Глава 15

— Никогда! Слышишь меня, никогда не смей иметь ничего общего с Голицыным, — выпалил я сразу после того, как закрыл за нами дверь. — Пообещай мне сейчас же!

— Вить! Витя, ты же ничего не знаешь! Поэтому ничего не понимаешь! — она очень эмоционально замахала руками перед моим носом. — Я тебе сейчас всё расскажу, и ты поймёшь, что Коленька, на самом деле, очень хороший!

— Рассказывай, — проговорил я сквозь зубы, одновременно с этим тяжело выдыхая. — Но Голицына чтобы я…

— Подожди! — сестра выставила перед собой руки ладонями вперёд. — Всё после!

Обычно мне очень нравилось, когда она находилась в восторженном состоянии. Было в это что-то детское, непредвзятое, но при этом чистое и настоящее. Но вот сейчас именно эта её эмоциональная незащищённость заставляла меня нервничать.

— Тут всё не так однозначно, — продолжала Ада, при этом она отошла от меня и принялась ходить по комнате взад-вперёд, периодически останавливаясь, чтобы посмотреть, как я считываю акценты в её рассказе. — Как только меня долечили, я решила, что нельзя оставлять моё ранение просто так, лекарка ведь начала расспрашивать.

При ходьбе она отчаянно жестикулировала, словно помогая рассказу руками. А я смотрел на неё со смешанными чувствами. С одной стороны, отчаянно хотелось расхохотаться, а вот с другой, мне было совсем не до смеха.

— Ты же не оставил бы, — продолжала она тем временем. — Ну вот я и пошла к Салтычихе, ну это мы так Матрону Салтыкову зовём, чтобы выяснить, что произошло. Причём я-то собиралась это сделать абсолютно мирно, но совершенно случайно расцарапала ей лицо.

— Случайно? — уточнил я, стараясь скрыть усмешку.

— Абсолютно случайно, — сестра сделала страшные глаза. — Даже в мыслях не было. Это просто потому произошло, что она себе щипцами волосы спалила, а я хотела помочь, но что-то пошло не так.

— Стоп-стоп-стоп, — остановил я сестру, уже предчувствуя масштаб катастрофы. — Матрона Салтыкова спалила волосы щипцами, так?

— Ага, — с готовностью кивнула сестра.

— Без твоего участия или с оным? — кажется, мне совсем скоро придётся улаживать проблемы, с точки зрения родителя, а вот к такому меня жизнь совсем не готовила, даже на Стене. — И сильно спалила? Пару локонов, надеюсь?

— Ну как, — замялась Ада и отвела взгляд в потолок, — полголовы до блеска. Аграфена Петровна кого-то за париком послала, сказала за день такое непотребство не прибрать…

Я закрыл лицо ладонями. Если бы мне кто-нибудь сказал, на что я обрекаю себя, допуская учёбу сестры рядом, я бы не поверил. А, если бы поверил, то никогда бы на такое не согласился бы.

— Ясно, — ответил я через некоторое время, когда смог успокоиться и посмотреть вновь в заискивающие глаза сестры. — А Голицын-то тут…

— Так ты же не дослушал, — Ада хлопнула ладошками и сложила их у себя на груди. — Мне, короче, Салтычиха говорит, хана теперь и тебе, и близким твоим, мол, отец у неё в Тайном сыске и нас всех со свету сживёт. Я испугалась, ну а что? Я же мелкая ещё. Короче, ноги в руки и бегом к тебе, чтобы предупредить про ситуацию. А тебя — нет, говорят, каких-то пацанов бьёшь. А тут здоровенный детина меня поймал, схватил и ну давай пытаться к стеночке прижать со всеми вытекающими! Я царапаться и визжать, конечно, ну а что? Чтобы у него перепонки нахрен порвались. Но тут появился Коленька и мужественно меня спас, вот…

Голос у неё при упоминании Голицына резко изменился, появились нежность и придыхание. А в глазах возникли романтические воспоминания.

— Кто тебя поймал? — для меня пока оставался неясным лишь этот момент. — Кто прижать к стене пытался?

— Да детина такой здоровенный, — скривилась сестра, так как воспоминание для неё явно было неприятное. — У него форма ещё такая со всякими вышивками, как у девчонки.

— Лев Толстой, сука, — прошептал я. — Ну я тебя…

А затем снова обратил внимание на сестру.

— Значит, так, — я наклонился к ней, стараясь говорить так, чтобы она запомнила каждое слово. — У тебя за один единственный день — целых два приключения, — затем пересчитал в уме и понял, что ошибся, — три! Три приключения со знаком минус. Я брал за тебя ответственность в надежде, что подобных не будет ни одного за весь год! Поэтому ты остаёшься в своём общежитии и никуда не выходишь без меня, или родителей с братом. Тебе это понятно?

— Вить-Вить-Вить! — зачастила Ада, живо напомнив мне рарожика с его пинь-пинь-пинь. — Так не пойдёт, ты чего, ну⁈ Меня Коленька на выходных гулять по городу позвал. Он такой… такой… он сможет меня защитить, точно-точно!

«Млять», — едва сдержался, чтобы не выругаться вслух.

— Ада! — но голос контролировать всё-таки было тяжело. — Тебе пятнадцать лет! Какие ещё коленьки-толеньки? Мне ещё с Салтыковыми вашу стычку разруливать! Всё!

— Послушай, — сестра вдруг стала серьёзной, кажется, пытаясь подражать мне. — Коля — рыцарь настоящий! Ты же ничего не понимаешь! Может, он тебе не нравится, но это потому что ты не девушка! Он настоящий! Он добрый и верный! Очень-очень внимательный! Правда! Не разрушай моё счастье! Будь хорошим братом!

На этот раз я вспомнил куда больше нехороших букв, которые частично даже высыпались из моего рта, но всё-таки я сдержался, проводя дыхательную гимнастику. Однако кулаки сжимались помимо моей воли.

Мало того, что теперь придётся прижать Льва, чтобы получить от него объяснения. А может, придётся и припугнуть. Плюсом проблемы с очень знатным родом, прибывшим из европейской части России. А до кучи ещё и Голицын в виде объекта воздыханий моей сестры. Ну твою ж ты демонову преисподню!

— Послушай, пожалуйста, и ты, — попросил я сестру. — Николай Голицын — подлый и беспринципный человек, — мне приходилось часто останавливаться, чтобы подбирать эпитеты без нецензурных ругательств. — Он ни во что не ставит большую часть своих сокурсников. Он не уважает девушек и, если не веришь мне, можешь спросить у Радмилы Зорич. Он очень плохо относится к преподавателям, а ещё хуже к тохарам. Это практически образцовый мудак, — я всё-таки не сдержался.

— Ой! — Ада махнула на меня рукой. — Ты просто не можешь смириться с тем, что я выросла! Для тебя сейчас любой мой выбор будет неудачным, — она даже картинно всхлипнула. — А, между тем, среди тохаров замуж выдавали уже в тринадцать-четырнадцать. Мне папа рассказывал!

Я снова закрыл ладонью лицо. Становилось совершенно очевидно, что доводы разума тут бессильны. Что ж, значит, буду действовать не в лоб, а мудрее. Ладно, одной проблемой больше, отлично!

— Хорошо, — ответил я и увидел радостный блеск в глазах своей сестры. — За территорию вас всё равно не выпустят, у нас тут декан лютует. Ну и, конечно, знай, что я против. Единственное, о чём хочу попросить, когда он разобьёт тебе сердце, перед тем как сигать из окна или колоть себя разными предметами, приди лучше ко мне и поплачь в жилетку. Обещаю, не напоминать тебе об ошибках.

— Вить, вот что ты, как мама, себя ведёшь? Сам, наверняка, такой же! — выдала сестра и показала язык.

«Ладно-ладно, — подумал я, глядя на её живые, незамутнённые эмоции. — Человек должен набить собственные шишки, чтобы начать прислушиваться».

* * *

— Ты чё, совсем охренел? — Голицын ворвался в комнаты Льва Толстого и тут же прижал того к стене. — Ты куда руки распустил, пёс⁈ Она тебе не простолюдинка, а аристократка! Ты даже не представляешь, какие проблемы могут быть! Да! Даже у тебя!

У Николая были расширены глаза от бешенства, а изо рта летела слюна, когда он высказывал сокурснику всё, что думает.

— Руки! — рыкнул тот, и Голицын отпустил воротник расшитого кителя Толстого. — Во-первых, чего её брат мне нос сломал, а? Во-вторых, ты сам сказал, чтобы я её припугнул, а теперь заступаешься! И ведёшь себя, как слабак!

— Слышишь ты, слабак, — Голицын сжал кулаки, но тут же разжал, стараясь успокоиться. — Одно дело — припугнуть и лапши на уши навешать, как и было условлено. И совсем другое дело — руки распускать! Ей пятнадцать лет всего, она — ещё ребёнок, — Николай костяшками пальцев постучал по лбу Льву. — Это уголовно наказуемое деяние! — но тот отмахнулся.

— Какой ещё ребёнок? — фыркнул Толстой, стараясь отойти подальше от Голицына. — Там уже всё сформировалось, как надо, можешь мне поверить. Я всё видел, пощупать только не успел! Ай, млять, больно!

Последняя фраза стала реакцией на тычок в лицо от Николая. Он бил без замаха и, скорее, от презрения, нежели от злости.

— Ты не охренел часом⁈ — завизжал Лев. — Твоего дядю тоже можно подвинуть, если будешь руки распускать!

— У меня тоже сестре пятнадцать, — прохрипел в ответ Голицын, потому что ярость и брезгливость внезапно сдавили его горло. — И за неё я тебе не только по морде съездил бы, а оторвал бы всё, что только отрывается. Даже твою тупую думалку! Хотя там и мыслей-то, скорее всего, нет! Одни, гормоны, тварь!

— Ты попросил, я сделал! — враз похолодевшим тоном проговорил Толстой, при этом он прищурился, словно запоминал своего собеседника. — Теперь ещё я и тварь! Может, ты просто услугу оплатить не хочешь? Обманул?

— Будет тебе оплата, — ответил Голицын и сплюнул на пол. — Вечером привезут.

* * *

Ближе к вечеру, после окончания всех занятий, мы втроём с Костей и Тагаем сели прорабатывать план.

— А он прям зажал твою сестру? — недоумевал Костя.

— Да, — хмуро ответил я, — и должен за это понести наказание.

— Может, сообщить Бутурлину или Мартынову? — предложил Тагай, внимательно глядя на меня. — Просто подобной стычкой можно и карцер заслужить. Ну или что у них тут?

— По сравнению с честью семьи — карцер сущая ерунда, — я был непреклонен. — Что до Бутурлина с Мартыновым, то у них и своих дел наверняка хватает. Да и донесли им в любом случае. Но, сами поймите, с этой ситуацией я должен разобраться сам.

— Хорошо, — Костя долго что-то продумывал и теперь решился предложить какой-то свой план. — Тогда я предлагаю включить тревогу и под шумок всё сделать. Где находится рубильник, я уже успел подсмотреть.

— Тревога и построение вечером? — я с сомнением глянул на Жердева. — Нет, полагаю, не вариант. Во-первых, сразу же сбегутся преподаватели, во-вторых, это уже саботаж воспитательного процесса, а не простая разборка двух курсантов. Да и Толстой может ринуться на построение, памятуя прошлый раз.

— А ты тогда что предлагаешь? — спросил Костя, оглядывая нас. — Просто прийти к нему и дать в рыло?

— Таков был план, — скривившись, кивнул я. — Хотя сейчас понимаю, что в нём много недоработок.

— Вы только не ругайтесь, — сказал Тагай, отведя взгляд. — Я тут на всякий случай проверял пути отхода… — тут он всё-таки поднял глаза на нас и на вопрос, застывший на наших лицах, ответил: — Ну вдруг что, пожар там или потоп, а у нас из доступных средств спасения — только десантирование в окно. Вот я и прошерстил здание на предмет возможных путей эвакуации.

— И как? — поинтересовался я с нескрываемой иронией. — Нашёл подвал с драконом и золотом?

— Нет, лучше, — улыбнулся Добромыслов и указал рукой наверх. — Я нашёл общий чердак над всем корпусом. С этого чердака есть замечательный выход на крышу, чтобы была возможность очищать её зимой. А, как вы должно быть помните, у третьего и четвёртого этажей есть чудесные балконы, чтобы на них можно было вкушать кофий, глядя на рассветные звёзды.

Тагай переводил взгляд с меня на Костю и обратно, ожидая, пока мы проследуем за его мыслью. Впрочем, мне сразу стало понятно, что он предлагает.

— Ты хочешь, чтобы я спустился с крыши на балкон? — уточнил я и, увидев кивок друга, продолжил: — Хорошо, а как я вернусь обратно? И как мы избежим тревоги по всему этажу? Я ж не думаю, что наш дорогой Лёва будет терпеть мою компанию молча.

— Ну ты уж как-нибудь постарайся, чтобы он не сильно кричал, — хмыкнул Костя. — Прислуги у него в комнатах нет, это точно. На этаже тоже может никого не быть. А по поводу возвращения — ты же маг!

— Я — маг огня, — я взмахнул руками. — Могу там только всё спалить к чёртовой матери!

— А вот этого не надо, — проговорил Тагай, улыбаясь. — Это уже порча казённого имущества в особо крупных размерах. И повод отправить на Стену в виде каторжника.

Спустя десять минут мы уже стояли на лестницы возле двери на чердак. На ней висел обычный, явно не зачарованный замок.

— Одну секунду, — попросил Тагай и достал из кармана связку каких-то штырьков и крючков. — Р-раз, — и в лёгким щелчком замок остался в его руке. — Прошу.

Чердак оказался поистине огромным. Под ногами лежал утеплитель, чтобы важным князьям и графам ничего не продуло студёной зимой. А вся конструкция держалась на массивных брёвнах, делая пространство под крышей чуть ли не больше, чем стандартный этаж. Причём, оно практически не было никак использовано.

Затем мы аккуратно вышли на крышу, нашли балкон Толстого, на который я успешно и спрыгнул. Пока я буду «общаться» со своим сокурсником, мои друзья должны были скинуть вниз верёвку из обязательного набора в вещмешке, по которой я и заберусь обратно наверх.

Оказавшись на балконе, я затаился и прислушался. Дверь изнутри была распахнута в виду очень тёплого вечера. Но шум не вызвал никакой реакции. Внутри тоже было тихо только странные звуки, словно кто-то что-то жевал, доносились до меня.

Когда я вошёл в комнату, источник звуков стал очевиден. Лев сидел в кресле, держа в руках целый батон колбасы, и кусал прямо от него. У ног Толстого стояла корзинка, в которой было ещё много разной съедобной продукции

Широким шагом я подошёл к нему. Лев, увидев меня, замер, так и не донеся колбасу до рта. Я схватил батон дорогой «Конины» и отшвырнул его к противоположной стене. Затем схватил Льва за грудки, вытащил из кресла и попытался оторвать от пола, но это оказалось затруднительно.

— Ты что, сука, творишь? — прорычал я ему прямо в лицо. — Тварь ты охреневшая!

Толстой, на удивление, шустро оторвал мои руки от своего воротника и постарался меня ударить в лицо. Я едва увернулся и понял, что просто так я до сокурсника свою точку зрения не донесу. Придётся драться.

Он старался использовать преимущество в весе. Хотел всеми силами повалить, а затем подмять под себя, после чего уже практически безопасно для себя избивать. Но я таких повидал на своём веку не одного и не двух.

Прямым, коротким ударом я снова попал ему в нос. Тот свернулся уже по привычной траектории. К чести Толстого, надо сказать, что он только вздрогнул от боли, но продолжил драться. Несколько раз я был близок к тому, чтобы потерять равновесие от атак Льва.

— Что ж ты так не дрался, когда был «демоном»? — выпалил я, уходя от очередного захвата.

Толстой ничего не ответил, только напряжённо пыхтел, работая руками и иногда коленями. Но всё это могло сработать против Адена прошлого разлива. На меня такое подействовать не могло. Я отскочил, нанёс несколько успешных ударов в корпус, затем в шею и лицо. Лев начал оседать, я метнулся ему за спину и обхватил шею, взяв в удушающий захват.

— Значит так, скотина, слушай меня сюда, — зашипел я ему в ухо. — Больше я тебя ни предупреждать, ни бить не буду, понял? Ещё раз увижу тебя рядом со своей сестрой, или мне кто-то скажет, что видел тебя ближе, чем в пяти метрах от неё, твои родные получат урну с прахом, ясно? Сжигать я тебя буду постепенно, чтобы ты прочувствовал всю тяжесть своей вины!

— Отпусти! — прохрипел ставший пунцовым Толстой, и я ослабил хватку. — Мне твоя сестра вообще нахрен не упёрлась, придурок! Такие замухрышки, как она, меня вообще не интересуют! — я сдерживал себя, чтобы снова не сдавить шею Льва, хоть и видел, как вокруг пальцев того начали кружиться мелкие камешки, но давал возможность ему договорить. — Женщина должна быть такой, чтобы было за что ухватиться, а за твою сестру мне Голицын корзинку колбасы обещал, — и он ногой указал на завалившуюся на бок в пылу драки корзину. — Эту.

Нехотя я отпустил его шею. Потом посмотрел в глаза и сжал кулак, вокруг которого полыхнуло пламя.

— Я тебя предупредил! — проговорил я, глядя Льву в глаза. — Постарайся обуздать свою прямую кишку. И не ставить жизнь в зависимость от её желаний.

Толстой скривился, но ничего не ответил. Ему и так был ненавистен сам факт, что кто-то покусился на его личное пространство.

Я вышел на балкон, быстро поднялся на крышу и вернулся на чердак, откуда мы незаметно прошли в нашу комнату.

— Ну что, как? — спросил меня Костя, а в глазах Тагая читались те же вопросы.

Я же думал, что мне предпринять в отношении Голицына. Понятно, что действовать подобным образом вряд ли получится.

— Сказал, чтобы отстал от сестры, — ответил я, глядя сквозь друзей. — И мне показалось, что он понял. Но есть ещё один момент…

Договорить мне не дала сработавшая тревога. Но на этот раз к ней добавился искажённый усилителем голос Бутурлина:

— Все на плац с вещмешками! Повторяю, на плац с вещмешками! У вас есть три минуты на сборы!

Отправить