21

Тернер достал телефон, и Алекс поняла, что будет дальше. Отчасти она хотела позволить этому произойти. Ей хотелось размеренного пищания больничного оборудования, запаха антисептика, капельницы, полной сильнейшей наркоты, чтобы ее усыпило и забрало эту боль. Умирает ли она? Она так не думала. Теперь, когда один раз она уже умерла, она полагала, что умеет это определить. Но чувство было такое, словно она умирает.

– Не надо, – хрипло выдавила она. Ее горло по-прежнему болело так, словно его сжимали огромные руки Ланса Грессанга. – Никакой больницы.

– Вы что, фильмов насмотрелись?

– Как вы собираетесь объяснить это врачу?

– Скажу, что нашел вас в таком виде, – сказал Тернер.

– Ладно, а как я это объясню? И перевернутое вверх дном место преступления. И как я сюда попала.

– А как вы сюда попали?

– Мне не нужна больница. Отвезите меня к Доуз.

– Доуз?

Алекс раздражало, что Тернер не мог запомнить имя Доуз.

– К Окулусу.

– К черту все это, – сказал Тернер. – Всех вас с вашими кодовыми именами, секретами и враньем.

Она видела, что он переходит от гнева к страху и обратно. Его разум пытался вытеснить из памяти, то, чему он был свидетелем. Одно дело, когда тебе говорят, что магия существует, и другое – когда она буквально показывает тебе средний палец.

Алекс спрашивала себя, как много у Леты было общего с Центурионом? Ему тоже выдали буклет «Жизнь Леты»? Длинный файл, полный страшных рассказов? Памятную кружку с надписью: «Чудовища существуют»? Алекс всю жизнь провела в окружении сверхъестественного, и все же ей было сложно привыкнуть к реальности Леты. Каково же человеку, выросшему, по его мнению, в обыкновенном городе – его городе, – наводящему порядок на улицах, внезапно узнать, что в нем не работают самые базовые правила?

– Ей нужен врач? – в коридоре стояла женщина с мобильником в руке. – Я услышала шум.

Тернер показал ей жетон.

– Скорая уже на подходе, мэм. Спасибо.

Жетон тоже был своеобразной магией. Но женщина повернулась к Алекс.

– Ты в порядке, милочка?

– Все нормально, – выдавила Алекс, ощутив прилив тепла к этой незнакомке в халате, которая прижала телефон к груди и зашаркала прочь.

Алекс попыталась поднять голову, и боль пронзила ее, как удар хлыста.

– Вам нужно отвезти меня в место, защищенное охранными заклинаниями. Куда-то, где они не смогут до меня добраться, понимаете?

– Они.

– Да, они. Призраки, упыри и заключенные, которые умеют проходить сквозь стены. Это реальность, Тернер, а не кучка студентов, одетых в мантии. И мне нужна ваша помощь.

Эти слова его разбудили.

– Перед входом стоит полицейский, и я не смогу провести вас мимо него, не ответив на массу вопросов – а сами вы уж точно не сможете выйти.

– Смогу, – но, боже, как ей этого не хотелось. – Залезте в мой правый карман. Там лежит флакончик с каплями.

Он покачал головой, но залез Алекс в карман.

– Что это?

– Белладонна. Просто закапайте две капли мне в глаза.

– Наркотики? – спросил Тернер.

– Лекарство.

Разумеется, это его успокоило. Тернер Лучший Скаут.

Как только первая капля попала в ее глаз, она поняла, что сильно просчиталась. Она мгновенно почувствовала себя полной энергии, готовой двигаться, действовать, но белладонна нисколько не облегчила боль, только заставила ощущать ее еще интенсивнее. Она чувствовала, куда давили ее сломанные кости, где лопнули кровеносные сосуды, где порвались и опухали капилляры.

Наркотик убеждал ее мозг, что все в порядке, что все возможно, что, если она пожелает, она может излечиться прямо сейчас. Но боль была паникой, стучавшей в ее сознание, как кулаком по стеклу. Она чувствовала, как ее здравомыслие пошло трещинами, будто ветровое стекло, которое не должно было разбиться. Ее бесчисленное количество раз называли сумасшедшей, и иногда она в это верила, но сейчас она впервые почувствовала себя безумной.

Сердце ее бешено колотилось. Я здесь умру.

Ты в порядке. Хотя сколько раз поздно ночью или долгими днями она говорила это тому, кто слишком много выкурил, проглотил, вынюхал? Просто подыши. Ты в порядке. Ты в порядке.

– Встретимся на Тилтон, – сказала она Тернеру и рывком поднялась на ноги. Он был прекрасен. Белладонна подсвечивала его коричневую кожу, как закат в конце лета. Свет отражался от короткой щетины на его выбритой голове. Лекарство, как же. Боль кричала, когда ее сломанные ребра двигались.

– Это ужасная идея, – сказал он.

– Других у меня не бывает. Ну же.

Тернер с досадой вздохнул и ушел.

Взбудораженный разум Алекс уже проложил путь через задний коридор на расшатанную лестницу. Воздух на ее разгоряченной коже был прохладным и влажным. Она видела каждое волокно старого серого дерева, ощущала, как пот расцветает на ее щеках и холодеет на зимнем воздухе. Скоро должен был пойти снег.

Вниз по маленькому ряду ступеней. Просто перепрыгни через них, подсказывал наркотик, поджигающий ее кровь.

– Пожалуйста, заткнись, – выдохнула Алекс.

Казалось, все окутано гладкой серебристой пленкой, выкрашено антибликовым покрытием. Она заставила себя идти, а не бежать, ее кости задевали друг друга, как смычок скрипки. Асфальт в переулке за квартирой Тары мерцал, вонь мусора и мочи поднималась, как густая, видимая мгла, через которую она должна была грести, будто под водой. Она прошла мимо двух таунхаусов и оказалась на Тилтон. Мгновение спустя из-за угла показался и замедлил ход синий «Додж-Чарджер». Из него выпрыгнул Тернер и открыл заднюю дверцу, впуская Алекс на заднее сиденье.

– Куда мы едем? – спросил он.

– В Il Bastone. Дом на Оранж.

Когда она перестала двигаться и легла, ей стало хуже. Утонув в кожаных сиденьях, пахнущих новой машиной, она могла думать только об одном – о грохочущей в ней боли. Она смотрела на куски неба и крыш, мелькающие в окне, пытаясь нарисовать в голове их путь к Il Bastone. Сколько еще? Доуз будет там. Доуз всегда там, но сможет ли она помочь? Это моя работа.

– Окулус не берет трубку, – сказал Тернер. Может, Доуз на педагогической практике? Или в книгохранилище? – Что это было? – спросил он.

– Говорю же, магия порталов, – она произнесла это с уверенностью, но на самом деле точно не знала. Раньше она думала, что магией порталов пользуются, чтобы путешествовать на большие расстояния или проникать в охраняемые здания. А не чтобы неожиданно наброситься на кого-то и избить. – Порталы – это магия «Свитка и ключа». Я предполагала, что Тара с Лансом продавали им, из-за Колина Хатри. И из-за татуировки Тары.

– Какой именно?

– «И я, поверь, скорей умру, чем в верности твоей засомневаюсь». Это из «Королевских идиллий». У нее возникло странное чувство, что она заняла место Дарлингтона. Значило ли это, что ее место занял он? Боже, она терпеть не могла быть настолько под кайфом. – Выбивая из меня все дерьмо, Ланс кое-что сказал. Он хотел знать, кто убил Тару. Он этого не делал.

– Надо ли мне напоминать вам, что он преступник?

Алекс попыталась покачать головой и поморщилась.

– Он мне не пиздел, – в панике и страхе во время нападения она решила, что за ней снова охотятся, как с глумой. Но теперь она в этом сомневалась. – Он меня допрашивал. Думал, я вломилась в квартиру.

– Так и было.

– Он явился туда не за мной. Он вернулся в квартиру за чем-то еще.

– Да, давайте обсудим эту тему. Я ясно сказал вам не приближаться к…

– Вам нужны ответы или возможность и дальше вести себя, как мудак? Ланс Грессанг не убивал Тару. Вы взяли не того.

Тернер ничего не ответил, и Алекс тихо засмеялась. Эффект не стоил ее усилий.

– Я понимаю. Либо вы сошли с ума и галлюцинируете, либо сумасшедшая я, и, конечно, это было бы куда удобнее. Тернер, у меня для вас плохие новости. Ни один из нас не псих. Кто-то захотел, чтобы вы поверили, что Ланс виновен.

– Но вы так не считаете, – наступило долгое молчание. Алекс слышала тиканье поворотника в унисон ее сердцу. Наконец Тернер сказал: – Я проверил, где находились члены обществ, которых вы назвали.

Значит, он последовал ее наводке. Он был слишком хорошим детективом, чтобы отказаться от наводки. Даже если она исходила от Леты.

– И?

– Мы уже знали, что место нахождения Триппа Хельмута невозможно подтвердить, потому что никто не видел его всю ночь. Кейт Мастерс утверждает, что находилась в «Манускрипте» до трех часов ночи.

«Чарджер» переехал кочку, и Алекс закряхтела. Говорить было больно, но это помогало ей отвлечься.

– Там должна была находиться вся делегация, – выдавила она. – Это была ночь четверга. Ночь собраний.

– Насколько я понял, они тусовались допоздна. Это большое здание. Она легко могла приходить и уходить, оставшись незамеченной.

И «Манускрипт» находился всего в нескольких кварталах от места преступления. Могла ли Кейт ускользнуть, заколдованная под Ланса, чтобы встретиться с Тарой? Была ли это какая-то игра? Что-то пошло не так под кайфом? Намеревалась ли Кейт убить Тару? Или все это лишь в воображении Алекс?

– Что вам известно о парне из «Свитка и ключа», Колине Хатри? – спросил Тернер.

– Он мне нравится, – Алекс удивилась собственным словам. – Он милый и одевается стильно, как вы, но более по-европейски.

– Ценные сведения.

Алекс порылась в памяти. Благодаря белладонне ей легко было вспомнить затейливый интерьер «Свитка и ключа», узор плитки на полу. В ночь неудачной попытки открыть портал в Будапешт Колен приветливо ей помахал, словно оба они стремились в одно сестринство.

– Дарлингтон говорил, что Колин – один из лучших и умнейших студентов, что он выполняет работы по химии уровня аспирантуры. В следующем году поступает в какой-то престижный университет. Кажется, в Стэнфорд.

– В прошлый четверг он так и не появился в «Свитке и ключе». Он был на вечеринке дома у какой-то преподавательницы. Бель-что-то-там. Французское имя.

Ей захотелось рассмеяться.

– Не на вечеринке. В салоне.

Колин был в салоне Бельбалм. Алекс должна была прийти в следующий раз… завтра? Нет, сегодня. Ее волшебная летняя работа в тихом профессорском кабинете с цветами никогда еще не казалась такой далекой. Но действительно ли Колин был в салоне? Возможно, он ускользнул. Алекс надеялась, что это не так. Мир Бельбалм с острыми духами и цивилизованными беседами казался убежищем, наградой, которую Алекс, скорее всего, не заслуживала, но с радостью бы приняла. Ей хотелось отделить это от всего этого хаоса.

Алекс почувствовала, что ее сознание чуть помутилось, первый яркий приход белладонны начинал проходить. Она услышала слишком громкий гудок, услышала, как Тернер говорит по рации, объясняя разгром в квартире Ланса и Тары. Кто-то искал наркотики. Он вел преследование пешком, но потерял преступника из виду. Он дал расплывчатое описание подозреваемого, который мог оказаться как мужчиной, так и женщиной, в парке, которая могла быть как черной, так и темно-синей.

Алекс с удивлением услышала, как он лжет, но понимала, что он прикрывает не ее. Он не знал, как объяснить Ланса и то, что он видел.

Наконец Тернер сказал:

– Мы подъезжаем к лужайке.

Алекс заставила себя сесть, чтобы показать ему дорогу. Мир казался красным, словно сам воздух, прикасающийся к ее телу, за ней охотился.

– Переулок, – сказала она, когда в поле зрения появился темный кирпич и витражи Il Bastone. В окне гостиной горел свет. Доуз, будь дома. – Припаркуйтесь здесь.

Когда двигатель выключился, Алекс закрыла глаза и вздохнула. Она услышала, как хлопнула дверца Тернера, а потом он помог ей выйти из машины.

– Ключи, – сказал он.

– Ключей нет.

На секунду она заволновалась, когда Тернер потянулся к дверной ручке, гадая, впустит ли его дом. Но либо ее присутствия было достаточно, либо он узнал Центуриона. Дверь распахнулась.

Когда она вошла, Il Bastone взволнованно задребезжал, люстры зазвенели. Любой другой подумал бы, что мимо проезжает грузовик, но Алекс ощущала тревогу дома, и к ее горлу поднялся комок. Возможно, ему просто пришлось не по вкусу, сколько крови и травм пересекают его порог, но Алекс хотелось верить, что дому не нравятся страдания одной из своих.

Доуз лежала на ковре в гостиной в своем скатавшемся свитере и наушниках.

– Эй, – сказал Тернер и повторил: – Эй! – когда она не отозвалась.

Доуз подпрыгнула. Казалось, ожил большой бежевый кролик. При виде Тернера и Алекс в гостиной она вздрогнула и отшатнулась.

– Она расистка или просто нервная? – спросил Тернер.

– Я не расистка! – сказала Доуз.

– Доуз, мы все расисты, – сказала Алекс. – Как ты вообще закончила колледж?

Когда Тернер выставил Алекс на свет, у Доуз отвисла челюсть.

– О господи. О господи. Что случилось?

– Долгая история, – сказала Алекс. – Сможешь меня подлатать?

– Нам нужно ехать в больницу, – сказала Доуз. – Я никогда…

– Нет, – сказала Алекс. – Я не собираюсь выходить из-под защиты охранных заклинаний.

– Кто тебя так?

– Очень большой мужик.

– Тогда…

– Который может проходить сквозь стены.

– А, – она поджала губы и сказала: – Детектив Тернер, я… Вы не могли бы…

– Что вам нужно?

– Козье молоко. Кажется, оно есть в «Elm City Market».

– Сколько?

– Все, что у них есть. Остальное сделает горн. Алекс, сможешь подняться по ступеням?

Алекс взглянула на лестницу. Она в этом сомненвалась.

Тернер замялся.

– Я мог бы…

– Нет, – сказала Алекс. – Мы с Доуз справимся.

– Ладно, – сказал он, направляясь к задней двери. – Вам повезло, что в этом помоечном городе случилась джентрификация. Представляю, как мне пришлось бы спрашивать козье молоко в «Семейном долларе».

– Тебе надо было позволить ему тебя отнести, – проворчала Доуз, когда они медленно поднимались по лестнице.

Тело Алекс сопротивлялось каждой ступени.

– Прямо сейчас он испытывает чувство вины за то, что меня не слушал. Я пока не могу разрешить ему ее искупить.

– Почему?

– Потому что чем хуже он будет себя чувствовать, тем больше сделает для нас. Поверь мне. Тернер не любит быть неправым, – еще одна ступень. И еще. Почему нельзя было установить здесь лифт? Волшебный, полный морфина. – Расскажи мне про «Свиток и ключ». Я думала, их магия истощается. В ночь, когда мы с Дарлингтон наблюдали за их ритуалом, они не смогли даже открыть портал в Восточную Европу.

– У них было несколько неудачных лет, они не смогли найти хороших кандидатов. В Лете поговаривали, что магия порталов настолько разрушительна, что разъела нексус силы, на котором возведена их гробница.

Но, возможно, Замочники притворялись, затеяли небольшую аферу, пытаясь выглядеть слабее, чем на самом деле. Зачем? Чтобы проводить ритуалы втайне, без вмешательства Леты? Или что-то неблаговидное было в самих ритуалах? Но как это связывало Колина Хатри с Тарой? Трипп сказал только, что Тара однажды мельком упомянула имя Колина. Здесь должно быть что-то еще. Эта татуировка не могла быть просто случайным совпадением.

Доуз отвела Алекс в оружейную и прислонила ее к горну Хирама. Казалось, холодный металл, о который опиралась Алекс, мягко вибрирует. Она никогда не пользовалась Золотой Чашей, только смотрела, как Дарлингтон смешивает в ней эликсир. Он обращался с чашей с почтением и неприязнью. Как любой наркоша с наркотиком.

– В больнице было бы безопаснее, – сказала Доуз, роясь в ящиках огромного шкафа, выдвигая и задвигая их один за другим.

– Да ладно, Доуз, – сказала Алекс. – Ты же дала мне то месиво из паучьих яиц.

– Это разные вещи. То было особым магическим лекарством от особого магического недуга.

– Ты сомневалась, когда надо было меня утопить. Насколько сложно может быть меня подлатать?

– Я сомневалась. И ни одно из обществ не специализируется на исцеляющей магии.

– Почему? – спросила Алекс. Возможно, если она продолжит говорить, ее тело сможет сопротивляться. – На этом наверняка можно неплохо заработать.

То, как осуждающе нахмурилась Доуз – ее способ показать, что «познавать надо ради познания», – до боли напомнило ей Дарлингтона. Хотя сейчас боль приносило все, что она делала.

– Исцеляющую магию сложно контролировать, – сказала Доуз. – Обычно ее практикуют обыватели, а это значит, что сила распределяется более широко вместо того, чтобы собираться в нексусах. Также существуют строгие запреты на работу с бессмертием. И вообще, я ведь толком не знаю, что с тобой не так. Я не могу сделать тебе рентген и просто вылечить сломанное ребро с помощью заклинания. Может, у тебя внутреннее кровотечение или еще что.

– Ты что-нибудь придумаешь.

– Мы попробуем реверсию, – сказала Доуз. – Я могу вернуть тебя… часа хватит? Двух часов? Надеюсь, нам хватит молока.

– Ты что… Говоришь о путешествии во времени?

Доуз замерла, положив ладонь на один из ящиков.

– Ты серьезно?

– Нет, – торопливо сказала Алекс.

– Я просто помогаю твоему телу вернуться к более ранней версии самого себя. Это отмена. Куда легче, чем пытаться создать новую плоть и кровь. Вообще-то это вид магии порталов, так что скажи за это спасибо «Свитку и ключу».

– Отправлю им благодарственную записку. На сколько ты можешь меня возвратить?

– Ненадолго. Иначе потребуется более сильная магия и больше людей.

Отмена. Верни меня в прошлое. Преврати меня в человека, которому никогда не делали зла. Отправь настолько далеко назад, насколько сможешь. Сделай меня совершенно новой. Ни синяков. Ни шрамов. Алекс вспомнила мотыльков в своих коробках. Она скучала по своим татуировкам, по своей старой одежде. Она скучала по тому, как сидела на солнце с Хелли. Она скучала по мягким, облезлым изгибам маминого дивана. Алекс сама толком не знала, по чему скучает, и понимала лишь, что ей не хватает чего-то – или кого-то, – кем она никогда не была.

Она провела ладонью по стенке горна. Может ли эта штука сжечь меня, пока я не стану новой? Сделать так, чтобы я никогда в жизни не видела призраков, Серых или как там еще они предпочитают их называть? И хочет ли она этого по-прежнему?

Алекс вспомнила, как Бельбалм спрашивала, чего она хочет. Безопасности. Шанса на нормальную жизнь. Вот что пришло ей на ум в тот момент – тишина кабинета Бельбалм, растения на подоконниках, набор чайных чашек вместо сколотых кружек, оставшихся от потерянных мест работы и рекламных акций. Она хотела солнца в окне. Она хотела мира.

Мир подобен любому другому кайфу. Он недолговечен. Мир – это иллюзия, которая может прерваться в любую секунду и исчезнуть навсегда. Защищают только две вещи – деньги и сила.

Денег у Алекс не было. Но у нее была власть. Раньше она ее боялась, боялась смотреть прямо на эту кровавую ночь. Боялась почувствовать сожаление или стыд, заново попрощаться с Хелли. Но когда она наконец посмотрела? Позволила себе вспомнить? Ну, возможно, что-то в ней сломано или усохло, потому что она почувствовала только глубокое спокойствие от того, что знала, на что способна.

Серые донимали ее всю жизнь, ужасно ее изменили, но после стольких лет терзаний они наконец дали ей кое-что взамен. Ей задолжали. И ей понравилось пользоваться этой силой, понравилось даже чуждое чувство от ощущения Норса внутри себя. Ей понравилось удивление на лице Ланса, на лице Лена, на лице Бетчи. Вы думали, что видите меня. Посмотрите еще раз.

– Тебе надо раздеться, – сказала Доуз.

Алекс расстегнула джинсы, попыталась запустить пальцы за пояс. Ее движения были медленными, мешала боль.

– Мне нужна твоя помощь.

Доуз неохотно отошла от полок и помогла Алекс стянуть джинсы с бедер. Но, как только они оказались у нее на лодыжках, Доуз поняла, что надо снять с Алекс ботинки, так что Алекс стояла в белье, пока Доуз развязывала ей ботинки и сдергивала их с ее ног.

Она встала, переводя взгляд с избитого лица Алекс на вытатуированных на ее бедрах змей, когда-то сочетавшихся со змеями на ключицах. Она сделала их после того, как Хелли сказала ей, что внутри у нее гремучая змея. Ей это понравилось. Лену хотелось сделать ей татуировку у них на кухне. Он заказал собственную машинку и чернила онлайн, настаивал, что все стерильно. Но Алекс не доверяла ни ему, ни их грязной квартире и не хотела, чтобы он оставил на ней след – не таким образом.

– Сможешь поднять руки над головой? – покраснев, спросила Доуз.

– Не-а, – промычала Алекс. Даже произносить слова становилось тяжело.

– Я возьму ножницы.

Через мгновение она услышала щелканье ножниц, почувствовала, как футболку стягивают с ее тела. Ткань прилипала к ее сворачивающейся крови.

– Все в порядке, – сказала Доуз. – Ты почувствуешь себя лучше, как только окажешься в горне.

Алекс поняла, что плачет. Ее душили, топили, били, снова душили и почти убили, но плакала она сейчас – из-за футболки. Она купила ее новенькой в «Target» перед тем, как отправиться в колледж. Она была мягкой и хорошо сидела. У нее было мало новой одежды.

Голова Алекс потяжелела. Хоть бы только закрыть глаза на минутку. На денек.

Она услышала, как Доуз говорит:

– Извини. Я не смогу опустить тебя в горн. Придется Тернеру помочь.

Он что, вернулся из магазина? Она не слышала, как он возвращался. Должно быть, она отключилась.

Что-то мягкое прикоснулось к коже Алекс, и она поняла, что Доуз заворачивает ее в простыню – бледно-голубую, из комнаты Данте. Из моей комнаты. Господи, благослови Доуз.

– Она что, в саване? – голос Тернера.

Алекс заставила себя открыть глаза и увидела, как Тернер и Доуз выливают молоко из пакетов в горн. Голова Тернера двигалась туда-сюда, как прожектор, медленно сканируя, оглядывая необычную обстановку верхних этажей. Алекс испытала гордость за Il Bastone, за оружейную с горкой диковинок, за странную золотую ванну в центре комнаты.

Она собиралась быть храброй, выносить боль, сжав зубы, но, когда Тернер поднял ее, она закричала. Мгновение спустя она погружалась под прохладную поверхность, простыня размоталась, и кровь прорезала козье молоко розовыми прожилками. Молоко выглядело как клубничное мороженое, что подают с деревянной ложкой.

– Не дотрагивайтесь до молока! – кричала Доуз.

– Я пытаюсь не дать ей утонуть! – рявкнул в ответ Тернер. Он держал ее за голову.

– Я в порядке, – сказала Алекс. – Отпустите меня.

– Вы обе ненормальные, – сказал Тернер, но она почувствовала, что его хватка ослабла.

Алекс опустилась пониже в молоко. Его прохлада, казалось, просачивается прямо сквозь кожу и обволакивает боль. Она задерживала дыхание так долго, как только могла. Она хотела оставаться под молоком, чувствовать вокруг себя его кокон. Но в конце концов она нащупала пальцами ног дно горна и подтолкнула себя обратно на поверхность.

Когда она показалась над молоком, и Доуз, и Тернер на нее кричали. Должно быть, она оставалась под поверхностью слишком долго.

– Я не тону, – сказала она. – Я в порядке.

И так и было. Боль не исчезла, но отступила, мысли стали яснее – и молоко тоже менялось, становилось прозрачнее и водянистее.

Тернер выглядел так, словно его сейчас вырвет, и Алекс полагала, что понимает почему. Магия создавала нечто вроде вертиго. Возможно, увидеть, как девушка на грани смерти погружается в ванну, а через несколько секунд поднимается из нее целой и невредимой, оказалось для него чересчур.

– Мне нужно в участок, – сказал он. – Я…

Он развернулся и широким шагом вышел из комнаты.

– Доуз, кажется, мы ему не нравимся.

– Ну и ладно, – сказала Доуз, поднимая кучку окровавленной одежды Алекс. – У нас и так было слишком много друзей.

Заявив, что по завершении реверсии Алекс будет умирать от голода, Доуз ушла, чтобы приготовить ей поесть.

– Не утони, пока меня нет, – сказала она и оставила дверь в оружейную открытой.

Алекс откинулась в горне, чувствуя, как ее тело меняятся, боль высасывается из нее, и что-то – молоко или то, чем оно стало под чарами Доуз, – наполняет ее изнутри. Она слышала музыку, доносящуюся из дорогого музыкального центра. Помех было столько, что уловить мелодию было непросто.

Она снова опустила голову в молоко. Здесь было тихо, и, открыв глаза, она словно глядела сквозь дымку, наблюдая, как исчезают последние следы молока и магии. Над ней нависло и сконцентрировалось смутное пятно. Лицо.

Алекс сделала вдох и подавилась водой. Кашляя и отплевывыясь, она резко поднялась, скрестив руки на груди. Из воды на нее глядело отражение Жениха.

– Тебе нельзя здесь быть, – сказала она. – Охранные заклинания…

– Я же говорил, – сказало его отражение, – мы теперь можем беседовать везде, где собирается вода. Вода – элемент перемещения. Она посредник.

– И что, ты собираешься принимать душ вместе со мной?

Холодное лицо Норса не изменилось. Она видела за спиной его отражения темный берег. Он выглядел иначе, чем в первый раз, и она вспомнила слова Доуз о разных пограничных областях. Должно быть, на сей раз она видит не Египет – или версию Египта, в которую она попала, когда пересекла Нил. Но Алекс видела на берегу те же темные тени людей и нелюдей. Она была рада, что здесь им ее не достать.

– Что вы со мной сделали в квартире Тары? – спросил Норс. Его голос звучал надменнее, чем когда-либо, а произношение стало еще монотонней.

– Не знаю, что тебе сказать, – сказала Алекс, потому что это казалось ближе всего к правде. – Мне было некогда спрашивать разрешения.

– Но что вы сделали? Как вы это сделали?

– Сама толком не знаю.

Она ничего в этом не понимала. Откуда взялась эта способность. Почему она видит то, чего не видят остальные. Возможно, это у нее в крови? В генах отца, которого она никогда не встречала? В костях ее бабушки? Серые никогда не осмеливались приближаться к дому Эстреи Стерн, где в окнах горели свечи. Проживи она подольше, сумела бы она найти способ защитить Алекс?

– Я дал вам свою силу, – сказал Норс.

«Нет, – подумала Алекс. – Это я ее забрала». Но она сомневалась, что Норс оценит разницу.

– Я знаю, что вы сделали с теми мужчинами, – сказал Норс. – Я увидел, когда вы меня впустили.

Алекс вздрогнула. Вся теплота и блаженство, наполнившие ее, пока она нежилась в молочной ванне, не могли сравниться с мыслью о том, что в ее голове орудовал Серый. Что еще видел Жених? Это неважно. В отличие от Дарлингтона, Норс не мог выдать миру ее тайны. Сколько бы слоев Покрова он ни пересек, он все равно был заточен смертью.

– У вас есть враги по эту сторону Покрова, Гэлакси Стерн, – продолжал он. – Леонард Бикон. Митчелл Беттс. Ариэль Харел. Целая толпа мужчин, которых вы отправили на темный берег.

Только вот он говорил, что Дарлингтона по ту сторону нет. Со стороны теней позади Жениха поднялось бормотание – тот же звук она слышала, когда погрузилась в Нил. Жан дю Монд. Джонатан Монт. Возможно, это вообще не имя. Слоги звучали чуждо и неверно, словно их произносили рты, не приспособленные к человеческой речи.

А как насчет Хелли? Счастлива ли она там, где находится? В безопасности ли от Лена? Или они найдут друг друга за Покровом и сделают друг друга несчастными?

– Ну да, у меня и по эту сторону есть враги. Может, вместо того, чтобы разыскивать моих старых приятелей, найдешь Тару?

– Почему вы не нашли записные книжки Дарлингтона?

– Я была занята. И потом, ты все равно никуда не торопишься.

– Какая вы легкомысленная. Какая уверенная в себе. Было время, когда и я обладал такой же уверенностью. Время ее забрало. Время забирает все, мисс Стерн. Но мне не пришлось искать ваших друзей. После того, что вы сделали со мной в доме Тары Хатчинс, они сами меня нашли. Они ощущали на мне вашу силу, как застоявшийся дым. Вы углубили связь между нами.

Прекрасно. Только этого не хватало.

– Просто найди Тару.

– Надеюсь, что этот отвратительный предмет притянет ее ко мне. Но ее смерть была жестокой. Возможно, она где-то приходит в себя. Загробная жизнь может ужасать новопреставленных.

Об этом Алекс не подумала. Она просто предполагала, что умершие переходят в какое-то состояние. Безболезненность. Умиротворение. Она снова взглянула на поверхность воды, на колеблющееся отражение Жениха, на эти чудовищные формы где-то позади него, и вздрогнула.

Как перешла в иной мир Хелли? Ее смерть была… Ну, в каком-то смысле, по сравнению с Тарой, по сравнению с Леном, Бетчей и Ариэлем она умерла относительно мирно.

И все же это была смерть. Слишком ранняя смерть.

– Найди ее, – сказала Алекс. – Найди ее, чтобы я могла выяснить, кто ее убил, а Тернер смог его посадить прежде, чем он доберется до меня.

Норс нахмурился.

– Не уверен, что детектив – подходящий союзник в подобном предприятии.

Алекс откинулась на стенку горна. Ей хотелось вылезти из воды, но она опасалось, что еще рано.

– Не привык видеть черных с жетоном?

– Я не лежал в гробу последние сто лет, мисс Стерн. Я знаю, что мир изменился.

В его гробу.

– Где ты похоронен?

– Мои кости в Эвергрин, – он скривил губы. – Настоящая туристическая достопримечательность.

– А Дейзи?

– Ее семья погребла ее в их мавзолее на Гров-стрит.

– Так вот почему ты вечно там рыскаешь.

– Я не рыскаю. Я хожу туда, чтобы отдать дань уважения.

– Ты туда ходишь, потому что надеешься, что она увидит, как ты раскаиваешься, и простит тебя.

В гневе лицо Норса менялось. Становилось менее человеческим.

– Я не убивал Дейзи.

– Полегче, полегче, – промурлыкала Алекс. Но ей не хотелось больше его провоцировать. Он был ей нужен, и она могла бы предложить ему мир. – Мне жаль, что я так поступила в квартире.

– Нет, не жаль.

Вот тебе и мир.

– Нет, мне не жаль.

Норс отвернулся. Его профиль был словно высечен для монеты.

– Этот опыт не был однозначно неприятным.

Вот это ее удивило.

– Нет?

– Он был… Я забыл, каково быть в теле.

Алекс задумалась. Ей не следует углублять их связь. Но если, входя в нее, он мог видеть ее воспоминания, то, может, и его мысли могли открыться ей. В хаосе борьбы она почти ничего о нем не узнала.

– Можешь вернуться, если хочешь.

Он замялся. Почему? Из-за интимности этого действия? Или ему было что скрывать?

Доуз шумно вошла с заставленным тарелками подносом в руках. Она поставила его на шкаф с картой.

– Я не заморачивалась. Пюре. Макароны с сыром. Томатный суп. Зеленый салат.

Едва Алекс ощутила запах еды, как у нее заурчало в животе, а рот наполнился слюной.

– Доуз, ты настоящее сокровище. Можно я вылезу?

Доуз взглянула на воду.

– Выглядит чистой.

– Если вы собираетесь еесть, я останусь, – сказал Норс. Его голос был спокойным, но в водном зеркале лицо его выдавало желание.

Доуз протянула Алекс полотенце и помогла ей неуклюже выбраться из горна.

– Можно мне на минутку остаться одной?

Доуз прищурилась.

– Что ты собираешься сделать?

– Ничего. Просто поесть. Но если ты… Если что-нибудь услышишь, можешь не стучать. Просто входи.

– Я буду внизу, – настороженно сказала Доуз и закрыла за собой дверь.

Алекс склонилась над горном. Норс ждал в отражении.

– Хочешь внутрь? – спросила она.

– Окуните руку, – пробормотал он так, словно просил ее раздеться. Но, разумеется, она и без того уже была раздета.

Она опустила руку в воду.

– Я не убийца, – сказал Норс и потянулся к ней.

Она улыбнулась и они переплели с Норсом пальцы.

– Разумеется, нет, – сказала она. – Как и я.

Она смотрела в окно. Она чувствовала возбуждение, гордость и спокойствие, каких никогда не знала. Мир принадлежал ей. Фабрика, более современная, чем у Брюстера и Хукера. Город у нее перед глазами. Женщина рядом с ней.

Дейзи. Она была восхитительна: прелестное точеное лицо, завитые волосы, касающиеся ворота ее закрытого платья, мягкие белые ладони, спрятанные в муфте из лисьего меха. Она была самой красивой женщиной в Нью-Хейвене, возможно, в Коннектикуте, и она принадлежала ему. Ей. Мне.

Дейзи с озорным взглядом повернулась к нему. Иногда ее ум выбивал его из колеи. Он был не совсем женственным, и все же он понимал, что этот ум возносит ее над всеми красавицами Элм-сити. Возможно, она и не была в действительности самой красивой. У нее был слишком острый нос, слишком тонкие губы – но боже, какие слова с них срывались, смешные, быстрые и иногда дерзкие. А ее фигура и бойкая улыбка были и вовсе безупречны. Она попросту была самой живой из всех, кого он когда-либо встречал.

Все эти расчеты были произведены в одно мгновение. Он не мог от них отказаться, потому что они всегда вызывали у него чувство триумфа и удовлетворения.

– Берти, о чем это ты думаешь? – игриво спросила она, придвигаясь к нему. Только она называла его Берти. Из соображений приличия с ними пришла ее горничная, но Глэдис осталась в коридоре, и сейчас он видел в окно, как она идет к лужайке. Ленты капора свисали с ее ладони, когда она отламывала с деревьев веточки кизила. До сих пор у него не было причин беседовать с Глэдис, но теперь он постарается узнать ее поближе. Слуги слышат все, и неплохо будет прислушаться к женщине, которая ближе всех к той, кто скоро станет его женой.

Он отвернулся от окна к Дейзи, которая сияла, как молочное стекло на фоне полированного дерева его кабинета. Его стол, как и новый сейф, сделали специально для этой комнаты. Он уже провел здесь с удобством несколько ночей, проработав допоздна.

– Конечно, о тебе.

Она постучала его по руке, подходя еще ближе. В ее теле был соблазн, который показался бы неподобающим в другой женщине, но не в Дейзи.

– Тебе больше не обязательно со мной флиртовать, – она подняла руку и пошевелила пальцами. На них заиграл изумруд. – Я уже сказала «да».

Он схватил ее за руку и притянул ее к себе. Что-то блеснуло в ее глазах, но что? Желание? Страх? Иногда понять ее было невозможно. Он увидел их отражение в зеркале над камином, и оно его заворожило.

– Давай поедем в Бостон после свадьбы. В медовый месяц мы можем поехать в Мэн на машине. Я не хочу долгого морского путешествия.

Она только приподняла бровь и улыбнулась.

– Берти, Париж был частью нашей сделки.

– Но почему? У нас есть время, чтобы увидеть весь мир.

– Время есть у тебя. Я же стану матерью твоих детей и буду принимать в доме твоих деловых партнеров. Но на мгновение… – она встала на цыпочки, приблизив губы почти вплотную к нему. Он ощущал жар ее тела, сжимая ее ладонь. – Я смогу побыть просто девушкой, которая впервые видит Париж, а мы сможем просто побыть любовниками.

Это слово сразило его, как удар молота.

– Париж так Париж, – смеясь, сказал он и поцеловал ее. Это не был их первый поцелуй, но с Дейзи каждый поцелуй казался новым.

С лестницы донесся скрип, а потом звук падения, как будто кто-то споткнулся.

Дейзи отстранилась.

– Глэдис, как всегда, невовремя.

Но Берти видел, что за плечом Дейзи Глэдис по-прежнему мечтательно гуляет по лужайке. Ее белый капор ярко выделялся на фоне кизила.

Он повернулся и увидел – ничего, никого, пустой дверной проем. Дейзи удивленно втянула в себя воздух.

Что-то размылось на периферии его зрения, темное пятно, растущее, будто охватившее угол страницы пламя, поедающее ее край. Он вскрикнул, ощутив, как нечто, похожее на боль, нечто, похожее на огонь, пронзило его череп. Голос сказал: Они пытались меня вскрыть. Пытались увидеть мою душу.

– Дейзи? – выдохнул он. Слово вышло искаженным. Он лежал на спине в анатомическом театре. Над ним стояли мужчины – по сути, мальчишки.

Что-то не так, – сказал один из них.

– Просто заканчивай! – закричал другой.

Он посмотрел вниз. Его живот был вскрыт. Он видел, о господи, видел себя, свои внутренности, мясо своих органов, выставленное, словно змеи требухи в витрине мясника. Один из мальчишек трогал его руками. Они меня вскрыли.

Он закричал, согнулся пополам. Схватился за живот. Он был цел.

Он находился в комнате, которую не узнавал, в каком-то кабинете, где всюду было полированное дерево. Пахло новизной. Солнце светило так ярко, что резало в глазах. Но он не спасся от этих мальчишек. Они последовали за ним сюда. Они хотели его убить. Они забрали его в депо с хорошего места. Они предложили ему деньги. Он знал, что они хотят повеселиться, но не знал, не знал. Они его вскрыли. Они пытались забрать его душу.

Он не мог позволить им затащить его обратно в ту холодную комнату. Здесь есть защита. Только бы ее найти. Он потянулся к столу, открывая ящики. Они казались слишком далекими, как будто руки его стали короче, чем он помнил.

– Берти?

Его звали не так. Они пытались его запутать. Он опустил взгляд и увидел в своей руке что-то темное. Оно выглядело, как тень, но он ощущал его тяжесть в ладони. Он знал, как оно называется, попытался мысленно нащупать слово.

В его руке был пистолет, и какая-то женщина кричала. Она умоляла. Но она не была женщиной; она была чем-то ужасным. Он видел, что вокруг нее сгущалась ночь. Мальчишки отправили ее, чтобы она его вернула, и они могли снова его вскрыть.

Вспыхнула молния, но небо было по-прежнему голубым. Дейзи. Он должен был ее защитить. Она ползла по полу. Она рыдала. Она пыталась уйти.

Вот он, чудовище, глядит на него из зеркала над камином, – его белое лицо, полное ужаса и гнева. Они пришли за ним, и он должен их остановить. И есть только один способ это сделать. Он должен разрушиь их веселье. Он повернул тень в своей руке, направил ее на свой живот.

Еще одна молния. Когда началась гроза?

Он посмотрел вниз и увидел, что его грудь разошлась. Он сделал свое дело. Теперь они не смогут его вскрыть. Не смогут забрать его душу. Он лежал на полу. Он видел, как солнце освещает пол, как по пыльным половицам ползет жук. Дейзи – он знал ее – неподвижно лежала рядом с ним, розы исчезали с ее щек, ее плутовские, живые глаза холодели.