное заграждение.
Пока они любовались на диковинное диво — станковый пулемет, путь мне никто не преграждал.
— Тотзиенз!!! — закричали гемайны, и даже помахали шляпами зуавам.
Грузовик, фырча мотором, взобрался на обочину, и мы покатили дальше — по Великому Треку.
Солнце пекло нещадно — на небе не было ни облачка. Я в целом понимал трепетное отношение гемайнов к шляпам, даже достал свою фуражку из багажа. При такой жаре можно было живо получить солнечный удар. Окна кабины были открыты полностью, тент над кузовом — тоже приподнят, чтобы одновременно защищать от дорожной пыли и палящих лучей солнца и оставить приток воздуха.
Воду в двигателе я менял трижды, а проехали мы всего каких-то сто пятьдесят верст. Местные животные, каких я видел раньше только на картинках и в синематографе, чувствовали себя, судя по всему, неплохо. Зебры, антилопы, жирафы, буйволы с рогами странной формы — я будто очутился внутри "Энциклопедии мировой фауны". Заслышав звук работающего мотора, они порскали в стороны, и в голову пришла мысль, что он, и как минимум, знакомы с человеком.
— Здесь много зверья — это нейтральная территория между колонистами и гемайнами — до самых гор, — сказал Кувоорден, — Вот они и пользуются, умные животинки. Люди тут бывают редко — разве что караваны проходят порой. Но для торговли у нас есть Руанта и Сан-Риоль — снарядить пароход и несколько барж гораздо выгоднее, чем гонять фургоны через вельд и горы.
— Риольцы плюнули в лицо Грэю и Федерации, и им это даром не пройдет… Президент кто угодно, только не дурак — он понимает значение устья Руанты. Посмотрите — не успеет закончиться сухой сезон, как вот эти разнаряженные зуавы будут стоять в предместьях Сан-Риоля… Мы должны рассказать об этом ван дер Стаалю и остальным — и помочь риольцам, — мрачно проговорил Бенхауэр, — Вы сказали, что пишете в какой-то знаменитый журнал. Напишите и об этом тоже, пусть во всем мире узнают о том, что такое есть Федерация! Узурпаторы и агрессоры! А Грэй — аки лев рыкающий ходит, ища кого бы поглотить! Видит Бог, этот вельд скоро оросится кровью… У нас нет другого выхода — мы не можем пустить их за Солнечные горы, понимаете, минеер? Мы выйдем сюда и примем бой на этих равнинах, на этих холмах.
— Но тогда они вас обвинят во вторжении… — понимающе кивнул я, — И вы будете плохими парнями. И всем наплевать, что без превентивного удара Федерация сомнет Наталь просто одним демографическим давлением.
— Мы и так плохие парни, — буркнул Кувоорден, — Рабовладельцы, религиозные фанатики, увешанные оружием милитаристы. Нам нечего терять. Если Грэй осадит Сан-Риоль — мы отправимся в вельд, перейдем за Синий Каскад Теллури и колонисты умоются кровью. Только так. Кому мы что докажем? Кто захочет слушать гемайнов? Кому нужна правда про Наталь?
Вообще-то у меня были ответы на эти вопросы, но озвучивать их я не стал, сосредоточившись на вождении. Гемайны тоже прекратили разговоры и затянули какую-то боевитую рыкающую песню, слов которой я разобрать не мог. Их хриплые голоса разносились над вельдом, глаза горели воинственным огнем, а ногами они притопывали в такт словам.
Под такой аккомпанемент ехалось не то, чтобы веселее, но, по крайней мере, с чувством собственной значимости.
Пыльные версты Великого Трека наматывались на колеса тевтонского грузовика, мимо проносились экзотические картинки диковинной природы, впереди вырастала громада Солнечных гор — скалистых отвесных исполинов. Где-то впереди нас ждало Драконье ущелье, сквозь которое первые переселенцы-гемайны десятки лет назад ушли на север и обрели свою родину — Наталь.
Я остановил машину резко, так что чуть не ударился лбом о собственные руки, намертво вцепившиеся в руль.
— Это что еще за…
— Дамн!!! — хором заорали гемайны в кузове, повалившись один на одного.
Лилиана подкралась незаметно. То есть близость воды была понятна — более сочная зелень, стада животных, следующие им одним ведомыми маршрутами, стаи галдящих и суетящихся птиц… Но — широкая грунтовая дорога просто спускалась в реку, плавно и ненавязчиво, приглашая продолжить движение без остановки.
Наш, правый, берег был довольно высоким, превращаясь в распадок только в месте брода. Потому-то я и не заметил одну из великих рек Южного континента, хотя она и не казалась великой — по крайней мере здесь. Что-то около полуверсты в ширину, на первый взгляд — неглубокая, но зато — полная живности и рыбы.
Мы покинули машину и теперь стояли на берегу, разглядывая мутные воды реки, медленно дрейфующие по течению бревна и группу странных рогато-бородатых копытных, которые осторожно, с опаской приближались к самому берегу.
— Тридцатью милями ниже в Лилиану впадают Желтая и Красная речки, и она превращается в мать всех рек! — проговорил Бенхауэр, — Там начинают ходить пароходы, и переброшены стальные мосты на бетонных опорах… А здесь можно перейти реку в брод. Сейчас — самый конец сухого сезона, Лилиана обмелела, и у нас действительно имеются шансы.
Шансы… Шансы утопить грузовик со всем содержимым.
— Расскажите мне, почтенные минеере, как настоящие гемайны проворачивают историю с переправами через реки? — попросил я.
Бенхауэр задумался.
— Мы тоже предпочитаем мосты и паромы, но… Случается и такое, что караван с переселенцами натыкается на реку, которой нет на картах. Тогда вперед мы отряжаем разведчиков — два или три человека, самых лучших пловцов. За ними идут всадники — с револьверами в руках. Проверив таким образом дно и замерив глубины, выдвигается караван. И всё это время на берегу дежурят стрелки, сторожат неприятеля — и крокодилов.
— Крокодилов? — удивился я.
— А по-вашему это — что?
Одно из бревен, дрейфующих по реке внезапно устремилось в сторону отмели, на которую вышли жаждущие животные — и, раскрыв чудовищных размеров пасть, вцепилось в ногу одного из бородатых копытных. Вопль жертвы и плеск воды разнеслись над водой, чудовище тащило жертву на глубину — и тут же к нему на подмогу, привлеченные запахом крови, удивительно быстро поплыли другие рептилиии, рассекая речные волны.
Я смотрел на это зрелище как загипнотизированный. Крокодилы вращались вокруг своей оси, чтобы оторвать кусок мяса побольше, вода бурлила и кипела от ударов чешуйчатых лап и исполинских хвостов.
— У нас есть пулемет… — нерешительно проговорил я.
— Винтовок будет довольно. Нам на руку, что крокодилы насытятся, — парировал Бенхауэр, — Не было бы иной напасти!
— Я вырос на Руанте, — сказал Винке, — И плаваю как рыба. Возьму нож в зубы и разведаю брод. Здесь должно быть неглубоко, а ямы мы приметим!
— Если дно будет топким — нам придется делать крюк к одному из тех мостов, о которых вы говорили. Или искать другой брод. Горючего в кузове довольно, и грузовик я не брошу ни при каких обстоятельствах.
Рачительные гемайны покивали бородатыми головами — бросать такое ценное имущество претило их хозяйственным натурам.
Наконец всё было решено — Винке разделся до исподнего, зажал между зубами клинок и шагнул в воду. Кувоорден и Гроот остались на берегу, с винтовками в руках, Бенхауэр остался в кузове — проследить за грузом, я завел мотор и молился, чтобы вода не залила свечи и не попала в карбюратор. Автомеханик из меня был посредственный, я бы провозился с двигателем до морковкина заговенья в случае серьезных неполадок. И гемайны тут были мне не помощники.
Вот Винке добрался до середины реки, воды ему было по пояс. Он показал международный жест одобрения — большой палец вверх, мол, нормальное дно. Тут же грохнули первые выстрелы — пара молодых рептилий, которым не хватило добычи, двинулись в его сторону. Гемайн, не показывая страха, хладнокровно побрел в сторону противоположного берега — зигзагами, проверяя брод.
Гроот и Кувоорден перезарядили винтовки и водили стволами из стороны в сторону. Они интересно целились — не прищуривая один глаз, смотря обоими. Я только слыхал про такой способ — бинокулярный, но никогда не видал стрелков, которые владели бы им в совершенстве. А судя по окровавленным тушам рептилий, гемайны были в этом деле мастерами!
Винке наконец добрался до противоположного берега — "слегка замочив срам", как сказал бы один мой знакомый вахмистр. Молодой гемайн вынул изо рта нож, помахал нам рукой и крикнул:
— Дно хорошее! Можно ехать!
Как истинный сын своего народа он не потерял бдительности, и тут же принялся за рекогносцировку, взбежав на небольшой холм. И его тут же оттуда как ветром сдуло!
— Ом дие аармс!!! — заорал он во всю глотку, сбегая в воду и, подняв тучу брызг, устремляясь к нашему берегу. — Тиигер стаам! Каннибаале!
Это в переводе не нуждалось! Я дернул рычаг коробки передач, включая заднюю, и, лихо развернул машину, подняв целую тучу пыли. Грохотали выстрелы из винтовок, слышались какие-то дикие вопли, а потом громогласный крик Кувоордна:
— ПАТРОНЫ!!!
Остановив машину, я выкатился из кабины и побежал вокруг, стремясь попасть в кузов. Бенхауэр же, наоборот, вывалился наружу с сумкой, полной патронов, в одной руке и двумя винтовками в другой. Винтовки болтались на ремнях и приклады их лупили по земле.
— Пулемет, минеер! Пулемет!!! — крикнул на бегу он.
Мне пришлось откинуть задний борт, лязгнув задвижками. Я подкатил пулемет к самому краю, как только возможно — чтобы увеличить угол обстрела. Без подающего могло заклинить патрон, но я постарался примостить ящик с лентой как можно более удобно.
Руки делали всё сами собой — как будто и не было этих трех лет. Клацнул приемник, поглощая ленту, затвор ушел назад, повинуясь движению кисти, и вернулся на место. Я глянул сквозь прорезь в бронещитке и на секунду помедлил: уж больно интересные дела творились на броду.
Гемайны стояли над невысоким обрывом шеренгой на расстоянии примерно метра один от другого, в полный рост — не скрываясь. Кувоорден, Гроот, успевший занять свое место Бенхауэр и Винке — полуголый, но в шляпе и с винтовкой. Они вели непрерывный огонь по наступающему через брод противнику, и практически каждая пуля находила свою цель. Заповедь моего инструктора на юнкерских курсах о том, что тело большое и мягкое, а голова — маленькая и твердая, и посему стрелять нужно именно в корпус, им, видимо, была неизвестна. Да и не сработала бы она.
Аборигены имели некий аналог доспеха — размалеванный красными и черными полосами деревянный (по всей видимости) панцирь, и большие, почти в рост, щиты. Вооружены они были двумя или тремя копьями с длинными листовидными наконечниками. Такое оружие называли "ассегаем", и я отчасти понял, в чем причина хладнокровия моих спутников — копье практически невозможно было бросить на расстояние более полусотни, может быть — семидесяти шагов.
Поэтому они посылали пулю за пулей, прикончив не менее двух десятков дикарей точными выстрелами в голову. Наконец, сумка с патронами опустела, и стрелки, перекинув оружие за спины, устремились к грузовику.
— Скиит, минеер, скиит! — кричал Винке на бегу.
Это тоже не требовало перевода — я припал к пулемету, и, дождавшись, пока гемайны уйдут с линии огня, нажал на гашетку. Загрохотала длинная очередь, гильзы, звеня, рассыпались по днищу кузова, подпрыгивали и вылетали на горячую землю, в пыль. Вода в кожухе перегрелась, пар вылетал наружу, как из трубы паровоза, а я не отрывался от гашетки, моля Бога, чтобы не заклинило патрон.
Дорожки белых всплесков на мутной воде Лилианы то и дело пересекались со стремящимися поскорее добраться до нашего берега каннибалами — и тогда летели во все стороны деревянные щепки и брызги крови, и очередной коричневокожий воитель отправлялся на корм крокодилам, дрейфуя по течению.
Наконец пулемет захлебнулся — лента в 250 патронов закончилась, и я понял, что прошло не больше полуминуты. "Максимы" имели скорострельность около 600 выстрелов за шестьдесят секунд! А мне показалось, что грохотал пулемет целую вечность.
Шипел кожух, плескалась вода в реке, кто-то истошно орал, за Лилианой слышались удаляющиеся командные выкрики на неизвестном гортанном языке, и поперек всего этого — размеренный голос Бенхауэра:
— Падёт от страны твоей тысяча, и тьма — одесную тебя, к тебе же не приблизятся…
А Гроот сказал:
— Нужно собрать ассегаи — порадуем людей в Эммаусе, что уничтожили целую банду.
— Эх, нам бы дюжину таких машинок для наших коммандо — каннибалы забыли бы дорогу в Наталь, — мечтательно закатил глаза Винке.
А Кувоорден с сомнением хмыкнул — у него было какое-то свое мнение на этот счет.
Винке сидел в кабине, потому как в кузове трещали и дребезжали ассегаи — около полусотни штук. Гемайны прибрали их на броду. Тяжелые наконечники тянули копья на дно, древки держались на поверхности — очень удобно собирать. Крокодилы нас не беспокоили — у них было чем заняться.
— Они шли на охоту, в вельд на нейтральную территорию. Если бы воевать — то рожи были бы раскрашены в полосы тоже, — пояснил Винке, — Но Тигры — не тот народ, чтобы упустить возможность выпустить кишки "бородатым дьяволам". Они шли по пояс в траве, но я разглядел наконечники ассегаев, которые сверкали на солнце, сразу закричал и побежал к вам. Первейшее дело — не дать им подойти на бросок копья, второе — не пустить на ближнюю дистанцию. Хотя будь нас тут один к одному — мы бы их уничтожили прикладами и ножами… Они завопили, как сам Сатана, и побежали за мной, а я всё думал — успеете вы развернуть машину и снарядить пулемет, или нет? Их там было десятков шесть, не меньше — сплошной молодняк. Старшие отправили юношей на поиски пищи — себе, и, по-возможности, племени. Значит — в Сахеле снова приближается голод. Племя Тигра — одно из самых крупных, в лучшие годы они выставляли три-пять тысяч воинов! Будет бескормица — они двинут к нам… А мы их встретим.
Последняя фраза прозвучала мрачно. Громада Солнечных гор приближалась, Великий Трек петлял и огибал отроги и холмы, держась логов и распадков. Солнце уже коснулось снежных шапок гор, когда мы увидели огромную нерукотворную арку, под которой располагался вход в Драконье ущелье. При определенном освещении картина и вправду напоминала драконью пасть, и я с холодком в груди подумал о том, что арка когда-нибудь может обвалиться…
— А что, есть другие пути в Наталь?
— По Руанте, через Синий Каскад Теллури и через железнодорожные туннели на востоке. Ну и так, козьи тропы всякие. Это если добираться из Колонии. А на севере в горах масса проходов, — Винке подумал, что я спрашиваю его о каннибалах и развил тему: — Иногда эти мерзавцы огибают горы и переплывают Руанту на западе или Лилиану — на востоке; и приходят почти к самому побережью, сжирая и сжигая всё на своем пути… Настоящая саранча!
Из кузова постучали, и Гроот сказал:
— Давайте устроим привал прежде, чем пересекать горы. Дорога там непростая, двигаться по ней в темноте — большая глупость!
Я был не против. Мне, если честно, очень хотелось выпить.
Следующая глава — платная. Если вы еще не купили книгу — сайт может попросить вас сделать это.
Горы внезапно расступились, и я утопил педаль тормоза, желая остановить мгновение, ибо оно было прекрасно.
Под золотыми лучами солнца зеленел широкий простор равнин Наталя, границей которого служил едва-едва видный окоем дальнего хребта. Аккуратно расчерченные квадраты плантаций, живописные холмы, тучные стада, голубая лента Руанты, огромная стая белых птиц, вспорхнувших в небо — всё это ударило мне в самое сердце и оставило на нем оттиск, кажется, навечно. Такой благодатной и живописной земли, я, кажется, не видал никогда — даже на бескрайних просторах Империи.
— Наталь… — выдохнул Винке, сгоняя с себя остатки сна, — Мы дома, дома!
А из кузова раздался голос Бенхауэра:
— Ни дюймом дальше, минеер, пока нас не продырявили каждого в трех местах!
И кто это, интересно, мог нас продырявить? Вопрос повис в воздухе, а потом раздался топот копыт и прямо перед капотом грузовика возник всадник. Его облик был примечателен: великанская, почти до пояса рыжая борода, перевязанная патронташами крест-накрест грудь, широкополая шляпа на голове и винтовка — точно такая, как те, что подарил нам Герлих — в руках. Его голубые глаза метали громы и молнии, конь под седоком гарцевал, перебирая ногами.
— Гло йа ин Год? — раздался густой грозный бас. Но тон голоса тут же изменился: — А-а-а-а минеере, это вы! Говорили, вас разорвала толпа в Зурбагане! Мы уже начали собирать коммандо, чтобы отомстить зарвавшимся прибрежникам!
— Рано, рано за нас мстить, дорогой ван Буурен! Но не торопитесь распускать коммандо — им найдется дело, видит Бог!
— Разведчики доложили о большой банде Тигров в предгорьях — не встречали ли вы их на пути?
Тут уж встрял Винке, который высунулся из кабины разве что не по пояс, и довольно заявил:
— Встречали, встречали… Воды Лилианы окрасились кровью, а крокодилы до сих пор, наверное, не могут смотреть на мясо!
— Ты болтун, Винке, — ван Буурен тем не менее улыбался, — И многих пристрелили?
— Полсотни ассегаев в кузове!
Улыбка гемайна-всадника стала совсем широкой, он встал в стременах, снял шляпу и замахал ею. Камни у стен ущелья Дракона вдруг зашевелились, и больше дюжины стрелков в серых шляпах, с патронташами и винтовками показались на свет Божий.
— Славная победа, минеере! Удалось ли кому-то из этих разбойников сбежать?
Тут Винке погрустнел:
— Они разбежались в стороны, как кролики! Кто-то точно сбежал в вельд, слишком большой был отряд — не меньше четырех-пяти дюжин молодых воинов.
Ван Буурен приободрился:
— Коммандо, для нас есть еще работа! Хофф, садись на коня и скачи в Эммаус — пусть пришлют сюда кого-то для охраны ущелья. Догонишь нас в пути. По коням, минеере, по коням! Поохотимся на каннибалов! Йа-а-а-а!!! — его конь встал на дыбы и заржал.
Только сейчас я обратил внимание, что седло его коня было украшено какими-то странными кожаными изделиями, и тошнота подступила к самому горлу, когда я осознал — что это такое.
Скальпы. К седлу гемайна было приторочено не менее дюжины скальпов.
Спустя мгновение мне стало стыдно — я накануне расстрелял из пулемета целую толпу по сути беззащитных аборигенов и спокойно спал всю ночь! Как можно осуждать этого бородача за притороченные к седлу скальпы? Я такой же негодяй, как и он, разве что вместо скальпов у меня — кресты и ордена. Мы получаем их за "выполнение боевой задачи" — и именно это считаем победой. А гемайны считают победителем того, кто убил больше врагов.
Какой толк в выполнении боевой задачи, если из твоего коммандо в живых никого не осталось? Зачем удерживать крааль, если можно отступить, с ближайшего холма застрелить всех каннибалов, вернуться и снять с них скальпы? Имущество будет попорчено, но вся семья будет жива, а все враги — убиты.
— Наталь сжигали семь раз! — пояснил мне Бенхауэр, — Но мы всякий раз возвращались и отстраивали его еще больше и лучше! Потому что были живы, а наши враги — мертвы. Мы спускались в долины и убивали их всех, и входили в свои оскверненные дома, чтобы начать жизнь заново…
Его крепкие узловатые пальцы побелели, сжимая цевье винтовки. Голос старого гемайна стал глубоким и мрачным, и он речитативом проговорил:
— Вспомни, Господи, сынов Эдома в день Иерусалима, говорящих: "Разоряйте, разоряйте до оснований его!".Дщерь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за твои деяния, которые ты совершила с нами; блажен, кто возьмёт и разобьёт твоих младенцев о камень…
Артур Грэй и понятия не имел, на что обрекал своих людей, провоцируя войну с этим народом… Он действительно проклянет тот день, когда прочертил границу Федерации по двадцатой параллели, но будет уже поздно, слишком поздно.
Мы как раз въезжали в Эммаус, когда мотор чихнул и заглох. Кончилось топливо в баке. У меня оставалась еще одна канистра — в кузове, и я на последних оборотах свернул к обочине. Дорога, кстати, была отличная — широкая, вымощенная плитами из известняка. Выбравшись из кабины, я огляделся — городок вокруг расположился приличный, ухоженный, но небольшой.
Гемайнам привычнее жить большими семьями, по несколько поколений — в родовых землях. А города им служили только как административные, торговые и промышленные центры.
— В Натале есть всё, кроме нефти, минеер. Понятия не имею, что вы будете делать с этой машиной дальше, — проговорил Гроот, — Ну, до Капернаума рукой подать, не более часа езды…
Он вдруг отвлекся на что-то, и я увидел странную картину. Двери одного из больших административных зданий открылись, и на улицу вывалила целая толпа, как мне показалось на первый взгляд, детей. Худые, невысокие, черные, как смоль, они были одеты в основном в светлые штаны и жилеты — похожие по крою на одежду моего товарища Тесфайе. Они толкали перед собой какого-то бедолагу в одной набедренной повязке, и волокли его, галдя и восклицая.
Доставив его таким образом к краю селения, они остановились и хором что-то сказали. Бедолага заплакал и произнес что-то жалобное. В ответ прозвучал решительный отказ. Тут-то я и понял, что это никакие не дети — просто такое телосложение, такой это народ. У них были лица и голоса взрослых людей и манеры — тоже. Это были кафры!
Изгнанник никак не желал уходить, и наконец один из мужчин поднял ком земли и швырнул в своего бывшего соплеменника. Его примеру последовали остальные, и целый дождь грязи обрушился на бедолагу.
— Взгляните, они не бросают в него камни и не предают его смерти, — Гроот всё еще был тут, — Этот кафр раздобыл где-то виски и напился допьяна, и убил кого-то из своих. Теперь его изгоняют, и он должен идти, покуда не сотрет ноги в кровь, а потом сесть и умереть. И знаете что? Он так и сделает, Богом клянусь. Его вину признал местный судья, а приговор вынесли соплеменники — такие у нас правила. А вот, кстати, и судья, пойдемте поздороваемся!
Я глянул сначала на грязного, поникшего кафра, который брел в сторону Драконьего ущелья, а потом посмотрел на того человека, которого Гроот назвал судьей.
Это был мой старый знакомый еще по Гертону — достойный минеер Боота!
— Не желаю слушать никаких возражений! Вы должны, должны заехать в мой крааль! Я заменял здесь почтенного Дийкстру, но моя работа окончена, и я немедленно направляюсь домой и моя жена, и мои дочки начнут готовить угощение и приготовят вам комнату. А мы с мальчиками выедем вам навстречу — к Капернауму — и возьмем вам лошадь… Оставите свою эту… Эм-м-м-м… Механический фургон, да? Оставите его у Стааля, побеседуете — а вечером ко мне. На закате буду ждать вас на развилке, и если вы не явитесь, видит Бог — мы с мальчиками разобьем бивак и будем говорить всякому встречному-поперечному о вас гадости! — Боота расхохотался, а потом подошел к коновязи, у которой стоял крупный каурый жеребец, легко, по-мальчишечьи взлетел в седло и, махнув шляпой, ускакал прочь.
На седле у него скальпов было разве что немногим меньше, чем у воинственного ван Буурена. Вот тебе и рачительный домохозяин, и любящий семьянин… Эти гемайны вообще имели даже не двойное, а тройное и четверное дно. Тот же старик Бенхауэр, который ревностно молился каждый вечер и наизусть цитировал огромные отрывки из священного писания, оказался знатоком механики — собирал и разбирал пулемет и помогал мне ковыряться с мотором грузовика при необходимости. И Винке — смельчак и стрелок от Бога, внезапно демонстрировал знания не менее трех языков… Всё это было очень интересно, и в этом нужно было разобраться.
Для этого меня сюда и послали.
Последняя канистра горючего влилась в горячую утробу машины с сытым бульканьем. Я огляделся в поисках "своих" гемайнов — но в кузове и ближайших окрестностях их не наблюдалось. Неужели просто так взяли — и ушли? С другой стороны — а чего я ожидал? Может, тут так принято? Что их вообще удерживало рядом со мной? Ассегаи в кузове?
Вода почти заканчивалась, но теперь мы были в обжитых местах, и с ней проблем не предвиделось — и потому я залил с помощью воронки в радиатор полведра воды, глянул зачем-то на слепяще-яркое солнце и взялся заводить мотор. Надеюсь, когда-нибудь изобретут что-то более совершенное, чем кривая рукоять, которую нужно крутить как проклятый, обливаясь потом…
Мотор зарокотал, из выхлопной трубы показались первые клубы дыма. Я полез в кабину, и когда поднял глаза от приборной панели, увидел четверку гемайнов во всем великолепии.
На них была новая одежда и новые шляпы, и сидели они на откормленных, мощных лошадях… Только винтовки у них были те самые — подарки Герлиха. Винке направил коня к машине и оказался совсем рядом. Животина косилась на чудо техники недоверчивым умным взглядом.
— Слушай, а откуда всё это? — спросил я.
— Зашли к родственникам, — сказал Винке, как будто это было чем-то само собой разумеющееся, — Ты не гони особенно, мы поедем рядом. Нам нужно к Стаалю, рассказать обо всём, что видели в Зурбагане. И ты нам в этом поможешь!
Виктор ван дер Стааль носил звание архиепископа. Таких архиепископов я в своей жизни еще не видал.
Он только вернулся с охоты и привез на крупе своей лошади добытую антилопу, молодцевато спрыгнул на землю и снял шляпу. Короткая окладистая седая борода, круглые темные очки, породистый нос, типичная одежда гемайнов — френч неброского цвета и удобные брюки для верховой езды. Грудь пересекали патронташи, на поясе — портупея с револьверами. Высокий, поджарый, широкоплечий, с натруженными руками, вооруженный до зубов — служитель Господа и по совместительству — неформальный глава Наталя производил внушительное впечатление.
Стааль свистнул, и тут же во двор вбежала пара кафров, которые без слов перехватили антилопу и утащили.
— Они приготовят жаркое, пока мы обсудим за кружкой ройбоса дела сих скорбных дней. Минеере, представьте мне вашего почтенного спутника, — без вступления начал он.
Бенхаэур откашлялся и в двух словах поведал о том, кто я такой и как помог им добраться до Капернаума. Архиепископ даже очки снял, чтобы взглянуть на меня повнимательнее.
— Имперец? Насколько я знаю, вы изгнали безбожников со своих земель и навели порядок… Отрадно, что хотите разобраться в том, что происходит на Юге. Не собираюсь чинить вам препятствий. Расскажите своим соотечественникам всё как есть — и пусть сами решают, на чьей стороне правда.
Это не был типичный крааль, как я его себе представлял. Скорее — особняк, двухэтажная вилла. Этот дом в Иерихоне принадлежал архиепископам уже сотню лет, и после смерти старого духовного лидера его занимал новый. Каменный, покрытый штукатуркой и побеленный, коттедж походил на жилье какого-нибудь успешного дельца, но никак не на резиденцию главы государства.
Мы поднялись по внешней лестнице на балкон второго этажа и расселись под навесом. Белокурая, статная женщина в темном закрытом платье с кружевным передником вынесла стеклянный заварник с ароматным напитком красноватого цвета.
— Аспалатус линейный, или ройбос. Мы пьем его настой вместо чая и кофе. При нашем климате — единственное спасение. Нас научили его собирать кафры… Они вообще многое знают о свойствах растений, животных и минералов этого континента. Не считаю зазорным у них учиться… И учить их тому, что знаем мы. Взгляните! — Стааль широким жестом обвел двор и сад, — Это всё создано совместными усилиями. Мы — не равные, мы разные. Распределив общественные и хозяйственные обязанности, наши народы создали вместе Наталь. Кажется, у нас неплохо получилось.
— Но рабство… — начал я.
— Рабство — слааверни! Дийенс — служба! — внезапно рявкнул архиепископ, — Так можно обозвать рабом солдата, священника, мужа или жену! Дийенс! Обязательства! Служба! Этнографы… Ученые… Академия наук Альянса! Приехали тут со своими банками и склянками и всё зарисовывали, записывали, расспрашивали — а потом мы вдруг узнали, что являемся рабовладельцами, Господи ты Боже мой!
Он даже вскочил с кресла, прошелся туда-сюда, подошел к перилам балкона и крикнул:
— Кэй! Поди сюда, друг мой!
Невысокий и худощавый как все кафры, Кэй поднялся по лестнице и остановился перед архиепископом, улыбаясь. Это был молодой, приятной наружности человек, с живым умным лицом. Я еще раз подивился черному как смоль оттенку его кожи. Хотелось даже потереть пальцем, чтобы убедиться в том, что это не краска навроде гуталина. Это было забавно — такие провинциально-дикие мыслишки в моей интеллигентной башке.
— Так что, Кэй, расскажи, тебя тут держат насильно? Вот, минеер из далекой северной страны, говорит — все думают, мы тут вас угнетаем и держим в рабстве.
Кэй с удовольствием рассмеялся:
— Не-е-ет, минеер ошибается. Это всё наврали пробковые головы. Мои предки пришли в Наталь, чтобы скрыться от людей Крокодила, и людей Тигра, и людей Леопарда и других больших и свирепых людей, которые кушают других людей. И они скушали многих моих предков. А здесь, в Натале, живут гемайны — они тоже большие и воинственные, но людей не кушают. А мы — маленькие, и нет у нас охоты убивать других людей. Мы договорились и живем рядом, и гемайны говорят нам, что нужно делать, чтобы на столах был свежий хлеб, и мясо, и фрукты, и чтобы страшные недуги обходили стороной. Мы — покладистый народ, и работящий, и послушный — и потому уже давно-давно не голодали. Двадцать сезонов, до большого огня — но тогда голодали все, и гемайны вместе с нами тоже.
Это всё было очень интересно. Требовалось кое-что уточнить:
— А что, гемайны вас не обижают?
Кэй задумался и поглядел на Стааля. Тот махнул рукой, разрешая ему говорить.
— Есть среди вас, больших белых бородачей, сердитые люди. Некоторые больно дерутся или обижают наших женщин. Но тогда мы идем к судье, и говорим что случилось — и судья наказывает обидчика.
— И что — вам верят?
— А отчего им нам не верить? — удивился Кэй.
Стааль и остальные гемайны улыбались в бороды. Они что-то такое знали, и мои слова казались им глупостью.
— Кафры никогда не врут, — сказал Винке, — Не умеют.
Дела! Но вопросы у меня еще не закончились:
— А что, у вас нет своих судей?
— А нам жалко, минеер. Мы не умеем судить. Нам жалко, жалко людей. Нельзя судить, если тебе жалко! — Кэй охотно отвечал на вопросы, ему, кажется, нравилось внимание, — Но мы послушные. Если судья сказал — виновен, то мы послушаемся и сделаем как надо. В Эммаусе изгнали Маку. Все кафры плакали — дурак был Мака, выпил виски, а кафрам нельзя пить виски. И мать свою побил, и отца побил. Как проснулся — стыдно стало Маке, но делать нечего — теперь он изгнанник. Пойдет к побережью, может — выживет, может — нет.
Побережье! Я вспомнил, как агитировали за помощь беглым кафрам в городах Колонии, и спросил об этом. Ответил Стааль:
— Да, стоит признать… От нас порой бегут. Но это не кафры, это каннибалы. Если удается захватить кого-то из них в плен — мы отправляем их на каменоломни и рудники. Конечно, если он до этого не успел прикончить кого-то из наших — гемайнов, кафров, не важно. Условия жизни в копях не самые приятные, но кормят пленных досыта, и крыша над головой имеется. Если вас интересуют цифры — на данный момент на принудительных работах содержится… Погодите-ка… — он полез в карман и достал блокнот, полистал его и, найдя нужную страницу, поднял палец вверх: — Четыре тысячи девятьсот двадцать девять мужчин и женщин. У нас семь таких мест, можем проехаться, поглядите… Да, мы могли их всех прикончить и нанять рабочих или договориться с кафрами, и тогда никто бы не бежал, но это дает людоедам шанс прожить еще годик-другой.
— А почему так мало? Мрут?
Кэй снова с удовольствием рассмеялся:
— Минеер меня не слушал, да? Они свирепые и кушают людей! А им предлагают кашу из маниоки, фрукты, хлеб и рыбу. А рядом ходят люди, которых они считают съедобными! Я как-то возил туда инструменты из мастерских Иерихона, тамошний охранник — Хаален, говорил мне, что каждый день кого-то съедают. Жалко.
Мне подумалось, что я и сам бы попытался бежать из таких условий. Это всё было так неоднозначно и так противоречиво, и требовало осмысления. Конечно, это весьма напоминало повадки лаймов и жителей Колонии. Одни любили представлять факты в выгодном для себя свете, другие предпочитали правде стереотипы и ярлыки. Кафр, каннибал, абиссинец… Один хрен — грязномордый. Не рабство, а служба? Да черт его знает, что они там несут, эти бородатые мракобесы на своем тарабарском языке!
— Спасибо, Кэй! — сказал Виктор ван дер Стааль. — Если у вас еще будут вопросы, или вас что-то будет интересовать — не бойтесь спрашивать, хоть бы даже и у первого встречного. И пишите, пишите как есть — я составлю вам пропуск на иерихонский телеграф, вы будете нашим гласом вопиющего в пустыне. Вернемся к столу — нам нужно обсудить и другие вопросы, куда более глобальные… Расскажите мне о Континентальном Конгрессе, минеере! Я получал телеграммы, но хочу услышать всё из первых уст!
Разговор затянулся допоздна. Сначала говорил Бенхауэр. Он подробно расписал весь ход заседания Конгресса — шаг за шагом, акцентировав внимание на границе по двадцатой параллели и окончив свое повествование грубостью и бесцеремонностью зурбаганской полиции. Потом продолжил я, дополнив его историю демаршем Сан-Риоля и подарками от Герлиха и его покровителей. В Капернаум можно было не ехать — Стааль являлся конечным получателем "металлических изделий", конечно же. Разговор был долгим, и та самая женщина в переднике дважды приносила ройбос. А потом я увидел, что солнце клонится к закату, и спохватился:
— Минеер Боота и его мальчики будут ждать меня у развилки! Он никогда не простит мне, если я проигнорирую его приглашение! Могу я оставить грузовик здесь и арендовать или купить лошадь?
Гемайны оценили всю серьезность положения, и хозяин дома Стааль снова крикнул:
— Кэй! Наш гость не останется на ужин, будем кушать антилопу без него… Оседлай Зайчишку и набей переметные сумы гостинцами для детей минеера Бооты, ладно?
— Да, минеер, сделаю! — шустрого кафра как ветром сдуло.
— А почему — Зайчишка? — удивился я.
Когда симпатичную кобылку привели к самой лестнице, я глянул на ее уши и всё понял.
Что такое крааль? Это укрепленная усадьба кольцевой планировки. Строилась она обычно на возвышенности у берега реки. Тын, частокол из толстых заостренных бревен в два человеческих роста, деревянная сторожевая вышка рядом с воротами, черепичные крыши строений, которые создавали дополнительную защиту, возвышаясь над ограждением и предохраняя внутреннюю часть крааля от метательных и зажигательных снарядов. В центре крааля оставалась значительная свободная площадка, куда в случае нападения врагов можно было согнать скот, или поставить навесы для кафров из окрестных поселений, если им вдруг понадобится защита.
В каждом краале проживала большая семья гемайнов — часто из трех-четырех поколений — множество кузенов во главе с самым старшим представителем фамилии. На расстоянии примерно трех-пяти верст от крепости распространялась сфера влияния семьи, и все проживающие на этой территории кафры несли "диенс" у этой фамилии. То есть, выражаясь монастырскими терминами, находились в послушании. Или в рабстве — языком лаймов. А мне всё это напоминало некий эрзац-феодализм, с рыцарями-гемайнами и вилланами-кафрами. Ну и что, что кожа разного цвета? Сути это не меняло.
Кристиан Боота являлся основателем нового крааля. Ему недавно исполнилось пятьдесят пять лет, и "мальчиков" у него оказалось девять. И из них минимум две пары были близнецами, но это не точно. Я, оказывается, был знаком только с младшими сыновьями. Старшие — здоровенные бородатые детины на огромных конях, увешанные патронташами и оружием, производили неизгладимое впечатление. Они все очень мне обрадовались, и каждый посчитал своим долгом поблагодарить за спасение отца и братьев, похлопав по плечу и прогудев нечто одобрительное.
Плечо у меня ныло и гудело так, будто по нему потоптался слон. Зайчишка — одолженная мне Стаалем смирная ушастенькая кобылка — косилась на великанских жеребцов гемайнов с явным опасением.
— Вот, минеер — это земля нашей семьи! Наши кафры выращивают хлопок и кофе, и ройбос, и кукурузу… Богатые урожаи! — подбоченясь, отец семейство с явной гордостью обвел рукой свои владения, — Когда дети Луиса подрастут — я разрешу ему поставить свой крааль — на границе наших земель, на севере. А потом — еще севернее построит свой крааль Коос, а рядом с ним — Мориц… Мы будем владеть землями до самых гор и сможем защитить их, да, сможем! Я выдал свою старшую дочь замуж за Жубера — он из Арелата, но достойный человек и взял нашу фамилию… Он тоже построит крааль. Пусть другие боятся разжижить кровь гемайнов, вступая в браки с иноземцами, кровь Бооты — крепкая кровь, и все детишки будут настоящими Боотами!
Мальчики одобрительно загудели, а я попытался представить себе, сколько на самом деле у него сейчас детей? И неужели они все выжили? В Империи тоже сильны были традиции многодетности, но, к сожалению, в провинции всё еще велика была детская смертность — климат у нас гораздо более суровый, а инфлюэнца и чахотка не делают разницы между старыми и молодыми… Правда, с появлением панацелина и внедрением массовой вакцинации ситуация начала улучшаться, да и Император и канцлер уделяли здравоохранению самое пристальное внимание… То есть пять-семь детей в семье — это было нормой. Но девять сыновей и минимум две дочери? И все — живы? У меня начинали закрадываться смутные сомнения о том, что численность народа гемайнов в Федерации, мягко говоря, слегка недооценивают.
Огромный красный шар солнца уже коснулся горизонта, когда мы проезжали мимо поселка кафров. Глинобитные домишки с крышами из тростника — но с вполне приличными окнами и дверями, домашняя скотина — в основном козы, овцы и ослики… Эдакая сельская пастораль с местным колоритом. Детишки кафров — в одних коротких набедренных повязках — бежали следом за лошадьми и норовили ухватить старшего Бооту за сапог, белозубо улыбаясь и перекрикиваясь веселыми голосами.
— Примета у них такая, — пояснил мне Луис, старший отпрыск Кристиана Бооты, — Кто ухватит хозяина за сапог — у того следующий день будет удачным. Спасу от них порой нет!
Я не видел в гемайнах презрения или надменного высокомерия по отношению к кафрам. Бородачи относились к своим вассалам со значительной долей добродушного снисхождения — то ли как к дуроватым, но милым внучатым племянникам, то ли как к домашним питомцам… А для кафров гемайны были сродни силам природы или полубогам — порой непонятным и грозным, но полезным — если соблюдать некие правила и вовремя делать всё, что они скажут.
— А бывало такое, чтоб гемайн взял себе женщину из кафров? — спросил вдруг я.
Сыновья Бооты посмотрели на меня с недоумением, а потом младший из присутствующих — Коос, сказал:
— Фу!
Остальные расхохотались. Им показалось, что я шучу! Ну и ладно — главное, чтоб не обиделись.
По утоптанной грунтовой дороге мы добрались до крааля через какие-то полчаса. Солнце не успело сесть, когда показались черепичные крыши, и до нас донеслись умопомрачительно аппетитные запахи.
На сторожевой вышке над воротами стояли знакомые мне парнишки с винтовками. Они замахали нам шляпами и бросились открывать. Навстречу вышло всё население крааля — женщины, дети и крепкий смуглый мужчина с вьющимися волосами — наверное, тот самый Жубер, о котором говорил Кристиан Боота. В одной руке месье держал винтовку, второй обнимал за плечи миловидную молодую женщину на сносях.
— Еэр аан дие Вадер, ен Зин, ен дие Хейлиге Геес! Вот — тот человек, о котором я говорил! — Кристиан Боота хлопнул меня по многострадальному плечу, и я едва удержался, чтобы не поморщиться, — Он — всегда желанный гость в моем доме, вот что я скажу… Подойдите и поздоровайтесь все по очереди!
— Хэйа даг! — сказал я как можно более вежливо.
Улыбки в ответ стали знаком того, что я на правильном пути — всем нравится, когда иностранец пытается говорить на их языке!
Я не видал более хлебосольных хозяев, чем гемайны. Выставленные во внутренний дворик крааля столы ломились от миллиона блюд из мяса телят, ягнят, дичи, речной рыбы и птицы, экзотических фруктов, овощей, кореньев, злаков и Бог знает чего еще. Не было только алкоголя — аскетичные местные употребляли его практически только в медицинских целях. Все вещества, дурманящие сознание, были им противны, а потому — обходились необыкновенным изобилием соков, взваров и настоев.
Узнав о том, что хозяин Боота принимает гостя из далекой Империи, о которой в Натале слыхали самое разное, на огонек заехали и соседи — другие семьи из ближайших краалей с гостинцами и подарками.
В отблесках пламени громадного костра, разложенного в кругу из камней по центру двора, под светом луны и звезд начался настоящий пир, еще больше укрепивший во мне ассоциации со средневековьем: за отдельными столами сидели "домашние" кафры — те, что помогали гемайнам управляться непосредственно в краале. Рыцари-гемайны, вместо брони облеченные во френчи и патронташи, и черные как смоль маленькие и улыбчивые вилланы!
Конечно, центровой фигурой вечера с молчаливого одобрения всех присутствующих назначили меня. Газеты тут были либо только местные, либо доходили с большим опозданием. Радиовещания и синематографа и вовсе отродясь не водилось. А потому — рассказчик со свежими новостями и интересными историями ценился на вес золота. А рассказчиком я себя считал хорошим…
Гемайны степенно и основательно, по очереди — от самого младшего к самому старшему, задавали мне вопросы об Империи. Их интересовал климат, хозяйство, семейные традиции, вопросы веры, общественного и государственного устройства, и, конечно, война… Вопросам не было конца, и статные девушки с толстенными косами до пояса не раз и не два наполняли мне кубок, чтобы промочить горло.
На первом месте в интересах гемайнов, конечно, стоял Бог. Он присутствовал в их жизни постоянно, не как некий сверхъестественный Судия или абстрактный Творец, а в качестве живой, деятельной и небезразличной личности. "Я пас овец в предгорьях, и Бог подсказал мне осмотреть Желтый Яр. Там я увидел стаю гиен и начал стрелять, и прикончил двоих, остальные скрылись" — высказывание вполне в духе тех, что звучали за столом.
Но после Бога для гемайнов не было ничего важнее рождения и воспитания детей и убийства врагов. Война и дети — вот что они видели смыслом своего существования. Вся хозяйственная деятельность, всё вокруг вообще рассматривалось с точки зрения обеспечения будущего семьи и приобретения оружия, при помощи которого можно будет застрелить или зарезать побольше тех, кого гемайнский менталитет относил к "лиходеям" или даже просто "дрянным людям".
В этом ключе местных сильно заинтересовали перспективы торговли с Империей:
— У вас делают пулеметы, минеер? Колонисты и лаймы не продают нам пулеметы, а поставить, например, в Капернауме свой собственный завод никак не получается — не хватает специалистов… Каждый крааль купил бы себе по пулемету и по десять тысяч… Нет, по пятьдесят, сто тысяч патронов! А еще мы могли бы отправить в вашу страну своих юношей учиться военному делу. Мы не пошлем молодежь в Альянс или Арелат — там добру не научат. А в Протекторате из них захотят сделать тевтонов… Пулеметы на сторожевых вышках — мы бы стали непобедимыми и загнали бы каннибалов в Сахель, чтобы они там или сдохли, или наконец изменили свои нездоровые кулинарные пристрастия и перестали кушать людей, и начали зарабатывать хлеб свой в поте лица, как заповедал Господь, — вот что говорили гемайны.
А еще они с каким-то благоговением спрашивали про нашего Императора. Я был сильно удивлен, когда увидел портрет этого юноши со взором светлым в одном из помещений хозяйского дома, и напряженный, мистический, даже слегка болезненный интерес суровых бородачей к фигуре молодого правителя моей Родины добавлял этой ситуации таинственности.
— Правда ли то, что он лучший боец в мире, и может повергнуть на землю без единого удара сильного мужчину?
— Говорят, играет на скрипке так трогательно, что даже суровые воины не могут сдержать слез…
— Я слыхал, от одного его голоса народ падает на колени!
И прочее, и прочее. Я не стал говорить, что знаком с ним лично, иначе меня точно разорвали бы на сувениры, и вернулся к теме торговли и обмену товарами, и заверил гемайнов, что великое множество из того, что может предложить Наталь, найдет в Империи бешеный спрос.
— Торговать нужно морем! Через Руанту и Сан-Риоль, без хапуг-лаймов и проходимцев из Зурбагана! — ударил по столу кулаком Боота.
— Из Сан-Риоля приходят дурные вести, — откликнулся Эразм Гёссер, один из соседей, — Грэй послал на Запад зурбаганских зуавов, и они чинят препятствия риольцам и мешают торговле на реке…
Риольцев гемайны, можно сказать, уважали. По крайней мере, не считали их "дрянными" людьми, как остальных колонистов, и утверждали, что слово риольца — крепче стали!
Зашел разговор и о дыхании большой войны, об армии нового типа, которую формирует на базе городского ополчения, волонтеров и иностранных наемников Федерация. И, конечно, они стали спрашивать меня о тех войнах, которые пережила Империя. Затаив дыхание, эти матерые воители слушали о дирижаблях, сверхтяжелых панцерах, бронепоездах, бомбометах, отравляющих газах и бронемашинах. Для них ведь война была сродни спорту или охоте. По меркам гемайнов, побеждал тот, кто "настреляет" больше врагов!
А потом я рассказал им о войне гражданской. И о лоялистах — их теории и практике. О лагерях и повешенных за ноги, о продразверстках и спецпайках, об эмиссарах, уполномоченных и Ассамблеях… Гемайны сжимали кулаки и кричали "дамн!" и "шаам!" и какие-то совсем уж жуткие проклятья, и собирались прямо сейчас созвать все-все коммандо, чтобы отправиться на имперский север помогать нашим войскам выслеживать лоялистских непримиримых. Для гемайнов синие были исчадиями ада и слугами Антихриста в самом буквальном смысле этого слова. Минееры поддержали имперский мятеж и реставрацию монархии — хотя они и не принимали нашей формы государственного устройства ни под каким видом.
А потом я нарушил журналистскую этику — целиком и полностью.
— Теперь они тренируют армию для Грэя, — вот что я сказал в конце вечера.
Разразилась буря. Гемайны повскакивали со своих мест, потрясая кулаками и хватаясь за оружие. Ей-Богу, они были готовы прямо сейчас собрать коммандо и выступить на Зурбаган! И сделали бы это, если бы не сожрали и не выпили до этого целый фургон провизии. Женщины насилу развели их по комнатам, а супруга минеера Бооты, мефрау Аннемари, даже строго погрозила мне пальцем, хотя потом и улыбнулась, показывая несерьезность такой моральной экзекуции. Ее можно было понять — наверняка она уже видела, чем заканчиваются такие приступы энтузиазма у мужчин-гемайнов.
Я чувствовал себя полным кретином. Увлекшись разговором, так и не сходил в нужник и не удосужился спросить у кого-нибудь из кафров или гемайнов, где находится и как выглядит в реалиях Наталя место, где можно оправиться. Так что пришлось вставать с кровати и наощупь выбираться из помещения во двор.
Конечно, было вполне понятно, что клозет не поставят в центре крааля. Искать его нужно было ближе к ограде, чем я и занялся. Но — физиология брала свое, терпеть больше мочи не было. Воровато оглядевшись и не заметив ни души, решил осквернить тын — благо, фонари не горели.
Уже закончив, я вдруг различил какой-то странный звук, похожий на шелест одежды, а потом едва слышный шепот. Это можно было пропустить мимо ушей — мало ли кто шепчется среди ночи, не желая будить весь крааль. Но голоса раздавались по ту сторону забора, и слова звучали на лаймиш — с жутким акцентом.
Оружия со мной не было, и я отступил к стене ближайшего строения, пытаясь нашарить хоть что-то годное для обороны. Ладонь моя наткнулась на отшлифованный десятками рабочих рук деревянный черенок. Это была лопата, какой нагребают зерно в амбаре, из того самого, очень прочного дерева, которое кафры называют "сломай топор". Я перехватил его поудобнее, и, дождавшись, пока через тын в двух шагах от меня перевалится грузная фигура, не раздумывая опустил на голову присевшему после приземления мужчине широкую часть лопаты, которую назвать "штыком" язык не поворачивался, ввидуее деревянности.
Кулем лазутчик повалился на землю, из-за забора послышался громкий встревоженный шепот, а потом появился еще один — и снова сиганул внутрь. Ему я засветил лопатой прямо в лицо — не специально, так получилось. Гулко треснувшись затылком о забор, он обрушился рядом со своим товарищем.
Третий был осторожнее — и, прежде чем перелезть ограждение, высунул голову, чтобы оглядеться. Нужно было действовать — и я, не меняя хвата, двинул ему основанием черенка прямо в переносицу. Дикий вопль и звук падения с той стороны возвестил о том, что спокойная ночь закончилась.
Зазвенел колокол на сторожевой вышке, из домов выбегали полуодетые гемайны — но с патронташами и оружием в руках. Загорались огни по периметру стен, звучали встревоженные голоса. Через какие-то несколько секунд зазвучали первые выстрелы — бородачи палили в темную ночь с весьма уверенным видом, хотя я не мог разглядеть ничего дальше пяти-шести шагов. Я, было, рванул за портупеей и револьвером, но потом подумал, что глупостью будет бросить здесь захваченных мной в плен лазутчиков — и остался, чтобы обыскать и обезоружить пленников.
Это оказались дюжие коричневокожие мужчины, одетые подобно тому, как наряжаются каннибалы. Но они точно не принадлежали к людоедским племенам Сахеля — зубы у них были в полном порядке. По крайней мере, у одного из них. О втором, получившем лопатой в лицо, таких выводов делать не стоило. К тому желазутчики имели на вооружении армейские штык-ножи и револьверы, а каннибалы, насколько я понимал, предпочитали несколько другое оружие.
Мне оставалось только ждать, когда всё закончится, и охранять пленных, так что я замер с зерночерпалкой наперевес, прижавшись к забору на случай появления новых гостей.
— Это мавры из наемников Тропической торговой компании. Прислужники лаймов, — Боота ткнул в бок носком сапога пленника с разбитым лицом. — Они охотились за вами, минеер имперец. Если бы им нужен был крааль — то напали бы пока меня с мальчиками не было дома. Наверняка отряд шел за вами по пятам… У них даже фотокарточка имелась — взгляните!
Фото плохого качества было сделано во время митинга в Гертоне, в профиль. Но при известной доле воображения присовокупив словесное описание — узнать меня было можно. Я почувствовал даже некое облегчение — необходимость играть в нейтралитет отпала сама собой. Какая уж тут непредвзятость и объективизм, когда за тобой отрядили охотиться банду головорезов из полусотни человек?
— Мне нужно добраться до грузовика, — сказал я, — Отправлюсь с утра.
— Выедем вместе, на рассвете. Коммандо уже собирается — мы настигнем уцелевших налетчиков и прикончим всех, — заявил Кристиан Боота, — Седлайте коней, друзья!
— Хотите прокатиться до Сан-Риоля? — огорошил меня предложением Винке.
Мы встретились в доме Стааля, после того, как я наконец довез до Капернаума бомбометы и пулемет. С "Максимом" расставаться было откровенно грустно, но, в отличие от грузовика, он в сделку не входил. А хитрость Герлиха я тоже осознал только недавно: какой смысл в автомобиле, если на тысячу верст в округе не найти ни капли горючего? Кусок металла — вот что он теперь представлял из себя, стоя под навесом Арсенала.
Арсенал — это вообще отдельная песня. Считалось, что у гемайнов нет армии. То есть, если угодно — все гемайны и есть армия. Основной боевой единицей были коммандо — отряды, состоявшие из родственников и соседей, собранных из ближайших краалей. Командиров как таковых у гемайнов не водилось — иерархия выстраивалась сама собой, исходя из личного авторитета, боевого опыта и количества домочадцев, прибывших на войну конно и оружно.
Ни в одной другой армии мира из этого не вышло бы ничего путного. Но в Натале — выходило превосходно. Инициативные, находчивые, здравомыслящие и прекрасно подготовленные гемайны с полуслова понимали друг друга и интуитивно принимали верные решения в боевой обстановке. На тактическом уровне, кажется, им не было равных. Такие мобильные части мечтал бы иметь под рукой любой военачальник Империи, Протектората или Альянса. Мобильные — и своенравные, неуправляемые. На стратегическом уровне у гемайнов начинался настоящий кошмар. Ее просто не было, этой стратегии! Ни генштаба, ни центрального интендантства, ни регулярных маневров сколько-нибудь значительными силами…
Был Арсенал — он отвечал за запасы оружия, боеприпасов и за тяжелое вооружение — тоже. Имелись даже пять сотен "фейерверкеров" — так их называли. Это и были, по сути, единственные регулярные войска Наталя. Фейерверкеры отвечали за тяжелое вооружение и формировались из добровольцев или по жребию — от каждой сотни мужчин при появлении вакансий призывали одного на два года. Он изучал артиллерийское, инженерное и подрывное дело. В распоряжении Арсенала имелись две десятипушечные батареи 77-миллиметровых орудий протекторатского производства, которые отлично зарекомандовали себя в годы Великой войны, дюжина пулеметов самых разных конструкций и какие-то совсем уж древние мортиры — чуть ли не бронзовые.
Бенхауэр, кстати, числился первым заместителем начальника Арсенала — отсюда его сноровка в обращении с пулеметом. А Винке только-только окончил службу и сопровождал шефа в Зурбаган в качестве адъютанта в зачет "дембельского аккорда". И вот теперь, после того, как тяжелое вооружение было передано в надежные руки фейерверкеров, я вернулся к Стаалю — чтобы взять у него интервью. Но архиепископа не было — он ускакал куда-то в сопровождении своей личной охраны — дьяконов, больше похожих на профессиональных убийц.
Зато был Винке.
— Хотите прокатиться до Сан-Риоля? — спросил меня он.
— Прокатиться на чем? Боюсь, мои посредственные навыки верховой езды испортят путешествие нам обоим, — покачал головой я.
— На пароходе! Мы отправимся на пароходе. В полдень от пристани Генисарета отходит "Магнолия" — и мы еще успеем купить билеты. Стааль поручил мне провести ре-ког-но-сци-ров-ку в устье Руанты, а вы — спецкор, вам всё равно, куда ехать, верно?
— Верно, главное — чтобы там что-то происходило…
Винке помрачнел.
— Присходит. Еще не стреляют, но уже дерутся. Зуавы ведут себя как настоящие свиньи… До полусмерти избивают каждого гемайна, кого встретят в тех краях… Риольцев пока не задирают, но зато досматривают все суда и фургоны; и железнодорожные составы, которые идут от нас в риольский порт — это плохо для торговли, и скоро Сан-Риоль взорвется. Говорят, уже начали раздавать оружие ополчению.
Я осмотрел его с ног до головы: борода у него была не такой эпичной, как у гемайнов постарше, и если снять патронташи и вместо шляпы надеть на него какое-нибудь нейтральное кепи — узнать в нем уроженца Наталя будет практически невозможно.
— Едем! — сказал я, — Нужно только забрать ранец.
Винке кликнул Кая, и тот согласился довезти нас на бричке до пристани. Генисарет располагался в пяти милях от Иерихона, так что времени было полно.
"Магнолия" оказалась шикарным прогулочным судном, на котором богатые горожане Сан-Риоля и иностранные туристы совершали круизы по реке. Белоснежный корпус, изящными обводами напоминавший лебедя, архаичные гребные колеса, живая музыка на верхней палубе, барышни в красивых платьях и шляпках с вуалями, галантные кавалеры, шампанское… Черт побери, я как будто оказался в другом мире!
— Что, не ожидали? "Натальское пароходство", однако! Дюжина пассажирских судов и еще две дюжины — грузовых, не считая барж и буксиров! — с довольным видом заявил Винке. — Гемайны — это не только бороды, лошади и винтовки. Мы можем всё! Если захотим.
Что бы он там ни говорил — но бороды и оружие у матросов присутствовали. Уж я-то разгляжу подмышечную кобуру даже под складками кителя! Наверняка, имелись на пароходе и стволы посерьезнее, чем револьверы скрытого ношения.
— Проходите, проходите! Каюта номер семнадцать! — дежурный матрос проверил наши билеты и замахал рукой, призывая подниматься на борт.
По гулким доскам трапа мы поднялись на пароход, следуя указателям, нашли каюту и оставили багаж. Краем глаза я увидел, что Винке сунул в карман револьвер, прежде чем выйти за дверь. Меня снова куда-то втягивают? Хотя, с другой стороны — времена нынче всяко неспокойные… Почистив одежду и обувь и приведя себя в Божеский вид под рукомойником, я глянул в зеркало с бронзовой рамой, скорчил рожу отражению и вышел, закрыв дверь на ключ.
На палубе царила какая-то праздничная суматоха: публика стояла вдоль бортов и махала провожающим, кругом были улыбки, бодрая музыка духового оркестра, крики чаек над рекой… "Магнолия" отходила от пристани, и, одетый с иголочки, в белой фуражке капитан вдруг выдал гудок, который прозвучал первыми аккордами известной танцевальной мелодии.
Пассажиры разразились аплодисментами, капитан подкрутил усы, оркестр на верхней палубе подхватил мелодию и продолжил ее, создав настроение небывалой легкости. Даже ради одного этого настроения стоило ломиться через полмира сюда, в Наталь… Давно мне не было так хорошо.
Это была одна из самых неловких ситуаций, которые со мной приключались за всю мою не такую длинную жизнь.
Стоит признать: я действительно выпил лишнего, воспользовавшись моментом — вынужденная трезвость среди добропорядочных минееров гемайнов была тому виной или мои собственные расшатанные нервы — неважно. Но — доступный алкоголь и непринужденная обстановка на "Магнолии" застали меня врасплох, и я задержался в буфете, один на один с бутылкой бренди и плиткой горького шоколада.
Почти прикончив полуштоф, я, игнорируя попытки пассажиров свести со мной знакомство, направился на нос поглядеть на огромные, яркие, чужие звезды и подумать о горькой судьбе своей. Знаете, как это бывает после полуштофа? Конечно, знаете.
И, черт побери, я столкнулся с ними в узком проходе между палубной надстройкой и фальшбортом, засмотревшись на мерную работу гребных колес. И облил его из полуштофа, конечно же.
— Вы?! — удивленно сказал Рафаэль Мастабай и белозубо рассмеялся.
— Вы?.. — Джози прикрыла рот ладонью, как будто испугавшись.
Это было черт знает что. Они, вдвоем — здесь?
— Извините, ради Бога, хватил лишнего…
Но им было уже все равно, они смотрели друг на друга с удивлением и легкой долей подозрения: действительно, мы познакомились с каждым из этой пары в обстоятельствах различных и причудливых, и их объяснение могло бы внести разлад в намечающуюся идиллию, так что я сделал совсем уж пьяный вид и нагло протиснулся между Рафаэлем и Джози, оттоптав, кажется, горному инженеру ноги.
Я натурально спрятался за кнехтом, вокруг которого толсто был намотан швартовочный канат, и даже снял фуражку, чтоб меня не заметили. Взволнованные молодые голоса, которые искали меня я слышал, но желания объясняться с ними не испытывал.
Рафаэль, как я успел рассмотреть, выглядел отменно — он явно поправил свое материальное положение, выстроил себе приличный костюм-тройку из дорогого сукна, кажется, даже цепочка от часов блестела — золотая. Наверное, нашел хорошее место.
А Джози была сама на себя не похожа. То есть — энергия, шарм и искра в ней были прежними, а вот манера двигаться и одеваться — изменились. Элегантное платье, сложная прическа, изящная шляпка, атласные перчатки — она походила на даму если не из высшего общества, то из полусвета — точно. Не та, совсем не та веселая девчонка с карнавала в Лиссе…
Они вполне могли встретиться — оба направлялись в Сан-Риоль, оба были молодые, яркие…
Давешняя легкость настроения пропала, уступив место меланхолии.
— Минеер, вы сегодня сам не свой! — Винке хлопнул меня по плечу, — Давайте, доставайте свою фотокамеру — скоро будет Синий каскад Теллури, такого зрелища вы во всем мире не увидите! Триста кубических метров самой что ни на есть живой воды падают с высоты в полверсты каждое мгновение!
— Это почему она живая, эта вода?
— Целебная! Там и лечебницы поставили, водяная взвесь, которая образуется вокруг каскада, благотворно влияет на легкие при вдыхании, ваннами лечат заболевания костной системы, для системы пищеварительной употребляют синюю воду внутрь… Настоящие чудеса исцеления там происходят. Пойдемте, пойдемте скорее!
Я спустился в каюту за фотокамерой и глянул в иллюминатор. Руанта завораживала — река действительно была великой. Полноводная даже в сухой сезон и такая широкая, что прибрежную полосу было видно едва-едва, только горы, близко подступающие к воде, нависали серо-красными гигантами над водной гладью.
Водопадов тут было множество — их питали снежные шапки гор. Целые потоки стекали в Руанту с отвесных утесов, и река бурлила и кипела, и грохотала, и это было великолепно. Всё это место называлось Теллури — Бог знает, что это значило. Различные минералы, выделяясь из горных пород, растворялись в воде и подкрашивали ее — так появились Желтый, Белый и Красный каскады.
Синий каскад предстал перед нами во всем своем великолепии за излучиной, которую делала река вокруг горы Таулок. Рев низвергающейся с невероятной высоты воды с непривычки оглушал. В воздухе, полном водяной пыли висела радуга, и мы замерли, пытаясь осознать увиденное. Некоторые пассажиры реагировали спокойнее — видимо, они уже бывали здесь раньше, например — путешествуя на этом самом пароходе в сердце Наталя.
Я сделал несколько снимков, прекрасно осознавая, что черно-белая фотография не в силах передать всего великолепия этого воплощения природной мощи.
— Всё же это вы! — настиг меня Рафаэль, — Я вас сразу узнал, еще вчера ночью. Куда вы пропали?
— А-а-а-а, господин Мастабай! — как можно более жизнерадостно улыбнулся я, — Я был сильно пьян и боялся сотворить что-нибудь вздорное. И сотворил — оттоптал вам ноги и сбежал. За это прошу прощения, от всей души — у вас и вашей прекрасной спутницы.
— Я знаю — вы с мисс Меркадор познакомились в Лиссе, она мне уже рассказала о вашем героизме.
Героизме? Это о тех типусах, которые пытались меня ограбить у порога ее дома? Интересная интерпретация…
— Но я и не думаю ревновать, — закончил он, — Выбери вы друг друга — она не уехала бы в Сан-Риоль, а потому это всё вздор, вздор! А знаете, что не вздор?
— И что же? — я пока не понял, как относиться ко всей этой ситуации.
— Я разбогател на дерьме, — глядя на мое вытянувшееся лицо, он расхохотался, — Вы — всего лишь пятый человек во всем мире, кому я рассказываю эту историю. Вы ведь помните, о чем я мечтал тогда, на "Гленарване"? Мечтал найти золото, на худой конец полиметаллические руды в Натале — а нашел залежи дерьма летучих мышей в пещерах в семи милях от Сан-Риоля. В первом же полевом выходе! Огромные карстовые пещеры, набитые дерьмом. Я — первооткрыватель новых, гигантских, может быть, крупнейших в мире залежей дерьма! Знаете, что это значит? Почему вы молчите? Вы побледнели?
— Селитра, — сказал я хриплым голосом, — Война.
Целый кусок пазла сложился в моей голове. Поведение риольцев, настойчивость Грэя, спешка в создании Федерации… Эффект бабочки в действии.
— Джентльмены, у вас такие серьезные лица, что мне, право, становится не по себе! — голос Джози — то есть мисс Меркадор — вернул меня к реальности, — Вы говорите по-имперски, да?
"Право", "джентльмены" — эти слова слетали с ее коралловых губок очень естественно. Так же естественно, как давались ей движения танца на помосте во дворе приморской гостинице. Но — лукавое движение глаз, поворот головы — и я увидел прежнюю Джози, ту самую девушку-фейерверк. Как долго она будет притворяться? Как долго Рафаэль не будет замечать ее притворство?
— Пустое, милая, пустое! Господин специальный корреспондент под впечатлением от рассказа о моем открытии. Вы ведь захотите написать об этом статью, м? Я могу дать вам подробное интервью с предварительными расчетами и химико-биологическими характеристиками моей находки!
Какого черта, почему бы и нет? Подольем масла в огонь, может быть, добавим Федерации головной боли! Не уверен, что Грэй рассказал своим приятелям из Альянса об открытии Мастабая… Шутки шутками, но на нашей планете существовало всего два источника природной селитры мировой значимости — у тамилов и на Сипанге, и оба уже показывали дно. Ученые били тревогу о будущем голоде из-за недостатка удобрений, и густонаселенные страны, не обладающие такими колоссальными черноземными ресурсами, как Империя, начинали искать выход из сложившейся ситуации. Замаячивший впереди недостаток продовольствия заставлял многих поглядывать в сторону законсервированных после Великой войны запасов оружия — особенно Протекторат, с дрожью вспоминавший свои "брюквенные зимы"…
Говорят, на Аппенинских островах и в Арелате велись разработки в сфере промышленного синтеза аммиака, но о сколько-нибудь серьезном результате пока не сообщали. А еще — селитра была и оставалась ключевым сырьем для военной промышленности. Дымный порох выходил из моды, но помимо него оставалась целая номенклатура взрывчатых веществ, которые делали на основе нитрата аммония.
Несмотря на всю свою эрудицию и образование, Рафаэль, видимо не понимал, что именно он сделал, когда рассказал миру о своей находке… И, судя по его прекрасному костюму и золотому брегету — продал ее местоположение.
— Конечно, господин Мастабай, я буду вам благодарен. В конце концов — я ведь из Географического общества, и полезные ископаемые — неотъемлемая часть моей работы! Но для начала скажите — по пути в Сан-Риоль я смогу воспользоваться телеграфом?
Войти с помощью соц. сетей: