Глава 14
— Арчи, Рони! Ко мне! — громовым голосом окликнул собак Владимир Вениаминович.
Закинув ружья за спину, мы поспешили на голос.
Посередине реки по колено в воде стояла моя соседка Татьяна... как её?.. Семёновна, кажется. Вокруг неё, заливаясь лаем и поднимая тучи брызг, скакали Арчи и Рони.
Одной рукой Татьяна Семёновна придерживала подол широкой юбки. В другой держала палку с резиновым набалдашником. Палкой она норовила отпихнуть от себя собак. Собаки прыгали и уворачивались, принимая происходящее за весёлую игру.
— А ну, ко мне! — закричал Беглов. — Ко мне, мерзавцы, живо!
По тону хозяина собаки поняли, что он не шутит. Мигом выбрались на откос и, виляя хвостами, заюлили у его ног. Всем своим видом псы показывали, что не хотели ничего плохого. Ну, подумаешь — немного поиграли с хорошим человеком! Что здесь особенного?
Старушка, нащупывая палкой дорогу, медленно побрела к берегу.
— Баба Таня, погодите! — крикнул я. — Сейчас помогу!
Я быстро спустился с откоса и вошёл в воду, стараясь ступать на камни, чтобы вода не полилась через голенища.
— Давайте руку! Только осторожно, не торопитесь.
Крепко держа соседку за руку, я помог ей благополучно добраться до берега.
— Как напрыгнули, ироды! — ворчала она. — Я и корзинку выронила. Хорошая корзинка была. Где её искать таперя?
— Её, наверное, течением отнесло, — сказал я. — Сейчас я поищу.
Цепляясь за пучки травы, мы с Татьяной Семёновной выбрались на высокий берег. В калошах старушки хлюпала вода. Подол юбки справа намок и прилипал к ногам.
— Простите, пожалуйста! — виновато сказал Владимир Вениаминович. — Вообще-то, у меня послушные собаки. Они просто играли.
— Играли оне! — ворчала баба Таня. — Игруны! А корзинка уплыла. И саму бабку чуть не уронили. Так и прыгают, чтоб вас!
Старушка погрозила собакам палкой. Собаки спрятались за ноги Владимира Вениаминовича и высовывали из-за его огромных сапог любопытные носы.
— Я компенсирую!
Владимир Вениаминович полез во внутренний карман куртки и достал оттуда бумажник.
— Сколько?
— Да не надо! Убери. Найду я корзинку себе, не последняя она, чай!
Цепко держась за мой рукав, баба Таня скинула калоши. Кряхтя, наклонилась и вылила из них воду. Затем бросила калоши на землю, выпрямилась со вздохом и чуть покачнулась. Я ощутил, как дрогнули её пальцы, крепче впиваясь в ткань моей рубашки.
— Баба Таня, вам плохо? — спросил я.
— Да ничего, — отозвалась она. — Сейчас пройдёт. В голову шибануло опять. Постоять надоть.
Через минуту старушка отпустила мою руку.
— Пойду. Корзинку если найдёте — так мне занеси, не забудь! Хорошая корзинка.
Баба Таня покрепче перехватила палку.
— Погодите, баба Таня! Куда вы? — растерянно сказал я.
— Домой, куда ж ещё! — ответила старушка. — Время к вечеру, пока доберусь — уже и стемнится.
— Мы вас на машине отвезём. У нас тут на базе машина. А вы опять к Трифону ходили?
— К какому Трифону? — спросила баба Таня. — Что ты опять выдумываш-то? Что за Трифон?
Я взглянул на Владимира Вениаминовича и прикусил язык. Ведь Трифон просил никому о нём не рассказывать. А я, получается, чуть не проболтался.
— Владимир Вениаминович, — сказал я. — Познакомьтесь — это моя соседка, Татьяна Семёновна. Вы отведёте её на базу? И пусть Рустам отвезёт её в Черёмуховку, если не сложно.
Владимир Вениаминович внимательно посмотрел на меня. Ну, всё. Сейчас начнёт расспрашивать!
— Конечно, отвезём, — спокойно сказал он. — Я попрошу Рустама. А по пути поищем корзинку — её наверняка прибило где-то к берегу. Вас когда ждать, Андрей Иванович?
— Я ненадолго, — уклончиво ответил я.
— Хорошо, — так же легко согласился Владимир Вениаминович.
Он взял бабу Таню под локоть, и они вместе медленно пошли вдоль берега Песенки к озеру. Собаки посмотрели на меня, словно раздумывая — не остаться ли? Но верность хозяину победила, и псы потрусили вслед уходящей паре.
Силён Владимир Вениаминович, ох, силён! Обещал меня не расспрашивать, и старательно показывает, что намерен выполнять своё обещание. С ним надо держаться настороже.
Сердце на мгновение сжалось. Ну, вот на кой хрен генерал впутал меня в эту историю? Не хочу я спасать СССР, не хочу! Не потому что не хочу, а потому что не верю! Не верю, что это возможно, даже если привлечь к спасению целого генерала чёрт его знает, какой службы.
Я поневоле вспомнил начало девяностых. Этот одуряющий запах свободы на фоне стремительного и повального обнищания.
И ведь верили! Многие верили, что трудности временные. Что вызваны они только дикостью и отсталостью плановой экономики. А стоит лишь встать на новые рельсы — и наступит эра изобилия и свободы.
И я верил. Пока на своей шкуре не убедился, что всё это — страшное и бесстыдное враньё.
К чёрту, даже вспоминать не хочу!
У меня есть время. И есть страна, которую я однажды потерял. Она неизбежно рухнет. Просто потому, что люди доверчивы. А к власти, пользуясь этим, лезут циничные и жадные негодяи. Ну, вот так вот. И что тут поделаешь? Убить одних негодяев, чтобы по их трупам к власти пришли другие? Бред!
Но я сделаю всё, что могу, чтобы моих близких людей не побило обломками страны. Вот для чего мне выпал второй шанс, и я им воспользуюсь.
Мне остро захотелось больше не видеть ни генерала, ни Владимира Вениаминовича. Хорошо бы, чтоб завтра они сели в свою машину и уехали к чёртовой матери навсегда!
Теперь, когда они знали мою тайну, я ощущал себя в опасности. Чёрт, как же убедителен я был, если они умудрились поверить мне?
Усилием воли я заставил себя не думать об этом. Что сделано — того обратно не вернёшь. А мне надо заботиться о жизни, а не об опасностях, которые я всё равно не могу предотвратить.
Я спустился к реке и осторожно ступил в воду. Пора навестить Трифона. Слишком много вокруг загадок, чтобы не попытаться разгадать хотя бы некоторые. Например — зачем баба Таня ходит к Трифону. И только ли она одна?
От брода к землянке не было даже малозаметной тропинки. Просто лес, правда, не частый, а светлый. Высокие сосны стояли далеко друг от друга, и местность хорошо проглядывалась. Кое-где попадались кусты рябины, или группы низеньких густых ёлок. Но они не затрудняли обзор — скорее, сами по себе являлись ориентирами.
В одном месте, прямо в лесу неожиданно слетела утка. Тревожно крякая, она понеслась между деревьев. Не думая, я вскинул ружьё и выстрелил в угон.
Бах!
Грохот прокатился по лесу. Сизое облачко дыма медленно таяло среди сосновых стволов.
Утка кувырнулась через голову и шлёпнулась на мягкий красноватый мох. Я подбежал к добыче, опасаясь, что только ранил птицу, но она была неподвижна. На оранжевом клюве выступила кровь, блестящий глаз подёрнулся матовой плёнкой.
Я подобрал убитую утку. Откуда она здесь?
Пройдя несколько шагов в ту сторону, откуда слетела птица, я всё понял. Между сосен скрывалась широкая и глубока воронка от авиабомбы, наполненная водой. На ней и кормилась утка.
Наверное её спугнули охотники на озере, а может быть, и мы с Владимиром Вениаминовичем. Утка ушла к лесу, заметила под собой блеск воды и решила здесь переждать опасность.
Я подвесил к поясу тяжёлую осеннюю птицу, забросил ружьё за спину и пошёл дальше.
Минут через двадцать я вышел на знакомую поляну и увидел впереди заросший травой бугор, под которым скрывалась землянка Трифона. Обойдя бугор стороной, я заметил и самого хозяина.
Видно, проводив гостью. Трифон принялся колоть дрова. Изрядная куча свеженаколотых поленьев лежала возле его ног. Серая рубаха прилипла к широкой спине, в чёрной бороде застряла небольшая жёлтая щепка.
Топор Трифон глубоко воткнул в изрубленный чурбак, а сам сидел рядом, на таком же, пока не расколотом чурбаке.
В широких ладонях Трифон мял хлебную горбушку. Отщипнув горсть крошек, он бросал их перед собой, и на крошки тут же слетались синицы. Трифона они совершенно не боялись. Но увидев меня, сейчас же разлетелись в разные стороны с тревожным чириканьем.
Трифон при виде меня нисколько не удивился. Словно ждал, что я приду. А может, и ждал. Наверняка баба Таня рассказала ему о нашей прошлой встрече. И он сообразил, что рано или поздно я приду к нему с расспросами.
Трифон выдернул из чурбака топор и бросил его в траву. Хлопнул ладонью по изрубленному спилу, приглашая садиться.
Кстати, откуда у него пилёные чурбаки? Такой ствол ножовкой не взять — полотно завязнет в плотной древесине толстого берёзового ствола. А если двуручной пилой — то с кем пилил? Не один же!
Нет, можно и одному, но это надо специальное приспособление делать, которое будет тащить пилу на себя.
Перед тем, как сесть, я мельком глянул на спил. Грубые, глубокие бороздки. Точно двуручка.
Я сел. Трифон тут же протянул мне буханку. Она уже была искрошена наполовину.
— Попробуй!
Я отломил кусок чёрствого хлеба, измельчил его в ладонях, чувствуя, как царапает кожу подсохшая хлебная корка. Набрал горсть крошек и бросил их почти себе под ноги.
Птицы чирикали на ветках обступивших поляну деревьев, но ближе не подлетали.
Я набрал ещё горсть и швырнул её подальше.
Самая смелая синица слетела с ветки, скакнула на землю. Подхватила клювом крошку и тут же вспорхнула обратно.
— Боятся, — с едва заметной насмешкой сказал Трифон. — Чувствуют хищника.
Я почувствовал детскую обиду.
— Ерунда! Просто к тебе они привыкли, а меня видят первый раз. Вот и опасаются.
— Ну-ну, — только и ответил Трифон.
Я отцепил утку от пояса и протянул ему.
— На вот тебе от «хищника». Угощайся!
Трифон спокойно взял утку, повертел её в руках и вернул мне.
— Спасибо. Только я мертвечину не ем. А уж если её мертвец принёс...
— В каком смысле «мертвец»?
Я чуть не подскочил с чурбака.
— Сам знаешь, в каком, — строго ответил Трифон. — Свою жизнь прожил, и чужую занял.
Вот теперь я стоял на ногах, не понимая — обижаться, или...
— Сядь, — махнул рукой Трифон. — Не твоя воля, что так вышло. Господь рассудил, ему виднее.
Он даже не пошевелился, когда я вскочил.
— А откуда ты знаешь, что...
— Ты, когда у меня жил, разговаривал во сне, — просто ответил Трифон. — Видать, нога болела.
Я ещё немного постоял и опустился обратно на чурбак.
— И ты не удивился? Даже не спросил ни о чём?
Трифон усмехнулся.
— А о чём тут спрашивать? Господу виднее, как поступить. Решил так — значит, на то его воля.
— Если бы ты был на моём месте — что бы делал?
— Каждый из нас на своём месте, — ответил Трифон.
— Увиливаешь?
Он улыбнулся в чёрную бороду.
— Я бы жил за двоих. За него, и за себя.
— Как это? — не понял я.
— А вот так. И его бы мечты воплотил, и свои.
— Ну, я, в общем, так и стараюсь.
— Вот и хорошо, — спокойно ответил Трифон. — Яичко хошь? Свежее, отварное.
— Давай, — кивнул я.
Трифон легко поднялся и пошёл в землянку. А вернувшись, протянул мне крупное коричневое яйцо.
— Баба Таня принесла? — прямо спросил я. — Зачем она к тебе ходит?
— У неё спрашивал? — улыбнулся Трифон.
— Спрашивал. Она вообще не признаётся, что к тебе ходит.
— Ну, вот видишь. Ты скорлупки не выбрасывай — пригодятся. Надо одного доходягу подкормить.
Холодное яйцо глоталось с трудом. Я старательно жевал вязкий желток, чтобы не проглотить слишком много и не вызвать икоту. Доев, ссыпал скорлупу в широкую ладонь Трифона.
Он широкими шагами пошёл куда-то в угол поляны. Я из любопытства — за ним.
Дойдя до опушки, Трифон опустился на колени перед чахлым дубком вышиной с собаку и принялся втыкать скорлупу в землю вокруг тонкого стволика. Губы Трифона беззвучно шевелились, словно он что-то шептал про себя.
Закончив, Трифон выпрямился и посмотрел на небо.
— Дождя бы!
Он сказал это не мне, а словно обращаясь в пустоту. А затем пошёл к землянке, не обращая внимания на меня.
Я догнал его.
— Послушай, Трифон! Я ведь не из любопытства спрашиваю. Я помочь хочу.
— Придёт время, и поможешь, — просто ответил Трифон. — Ну, что ты суетишься, Андрей?
— Не люблю быть в долгу, — откровенно сказал я.
Трифон посмотрел на меня и снова улыбнулся.
— Ты как, в Ленинград-то уезжаешь?
— Нет, — ответил я. — остаюсь на постоянной работе. Перевёлся на заочное.
— Понятно. Ну, ладно.
Он снова ушёл в землянку и появился с большим пучком сушёной травы.
— Возьми, передай Фёдору Игнатьевичу, для жены. Пусть заваривает и пьёт, два раза в день.
Я взял траву и понюхал. Знакомый запах!
— Мята? А от чего она помогает?
— Там не только мята. А от чего — не скажу, извини. Зачем тебе чужие болезни? Просто отнеси, и всё. Сделаешь?
Я молча развязал пустой рюкзак и сунул туда траву. Подумав, опустил в мешок и утку. В самом деле, хожу, как хвастливый мальчишка — с добычей напоказ.
— Значит, ты и Фёдора Игнатьича знаешь? И он тебя тоже?
— Я много, кого знаю, — опять улыбнулся Трифон.
Он вообще постоянно улыбался уголками губ, как будто всё время видел перед собой, что-то забавное. Но иногда губы раздвигались в улыбку пошире, и тогда в чёрной бороде поблёскивали крепкие белые зубы.
— Ты иди, Андрей! Приятели твои беспокоятся, наверное — как бы искать тебя не пошли. Не надо мне здесь посторонних.
— А откуда ты знаешь, что я не один? — подозрительно спросил я.
Трифон негромко рассмеялся.
— Что, уже готов в чертовщину поверить? Ох, Андрей! Я же к этой поляне не привязан. Бывает, и на озеро хожу, и в деревню. Вот и видел вчера, как вы приехали. И когда охота открывается, я тоже знаю. Думаешь, трудно сопоставить очевидные факты?
— Погоди, Трифон! Так ты и Жмыхина знал? И про его дела тоже?
— Я много, чего знаю, — снова повторил Трифон.
Его лицо на редкую минуту стало серьёзным.
— А почему ты мне про него ничего не рассказал? Ведь можно было Жмыхина раньше остановить!
Трифон с сожалением покачал головой.
— Другого человека переделать нельзя. Только себя, да и то трудно.
— Почему нельзя? — упрямо спросил я.
— Потому, что каждый человек смотрит на жизнь под своим углом. И каждый по-своему прав.
— Извини, но это ерунда какая-то. Есть же общие правила. Законы, в конце концов!
Трифон покачал головой.
— Всё, Андрей! Иди. У меня ещё дел полно.
Я хотел спросить, какие неотложные дела могут быть в такой глуши, что из-за них он меня чуть ли не прогоняет. Но сдержался. Молча пожал Трифону руку, повернулся и зашагал в сторону Песенки.
* * *
Перебравшись через речку, я решил пойти к базе напрямик. Конечно, неплохо было бы заглянуть к новым домикам, посмотреть — всё ли там в порядке. Да и шагать вдоль озера веселее — мне нравилось на ходу любоваться тёмной водной гладью.
Но так выходило чуть ли не на два километра длиннее, а я торопился. Конечно, Владимир Вениаминович передал остальным, что я ушёл по делам. Но волнение-то никто не отменял!
Да и не хотел я, чтобы генерал и психотерапевт излишне заинтересовались Трифоном.
Так что от реки я взял влево, обошёл дальней стороной болотце, на котором солдаты брали мох для постройки, и высоким березняком вышел прямо к базе.
Заодно, отыскал свежие лосиные следы на заросшей просеке высоковольтной линии, которая проходила неподалёку от базы. Видно, лоси постоянно паслись здесь, спасаясь от назойливой мошкары.
Я сделал себе заметку, что надо в ближайшее врем соорудить здесь несколько солонцов, чтобы удержать лосей на хорошем кормовом месте. Зимой можно будет здесь поохотиться.
Издалека я различил плечистую фигуру Владимира Вениаминовича. Беглов стоял на причале, и изредка странно взмахивал руками. На третий раз я догадался, что он просто-напросто бросает спиннинг.
Вот неугомонный! Мало ему утренней охоты!
Остальных охотников не было видно. Наверное, отдыхали.
Я прошёл мимо вольера с радостно залаявшими собаками и подошёл к крыльцу. С наслаждением стянул осточертевшие сапоги, предвкушая лёгкие тапки. Натруженные ноги сладко ныли.
Услышав собачий лай, на крыльцо вышли отец с Георгием Петровичем.
— Явился, наконец! — сказал отец, доставая из кармана папиросу.
Он чиркнул спичкой, прикурил и протянул спичку Георгию Петровичу.
— У нас уже похлёбка остыла, пока тебя дожидались!
— Так поели бы сами, чего меня ждать? — ответил я.
— Мы и поели. Потом снова разогрели, а тебя всё нет.
Отец с генералом как-то странно переглядывались — словно заговорщики.
Или это у меня нервы шалят?
Да нет. Вон какие хитрые ухмылки на лицах.
— Что случилось? — спросил я. — Говорите прямо.
Они снова переглянулись.
— Сейчас покажем, или пусть сперва поест? — спросил генерал.
— Можно и сейчас, — согласился отец. — Вдруг сразу захочет опробовать? А уж потом обмоем, как положено.
Я смотрел на них и прикидывал — как бы потактичнее сказать, что эти мальчишеские игры мне надоели?
— Ладно, покажем сейчас, — кивнул генерал и спустился с крыльца. — Иди сюда, Андрей Иваныч!
Я, хмурясь, подошёл к нему.
За углом дома, под навесом, где раньше ютился мотоцикл Жмыхина, стоял странный автомобиль.
Двухдверный, светло-песчаного цвета, с брезентовым верхом, он был отдалённо похож на «Уазик», только намного меньше размерами. Абсолютно прямой капот формой напоминал большой чемодан. На маленьких колёсах был виден чуть ли не тракторный протектор.
— Что это? — спросил я.
— Твой служебный транспорт, Андрей Иваныч, — ответил генерал. — Достал, как обещал.
