Книга: Врачи из ада. Ужасающий рассказ об экспериментах нацистских врачей над людьми
Назад: 7. Эксперименты с малярией
Дальше: 9. Эксперименты с горчичным газом
8. Эксперименты по регенерации костей, мышц и нервных волокон, а также эксперименты по трансплантации костной ткани
«Что может предложить этот мир в качестве компенсации тем, над кем проводили подобные операции? Как этот мир может покарать тех, кто оперировал этих несчастных?»Бывшая узница концлагеря, доктор Зофия Мачка
Одними из самых варварских, садистских и бесчеловечных экспериментов были эксперименты по регенерации костей, мышц и нервных волокон, а также эксперименты по трансплантации костной ткани. У здоровых узников концентрационных лагерей извлекали фрагменты костей, ампутировали ноги от самого бедра и целые руки вместе с лопатками, удаляли мышцы и нервные волокна, после чего пытались осуществить трансплантацию частей этих тел другим жертвам. Обычно такие попытки оканчивались смертью, а тех, кто умудрялся выжить, ждали ужасные увечья и инвалидность.
Ту же группу молодых полячек, узниц концентрационного лагеря Равенсбрюк, которых подвергли экспериментам с сульфаниламидом (о них мы поговорим позже), заставили принять участие в исследованиях по регенерации костей, мышц и нервных волокон, а также в экспериментах по трансплантации костной ткани. Оба вида экспериментов проводились в один и тот же период времени.
Доктор Фриц Фишер (войска СС), обвиняемый по делу врачей, бывший помощником другого обвиняемого, генерала Карла Гебхардта, в своем письменном заявлении под присягой сообщил, что в качестве анестезирующих средств во время операций использовались эвипан и эфир. На внешней стороне бедра жертвы делали надрез, удаляя мышцы, после чего надрез зашивали и внедряли протез. Спустя неделю рану вновь раскрывали по шву и удаляли следующую порцию мышц.
Обвиняемая Герта Оберхойзер в своем письменном заявлении под присягой сообщила, что за ней были закреплены следующие обязанности: отбирать молодых и здоровых польских узниц, ассистировать во время всех хирургических процедур, а также обеспечивать послеоперационный уход. Она заявила, что за период с конца 1942 года по 1943 год этим экспериментам подверглось от пятнадцати до двадцати узниц.
Доктор Мачка заявила, что обвиняемый Гебхардт осуществлял надзор и контроль как над экспериментами с сульфаниламидом, так и над экспериментами по регенерации костей, мышц, нервов и костной трансплантации. Она признала, что ни одну подопытную не освободили от отбывания наказания после проведения экспериментов.
Показания свидетельствовали, что доктор Оберхойзер полностью пренебрегала базовыми требованиями ухода за больными, обращаясь с подопытными жестоко и агрессивно.
Из вступительного заявления судьям со стороны обвинения стало ясно, что обвинители рассчитывали на то, что свидетельские показания смогут подтвердить вину обвиняемых, – но мне, судебной стенографистке, никогда ничего не сообщали заранее о подробностях предъявляемых ответчикам обвинений. Я не знала, сколь кошмарными будут показания свидетелей, до тех самых пор, пока не услышала их лично, дословно воспроизводя слова жертв в стенографическом отчете.
Принятое в качестве доказательства по делу приложение к обвинительному заключению № 232 представляет собой письменное заявление под присягой бывшей узницы концлагеря доктора Зофии Мачка от 16 апреля 1946 года (уже после войны), в котором она рассказывает об экспериментах, которые начали проводить в женском концентрационном лагере Равенсбрюк летом 1942 года и которые продолжались около года. В этом заявлении предъявлялись обвинения врачам Фишеру и Оберхойзер, действовавшим под руководством доктора Гебхардта.
Свидетель обвинения доктор Мачка была практикующим врачом и выпускницей медицинского факультета Краковского университета. Уже будучи узницей, она получила должность рентгенолога в концентрационном лагере Равенсбрюк. Она дала показания о том, что, исполняя свои обязанности, стала свидетельницей примерно 13 случаев проведения экспериментов с костными тканями на других узницах.
Мачка заявила, что всего проводилось три вида операций на костях: переломы, трансплантация костной ткани, а также наложение шин. На некоторых полячках операции проводились неоднократно.
Доктор Мачка делала рентгеновские снимки узницы Кристины Домбской, на которых было ясно видно небольшие удаленные фрагменты малоберцовых костей (костей голени). На одной ноге также была удалена надкостница (соединительная ткань, покрывающая кость снаружи).
От переломов костей пострадали Зофия Бай, Янина Марчевская и Леонарда Бень. Доктор Мачка сообщила: «Большеберцовая кость (в голени) была сломана в нескольких местах…», что сильно затрудняло двигательную активность жертвы. Рассечения костей проводили на Барбаре Петржик, шестнадцатилетней польской девушке, всего на которой провели шесть операций. У Барбары удалили фрагменты обеих большеберцовых костей.
Доктор Мачка также рассказала, что на одной и той же подопытной было проведено сразу несколько экспериментов с мышцами. У Марии Грабовской удалили некоторые мышцы, из-за чего впоследствии у подопытной развился остеомиелит (воспалительное заболевание костей). Во время последующих операций у подопытной изъяли еще несколько фрагментов мышечной ткани из одного и того же места, так что с каждой операцией ноги жертвы становились все тоньше и слабее.
В своих показаниях Мачка утверждала, что для эксперимента по трансплантации отобрали около десятка умственно неполноценных узниц. В их случае производилась трансплантация целых конечностей от одной жертвы другой. Так одной подопытной ампутировали ногу, после чего убили.
В другом случае была произведена операция на женщине с расстройством личности, в результате которой ей ампутировали целую руку вместе с лопаткой, из-за чего несчастная больше не могла поднимать оставшуюся руку выше уровня, параллельного полу.
Доктор Мачка также заявила, что жертвами экспериментов стали 74 польских политических заключенных, все здоровые, в возрасте от 16 до 48 лет.
В соответствии с ее показаниями, все операции на ногах проводились с помощью анестетиков. Жертвам также разрезали икры и намеренно заражали открытые раны стафилококком, анаэробной гангреной и столбняком. Первые трое подопытных умерли через несколько дней после операции.
«На операционном столе кости голеней на обеих ногах молотком ломали на несколько частей…»
Мачка сообщила следующее:
«Эксперименты с мышцами включали в себя множество операций, которые всегда проводили на одном и том же месте, на бедре или голени, удаляя все больше мышечной ткани с каждой последующей операцией. Однажды в мышцу установили небольшой фрагмент кости… Во время операций на нервах у подопытных удаляли фрагменты нервных волокон».
Когда свидетельницу спросили: «Какую проблему профессор Гебхардт и его последователи хотели решить с помощью этих экспериментов?», она ответила: «Проблему регенерации костей, мышц и нервов. Действительно ли они работали над решением этой проблемы? – задала она риторический вопрос. – Нет. Они совсем не проверяли, возможно ли этого добиться, либо же работали над этим в недостаточной мере».
Доктор Мачка также поделилась, что эти «особые операции» в то же самое время проводились и на психически неполноценных узницах: «…проводились ампутации целых ног (на уровне тазобедренного сустава, а в иных случаях – ампутации целых рук (вместе с лопаткой). После этого жертв экспериментов (если они вообще выживали) убивали при помощи инъекций эвипана, а ампутированную конечность забирали в лечебницу «Хоэнлихен»… Всего таких операций было проведено около десяти.
Все то время, что продолжались эти операции, я трудилась в этом отделении госпиталя и внимательно следила за происходящим, рискуя собственной жизнью.
Я лелеяла мысль о том, что мой долг – рассказать миру всю правду, если я сама выберусь оттуда живой.
В заключение я хочу задать два вопроса. Что может предложить этот мир в качестве компенсации тем, над кем проводили подобные операции? Как этот мир может покарать тех, кто оперировал этих несчастных?»
Письменное заявление, данное под присягой Густавой Винковской, подтверждало показания Мачки относительно трансплантации целых конечностей. Благодаря заявлению Винковской также выяснилось, что впоследствии подопытные были убиты.
Приложение к обвинительному заключению № 230 представляло собой письменное заявление, данное под присягой доктором Зденкой Недведовой-Неедлой, которая сообщила, что ее привезли в Равенсбрюк из Освенцима, и в женском концентрационном лагере она исполняла обязанности врача. Вот что она рассказала:
Фотография предоставлена Мемориальным музеем Холокоста США
Контейнер для отрезанных ног из концентрационного лагеря
«Операции проводили на одной югославке, одной чешке, двух украинках, двух немках и приблизительно восемнадцати польках, из которых шесть женщин подверглись операции в бункере, насильно удерживаемые с помощью эсэсовцев. Двух из них застрелили, как только зажили их раны после перенесенных хирургических вмешательств.
После окончания операций к жертвам не подпускали никого, за исключением медбратьев-эсэсовцев.
Ночами напролет несчастные не получали никакой помощи, и нам запрещалось давать им болеутоляющие даже в случае самых страшных послеоперационных болей. Из тех, кто подвергся подобным операциям, одиннадцать человек умерли или были убиты, а семьдесят один человек остались инвалидами».
Вот что заявил в своей заключительной речи защитника адвокат обвиняемого Гебхардта относительно трансплантации лопатки, о которой мы говорили выше: «В этом конкретном случае эксперимент был оправдан, поскольку он преследовал интересы пациентки, жизни которой угрожала серьезная опасность. Подопытная, у которой удалили лопатку, также была членом Сопротивления и благодаря этому эксперименту смогла избежать казни. Более того, лопатка, о которой идет речь, соединялась с ограниченной в движениях рукой».
20 декабря 1946 года, перед Рождеством, Нюрнберг смогла посетить для дачи свидетельских показаний тридцатисемилетняя полячка из Варшавы по имени Владислава Каролевская, которой повезло выжить в результате чудовищных экспериментов. Ее вызвал к свидетельской трибуне обвинитель со стороны Соединенных Штатов. Женщина давала показания как раз в тот момент, когда была моя очередь находиться в зале судебных заседаний. Владислава стала жертвой сразу двух видов исследовательских опытов: экспериментов с сульфаниламидами, а также экспериментов по регенерации и трансплантации костей, мышц и нервных волокон. Всего доктор Фишер прооперировал Каролевскую шесть раз, начиная с 14 августа 1942 года.
Свидетельница подтвердила, что обвиняемые Гебхардт, Фишер и Оберхойзер кромсали ее тело и ставили над ней эксперименты, насильно подвергая наркозу и совершенно не заботясь о предоперационном уходе и о том, чтобы хотя бы обмыть перед операцией ее тело, грязное после лагерных работ.
Выдержки из показаний Владиславы Каролевской
Прямой допрос Каролевской проводил обвинитель МакХэйни, и с его содержанием можно познакомиться ниже.
Обвинитель МакХэйни:
– Назовите вашу фамилию.
Свидетель Каролевская:
– Каролевская.
Обвинитель:
– Вы родились 15 марта 1909 года в Журомине?
Свидетель:
– Я родилась 15 марта 1909 года в Журомине.
Обвинитель:
– Вы являетесь гражданкой Польши?
Свидетель:
– Да, я гражданка Польши.
Обвинитель:
– И вы добровольно явились сюда в качестве свидетеля?
Свидетель:
– Да, я добровольно явилась сюда в качестве свидетеля.
Обвинитель:
– Назовите свой домашний адрес.
Свидетель:
– Варшава, улица Инженерская, дом 9, квартира № 25.
Обвинитель:
– Вы состоите в браке?
Свидетель:
– Нет.
Обвинитель:
– Ваши родители живы?
Свидетель:
– Нет, моих родителей нет в живых.
Обвинитель:
– Можете ли вы рассказать трибуналу, какое вы получили образование?
Свидетель:
– Я окончила школу начальной подготовки и в 1928 году завершила обучение в педагогическом училище.
Обвинитель:
– Чем вы занимались в период между 1928 годом и началом войны в 1939 году?
Свидетель:
– Я работала учителем в начальной школе Груденца.
Обвинитель:
– А когда вы ушли с этой должности?
Свидетель:
– Я закончила там работать в июне 1939 года и ушла в отпуск.
Обвинитель:
– Вернулись ли вы на эту должность после отпуска?
Свидетель:
– Нет, не вернулась, поскольку началась война и я осталась в Люблине.
Обвинитель:
– А что вы делали во время пребывания в Люблине?
Свидетель:
– Я жила со своей сестрой и нигде не работала.
Обвинитель:
– Являлись ли вы членом движения Сопротивления в Польше?
Свидетель:
– Да.
Обвинитель:
– И чем вы занимались, будучи членом движения Сопротивления?
Свидетель:
– Я была курьером.
Обвинитель:
– Вас когда-либо арестовывали за деятельность, связанную с движением Сопротивления?
Свидетель:
– Я была арестована гестапо 13 февраля 1941 года.
Обвинитель:
– Вашу сестру арестовали вместе с вами?
Свидетель:
– Вместе со мной в тот день арестовали двух моих сестер и двоих зятьев.
Обвинитель:
– Что с вами произошло после ареста?
Свидетель:
– Меня забрали в гестапо.
Обвинитель:
– Что с вами делали в гестапо?
Свидетель:
– В первый день гестаповцы записали мои личные данные и отправили в тюрьму в Люблине.
Обвинитель:
– А что произошло после этого? Продолжайте и расскажите нам все о том, что с вами делали в гестапо и куда вас отправили.
Свидетель:
– Две недели я провела в тюрьме Люблина, а потом меня снова забрали в гестапо. Там меня допросили: они хотели силой заставить меня признаться в том, какую работу я выполняла для Сопротивления.
Гестаповцы хотели, чтобы я назвала имена людей, с которыми я работала. Я отказалась называть им имена, из-за чего меня избили.
Один гестаповец долго избивал меня, делая лишь краткие перерывы. Потом меня отвели в камеру. Два дня спустя, ночью, меня снова привели на допрос и снова избили. В подразделении гестапо я провела неделю, после чего меня снова отправили в люблинскую тюрьму. В тюрьме я оставалась до 21 сентября 1941 года, после чего вместе с другими заключенными меня перевели в концентрационный лагерь Равенсбрюк, куда мы прибыли 23 сентября 1943 года…
Обвинитель:
– Хорошо. Вы можете рассказать трибуналу, что с вами происходило в Равенсбрюке?
Свидетель:
– В Равенсбрюке у нас отобрали одежду и выдали обычные тюремные робы. После этого меня отправили в мой блок, где я три недели просидела на карантине. Через три недели нас забрали на работы. Работа подразумевала тяжелый физический труд. Весной мне дали уже другую работу и перевели в мастерскую, которую по-немецки называли «Betrieb». Там тоже приходилось нелегко: одну неделю я работала в дневную смену, а на следующей неделе нужно было выходить в ночь. С приходом весны условия в лагере становились все хуже и хуже, воцарился голод. Порции еды стали меньше. Мы недоедали, были совершенно измождены, у нас не оставалось сил, чтобы работать.
Весной того же года у нас забрали ботинки и чулки, и нам приходилось работать босыми.
В лагере все было усыпано гравием, и ступни от этого болели. Больше всего утомляли так называемые «переклички», когда нам приходилось часами стоять на месте, а иногда перекличка занимала и вовсе часа четыре. Если кто-то из заключенных пытался подложить под ступни лист бумаги, его избивали и обходились совершенно бесчеловечным образом. Нам приходилось стоять на плацу по стойке «смирно» – не разрешалось даже пошевелить губами, поскольку это могло означать, что мы молимся, а молиться нам тоже не разрешали.
Обвинитель:
– Свидетель, расскажите, проводили ли на вас операции во время вашего пребывания в концентрационном лагере Равенсбрюк?
Свидетель:
– Да, проводили.
Обвинитель:
– Когда это происходило?
Свидетель:
– 22 июля 1942 года нас – семьдесят пять заключенных, которых привезли из Люблина, – вызвали к коменданту лагеря. Мы стояли снаружи, перед помещениями лагерного руководства, и там были Кегель, Мандель и человек, в котором я уже позднее признала доктора Фишера. После этого нас отправили обратно в блок с приказом ожидать следующих распоряжений.
25 июля всех женщин, свезенных из Люблина, вызвала Мандель, которая сообщила, что нам не разрешается работать за пределами лагеря. Одновременно с нами вызвали пятерых женщин, которых доставили из Варшавы. На следующий день они снова вызвали 75 женщин, и нам пришлось выстроиться перед лагерным госпиталем. Там присутствовали Шидлауски, Оберхойзер, Розенталь, Кегель, а также доктор Фишер.
Обвинитель:
– Свидетель, посмотрите, присутствует ли Оберхойзер на скамье подсудимых в этом зале?
В это время в допрос вмешался переводчик:
– Свидетель просит разрешения подойти к скамье подсудимых, чтобы их разглядеть.
Обвинитель:
– Да, разумеется.
Я наблюдала за тем, как свидетельница выходит из-за трибуны, подходит к скамье подсудимых, встает напротив единственной женщины среди всех обвиняемых, доктору Оберхойзер, сидящей во втором ряду, и указывает на нее.
Обвинитель:
– Не могли бы вы также указать на Фишера?
Не отходя от скамьи подсудимых, свидетельница указала на доктора Фишера.
Обвинитель:
– Свидетель, вы сообщили Трибуналу, что в июле 1942 года 75 полячек, которые прибыли в лагерь Равенсбрюк из Люблина, получили приказ явиться к лагерным врачам.
Свидетель:
– Да.
Обвинитель:
– Сколько женщин из общего числа выбрали для проведения операций?
Фотография предоставлена Мемориальным музеем Холокоста США
Обвиняемый Фриц Фишер, врач, помощник обвиняемого генерала Карла Гебхардта
Свидетель:
– В тот день мы еще не знали, зачем нас вызвали к лагерным врачам. Тогда же десять из двадцати пяти женщин забрали в госпиталь, но мы не знали, зачем. Четверо из них вернулись, а шестеро остались в госпитале. Все в тот же день шесть этих женщин вернулись в блок после того, как им сделали какую-то инъекцию, но мы не знали, что это был за препарат.
1 августа этих шестерых снова вызвали в госпиталь; тех девушек, кто получил инъекции, оставили в госпитале, но мы никак не могли с ними связаться, чтобы понять, зачем их туда поместили. Через несколько дней одна из моих приятельниц смогла подобраться к госпиталю поближе и узнала от одной из заключенных, что все шесть девушек находились в койках, а на их ноги был наложен гипс.
14 августа все того же года меня тоже вызвали в госпиталь и записали мое имя на листе бумаги. Я не знала, для чего это все. Помимо меня, в госпиталь вызвали еще восемь девушек.
Нас вызвали в то время, когда обычно проходили казни, и я подумала, что сейчас меня убьют.
В лагере уже были случаи, когда некоторых девушек расстреливали.
В госпитале нас положили на койки, а отделение, в котором мы находились, заперли на ключ. Потом пришел немецкий медбрат и сделал мне укол в ногу. После этого укола меня вырвало, и я почувствовала слабость. Потом меня положили на медицинскую каталку и отвезли в операционную… Потом я потеряла сознание, а когда очнулась, то обнаружила, что нахожусь в обыкновенной больничной палате. Еще какое-то время я пыталась полностью прийти в себя, меня мучила ужасная боль в ноге. Потом я снова потеряла сознание. Вновь я очнулась уже утром, после чего обнаружила, что на мою ногу от щиколотки и до самого колена наложен гипс. Нога невыносимо болела, меня мучил жар. Я также обратила внимание на то, что нога вся распухла: начиная от пальцев и заканчивая паховой областью. Боль только усиливалась, температура тоже повышалась, а на следующий день я увидела, что из ноги сочится какая-то жидкость.
На третий день меня погрузили на каталку и отвезли в перевязочную. Там я снова увидела доктора Фишера. На нем был хирургический халат, а руки обтягивали резиновые перчатки. На голову мне набросили покрывало, и я не знала, что он делал с моей ногой, но я чувствовала ужасную боль, и у меня сложилось впечатление, что из ноги вырезали какую-то часть… Через две недели всех нас снова отвезли в операционную и положили на операционные столы. Бинты сняли, и тогда я впервые увидела свою ногу. Разрез был настолько глубоким, что была видна кость…
8 сентября меня отправили обратно в мой блок. Я не могла ходить. Из ноги сочился гной, она распухла, и передвигаться было невозможно. Неделю я была прикована к постели, после чего меня снова вызвали в госпиталь. Поскольку ходить я не могла, туда меня отнесли приятельницы.
В госпитале я встретила некоторых знакомых, которые на тот момент отходили от операций. В этот раз я была совершенно уверена, что меня ждет казнь, поскольку увидела у здания санитарный автомобиль, который немцы использовали для перевозки людей, приговоренных к казни. Нас всех отвели в перевязочную, где доктор Оберхойзер и доктор Шидлауски осмотрели наши ноги. Нас снова отправили в койки, и в тот же день меня отвезли в операционную, где провели вторую операцию. Меня усыпили точно таким же образом, как и в первый раз, – сделав какой-то укол. В этот раз я тоже видела доктора Фишера. Проснувшись все в той же палате, я почувствовала еще более нестерпимую боль, у меня была высокая температура. Симптомы были все те же. Нога была распухшей, и из нее вытекал гной… После этой операции я чувствовала себя еще хуже и не могла даже пошевелиться.
Во время моего пребывания в госпитале доктор Оберхойзер обращалась со мной очень жестоко.
Обвинитель:
– Свидетель, вы сообщили трибуналу, что второй раз вас прооперировали 16 сентября 1942 года. Это верно?
Свидетель:
– Да.
Обвинитель:
– Когда вы покинули госпиталь после этой второй операции?
Свидетель:
– После второй операции я покинула госпиталь 6 октября.
Обвинитель:
– Ваша нога к этому времени зажила?
Свидетель:
– Нога была распухшей и причиняла мне ужасную боль, из раны по-прежнему сочился гной.
Обвинитель:
– Вы были в состоянии работать?
Свидетель:
– Я была не в состоянии работать и мне приходилось оставаться в постели, потому что я не могла ходить.
Обвинитель:
– Вы можете вспомнить, когда вы встали с постели и смогли ходить?
Свидетель:
– Я оставалась прикованной к постели в течение нескольких недель, и только потом я наконец смогла встать и попыталась ходить.
Обвинитель:
– Сколько прошло времени, прежде чем ваша нога зажила?
Свидетель:
– Гной из ноги сочился до июня 1943 года; вот к тому времени рана и зажила.
Обвинитель:
– Вас снова прооперировали?
Свидетель:
– Да, меня снова прооперировали, в бункере.
Обвинитель:
– В бункере? То есть не в госпитале?
Свидетель:
– Да, не в госпитале, а в бункере…
В конце февраля 1943 года нас вызвала доктор Оберхойзер и заявила: «Эти девушки будут новыми подопытными кроликами».
Это прозвище закрепилось в лагере. Тогда мы поняли, что были нужны им для экспериментов, и решили выступить против совершения подобных операций на здоровых людях.
Мы составили возражение в письменной форме и отправились к коменданту лагеря. К нему пришли не только те девушки, которые уже подверглись операциям, но и те, кого только сейчас вызвали в госпиталь. Девушки, которые перенесли операции, воспользовались костылями и пришли туда самостоятельно. Но мы не получили никакого ответа, и нам даже не разрешили поговорить с комендантом.
15 августа 1943 года пришла сотрудница полиции и зачитала очередной список с именами десяти заключенных. Она приказала нам следовать за ней в госпиталь. Мы отказались туда идти, поскольку думали, что на нас планируют проводить очередные операции… Всем заключенным лагеря было велено оставаться в своих блоках. Все женщины, которые жили в одном блоке со мной, должны были покинуть блок и в определенный момент выстроиться в ряд перед блоком № 10. Затем появилась надзирательница Бинц и назвала десять имен. Среди них оказалось и мое.
Мы вышли из строя и выстроились в ряд перед блоком № 9. Тогда Бинц сказала: «Вы чего выстроились, как будто вас собираются казнить?» Мы сообщили ей, что операции для нас хуже казни и что мы бы предпочли, чтобы нас казнили вместо того, чтобы снова переживать этот ужас… Тем временем мимо нас прошла наша товарка по заключению, которая работала в столовой, сказавшая что Бинц попросила помощи у эсэсовцев, чтобы силой доставить нас в госпиталь… Потом появилась и сама Бинц в сопровождении лагерной полиции.
Они силой выдернули нас из рядов других женщин. Бинц сказала, что в качестве наказания за непослушание нас посадят в бункер.
В бункере нас поместили в камеры-одиночки, посадив в каждую по пять человек. Было довольно темно, поскольку там не было освещения. Мы оставались в бункере всю ночь и весь следующий день… Потом охранница отперла нашу камеру и выдернула меня оттуда. Я подумала, что меня будут допрашивать или избивать. Охранница повела меня по коридору и распахнула одну из дверей. За ней стоял врач СС доктор Троммель. Троммель сказал следовать за ним вверх по лестнице. Ступая за ним, я обратила внимание, что в бункере находились и другие камеры, с койками и даже матрасами. Он поместил меня в одну из камер, после чего спросил, не соглашусь ли я на проведение одной маленькой операции. Я сказала, что не согласна, потому что и так перенесла две операции. Он сообщил, что на этот раз процедура будет совсем незначительной и не причинит мне никакого вреда. В ответ я сообщила, что являюсь политической заключенной и что они не имеют права проводить операции на политических заключенных без их согласия.
Он велел мне лечь на койку; я отказалась. Он дважды повторил свой приказ, после чего вышел из камеры, а я последовала за ним. Он быстро спустился вниз по лестнице и запер дверь. Стоя перед камерой, я увидела камеру на противоположной стороне лестницы, а также мужчин в хирургических халатах. Там же стояла и медсестра со шприцом наготове. У лестницы стояли носилки. Так я поняла, что меня снова собираются прооперировать, на этот раз в бункере.
Я решила защищаться до последнего. Уже через мгновение Троммель вернулся с двумя эсэсовцами. Один из них приказал мне войти в камеру. Я отказалась это делать, поэтому он силой затолкал меня внутрь и швырнул на койку.
Доктор Троммель схватил меня за левое запястье и выкрутил мне руку назад. Другой рукой он пытался заткнуть мне рот, засунув туда какие-то отрепья, потому что я закричала. Второй эсэсовец взял мою правую руку и вытянул ее. Еще двое эсэсовцев держали меня за ноги. Полностью обездвиженная, я почувствовала, как кто-то сделал мне укол. Я долго сопротивлялась, но в конце концов ослабла.
Инъекция начала действовать; на меня навалилась усталость. Я слышала, как Троммель сказал: «Вот и все».
Я еще раз приходила в сознание, но не знаю, когда именно. Потом я заметила, что медсестра снимает с меня тюремную робу, после чего снова потеряла сознание и пришла в себя утром. Тогда я увидела, что обе мои ноги скованы железными шинами и забинтованы от кончиков пальцев до паха. Ступни раздирала сильная боль, и у меня снова был жар.
Днем пришла медсестра-немка и сделала инъекцию какого-то препарата. Несмотря на все мои протесты, она сделала укол мне в бедро и сказала, что это ее обязанность.
Через четыре дня после операции прибыл доктор из лечебницы «Хоэнлихен». Меня снова усыпили, и, пока я отчаянно протестовала, он сказал, что только сделает мне перевязку. Я почувствовала еще больший жар, а в ногах разгоралась нестерпимая боль.
Обвинитель:
– Сколько раз вы видели Гебхардта?
Свидетель:
– Дважды.
Обвинитель:
– Я попрошу вас снова спуститься с трибуны и подойти к скамье подсудимых. Скажите, видите ли вы человека по фамилии Гебхардт на скамье подсудимых?
Свидетельница подчинилась и указала на обвиняемого Гебхардта.
Фотография предоставлена Мемориальным музеем Холокоста США
Обвиняемый Карл Гебхардт, генерал-майор войск СС и председатель Немецкого Красного Креста
Обвинитель:
– Спасибо. Вы можете сесть.
– Желает ли кто-либо из адвокатов защиты осуществить перекрестный допрос этого свидетеля? – вмешался судья Билс.
Адвокат обвиняемых Гебхардта, Оберхойзер и Фишера, Альфред Зайдль, ответил:
– Я не намерен осуществлять перекрестный допрос этого свидетеля, но это не означает, что мой клиент признает правдивость сделанных ей заявлений.
– Желает ли кто-либо из остальных адвокатов защиты осуществить перекрестный допрос свидетеля?
Остальные адвокаты промолчали.
Выдержка из показаний привлеченного эксперта доктора Лео Александра
Обвинитель МакХэйни:
– Доктор, вы можете выразить свое мнение относительно целей того вида операции, которому она [свидетель Каролевская] подверглась, а именно – операции по удалению костей?
Свидетель Александр:
– Должно быть, это был один из тех экспериментов, которые ставили своей целью изучить саму возможность костной регенерации или трансплантации. Вполне вероятно, что либо трансплантат этой большеберцовой кости был имплантирован другому человеку, либо же эти трансплантаты меняли местами. Разумеется, на настоящий момент, через три года после проведения эксперимента, не осталось ни следа проведения трансплантации у этого человека. Или, в случае, если целью эксперимента была попытка, – как утверждается в показаниях некоторых лиц, которые я успел выслушать, – поменять костные трансплантаты из двух ног одного человека местами, нам остается заключить, что эксперимент оказался неудачным, поскольку у нас нет доказательств, что хотя бы один трансплантат прижился.
Все, что можно увидеть сейчас, – это последствия удаления трансплантата, и такой трансплантат, судя по всему, включал в себя всю компактную костную ткань, иначе последующее заживление проходило бы успешнее. Если бы у жертвы оставили какую-то часть компактной костной ткани, то надкостница [соединительная ткань, покрывающая кость снаружи], скорее всего, уже успела бы обновиться, и тогда сегодня, через три года после операции, ни один рентгеновский снимок не показал бы наличия патологии. Поэтому у меня складывается ощущение, что для трансплантации был произведен достаточно глубокий пропил в костную ткань, вплоть до губчатого вещества. Были ли сделаны какие-либо протезы, которые впоследствии уничтожили, – этого я сказать не могу; не считая того, что пациентка упомянула наличие гнойных выделений, указывающих на то, что в рану была занесена инфекция, а также показаний пациентки о проведении последующей операции или, собственно говоря (если я ничего не путаю), даже двух последующих операций, которые, в свою очередь, указывают на возможность того, что трансплантаты не прижились и были удалены, когда стало совершенно очевидным развитие инфекции.
* * *
Зденка Недведова-Неедла, заключенная из Праги, исполнявшая обязанности врача, прибыла в Равенсбрюк из Аушвица 19 августа 1943 года и работала в женском концентрационном лагере вплоть до мая 1945 года. В своем письменном заявлении, данном под присягой и касающемся экспериментальных операций, проводившихся на узниках концлагеря, она сообщает: «Всех женщин, на которых проводили экспериментальные операции, помещали в один блок, и они были известны под прозвищем «подопытные кролики».
От медицинского персонала она узнала, что раны жертв инфицировали культурами стрептококка, стафилококка и анаэробной гангрены, чтобы экспериментальным путем вызвать остеомиелит (воспалительное заболевание костей).
У женщин удаляли части костей в ногах, достигавшие пяти сантиметров в длину. Сразу после операции жертв, как правило, убивали инъекцией эвипана.
Ампутированные руки и ноги оборачивали в стерильную перевязочную марлю и забирали в ближайший госпиталь СС в качестве образцов для испытаний, чтобы попробовать сделать трансплантацию потерявшим конечности немецким солдатам.
К узницам концлагеря, на которых проводили экспериментальные операции, допускались только медсестры СС. Несчастные вынуждены были изнывать от невыносимых болей ночи напролет, поскольку применение болеутоляющих средств не разрешалось. Одиннадцать заключенных погибли или были убиты в результате этих экспериментов, в то время как семьдесят один человек превратился в инвалидов.
Обвиняемые Гебхардт, Оберхойзер и Фишер были признаны виновными в соучастии и совершении преступлений, включавших в себя проведение этих экспериментов.
Назад: 7. Эксперименты с малярией
Дальше: 9. Эксперименты с горчичным газом
