Глава 24

Дом, милый дом! Никогда бы не подумал, что я буду настолько рад вновь увидеть Смоленский вокзал. Но поездка оказалась настолько тяжёлой и неприятной, что я уже просто мечтал о времени, когда, наконец, опять вернусь к учёбе. Ну а после того как и Бернар повесил на меня свои проблемы, я окончательно погрузился в мрачные размышления. Ленка это, конечно, заметила, но ничего не сказала, просто стала необычайно ласковой — что для меня стало сигналом, что я её напугал своей депрессией. Пришлось как-то брать себя в руки, пугать её я определённо не хотел.

— Наконец-то каникулы кончились, — с чувством сказал я, глядя в окно на медленно ползущий за окном перрон.

Ленка подняла на меня глаза и улыбнулась.

— Я тоже немного устала от этого лета, — призналась она. — Даже не думала, что могу так соскучиться по учёбе. Какие у тебя планы на ближайшие дни?

— Нужно будет дописать отчёт для князя, — прикинул я. — Но сначала надо порасспросить Анну Максакову насчёт того, кто есть кто в Киеве, раз уж киевляне так решительно хотят влезть в эту кучу-малу. А потом князь обязательно захочет меня лично выслушать, письменный отчёт его не очень интересует. С отчётом будут люди князя работать, сам он его разве что бегло просмотрит. А там и занятия начнутся.

До Максаковой я, однако, доехал не сразу, а сначала решил заехать к нам в Масляный. У меня в последнее время возникло неприятное чувство, что я превращаюсь в классического большого начальника, который свалил всю работу на подчинённых, а сам занимается исключительно интригами в высоких сферах. При этом старательно делая вид, что только на нём всё и держится, и только благодаря ему идиоты-исполнители ещё не развалили дело. Говоря грубее и проще, я чувствовал, что паразитирую на Зайке, и это ощущение сильно подрывало моё самоуважение.

Вызывать её я не стал, а пошёл к ней сам — небольшой знак уважения лишним совсем не будет, учитывая, что она всё лето тащила дела семейства на себе. Я успокаивающе махнул рукой встрепенувшейся было секретарше и решительно распахнул дверь кабинета. Зайка сидела за столом, заваленном бумагами больше обычного — она с удивлением подняла на меня глаза, и сразу расцвела в улыбке. Глаза у неё были очень усталыми, а вот улыбка была искренней, отчего я опять ощутил укол совести.

— Я тоже рад тебя видеть! — я улыбнулся ей в ответ. — Похоже, тебя совсем завалили делами, пока я катаюсь по разным местам. Есть какие-то проблемы?

— Да нет, в целом всё нормально, — покачала головой она. — Скорее наоборот, всё идёт по плану. Разве что прииск выделился, в хорошем смысле.

Я вопросительно посмотрел на неё.

— Расходов вышло меньше ожидаемого, зато прибыль получилась гораздо выше, чем предполагалось.

— Это не наша прибыль, Кира, — усмехнулся я в ответ на это. — Это князь поделился своей прибылью от экспорта золота. Часть отдал нам за услуги по тайной переправке золота, а часть — архиепископу Рижскому в обмен на торговые преференции. В любой момент это может прекратиться, так что не стоит на это рассчитывать. Это как выигрыш в лотерею — приятно, но каждый раз выигрывать не будешь. Давай планировать исходя из предположения, что всё золото будет обычным образом сдаваться князю. Во всяком случае, до тех пор, пока не будет готово хранилище, и мы не начнём продавать золото населению.

— С продажей населению не всё просто, — заметила Кира. — Если человек покупает у нас слиток, то куда он его понесёт, когда захочет обратить его снова в деньги?

— Да, свободный рынок золота у нас отсутствует, — кивнул я, с интересом на неё глядя. — У тебя есть мысли, как решить эту проблему?

— Я говорила с юристами — мы можем выкупать своё золото обратно, и это не будет считаться торговлей. Можно, например, маркировать слитки нашим гербом. Правда, при этом непонятно, как бороться с подделками — не так уж сложно отлить слиток и выдавить на нём наш герб. Другие прииски начнут продавать нам своё золото — это будет гораздо выгодней, чем сдавать его князю.

— Вряд ли это явление будет массовым, — не согласился я. — Нелегальная добыча не так уж велика, а легальные золотые прииски находятся под особым контролем, и первая же ревизия выявит несоответствие между добытым и сданным золотом. А вообще, это достаточно просто решается номерными слитками. К каждому слитку прилагается наш сертификат, и без сертификата слиток можно сдать только путём достаточно сложной бюрократической процедуры, включающей экспертизу слитка. Так что твоё решение вполне подходит — так мы и сделаем.

— А что будет, когда рынок насытится? Когда золото купят все, кто хотел?

— Покупки всё равно не прекратятся, просто их станет меньше. Основной доход мы тогда станем получать от обменных операций. Будем продавать и покупать с небольшой комиссией, законом это тоже допускается. У Дворянского совета к такой деятельности претензий не будет, я выяснял. Ну а излишек золота всегда можно будет сдать князю, так что мы ничего не теряем. Но увеличивать добычу будем только тогда, когда полностью выясним объём спроса — расширять прииск ради того, чтобы сбывать золото князю, нам ни к чему.

Зайка всё-таки придумала выход — впрочем, я в этом и не сомневался. Пусть не полностью продумала все детали, но главное она сделала, а второстепенные моменты так или иначе прояснились бы позже.

— В общем, на твоём плане и остановимся, — сказал я, поощрительно ей улыбнувшись. — Я был уверен, что ты эту проблему решишь, и не ошибся.

— Так это что — проверка была? — нахмурилась она.

— Нет, здесь совсем другое, — отрицательно покачал я головой. — Если на тебя легла ответственность за семейство, значит, проблемы ты должна решать сама. Если бы я стал навязывать тебе свои решения, то убил бы в тебе уверенность в своих силах. Конечно, я бы тебе подсказал решение, но только если бы ты сама об этом попросила. Так что воспринимай это не как проверку, а как знак доверия.

Ну и как проверку тоже, как же без этого. Но мои слова подействовали — Зайка польщённо улыбнулась и заметно расслабилась. Не очень-то честно так лукавить, но привычка резать правду-матку в отношениях с людьми редко приводит к чему-то хорошему. Вот и приходится по заветам подружек-Высших отделываться полуправдой. Если подумать, то я только с Ленкой разговариваю всегда абсолютно искренне — даже с мамой иногда бывает, что я ухожу от прямого ответа. Это только я такой испорченный, или подобное людям вообще свойственно? Не знаю, но не расспрашивать же других, всем ли они врут.

— Но кое-что я попросила бы подсказать, — неохотно сказала Зайка, снова нахмурившись — тема была ей явно неприятна. — На третий уровень подземелья несколько раз пытались проникнуть неизвестные. Последний раз даже с боем, при этом один ратник погиб, и один был ранен. Несколько нападавших было взято в плен живыми, но они немедленно совершили самоубийство.

— Похоже на слуг Морены, — с удивлением отметил я. — Те тоже охотно умирали. Но мне казалось, что Морена навела в своём хозяйстве порядок, и мы о них больше не услышим.

— Нет, это были христиане, — покачала головой она. — Я поговорила с епископом Ройтером, он выглядел изрядно шокированным, но…

— … но никакой помощи не оказал? — догадался я.

— Никакой, — вздохнула Зайка. — Полное молчание. Думаете, он сам может в этом участвовать?

— Сомневаюсь, — ответил я, всесторонне обдумав вопрос. — Это наверняка какая-то тайная секта сатанинского уклона. У христиан, конечно, много разных сект, но епископ вряд ли станет связываться с мелкими сектантами. Зачем ему это? С тех пор как церковь расправилась с альбигойской ересью, каких-то заметных альтернативных течений внутри официальной церкви не наблюдается. Впрочем, я плохо знаю, что у них внутри происходит, попы не любят просвещать других о своих делах. Но всё же я думаю, что он, скорее всего, просто не хочет сотрудничать.

— Я попыталась попугать его князем, но непохоже, чтобы это помогло, — грустно сказала Зайка.

— Князю совершенно всё равно, сотрудничает епископ с нами или нет. Если князь захочет прижать христиан, он сделает это в любом случае. А раз так, то зачем епископу пускать язычников ворошить своё грязное тряпьё? Однако вполне возможно, что епископ просто ничего не достиг в своём расследовании. Сатанисты не носят знаки Сатаны на груди, знаешь ли.

— Я, в общем-то, примерно то же самое подумала, — кивнула она. — Рассчитывать на какую-то помощь от епископа смысла нет. А вообще — это действительно сатанисты? Может, кто-то из наших, в смысле, из язычников, замешан?

— Нет, язычников там точно нет, — решительно возразил я. — Невозможно служить Сатане и верить в Перуна или Одина. Если сатанист — значит христианин, иначе быть не может. Но нам-то какая разница кому они служат — Сатане или Сатанаилу, или, скажем, Сурту?

— Кто такой Сатанаил? — непонимающе переспросила Зайка.

— Второй бог, отец Сатаны, который и создал наш мир. Некоторые христиане в него верят.

— Для религии единобожия у христиан что-то очень уж много богов, — озадаченно отреагировала на эту новость она.

— Ну, полагаю, христиане во всём этом как-то разбираются, — хмыкнул я. — Однако для нас разницы нет, кому поклонялись те, кто к нам лезли. Там ведь даже не разобрать, кому тот алтарь изначально принадлежал — все эти злые боги одинаковы. Всем им нужны муки, страдания, смерть.

— Морене страдания и смерть не нужны, — возразила Зайка.

— Вот, кстати, да, — согласно кивнул я. — Мне тоже непонятно, как так — богиню смерти почему-то не интересует смерть. Знаешь, и насчёт Сатаны я тоже не до конца понимаю, — заметил я задумавшись. — У него вроде бы задача сбивать людей с пути истинного, но в награду он предлагает вечные адские муки после смерти. Довольно сложно привлечь кого-то таким социальным пакетом.

— Там, где вера, логике места нет, — она равнодушно пожала плечами. — Может быть, кого-то это и привлекает.

— Возможно, — согласился я. — В общем, нам нет смысла разбираться, кто к нам лез, и в кого они верили. Нам будет достаточно, чтобы они про нас забыли, а разбираются с ними пусть князь или епископ, или ещё кто. Нам в вопросы веры лезть ни к чему.

— Эрик предложил позвать корреспондентов, показать им подземелье и рассказать его историю. А потом на их глазах разбить алтарь и начать сбивать фрески.

— Алтарь Морена забрала, — напомнил я.

— Сектанты этого же не знают, иначе они бы туда не лезли. Поставить похожий камень и расколоть его перед камерами.

— Выглядит неплохим планом, — осторожно заметил я. — Но, если я правильно понял, что-то в нём тебя смущает.

— Меня смущает, как наши клиенты будут относиться к компании, которая расположилась там, где сотни лет приносили людей в жертву богам зла.

— Я рад, Кира, — с удовлетворением сказал я. — За Эрика, который, наконец, проснулся и начал выдвигать неплохие идеи. А больше всего я рад за тебя. Твоей главной проблемой было то, что ты увлекалась текущей выгодой, совершенно забывая о стратегии. А сейчас я вижу, что ты начала задумываться о том, что будет после. Ты совершенно права — таким образом мы создадим нашему подземелью дурную славу плохого места, и люди вряд ли будут туда стремиться.

— И что делать? — в замешательстве спросила Зайка.

— То, что предложил Эрик. Сам по себе план хороший, только сделать надо немного по-другому. Ни к чему рассказывать про какие-то жуткие ритуалы, и фрески тоже не надо показывать. Нужно провести корреспондентов по подземелью, рассказать им, что там сидели какие-то жулики и воры. Показать работы по обустройству. Чтобы они написали что-нибудь про то, как мы превращаем мрачное подземелье в светлое место, куда никому не страшно зайти. И что мы первым делом уже выгребли оттуда разную мерзость. Сектанты поймут.

* * *

— Здравствуйте, Анна, — поздоровался я, входя в кабинет. — Спасибо, что нашли время принять меня.

— Ах, бросьте это, Кеннер, — махнула рукой Максакова, вставая из-за стола. — Я распорядилась, чтобы вас пропускали ко мне в любое время. Вы достаточно важная персона для того чтобы быть в этом списке. Да к тому же я всё-таки виновата перед вами.

— Не припоминаю за вами никакой вины, — в замешательстве ответил я, пытаясь понять, о чём она говорит.

— Вина в том, что поверила людям, которым верить не стоило, — сказала она, и я почувствовал в её эмоциях отголоски раздражения. — Я наконец-то разобралась со всеми претензиями к вам. Все до единой оказались ложью.

Похоже, Матиас Лахти слишком увлёкся, приписывая мне многочисленные грехи, и Анна в конце концов вытрясла из него всю правду.

— Не берите в голову, Анна, — я пренебрежительно махнул рукой. — На вашем месте я бы тоже поверил родственникам. Тем более, в то время мы с вами были на разных сторонах, а это очень способствует видению оппонента в чёрном цвете. Главное, что мы урегулировали все наболевшие вопросы, а что там было в прошлом — неважно. Кстати, приятно удивлён вашей способностью признавать свои ошибки — обычно люди делают это крайне неохотно.

— Тот, кто упорствует, не желая признавать очевидные ошибки, в принципе не способен возвыситься, так что в этом нет ничего необычного.

— Ну что же, предлагаю забыть об этом, — мне этого хотелось, наверное, больше, чем ей. — Позвольте мне вернуться к теме моего визита. Не хочу отрывать вас от ваших дел, но вынужден просить об одолжении.

— Об одолжении? — удивилась она. — Всё, что в моих силах.

— Я только что вернулся из поездки по поручению князя. Так получилось, что я проездом оказался в Киеве…

— Покушение, — она понимающе кивнула. — Я знакома с деталями.

— Нет, это ерунда, — отмахнулся я.

— Ерунда? — усмехнулась Анна. — Тогда что не ерунда?

— Из-за этого покушения я встретился с одной из гражданок, и, как оказалось, они тоже имеют интерес в том деле, по которому меня посылал князь. Но я совершенно ничего о них не знаю и плохо понимаю, в чём состоят их интересы. Перед тем как идти к князю с докладом, мне просто необходимо узнать об этих самых озабоченных гражданах хоть немного больше. Вы не могли бы просветить меня?

Максакова была в явных сомнениях — похоже, Высшие в принципе не любят что-то рассказывать посторонним о других Высших. Она некоторое время раздумывала, но в конце концов, всё же решилась:

— Я расскажу, что знаю, но сразу предупреждаю, что знаю немного, — вздохнув сказала она. — У нас с ними довольно напряжённые отношения.

— Враждебные?

— Нет, ни в коем случае не враждебные. Просто, как бы это сказать, мы не очень высокого мнения друг о друге. И соответственно, плохо друг друга знаем — у нас просто слишком мало контактов. Я, конечно, по должности знаю чуть больше других, но ненамного.

Да, я тоже припоминаю, что Славяна отзывалась о новгородских коллегах без особого уважения.

— Скажите, Анна — вам знакомо имя Славяна Лановая?

— Конечно. Очень влиятельная гражданка, одна из лидеров их Общества. Точнее говоря, одна из лидеров консервативной группировки, но если учесть, что в Обществе правят консерваторы… Вы встречались именно с ней?

— Да, с ней, — подтвердил я.

— И какое мнение у вас о ней сложилось?

Вполне возможно, что Максакова надеется тоже какую-то информацию о гражданах от меня почерпнуть. Ну, я, в общем-то, совсем не против, вот только вряд ли я смогу рассказать ей что-то новое.

— Сильная личность, — откровенно ответил я. — Привыкла настаивать на своём и получать что хочет. В переговорах была бы очень трудным оппонентом.

— Примерно так о ней и отзываются, — кивнула Анна. — И что вы хотите о ней узнать?

— Насколько она выражает позицию Общества?

— Знаете, Кеннер, я бы, пожалуй, выразилась так: её позиция и есть позиция Общества. Она одна из тех немногих людей, которые как раз и определяют позицию Общества.

— Даже так! — я задумался. — Не сказал бы, что меня это радует, но, по крайней мере, это несколько проясняет намерения киевлян. А кстати, как Общество относится к Осколкам?

— Никак, — она посмотрела на меня с удивлением. — Как к ним можно относиться? Они Осколки.

— А, ну да, конечно, — согласился я. Не сказал бы, что мне всё стало ясно, но это ещё одна кроха информации, которой Высшие так не любят делиться. — Анна, вы не могли бы немного рассказать мне о структуре киевского общества? Лично мне оно представляется просто дурной пародией, но определённо ею не является. При этом небольшой комментарий Лановой на этот счёт выглядел на удивление логичным.

— А что она вам сказала? — с любопытством спросила Максакова.

— Я спросил её насчёт узаконенной коррупции, и она ответила, что они таким образом поставили инстинкты чиновников на службу обществу… я имею в виду общество в широком смысле, а не Общество граждан. Что чиновники стараются работать хорошо, чтобы иметь возможность больше украсть, а граждане просто присматривают за ними, чтобы они воровали по чину. По моему мнению, такая система выглядит совершенно идиотской, но как-то же она работает столько лет, и вроде даже неплохо работает. Я этого не понимаю.

— Ну а что она ещё могла сказать? — искренне засмеялась Анна. — Не могла же она вам признаться, что она полная дура? Что всё их хвалёное Общество — просто сборище тупых дурищ?

— Гм, — я был в полном замешательстве, — я бы, пожалуй, не стал описывать её так уж резко.

— А я их всех именно так и описываю, — саркастически усмехнулась Максакова.

А наши Высшие с киевскими гражданками и впрямь не очень высокого мнения друг о друге, и это ещё мягко сказано. От Лановой я, правда, ничего в подобном духе не слышал, но что-то мне подсказывает, что и она о наших отзывается не лучше.

— И всё же, Анна — чем вызвано такое резкое определение?

— Всё просто, Кеннер, если вспомнить, как у них всё начиналось. После убийства Владимира Окаянного у них в Киеве возникла полная неразбериха. Ну вы сами понимаете, как это бывает, когда власть рушится — гражданские беспорядки, мародёры, вылезли какие-то банды, княжеская дружина тоже начала быстро превращаться в самую сильную банду, состоятельные горожане побежали из города. Вот тогда и вышли на свет киевские Высшие — казнили кучу народа, но порядок навели. И неожиданно обнаружили себя в роли правителей — других подходящих кандидатов просто не оказалось под рукой. С тех пор так и правят.

— Лановая сказала, что они не правят, а просто следят, чтобы механизм управления княжеством нормально работал.

— А вы ей поверили? — с иронией спросила Анна.

Я вспомнил, как Славяна легко решала, кого Киев будет поддерживать в империи, причём консультироваться со своим князем по вопросам внешней политики она явно не собиралась.

— Не то чтобы совсем не поверил, но у меня были серьёзные сомнения, — признался я.

— Они не правят, они просто приказывают тем, кто правит, — объяснила Максакова.

— В точности такая мысль у меня и возникла, — кивнул я.

— Так вот, в то время произошло ещё одно событие, — продолжала Анна, — кто-то из их светлых голов решил, что можно, как вы изящно выразились, поставить инстинкты чиновников на службу обществу, и разрешить им воровать. Хотя я слышала от достойных доверия людей, который сами были свидетелями событий…

Свидетели событий? Которые произошли чуть ли не две тысячи лет назад? Интересно было бы узнать, что это за свидетели, но я чувствовал, что спрашивать напрямую будет ошибкой.

— … что дело там обстояло немного иначе, — продолжала Анна. — Чиновники в этом всеобщем бардаке воровали как не в себя, а у Общества просто не было ни малейшей возможности как-то этому воспрепятствовать. Тех, кто должен был за этим следить, они частью казнили, а частью те сами разбежались. Так что они решили просто закрывать на воровство глаза, и казнить только тех, кто слишком обнаглеет. Скажите, Кеннер, вы поняли, какие были последствия у этого решения?

— Они сами надели на себя ярмо? — немного подумав, предположил я.

— Совершенно верно! — воскликнула она. — Теперь понятно, почему князь доверяет вам такие серьёзные поручения, несмотря на вашу молодость. Да, это решение оказалось роковым. Если бы они просто правили, у них ещё оставалась бы возможность постепенно вернуть власть неодарённым. Но прошло не так уж много времени, и народ настолько привык к воровству, что вернуть всё назад стало уже невозможным. Знаете же, как это бывает — дурные привычки образуются моментально, это ради хороших приходится себя долго мучить. И сейчас граждане вынуждены заниматься правлением, потому что если они отойдут в сторону и перестанут сдерживать своё ворьё, то государство просто рухнет. Ну и как их можно назвать, если не дурами? Конечно, они красиво рассказывают, как замечательно всё у себя в Киеве устроили, но все мы понимаем, что они просто рабочие клячи, которые сами себя запрягли.

Отправить