28 августа, понедельник
Игорь Иванович Трутнев, следователь, который вёл дело об убийстве Павла Русинова, предпочитал собирать полицейских у себя, в областном Следственном комитете – учитывая, что расследование затрагивало интересы московских коллег, в местном отделе его не оставили. Вербина вполне устроило, что не пришлось тащиться в Подмосковье, и не произвела никакого впечатления строгость, с которой его встретил Трутнев, вознамерившийся сразу показать, кто здесь принимает решения.
– Насколько я понимаю, Феликс Анатольевич, вы приехали официально поздравить нашу следственную группу с прекрасно проведённым расследованием? Благодаря чётким и слаженным действиям, убийство вашего бывшего сотрудника раскрыто в кратчайшие сроки. В свою очередь, хочу поблагодарить вас за участие в расследовании и версию, которая стала основной. Не скрою: без выдвинутого вами предположения мы бы долго искали подходящие «пальчики». Теперь же всё ясно, как день.
Официальное заключение легло на стол следователя вчера вечером: отпечатки пальцев на руле электровелосипеда принадлежат Таисии Андреевне Калачёвой. Следы краски, обнаруженные на переднем крыле электровелосипеда, идентичны краске с машины Павла Русинова. На переднем колесе электровелосипеда обнаружены повреждения, которые могли возникнуть после удара по автомобилю. Вывод очевиден.
Если бы не одно «но». Нет, пожалуй, даже, «НО».
– У Калачёвой твёрдое алиби, – напомнил Вербин. – Она развлекалась с подружками в клубе, что подтверждают и свидетели, и видео.
– Это уже ваша работа, – жёстко произнёс Трутнев. – Найдите брешь.
Судя по кислой физиономии Шерстобитова, эту задачу перед ним уже поставили, но как к ней подступиться, Николай не знал.
– Алиби безупречно, – спокойно ответил Феликс. – Я мог пристегнуть Калачёву к делу и без всякого велосипеда, поэтому лично проверил её историю. В ней нет ни одной трещины.
– Проверьте ещё раз.
– Поэтому складывается ощущение, что Калачёву подставляют, – закончил Вербин, сделав вид, что не расслышал последнюю фразу следователя.
– Для чего? – удивился Трутнев.
– Когда я это узнаю, я скажу, кто это сделал. – Феликс лукавил, он знал больше, чем говорил, но не хотел выкладывать на стол все карты. Тем более без доказательств его картам козырями не стать, а доказательств не хватало.
Тем не менее фраза прозвучала хоть и не нагло, но намного более уверенно, чем следователь привык слышать от оказавшихся в кабинете полицейских. Уверенно и независимо. Трутнев бросил взгляд на Шерстобитова, тот едва заметно пожал плечами, показав, что Вербин ведёт себя так, как обычно, после чего поинтересовался:
– Что вас смущает, Феликс Анатольевич?
– В первую очередь, отпечатки пальцев, – сразу же ответил Вербин. – Преступление было совершено идеально: способ остановки автомобиля, отвлечение внимания… Всё указывает на то, что убийство было отлично продуманно и хладнокровно исполнено. Как я уже говорил Николаю, преступник не просто ткнул Пашу ножом, он точно знал, куда бить, и спланировал встречу так, чтобы в нужный момент выбранное им место оказалось незащищённым. Никаких следов, никаких записей на видеокамерах – ничего! А теперь мы получаем велосипед с отпечатками пальцев? Причём велосипед явно подброшенный…
– Не явно, – недовольно заметил следователь.
– Был звонок, – напомнил Феликс.
– Мог позвонить такой же грибник, как тот, который нашёл велосипед.
– А для чего грибник воспользовался незарегистрированным телефоном, который вы не сумели отследить?
На этот вопрос у Трутнева ответа не было.
– Хорошо, допустим, звонивший – честный человек, который по каким-то причинам хочет остаться инкогнито. Допустим. Но почему мы нашли велосипед у дороги?
– Не совсем у дороги, – подал голос Шерстобитов. – Там крутой откос, даже если остановиться, то в высокой траве велосипед не разглядеть, нужно вниз спуститься. Или выйти из леса, как наш грибник.
– Как видите, это не аргумент, Феликс Анатольевич, – добавил следователь.
– Почему убийца не бросил велосипед в воду? – поинтересовался Вербин. – Он должен был проехать несколько мостов.
– Возможно, подвели нервы, – предположил Трутнев.
– Почему не стёр отпечатки?
– Стёр везде, – вновь вступил в разговор Шерстобитов. – Велосипед чист.
– Но на одной ручке отличные «пальчики», да? Он забыл её протереть?
– Все ошибаются.
– Это уже не наше дело, Феликс Анатольевич, и вы это знаете. – Трутнев изо всех сил старался оставаться вежливым и спокойным, и у него это пока получалось. – Пусть Калачёва объясняет, откуда на электровелосипеде, который использовал убийца – а это доказано! – её отпечатки. Если объяснит – извинимся, отпустим и займёмся теми, на кого она укажет. Если не объяснит, ей придётся отвечать на неприятные вопросы.
Николай решил поддержать следователя:
– Мы её возьмём, качественно допросим…
– Помимо железобетонного алиби у Калачёвой крутой адвокат и покровитель с колоссальными связями, – предупредил Феликс.
– Кто адвокат?
– Леонид Маркович Апфель.
– Чёрт! – Трутнев с трудом удержался от того, чтобы добавить ругательство покрепче. – Он ей по карману?
– Не ей.
– Ах, да, там ещё и покровитель. Знаете, кто он?
– Михаил Семёнович Пелек.
– Кажется, я о нём слышал.
– Очень известный человек, – веско ответил Феликс. – При больших деньгах и очень больших связях.
– Учту.
Однако восклицание, которое отпустил следователь, услышав фамилию адвоката, сказало о многом.
– Если бы Калачёву можно было задержать, мы бы её ещё вчера прессанули по поводу другого убийства. Но Калачёва ни слова не скажет без адвоката.
– Это признак вины, – обронил Трутнев.
– Признак в суде не предъявишь, – вздохнул Вербин.
– С этим не поспоришь… – Следователь откинулся на спинку кресла и посмотрел на Феликса. – Но ведь Калачёва причастна к убийству Русинова?
– Я считал и считаю, что Паша был убит из-за проявленного интереса к роману Таисии Калачёвой «Пройти сквозь эту ночь», – твёрдо и как-то официально, как на суде, ответил Вербин. – Я имею в виду – профессионального интереса. Паша считал, и в этом я его поддерживаю, что в своей книге Калачёва изложила правильную версию тех пяти убийств: они связаны.
– Как связаны? – Николай понял, что Феликс плавно обошёл очень важный момент.
– Я с этим разбираюсь.
– То есть версия Калачёвой может оказаться неверной?
– Главное, что она сделала – это объединила пять преступлений в одно. Исходя из этого, мы сделаем остальное.
– Сделаем обязательно, – кивнул Трутнев, который не очень хорошо понял, что имел в виду Шерстобитов. После чего вернулся к интересующей его теме: – Правильно ли я понял твою версию, согласно которой некий, никому не известный серийный убийца, существование которого не доказано, подставляет Калачёву? Как в кино? Или Калачёва и есть убийца?
– Мы точно знаем, что Калачёва не убивала Пашу.
– Но она может знать, кто это сделал?
– Она может знать этого человека, но может не знать, что он убийца.
– Как это? – растерялся следователь.
– Сейчас я рассматриваю три версии, – ответил Вербин. Говорил он размеренно, чтобы Трутнев успевал делать пометки. – Первая самая фантастическая: Калачёва ничего не знала о тех пяти убийствах, покопалась в архивах, нашла день, точнее, ночь, когда произошло три убийства, добавила к ним ещё два и попала в «десятку», вскрыв тщательно замаскированное преступление серийного убийцы.
– Который с какой-то периодичностью убивает по пять человек за ночь?
– Да, – подтвердил Феликс. – Затем убийца прочитал роман…
– Слегка офигел, – хмыкнул Шерстобитов.
– Не без этого… И заинтересовался Калачёвой.
– Они познакомились? – быстро спросил Трутнев.
– Думаю, да.
– То есть изучаем людей, которые оказались в окружении Калачёвой после выхода книги?
– Обязательно.
– Хорошо… – Следователь что-то быстро записал в блокнот, затем вспомнил данное Феликсом описание версии и поднял голову: – Какова, на твой взгляд, вероятность подобного совпадения?
– Один процент.
Трутнев ругнулся и зачеркнул в блокноте два последних предложения.
– Вторая версия чуть менее фантастическая. – Вербину удалось скрыть улыбку. – Калачёва каким-то образом узнала о настоящей подоплёке тех пяти убийств. Как именно узнала, сейчас не имеет значения, к тому же мы решили, что все ошибаются, на основании чего предполагаем, что преступник тоже не обходится без «косяков». – Шерстобитов прекрасно понял намёк, но промолчал. – В её окружении есть серийный убийца, но до какого-то момента Калачёва об этом не догадывалась. Затем он допустил ошибку, она обо всём узнала…
– И они достигли некоего соглашения, – понял Трутнев.
– Да, версия такая, – кивнул Феликс.
– Убийца пообещал заплатить?
– Или пообещал не убивать, – буркнул Николай.
– Это логичнее.
– Как бы там ни было, сделка была заключена, а потом Калачёва решила подстраховаться и написала книгу, в которой подробно описывает действия убийцы.
– Но не его самого, – уточнил следователь.
– Этого мы не знаем, – улыбнулся Феликс. – Возможно, в романе есть завуалированные указания на личность убийцы, которых мы пока не понимаем. Но главная деталь этой версии заключается в том, что где-то хранится письмо, в котором Калачёва подробно рассказывает об убийце.
– Страховка.
– Да.
– Зачем же убили Русинова? – спросил Шерстобитов.
Вербин улыбнулся, но с ответом его опередил Трутнев:
– Коля, Феликс Анатольевич ловко подвёл нас к мысли, что ни в первом, ни во втором случае Калачёвой не имело никакого смысла убивать Павла Русинова. – Следователь поразмыслил и добавил: – А во второй версии это не было нужно ни ей, ни гипотетическому «серийнику».
– В обоих случаях никому из них не было нужно убивать Пашу, – уточнил Вербин. – История той ночи закрыта, никаких доказательств не было тогда и не появится сейчас, спустя пять лет. Паше понравилась версия Калачёвой, он походил вокруг, но ничего не нашёл. Вообще ничего! Но его убили. – Феликс вздохнул. – А значит, его смерть была нужна для чего-то другого. И когда мы поймём, почему его убили, мы раскроем дело.
Некоторое время в кабинете царила тишина, а затем Шерстобитов негромко поинтересовался:
– А что за третья версия?
– Третья самая любопытная, – очень серьёзным тоном ответил Вербин. – Третья версия гласит, что Калачёва не писала книгу.
– Как это?
А вот следователь догадался сразу:
– Убийца?
– Да.
Трутнев кивнул и, отвечая на вопросительный взгляд Шерстобитова, поинтересовался:
– Ты что, не читал роман?
– Нет.
– А напрасно. – И вновь перевёл взгляд на Вербина: – Но как?
– Я пока не знаю, – честно ответил Феликс. – Но эта версия объясняет убийство Сергея Блинова.
– Кто это?
– Литературный редактор Таисии Калачёвой. Его убили два дня назад, попытавшись изобразить уличное ограбление. При этом пропал его ноутбук.
– Для уличного ограбления это нормально, – заметил Шерстобитов.
– Что не так с ноутбуком? – поинтересовался Трутнев.
– Я предполагаю, что в нём была самая первая версия романа Калачёвой, – ответил Феликс. – Я попросил Блинова прислать её мне. Предполагаю, Блинов нашёл эту версию, спросил у Калачёвой разрешения её отправить и был убит.
– Предположения в суде не предъявишь. – Следователь перефразировал замечание Вербина, на что Феликс ответил короткой улыбкой.
– Где произошло убийство?
– В Москве.
– Взял дело?
– Думаю.
– Там «висяк»?
– Ну, разве что мы обнаружим ноутбук Блинова в косметичке Калачёвой.
– Такое возможно?
Вербин пожал плечами:
– После велосипеда я уже ничему не удивлюсь.
– А если серьёзно?
– А если серьёзно, то у Калачёвой очень хорошее алиби.
– Но в данном случае появляется мотив у гипотетического «серийника».
– Да. Если это он написал роман, указав в нём какие-то важные детали, то, убивая Блинова, он и Калачёву спасал, и себя.
– Но, опять же, у него не было никакой необходимости убивать Русинова.
– Совершенно верно.
– Если книгу написал убийца, а Калачёва выкрала её, обработала, отредактировала и опубликовала под своим именем, то она, получается, соучастница? – вернулся в разговор Шерстобитов, которому не давала покоя роль Таисии.
– С тем же успехом она может быть его любовницей, – не согласился Трутнев. – Случайно наткнулась на книгу и обо всём узнала.
– Рылась в компьютере любовника?
– Такое случается.
– Если наткнулась случайно, то это вторая версия, и не важно, любовница она убийце или подруга, – отрезал Трутнев.
– Если, по третьей версии. Калачёва – соучастница, то визит Русинова мог заставить её занервничать, – выдвинул новое предположение Шерстобитов. – И она пошла на убийство в приступе паники.
– И, пребывая в панике, совершила продуманное и хладнокровно исполненное убийство? – не поверил Вербин.
– Сначала запаниковала, а потом решила, как убить.
– То есть успокоилась и тщательно спланировала преступление?
– Да.
– Коля, Феликс намекает на то, что если бы Калачёва успокоилась, то поняла бы, что убивать Русинова нет никакого смысла, – вздохнул Трутнев. – А даже если и убила, то зачем подбросила велосипед с отпечатками пальцев?
– В данном случае это может быть игрой, – протянул Вербин. – Поскольку у Калачёвой железобетонное алиби, велосипед доказывает, что её подставляют, мы утираемся и отправляемся искать того, кто её, якобы, подставляет.
– И не находим, потому что его нет.
– Но при этом не трогаем Калачёву, потому что у неё алиби.
– Третья версия интересная, но она не отвечает на вопрос, для чего Калачёва опубликовала роман?
– Мы не знаем, какие у неё отношения с убийцей. Можно предположить, что Калачёва не уверена в их надёжности и, сообразив, с кем имеет дело, решила подстраховаться.
– Трудно доверять убийце, даже если спишь с ним.
– Именно.
– Есть и другой вариант: убийца мог сам предложить Калачёвой опубликовать роман под её именем, – вернул себе слово Вербин. – А убийством Паши привлёк к нему дополнительный интерес.
– Серийным убийцам нравится, когда о них говорят, – поддержал его следователь.
– Ага.
– Он с нами играет.
– Как в кино, – вернул ему реплику Вербин.
Трутнев улыбнулся, показав, что оценил шутку.
Некоторое время в кабинете царила тишина, а затем следователь подвёл итог:
– Я склоняюсь к третьей версии: Калачёва не писала книгу, Калачёва знает убийцу и, скорее всего, является его сообщницей. Эта версия самая стройная и в неё прекрасно вписывается всё то, что в других версиях превращается в необъяснимые логические неувязки. С нами играют, и я хочу сыграть с ними. Я составлю план допроса с учётом присутствия адвоката, вызову Калачёву и постараюсь её продавить. Коля, ты всё-таки поработай над алиби Калачёвой, возможно, за что-нибудь зацепимся.
– Понял.
– Феликс… Кстати, ничего, что я перешёл на «ты».
– Очень рад.
– Спасибо. Феликс, ты всё расследование стоял особняком, но в результате всё свелось к твоей версии. У тебя есть план дальнейших действий?
– Да, – ответил Вербин. – Хочу ещё раз кое с кем побеседовать.
* * *
Опустошение.
То, что начиналось как захватывающее, хоть и очень опасное приключение, открывающее невероятные перспективы и колоссальные возможности, закончилось невероятным опустошением. Внутри всё выжжено, не осталось ничего из того, что было, и не появилось ничего нового. Внутри пепелище, над которым поднимаются невероятные перспективы и колоссальные возможности, поднимаются во всей красе, во всей свой реальности – потому что свершились. Но кажутся какой-то ерундой. Зачем они нужны пепелищу, которое некогда было её душой? Как так получилось?
Сейчас и не скажешь.
Всё было продумано, рассчитано, взвешено на самых точных внутренних весах – и сделано. Большая сделка была заключена и совершена. Все исполнили свои обязательства и долгое время всё шло как по маслу, пока не стало рассыпаться. Или всё должно было рассыпаться? Не потому, что начал действовать пункт «напечатанный мелким шрифтом» – его не было, а потому что возникли последствия, о которых никто не думал. Не рассчитывал. Не взвешивал. Последствия, которые никто не мог предвидеть. А самое ужасное заключалось в том, что последствия стаей подлых волков набросились на её сгоревшую душу, на то, что она привыкла считать пепелищем, и стали вырывать из неё кровоточащие куски, причиняя дикие страдания, которые она надеялась никогда больше не испытать.
И этого Карина точно не могла предвидеть.
Потому что была слишком холодной и прагматичной, думала, что души у неё больше нет, а вот нá тебе – есть. И когда из души вновь потекла кровь, железное хладнокровие разбилось вдребезги. Но откуда на пепелище кровь? Откуда там жизнь? Получается, сгорело не всё? Что-то осталось? Или что-то не могло сгореть? Неужели есть на свете нечто сильнее огня, способного испепелить и расплавить что угодно, даже память? Неужели есть? Карина знала, что есть, но боялась об этом говорить. Не хотела об этом говорить. Не хотела признаваться себе в том, что не сумела сжечь свою любовь, хотя три года любовалась на пепелище того, что некогда было её душой. Три года лелеяла в себе лютую ненависть, а теперь смотрела на неё и удивлялась собственной глупости. Три года не признавалась себе, что счастлива была лишь в то время, когда рядом был он…
– Веня… – едва слышно прошептала Карина.
– Что? – Лежащий справа мужчина копался в телефоне, но среагировал на шёпот. – Ты что-то сказала?
– Просто обрывок мысли, – тихо ответила Карина.
– Понятно. – Он хотел вернуться в телефон, но зачем-то спросил: – Ты ведь знаешь, что говоришь во сне?
Она не знала. Гриша не рассказывал, наверное, потому, что засыпал раньше неё, а просыпался позже. Или она не хотела говорить при нём. Или повода не было.
– Что я говорила?
– Что-то бессвязное. – Он помолчал и, не найдя лучшего определения, закончил: – Обрывки мыслей.
– Наверное, переволновалась. Вчера был трудный день.
– Но секс получился невероятный. Мне в какой-то момент крышу снесло.
– Мне тоже.
– Тебе первой. Потом мне.
Да, с ним ей всегда сносило крышу. Как-никак, профессиональный самец. Не в том смысле, что он брал за это деньги, а в том, что для него в этом заключался смысл жизни. Он был хорошим работником, успешно строил чиновную карьеру, в том числе – через постель, но главным для него всегда оставался секс. Институтский приятель. Карина переспала с ним на втором курсе. Потом встречались ещё. Без всяких обязательств. Потом в её жизни появился Веня и всё изменилось. Потом Веня ушёл и всё изменилось снова. Они пару раз виделись, но не спали, даже когда Гриша улетал к родителям в Штаты. Карина почему-то не хотела изменять. Ни разу до разговора за обедом.
– Хорошо, что ты вчера оказался свободен.
– Я отменил пару встреч.
– Врёшь, – мягко рассмеялась она, мимолётно признавшись себе, что ей приятно.
– Не вру.
– Почему отменил?
– Ты единственная никогда не умоляла меня остаться с тобой навсегда, – ответил он.
– Тебя прямо умоляют? – Карина попыталась обратить разговор в шутку.
– Некоторые – да. – Он не повёлся. Положил телефон на тумбочку, повернулся и теперь смотрел ей прямо в глаза.
– А ты?
– А ты ещё не заметила? Я до сих пор один.
– Не встретил единственную?
Он смотрел на неё долго, почти минуту, а затем почти прошептал:
– Была у меня одна девочка на втором курсе, но она…
– Ещё одно слово, и мне придётся тебя задушить.
– Я буду сопротивляться.
– А во сне?
– И во сне буду. – Он положил руку ей на плечо. – Карина, пока ты спала, я подумал… – Она поняла, что он волнуется. И по голосу поняла, и по дрожащей руке. Такое не сыграешь. – Ты не хочешь смотаться куда-нибудь вдвоём? У меня скоро отпуск, и если у тебя есть возможность освободить две или три недели, я бы с удовольствием пригласил тебя составить мне компанию.
– Почему ты спрашиваешь сейчас? – Её голос предательски дрогнул.
– Потому что не хочу ждать ещё три года, или пять лет… даже день не хочу. Потому что, когда увидел, что мне звонишь ты – едва не подпрыгнул от радости. Потому что…
Он говорил и говорил, а Карина улыбалась, с трудом сдерживая слёзы, и думала только одно: «Почему же я не позвонила тебе позавчера?»
Потому что чудесная, очень техничная ночь принесла ей удовлетворение, но ничем не наполнила. А нежное прикосновение к плечу не заставило задрожать. Не принесло даже толики тепла, и внутри оставалось так же холодно и пусто, как стало вчера, сразу после её искренней, но неуслышанной Гришей речи.
Пепелище отчаянно болело от пылких, очень нужных и добрых слов, но в нём было холодно, пусто и безнадёжно пахло горечью.
* * *
А выглядела она стильно. Не так эффектно, как Таисия, красоту которой подчёркивала любая одежда, но внимание Карина привлекала: деловой костюм идеально сидит на точёной фигуре, минимум косметики, исключительно для того, чтобы подчеркнуть изящные черты лица. Причёска совсем простая, пучок, зато превосходно вписывается в выбранный стиль.
Усевшись напротив Вербина, Карина сразу посмотрела на часы и вздохнула:
– Даже не обеденное время, товарищ майор, мне пришлось отпрашиваться.
– Прошу меня извинить, Карина Максимовна, но дальше у меня совещание с начальством, которое я не могу перенести, – солгал Вербин. – А наша встреча показалась необходимой.
– Вы сказали, что появилась новая информация… – Заминка явно была искусственной, демонстративной, показывающей, что только поэтому женщина согласилась на встречу. – По делу об убийстве Вени.
– Появилась, – негромко подтвердил Феликс. – И я обязательно доведу её до вашего сведения, Карина Максимовна, но сначала хотел бы задать вам несколько вопросов. – И раскрыл записную книжку на чистом развороте.
– Информация действительно существует?
– Даю честное слово.
– И она стоит того, чтобы я тратила время на ответы?
– Полагаю, да. – Вербин улыбнулся: – Если вы сочтёте её малозначимой – с меня хороший ужин.
– Кто вас воспитывал, товарищ майор? – неожиданно поинтересовалась Карина.
– Папа, мама, школа и немножко улица, – ответил Феликс. – И жизнь.
– Классический набор.
– Почему вы спросили?
– Вы ненамного старше меня, но иногда кажетесь человеком совсем другой эпохи.
– У меня такая работа, Карина Максимовна, она делает меня серьёзным.
– Мне кажется, вы умеете шутить.
– Не без этого.
– Но я говорила о другом. – Карина не обратила внимания на ответ Феликса. – Вы подаёте руку женщинам, не так ли? Не отвечайте. Вы открываете дверь. И вам никогда не придёт в голову разделить счёт или заменить букет цветов выпиской из банка, подтверждающей, что вы перевели эту сумму приюту для бродячих животных. Просто если вы сочтёте нужным, вы переведёте деньги приюту, но не вместо цветов. Я ни в чём не ошиблась?
– Нет.
– Динозавр.
– Спасибо.
– Почему вы решили, что это комплимент?
– Мне было бы бесконечно скучно жить в мире, в котором не соблюдаются эти правила.
– А это правила? – удивилась Карина.
– Что плохого в слове «правила»?
С ответом она не нашлась. Сделала глоток капучино и вновь посмотрела на часы.
– Совсем забыла, что у нас мало времени, товарищ майор. О чём вы хотели поговорить?
– Почему вы не рассказали мне о Пелеке?
Вербин не ожидал, что Карина вздрогнет или иным образом покажет, что вопрос стал для неё неожиданным.
– О каком из них? – холодно и почти равнодушно спросила молодая женщина.
– Прекрасное уточнение.
– И почему я должна была о нём упоминать? Вам наверняка известно, что Володя давно погиб.
– Но именно благодаря ему вы познакомились с Таисией.
– Вас не устроила моя версия?
– Я обратил внимание на то, что она не совсем корректна.
– Да уж, воспитание. – Ещё глоток кофе. – Другой бы прямо сказал, что я солгала.
– Поэтому такие преступления расследую я, а не другие.
– Какие преступления?
– Сложные.
– Володя давно погиб, – повторила Карина. По-прежнему холодно, но больше не равнодушно, с искренней грустью. – Мне до сих пор больно от этого, и поэтому, наверное, я о нём не упомянула. И ошиблась в вас. Не думала, что вы станете так глубоко копать.
– Я ищу убийцу, и глубина ямы меня не волнует: выкопаю такую, какая понадобится для раскрытия дела.
– А как же «Не рой другому»? – криво улыбнулась Карина.
– Никак. Моя работа рыть ямы другим.
– Жаль, что не вы расследовали убийство Вени.
– Уже не жаль – я расследую.
– Это внушает оптимизм.
– Спасибо. Теперь вернёмся к моему вопросу?
– Я на него ответила.
Феликс заглянул в записную книжку и притворно удивился:
– Ах, да! Простите.
– Ничего страшного.
– Вы решили, что эта деталь не важна.
– А разве нет?
– Я пока не знаю.
– В любом случае, на вопрос я ответила.
– Вас сильно задело поведение Таисии после… – Вербин специально выдержал паузу, чтобы посмотреть на реакцию Карины. – После смерти Владимира Пелека?
– Вы ведь понимаете, что мне трудно позабыть моё нынешнее отношение к Тае? – уточнила она. – И моё отношение обязательно повлияет на мои ответы.
– Разумеется, Карина Максимовна. И я очень рад, что вы правильно поняли мой вопрос.
Молодая женщина вздохнула, глядя на кофейную чашку, затем пожала плечами, словно разрешив себе говорить правду, и рассказала. Не глядя на Феликса.
– Эта новость на какое-то время стала главной темой сплетен нашего круга. Я имею в виду большой круг знакомых, а не нашу тесную компанию. Так вот, сплетни пошли, но я, хотите верьте, хотите нет, защищала Таю.
– Не сомневаюсь, что так, Карина Максимовна.
Она поблагодарила Вербина кивком.
– Что же касается моего личного отношения, то… Не то чтобы задело… Сначала я была ошарашена, потом решила, что они взрослые люди и вольны принимать любые решения.
– Вы говорили с Таисией?
– Один раз. Она сказала, что в какой-то момент их с Михаилом Семёновичем неожиданно накрыло и всё получилось само собой.
– Как вы думаете, Таисия стала любовницей профессора Пелека из меркантильных соображений?
– Есть другие варианты?
– И с Владимиром была из-за денег?
– Нет, абсолютно точно – нет.
– Вы уверены?
Феликс приготовился услышать очень грязный ответ, а увидел очень добрую улыбку. И понял, что все они: и Карина, и Дарина, и Тая, вспоминают тот период своей жизни с необыкновенной теплотой и ничто из того, что случилось потом, его не перечеркнёт и не запачкает. Те дни стали для них самыми счастливыми в жизни.
– Любящих людей видно издалека, – мягко рассказала Карина. – Настоящую любовь не скрыть, потому что она постоянно проявляется: в прикосновениях, взглядах, коротких фразах, в том, как естественно люди ухаживают друг за другом… Мелочи, язык тела… Их невозможно контролировать постоянно, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и так на протяжении многих лет. А именно в них и проявляется истинное отношение людей друг к другу. А ещё очень хорошо заметно, когда люди целуются. Причём внезапно: один вдруг захотел проявить нежность, а второй устремился навстречу, не потому что ждёт, а потому что всегда готов к нежности первого и с радостью на неё отвечает. Или лёгкое касание, когда проходит мимо. Вы когда-нибудь наблюдали за поведением человека в компании? Казалось бы, все веселы, все расслабленны, она одна, сейчас я говорю о Тае, в окружении мужчин, возможен даже лёгкий флирт, а потом входит Володя – он опоздал к началу вечеринки, и сразу видишь, как меняется Тая. И оказывается, что она может быть ещё более весёлой, энергичной, радостной – потому что он пришёл. И её тело устремлено к нему. Они не стоят обнявшись посреди праздника, но видно, что она абсолютно направлена на него. Ни на кого больше. А он – только на неё. Это невозможно подделать, товарищ майор. Я ненавижу Таю всей душой, но я не стану лгать о них, об этой паре, которая погибла восемь лет назад. Наверное, в память о Володе. Разумеется, Тая понимала, что любит очень богатого мальчика, но она абсолютно точно, а главное – по-настоящему любила Володю. Что же касается дальнейшего… – Карина медленно покрутила по столу чашку, раздумывая, стоит ли продолжать. Но решилась. – Михаил Семёнович всерьёз подумывал о суициде, и его можно понять: он своими руками убил единственного сына. Мы это понимали и не оставляли его ни на секунду. По очереди дежурили. Наши слова, наша поддержка, наше тепло… Это много, но я не думаю, что мы смогли бы его спасти.
– Даже так?
– Поверьте – так. А потом мы заметили, что Михаил Семёнович начал оживать, начал шутить. Начал напоминать себя, каким мы его знали до той чудовищной катастрофы. Потом всё открылось… Тая вернула Михаила Семёновича, и не вижу ничего дурного в том, если он за это оставит ей своё состояние. Он обязан ей каждым днём из последних восьми лет. И к тому же Тая искренне и беззаветно любила его сына.
– Почему они не поженятся?
– Этого я не знаю, спрашивать у них не буду, а выдумывать не хочу. – Карина помолчала. – Вы удовлетворены?
– Вполне.
– Теперь ваша очередь. – Очередной взгляд на часы.
– Да, я помню. – Вербин закончил делать пометки и закрыл записную книжку. – Карина Максимовна, когда я сказал, что появилась новая информация, я не имел в виду, что появились подозреваемые. Или подозреваемый в убийстве Вениамина. Но это, надеюсь, пока.
– И я надеюсь.
– Информация, которую я вам расскажу, не новая, просто в своё время эксперты, учитывая обстоятельства смерти Вениамина, не сочли её важной. Вы знали, что у него был Альцгеймер?
Последовавшая за вопросом пауза стала прекрасным ответом на вопрос Вербина. Как и выражение лица Карины, за которым Феликс внимательно наблюдал.
– Что? – Она при всём желании не могла скрыть, что ошеломлена.
– У Вениамина был Альцгеймер, причём в достаточно развитой стадии.
– Вы уверены? – прошептала она.
– Абсолютно. – В действительности у него просто были основания так считать, но Феликс не мог ответить иначе.
– Как вы узнали?
– По моей просьбе, результаты вскрытия проанализировал один из наших лучших специалистов.
– Веня знал?
Феликс поднял брови.
– Ах, да… – Она закусила губу. Очень крепко. Словно хотела её откусить. – Мы этого никогда не узнаем.
– Эксперт предполагает, что Вениамин не мог не ощущать симптомы, – очень проникновенно произнёс Вербин. – Я хотел узнать об этом у вас, Карина Максимовна, но теперь не спрошу, потому что ответ очевиден.
– Да, я ничего не знала. – Её пальцы перестали дрожать. – То есть Веня умирал?
– Медленно превращался в овощ.
– Да, это другое, это совсем другое. Он бы перестал узнавать окружающих, ведь так? Стал бы абсолютно беспомощным… – Пальцы дрожать перестали, но голос срывался. А на идеально подведённых глазах выступили слёзы. – У него такое случалось, он забывал… Я ему даже как-то выговаривала, понимаете? Я ему выговаривала. А он улыбался. И молчал. Я не злилась, правда, просто у меня такой характер, я выговаривала, но не злилась, а он молчал. Может, он тогда заблудился? Может, поэтому приехал не туда? И увидел там то, чего не должен был видеть? Может, он и с Таей…
Больше Карина сдерживаться не могла: закрыла лицо руками и разрыдалась в голос. В громкий, очень тоскливый голос.
* * *
«Увези меня!»
Гриша понимал, что слышит не каприз, а стон или даже крик. Крик о помощи. Что слышит максимум искренности, на который способна Карина, учитывая её воспитание и характер. И ещё Гриша знал, что получил бы всё, о чём говорила молодая женщина, и даже больше – благодаря её воспитанию и характеру. Она бы до конца жизни считала, что он спас её, была бы благодарна и никогда не предала. Гриша знал, что Карина стала бы ему идеальной женой и в какой-то момент едва не сказал: «Да!» Потому что понимал, что лучшего предложения ему никогда никто не сделает. Что, наплевав на всё, он всё получит. Знал… Но ещё он знал и честно об этом сказал, что «всё», на что ему придётся наплевать – это изрядный кусок его жизни. Годы в нелюбимом городе, посвящённые ублажению искалеченного старика. Погоня за самым главным в жизни призом, за миллионами, которые ни в коем случае нельзя было потерять. Гриша так привык к ощущению близости огромных денег, которые вот-вот, через месяц или полгода, он заполучит в своё полное распоряжение, что слово «Да» умерло, даже не родившись в его голосовых связках.
Он знал, что на этом всё будет кончено. И, чтобы не испытывать сожаления, соврал себе, что Карина сломалась. Что её истерика – признак того, что прежней, абсолютно уверенной в себе женщины больше не существует. И нет смысла помогать тому, кто не сумел пройти сквозь Ночь. Это уже не та Карина, которую можно рассматривать как будущую жену. Да и не нужна ему женщина, которой нужно помогать. Правильно сказал дядя: заполучив миллионы, он сможет выбрать для себя самую лучшую партию. А до миллионов осталось совсем чуть-чуть, месяц или полгода… Миллионы совсем рядом.
Карина услышала и высказанное, и невысказанное. Но сделала вид, что услышала только высказанное.
Потом они надолго замолчали. Потом Карина сказала, что хочет провести вечер в одиночестве. Он догадывался, что услышит эти слова, и ответил коротко: «Я позвоню». Она кивнула. Он и в самом деле позвонил, и они минуты полторы говорили ни о чём. Никак не касаясь состоявшегося днём разговора. Но оба его помнили. И оба о нём думали. Не могли не думать.
Гриша убеждал себя, что поступил правильно, но ближе к десяти дал слабину: вечер в одиночестве и постоянные мысли о дневном разговоре заставили его несколько раз набрать номер Карины, но трубку женщина не взяла.
Зато позвонила мама.
– Гришенька, дорогой, как твои дела?
Мама всегда называла его только так, однако сегодня уменьшительно-ласкательная форма почему-то вызвала глухое раздражение. Которое Кунич постарался скрыть.
– Всё хорошо.
– Я говорила с Мишей, он какой-то напряжённый. Тебе так не кажется?
– У дяди небольшие проблемы с бизнесом.
Говорить матери правду Гриша не собирался.
– Проблемы разрешимые? – заволновалась она. – Гришенька, ты ведь знаешь, как сильно мы зависим от Миши.
– Разрешимые, мама, всё будет хорошо.
– Вот и славно. – Кажется, она слегка успокоилась. Да, точно, успокоилась, потому что завела привычное: – Сколько раз я говорила Мише, чтобы он вышел в кэш и переехал к нам сюда. Сколько можно бегать, суетиться? Всех денег всё равно не заработаешь. А здесь, среди своих, ему было бы намного лучше и спокойнее. – Пауза. И, поскольку Кунич молчал, последовал вопрос: – Ведь так?
– Я периодически напоминаю дяде об этом, но ты же знаешь своего брата.
– Да, он упрямый.
– Ещё какой.
– Он сказал, тебе понравилась какая-то русская девочка?
Кунич рассказывал, что у него есть постоянная подружка, но мать сразу дала понять, что не рассматривает Карину в качестве серьёзного варианта. Её мальчику, которому светило великолепное наследство, полагалось только самое лучшее. И выбор этого лучшего она не могла доверить даже сыну. До сегодняшнего дня мама ни разу о Карине не вспоминала, и её неожиданный вопрос мог означать только одно: Пелек рассказал о предложении.
«Мог бы и промолчать, пень трухлявый».
– Да, понравилась, – вздохнул Кунич. – Я рассказывал тебе о Карине, ты просто забыла.
– Ты не рассказывал, что она тебе настолько понравилась. – Мама выделила слово «настолько».
«Ну, точно, обо всём доложил, старый хрыч».
– Вы ещё не живёте вместе?
– Об этом можешь не беспокоиться…
– Гришенька, не торопись себя связывать, зачем тебе девочка из России? Уверена, скоро ты сможешь выбрать кого угодно, а главное, здесь, дома. Такому, как ты, никто не откажет.
«Такому, как я – обладателю грандиозного наследства…»
– Пожалуйста, не вспоминай больше об этой девочке. Я очень тебя прошу.
С мамой Кунич проговорил обычное время – примерно сорок минут. Потом вновь набрал телефон Карины, понял, что она не ответит, и отправил сообщение с пожеланием спокойной ночи. Уснул сразу, но утром, едва проснувшись, вновь задумался о том, что могло сломить «железную» Карину? Почему она сломалась? Из-за проблем и неурядиц последних недель? Судя по всему, да, хотя верилось в это с трудом. Тем не менее верилось, поскольку очень хотелось, а других вариантов Гриша не искал. Однако проснувшись, Кунич неожиданно почувствовал, что скучает. Просто скучает по женщине, рядом с которой просыпался не реже четырёх-пяти раз в неделю. Скучает по её дыханию. По улыбке, которой Карина встречает новый день. По тому, как она пьёт кофе и как его варит. Скучает. И Гриша сделал то, чего совсем от себя не ожидал: наспех собрался и примчался к дому Карины, чтобы сказать… Что скучает? Что был дураком? Что проявил слабость, о которой не просто сожалеет, а сожалеет безумно? Что он возьмёт билеты и они улетят сегодня вечером, а значит, нужно не идти на работу, а собирать чемоданы! Он не знал, что скажет. И не сказал, потому что увидел, как они выходят из подъезда: Карина и её старый знакомый, которого Кунич пару раз видел в компаниях. Выходят вместе. А на прощание он целует её в губы. А она ему улыбается. Не просто улыбается, а ему.
Гриша увидел.
А потом долго сидел в машине, думая… ни о чём. И чувствуя нарастающую злость. На всех. На полицейского, который довёл всех до нервного срыва. На маму, для которой важны только деньги. На плечистого самца, который провёл ночь с его женщиной. На Карину, которая его предала. На дядю, который никак не подохнет. На ловкую шлюху Таю, сумевшую завладеть сердцем старого Пелека и, возможно, уже укравшую его миллионы. На эту суку, из-за которой возникли все проблемы последних недель.
Из-за которой скелеты толпой выбрались из шкафа.
Из-за которой Карина плюнула ему в лицо.
Всё плохое – из-за девки старого инвалида.
Из-за Таи.
– Из-за тебя, сука. Всё плохое – из-за тебя.
Гриша повернул к себе салонное зеркало и увидел в нём другого себя. Того, который Грише очень нравился. Того, который широко улыбнулся в ответ.
* * *
– Иннокентий Васильевич?
– Да, это я.
– Позволите отвлечь вас на несколько минут?
Он был стар, сух, но ещё крепок. Невысокий рост, редкие седые волосы, очки на носу, старые очки, в одном месте подклеенные, в другом стянутые нитью – старые, привычные, рабочие очки, от которых он не собирался отказываться; синий халат, под которым виднелись рубашка и галстук – Иннокентий Васильевич производил впечатление мастера, и был им. Известным в городе мастером, услуги которого высоко ценились людьми с хорошим вкусом.
– Могу узнать, по какому вы вопросу?
Мастер мгновенно понял, что перед ним не клиент.
– Майор Вербин, Московский уголовный розыск.
Феликс достал удостоверение, Иннокентий Васильевич бросил небрежный взгляд на обложку и хмыкнул:
– Вам нужны новые «корочки»?
– Обойдусь этими, – улыбнулся в ответ Вербин.
Внимательно изучив удостоверение, старик поинтересовался:
– Чему обязан, Феликс Анатольевич?
– Можно просто Феликс.
– Нет, давайте официально.
– Как скажете, Иннокентий Васильевич, как скажете.
Чтобы выйти на этого человека, Вербину пришлось попотеть, но он решил, что найти его нужно обязательно, приложил необходимые усилия – и нашёл. Хотя изначально у него было одно лишь неясное ощущение, что этот человек должен существовать. Ощущение, порождённое взглядом на «особенное» собрание профессора Пелека. Книги, корешки которых украшали вытесненные золотом даты, написанные в римской традиции, явно были сделаны на заказ. Все надписи Вербин не запомнил, но предположил, что некоторые из этих книг заняли своё место в «особенной» коллекции ещё до рождения Михаила Семёновича и, вполне возможно, их делали в одной мастерской, которая передаётся по наследству так же, как Пелеки передают от отца к сыну свою знаменитую библиотеку. И Феликс отправился в путешествие по переплётным мастерским, в одной из которых ему повезло наткнуться не на работника, тянущего лямку «от звонка до звонка», а на увлечённого специалиста, от которого Вербин узнал, что не все старые мастера дают рекламу в Сети или берут клиентов «с улицы», без рекомендаций. Так у Феликса появился номер телефона, который привёл его обратно в одну из мастерских, в которой он уже побывал, однако на этот раз Вербина проводили в маленький кабинет, где его ожидал Иннокентий Васильевич.
– Я расспрашиваю лучших переплётчиков города, чтобы найти того, к кому периодически обращается Михаил Семёнович Пелек.
– Он обращается к самому лучшему, – с достоинством сообщил Иннокентий Васильевич.
– Может себе позволить.
– Совершенно верно.
– Часто обращается?
– Это официальный допрос?
– Ни в коем случае, Иннокентий Васильевич, я провожу опрос, как видите, без протокола. Но если вы готовы отвечать только в официальной обстановке…
– В протоколе нет необходимости, Феликс Анатольевич. – Мастер поправил очки. – Михаил Семёнович разборчив, знает, что ему нужно, поэтому книги, которые он приобретает для коллекции, как правило в хорошем или отличном состоянии. Но бывает так, что требуется реставрация и, если речь идёт о кожаном переплёте, Михаил Семёнович обращается ко мне. Реставрация – это ещё один профиль моей мастерской.
– Помимо этого?
– Помимо этого, я делаю для Михаила Семёновича блокноты, примерно раз в полгода. Он использует их в повседневной жизни, предпочитая качественную бумагу и отменный переплёт.
– Не проще менять бумажные блоки?
– Михаилу Семёновичу нравится запах новой кожи. Это всё?
– Другие изделия не делаете?
– Ремнями не занимаюсь.
– Это я понимаю, Иннокентий Васильевич. Меня интересуют кожаные книжные переплёты, на торцах которых написано…
– Вытеснено, – мягко поправил Вербина мастер.
– Простите.
– На корешках.
– И за это простите.
– Продолжайте, – разрешил Иннокентий Васильевич.
– Меня интересуют кожаные книжные переплёты, на корешках которых вытеснены вот такие символы.
Феликс показал мастеру разворот записной книжки, на страницах которого было написано: MMXII, ММ, MCMXCV.
– Вы их делали?
– И не только с этими символами, – подтвердил Иннокентий Васильевич.
«Есть!»
– Да, были и другие, – кивнул Вербин. Внешне он остался спокоен, хотя внутри чуть не кричал от радости. – Что вы можете сказать об этих книгах?
– Ничего.
– В смысле? – растерялся Феликс. – Вы ведь только что сказали, что вы изготавливали эти переплёты для книг профессора.
– Я сказал, что изготавливал переплёты, – уточнил мастер. – Но это не книги, а особые блокноты, которые Михаил Семёнович изредка мне заказывает. Обложка всегда одинаковая, но разное тиснение, я имею в виду символы. Внутри – триста прошитых листов бумаги высшего качества.
– Чистой бумаги? – уточнил всё ещё растерянный Вербин.
– Чистой бумаги, – подтвердил Иннокентий Васильевич.
– Всегда?
– Всегда.
– А что вытеснено на лицевой обложке?
– Те же символы, что и на корешке.
– Вам не доводилось ремонтировать такие… гм… блокноты?
– Нет.
Не было сомнений, что мастер ответил честно.
– Я видел довольно старые книги, – продолжил Вербин. – Вы не могли их делать.
– В нашу первую встречу Михаил Семёнович показал образец, который я должен был воспроизвести с максимальной тщательностью. Я осмотрел его и вернул профессору.
– Заглядывали внутрь?
– Михаил Семёнович просил этого не делать.
– И вы не нарушили обещание?
– Михаил Семёнович всё время находился рядом и не выпускал… блокнот из поля зрения.
И Феликс понял, чем вызвана заминка:
– Вы хотели сказать «книгу»?
– Да. – Иннокентию Васильевичу потребовалась короткая пауза, чтобы решить, нужно ли быть искренним в этот раз. – По всем параметрам это изготовленная в единичном экземпляре книга. Однако отсутствие содержания не позволяет так её называть.
– Как вы думаете, для чего человеку может быть нужен подобный блокнот?
– Например, для ведения личного дневника. – Судя по скорости ответа, мастер задавался подобным вопросом и нашёл для себя удовлетворивший его ответ. – Бумага, которую предпочитает Михаил Семёнович, идеальна для письма.
Дневниковые записи, которые ведутся из поколения в поколение. А когда заканчивается очередной особенный блокнот – открывается следующий том, на обложке которого появляется год начала. Логично? Вполне. Отличное объяснение для мастера. Но так ли это на самом деле?
– Последний вопрос, Иннокентий Васильевич, и я откланяюсь.
– Сколько угодно, Феликс Анатольевич. Как ни странно, с вами приятно общаться.
– Потому что я считаю вас честным человеком, Иннокентий Васильевич.
Мастер рассмеялся и погрозил Вербину пальцем:
– Вы лжёте, Феликс Анатольевич, с теми, кого вы в чём-то подозреваете, вы тоже ведёте себя вежливо. Это воспитание. Его не спрятать.
– Спасибо, Иннокентий Васильевич. – Вербин вновь раскрыл записную книжку: – Скажите, пожалуйста, Михаил Семёнович заказывал у вас блокнот с таким названием: MMXVIII?
– Да, это был последний на сегодняшний день заказ особенного блокнота.
– Выполнили его?
– Конечно.
– Спасибо.
MMXVIII означал 2018 год. Пять лет назад. Однако этой книги на библиотечной полке Феликс не увидел.
* * *
Пару месяцев назад звонок Карины можно было бы назвать внезапным, неожиданным, а то и вовсе фантастическим, но события последних дней меняли реальность с такой скоростью, что Таисия не удивилась. Ни самому звонку, ни безапелляционному, как всегда у Карины, требованию «немедленно встретиться». Не удивилась и даже улыбнулась, потому что это был «звонок из прошлого», по всем признакам, кроме самого главного – темы разговора.
– Ты знала, что у Вени был Альцгеймер? – Карина сразу взяла с места в карьер.
– Откуда ты знаешь? – изумилась Таисия.
– Значит, знала…
Карина сказала, что будет торопиться и они не смогут пообедать. Таисия поняла, что совместные походы в рестораны или кафе пока ещё находятся за пределами их отношений, и протестовать не стала. В результате встретились у качелей на площади Маяковского, отошли в сторонку и завели разговор.
– Откуда ты знаешь? – повторила ошеломлённая Таисия.
В ответ услышала полное боли:
– Как ты могла так поступить со мной?
И похолодела, потому что не ожидала, никогда не думала, что «железная» Карина способна на такие чувства, способна быть настолько слабой. Таисия услышала, растерялась и, чтобы не расплакаться самой, громко заявила:
– Если не ответишь на мой вопрос, разговора не получится.
Хотела, чтобы прозвучало грубовато, но не получилось. Не смогла. И Карина это поняла. Несколько мгновений смотрела бывшей подруге в глаза, затем тихо ответила:
– Мне рассказал майор.
– Вербин?
– А кто ещё?
– Он глубоко копает, – протянула Таисия, не отводя взгляд. И совершенно не стесняясь того, что в глазах полно слёз. – Добирается до тех могил, о которых мы забыли. Или постарались забыть.
– Теперь ты скажешь, что тогда случилось?
– Теперь… Теперь – да. – Таисия нервным жестом переложила сумочку из одной руки в другую. Потом вытащила из неё платок и вытерла слёзы. – Даже не знаю, с чего начать… Наверное, с того, что бесило тебя все последние годы: Веня тебе не изменял. Мы не трахались.
Карина всхлипнула.
– Как? Но тогда… Зачем? Зачем ты? И зачем он?
– Ты до сих пор его любишь… – Таисия покачала головой. – Несмотря ни на что. До сих пор… – И снова вытерла глаза. – Каринка, я знаю, ты меня не простишь, но я не смогла отказать Вене в его последней просьбе. Это была его идея. Я бы не смогла такое придумать. Я ведь ничего не знала, а даже если бы знала – ни за что бы не придумала такое. А он захотел. И я ему не отказала. Я знала, что ты меня никогда не простишь, но это был не тот случай, чтобы отказывать. Я не могла отказать.
– Расскажи по порядку. – Карина вернула себе уверенный тон. И только она знала, какие усилия ей пришлось для этого приложить.
Таисия несколько раз глубоко вздохнула и, убедившись, что голос перестал дрожать, ответила:
– Веня пришёл ко мне за несколько дней до того… Ну, до того, как всё случилось. Он уже не был расстроен и не пребывал в ужасе. Как я поняла, Веня пришёл через несколько дней после того, как узнал о диагнозе, и у него было время взять себя в руки. Он был очень спокоен, сосредоточен и решителен. Я никогда его таким не видела, поэтому сразу заподозрила неладное. Он рассказал о диагнозе, и я… У меня случилась истерика. Я не лгу и говорю не для того, чтобы как-то оправдаться. Так было: когда Веня рассказал о диагнозе, меня вынесло. Я не помню следующие двадцать минут. А когда очнулась, мы сидели на диване, и Веня обнимал меня за плечи.
И тогда Карина неожиданно потянулась и пожала ей руку. Таисия кивнула и вновь вытерла слёзы.
– Когда я успокоилась, то спросила, знаешь ли ты? Веня ответил, что нет. Я спросила почему? Веня ответил, что ты не позволишь ему сделать то, что он решил, и будешь заботиться о нём до конца дней. А он не имеет права ломать тебе жизнь. Ещё Веня сказал, что хочет, чтобы ты как можно скорее его забыла и стала жить дальше. Он сказал, что всё продумал, но нужен штрих. Поганый штрих, который изменит твоё представление о нём и заставит его ненавидеть. – Таисия судорожно передохнула. – Это не я придумала.
– Я верю, – едва слышно произнесла Карина. – Ты бы не смогла, ты была моей лучшей подругой. Веня понимал, что так получится больнее… – Ей очень хотелось разрыдаться, но она не могла. – Почему ты, Тая? Веня мог поехать к любой другой девушке.
– Любая другая девушка не подтвердила бы, что он с ней спал.
– Поехал бы к проститутке. Заплатил, чтобы она соврала.
– Веня и проститутка? Думаю, у него даже мысли такой не появилось. Да и ты бы не поверила.
– Да, я бы не поверила, – подумав, согласилась Карина. – В проститутку я бы ни за что не поверила.
А в то, что её жених, человек, который – она была в этом уверена! – любил её больше всего на свете, переспал с её лучшей подругой – поверила. Потому что Тая стояла перед ней, смотрела ей в глаза и говорила, что так было.
Поверила.
«Какой же дурой я была…»
– В тот день мы разговаривали, вспоминали, смотрели фотки, видео, – закончила Таисия. – Я плакала. Он был спокоен. Мы прощались.
– И ты сделала всё, о чём он попросил. – Карина не спрашивала.
– А ты бы не сделала? – Таисия вытерла слёзы и резко посмотрела на Карину. – Ты бы не сделала, если бы к тебе пришёл Володя?
И посмотрела резко, и спросила тоже. А поскольку резкость шла от души, Карина ответила честно:
– Сделала бы.
– Да, Каринка, сделала бы. Я знаю. – Глаза Таисии лихорадочно блеснули. – Есть вещи, в которых нельзя отказывать друзьям.
В последней просьбе.
– Я знаю, что ты меня не простишь. И знала об этом, когда соглашалась. Веня угробил мою репутацию и разорвал нашу компанию, нашу семью, но он так хотел, и я не смогла ему отказать. Ни за что бы не отказала.
Некоторое время они стояли молча, две женщины, разделённые одной смертью. А потом Карина сказала:
– У тебя была возможность с ним попрощаться, и этого я тебе никогда не прощу. А за всё остальное… Спасибо.
