Жили когда-то два богатых и знатных человека: Сиги и Скади, и был у Скади умный и ловкий во всем слуга по имени Бреди.

Однажды Сиги и Бреди вместе пошли на охоту, и, как Сиги из кожи вон ни лез, Бреди настрелял дичи в два раза больше, чем он. Сиги, который слыл сыном самого Одина и очень гордился своим божественным происхождением, не мог вынести, что какой-то раб оказался в охоте удачливее его, и в гневе заколол Бреди.

Вернувшись из лесу, он рассказал, что Бреди в погоне за оленем забрался далеко в лесные дебри и там сгинул. Тогда Скади послал людей на поиски своего слуги. Те, идя по следам, нашли тело Бреди в сугробе и поняли, кто его убил. Сиги был приговорен к изгнанию и навсегда покинул отчий край, но бог Один не оставил своего сына в беде. Он помог ему собрать большую дружину и повел его корабли далеко на юг от берегов Скандинавии. Там Сиги удалось захватить целую область и стать ее королем. Эта область стала называться страной франков, а ее народ – франками.

Вскоре Сиги женился на дочери одного из своих придворных, и в этом браке у него родился сын по имени Рерир. Потом у Сиги случилась какая-то ссора с шурьями. Те напали на Сиги, когда тот меньше всего этого ожидал, и убили его.

После кончины своего отца Рерир удачными набегами еще больше увеличил число земель, подвластных франкам, приобрел много богатств и мог бы назваться счастливейшим человеком в мире, если бы боги даровали ему потомство, но детей у него не было.

Прошли годы, Рерир одряхлел и со страхом ждал смерти, не ведая, кому завещать свое королевство.

Тут Фригг и Один услышали мольбы Рерира. Они призвали к себе валькирию Лиод, дочь ётуна Хримнира, и вручили ей яблоко со словами:

– Его надлежит отнести к королю Рериру!

Вот Лиод облачилась в платье из вороньих перьев и полетела в землю франков.

Когда Рерир тоскливо сидел на вершине холма невдалеке от своего замка, перед ним появилась высокая стройная девушка в блестящем, словно кольчуга, платье и шлеме. В правой руке она держала сочное красное яблоко.

– Боги вняли твоим жалобам, Рерир, – сказала Лиод, – и решили тебе помочь. Возьми этот плод, отдай его своей жене, и тогда твое желание исполнится. У тебя родится сын, имя которого будет жить в веках, пока волк не сожрет солнце и в огне мирового пожара не погибнут люди и боги.

Рерир радостно подхватил брошенное ему на колени яблоко, а Лиод полетела обратно в Асгард сообщить асам, что она выполнила их приказание.

Все совершилось так, как предсказала посланница богов. Едва жена Рерира откусила кусочек от яблока, как почувствовала под сердцем ребенка. Никто так не благодарил богов, как старый король, но ему не суждено было дождаться рождения сына. Он умер несколько месяцев спустя после встречи с Лиод. Впрочем, ведь известно, что без чьей-то смерти никто на свет не родится…

Королева горько оплакивала уход мужа и с еще большим нетерпением ожидала появления ребенка. Однако прошел год, за ним второй, а он все не рождался. Наконец, когда минуло уже в три раза больше положенного срока, вдова Рерира разрешилась мальчиком. Причем таким большим и крепким, что тот сразу же, с первого дня рождения, встал на ноги и пошел. Королева, не выдержав изнурительных родов, вскоре после них скончалась, успев назвать сына Вёльсунгом.

Боги не солгали. Вёльсунг рос не по дням, а по часам и уже юношей прославился как отважный боец и искусный военачальник. Его имя далеко разнеслось по свету. Когда же он возмужал и ему пришла пора жениться, ётун Хримнир прислал сыну Рерира в супруги ту самую валькирию Лиод, которая когда-то принесла яблоко его покойному отцу. Она родила Вёльсунгу десять сыновей и дочь, о дальнейшей судьбе которой и пойдет настоящая повесть.

В замке короля франков Вёльсунга, которого «Сага о Тидрике из Берна» именует Сивьяном, властвующим над страной Тарлунгаландом, вот уже несколько дней кипел пир. Немало лет прошло с тех пор, как был выстроен из диких валунов и толстых бревен этот замок, но еще никогда не видел он под своей крышей столько гостей. Съехались все друзья и родственники старого короля, предводители его дружин и даже простые воины. Единственная дочь Вёльсунга, красавица Сигни, выходила замуж за короля Гаутланда – Сиггейра – и уезжала вместе с мужем за море, в его королевство.

Как и большинство жилищ тех далеких времен, замок Вёльсунга был сложен вокруг дерева – огромного старого дуба, которому Вёльсунг в честь жены дал название дуба валькирий. Его могучий, в шесть обхватов ствол, подобно исполинской колонне, поддерживал все здание, а вершина с далеко распростершимися ветвями пышным зеленым облаком вздымалась над черепичной крышей. Между корнями этого лесного великана, на земляном полу замка, возвышались длинные столы, на которых громоздились целиком зажаренные звериные туши, а подле стояли открытые бочки с пенящимся медом и крепкой брагой. Как только содержимое какой-либо из этих бочек подходило к концу, рабы выкатывали ее из зала, а на ее место ставили новую.

Это была Сигни. С ее платья и волос потоками стекала вода, щеки побледнели

Хозяева и гости ели, пили и веселились, и только сама невеста была задумчива и грустна. Она выходила замуж не по своей воле. Не нравился ей Сиггейр, а за его вкрадчивыми, льстивыми речами она угадывала коварство и скрытую жестокость. Сигни с тоской думала о том, что скоро она навсегда расстанется с родным домом, расстанется с отцом, братьями, расстанется со старшим и самым любимым из них, Сигмундом.

Сигмунд и Сигни были близнецы. Они вместе родились, вместе выросли, и если Сигни превосходила всех красотой, то Сигмунд не знал себе равных по силе и мужеству. Сигмунд был столь могуч, что мог пить яд без вреда для себя. Неудивительно, что многие предвидели – слава Сигмунда скоро превзойдет славу его великого отца. Сигмунд тоже недолюбливал Сиггейра, но он знал непреклонный характер старого Вёльсунга и потому не давал воли своему языку.

Уже немало пенного меда было выпито, и порядком захмелевшие гости только что затянули своими хриплыми голосами свирепую, как вой морского ветра, воинственную песню викингов, как вдруг дверь в зал внезапно распахнулась и на ее пороге возник сам бог Один, босой, в холщевых штанах. Голову владыки Асгарда венчала потрепанная широкополая шляпа, с плеч свисал заплатанный синий плащ, а в правой руке сверкал огромный меч. У Одина был всего один лишь глаз, но этот глаз светился глубоким умом, да и вся наружность старика была так грозна и неприступна, что все невольно смутились и никто не осмелился даже поприветствовать владыку Асгарда.

Не обращая на это внимания, Один, войдя в зал, быстро прошел между рядами гостей и, подойдя к дубу валькирий, с такой силой всадил в него меч, что он по рукоятку ушел в ствол.

– Я оставляю здесь этот меч, имя которому Нотунг, – произнес он, и его слова эхом отозвались в наступившей тишине, – в дар тому, кто сумеет его вытащить. И знайте, что лучшего меча никто из смертных еще не держал в своих руках.

Сказав это, Один повернулся и не оглядываясь покинул зал. Слуги Вёльсунга кинулись вслед за ним, но владыка Асгарда уже исчез, и никто не видел, откуда он пришел и куда скрылся.

Едва опомнившись от изумления, все, кто только был в зале, вскочили со своих мест и, восхищенно охая, обступили могучее морщинистое дерево, в стволе которого ярко поблескивала золоченая рукоятка меча. Младший сын Вёльсунга уже было протянул к ней руку, но отец остановил его и, обращаясь к Сиггейру, сказал:

– Ты мой гость, дорогой зять, попытайся же первым добыть это оружие.

Сиггейр покраснел от радости. Он был молод и силен и счел, что без труда завладеет подарком отца богов.

«Хотя Один – владыка Асгарда, но уже давно старик. И если он смог его воткнуть в какой-то трухлявый дуб, то уж я, конечно, сумею его вытащить», – подумал он.

Однако надежды короля Гаутланда оказались напрасными. Хотя Сиггейр потянул меч с такой силой, что на лбу у него выступили крупные капли пота, Нотунг не сдвинулся ни на волосок.

– Нет, видно силы всего Асгарда всадили сюда этот меч, не руке простого смертного его и вытащить! – сердито проворчал он, возвращаясь на свое место.

Сиггейра сменил старый Вёльсунг, а того – сыновья и гости. Каждому хотелось испытать свою силу и стать владельцем чудесного оружия. Один за другим подходили воины к дубу валькирий и один за другим смущенно отходили прочь. Меч Нотунг словно прирос к стволу и не двигался с места.

Лишь один Сигмунд молчаливо стоял в стороне. Старый Вёльсунг, заметив это, сказал:

– Разве тебе не хочется завладеть таким прекрасным мечом? Или ты сомневаешься в своих силах? – спросил он.

– Нет, я просто не хотел мешать другим, – скромно ответил Сигмунд.

Он подошел к дубу и, схватив одной рукой рукоятку меча, выдернул его из твердого узловатого ствола так же легко, как раскаленный нож из куска масла.

Все невольно вскрикнули, восхищенные невероятной силой молодого Вёльсунга. Не меньше восторгов вызвал и сам Нотунг. Он оказался воистину великолепен. Испытывая его, Сигмунд вырвал у себя волос и бросил на лезвие. Едва коснувшись меча, волос распался на две части. Зал взорвался новыми криками восторга.

– Послушай, Сигмунд, – сказал Сиггейр, который все время с завистью смотрел на Нотунг, – продай его мне. Я дам тебе за него столько же золота, сколько он весит.

– Если бы тебе пристало его носить, – насмешливо ответил Сигмунд, – ты бы его и вытащил. Теперь же я не уступлю его за все золото, которое есть в твоем королевстве.

Король Гаутланда вздрогнул, как будто его ударили хлыстом. Но он был достаточно умен, чтобы не дать волю своему гневу, и весело расхохотался, дружески похлопав Сигмунда по плечу.

– Ну, так носи его сам, – воскликнул он, – а мы выпьем за то, чтобы подвиги, которые ты совершишь этим мечом, навеки прославили твое имя.

Сказав это, он взял из рук слуги полный рог меду и осушил его одним духом. Остальные последовали его примеру, после чего веселье в зале вспыхнуло с новой силой и продолжилось уже без всякого перерыва до самого утра.

Однако едва рассвело, Сиггейр поднялся и, обращаясь к Вёльсунгу, сказал:

– Подул попутный ветер, дорогой тесть, и я хочу воспользоваться им, чтобы, далее не мешкая, отплыть домой. Позволь же поблагодарить тебя за гостеприимство и радушие, за которые я надеюсь вскоре отплатить тебе той же монетой.

Лицо старого Вёльсунга омрачилось.

– Ты слишком рано собрался в дорогу, – проворчал он. – У нас не в обычае кончать свадебный пир так скоро.

– Знаю, – притворно вздыхая, ответил Сиггейр. – Но я и не собираюсь его кончать. Я получил важные известия из Гаутланда и должен спешно вернуться домой. Но если ты со всеми, кто здесь собрался, через две недели пожалуешь ко мне за море, то мы продолжим там то, что начали, и поверь, я сумею ответить гостеприимством на гостеприимство.

Слова Сиггейра вызвали одобрительные крики гостей, которые уже заранее предвкушали предстоящий праздник.

– Хорошо, я принимаю твое предложение, – сказал старый Вёльсунг, – и клянусь Одином, что через две недели буду у тебя в Гаутланде со всеми, кто пожелает мне сопутствовать. А таких, – добавил он, оглядывая зал, – наберется немало.

– Чем больше гостей ты привезешь, тем веселее нам будет… – как-то странно улыбаясь, ответил Сиггейр.

Он быстро попрощался с Вёльсунгом и вышел, чтобы приказать своим людям собираться в дорогу.

В этот момент Сигни, которая до сих пор безучастно сидела на своем месте, вдруг бросилась на колени перед старым королем и со слезами на глазах воскликнула:

– О дорогой отец! Молю тебя, позволь мне не ехать! Не верь Сиггейру: он коварен и злобен. Пусть уезжает один в свой Гаутланд, а я останусь здесь, с тобой и братьями!

– Ты сошла с ума, Сигни! – сердито взглянув на дочь, сказал старый Вёльсунг. – Как могу я нанести смертельную обиду своему гостю и зятю, да к тому же такому уважаемому человеку, как Сиггейр! Немедленно отправляйся к нему и не смей подавать даже виду, что он тебе неприятен!

Сигни опустила глаза и, не говоря больше ни слова, вышла вслед за Сиггейром. А два часа спустя корабли гаутов уже покинули землю франков и быстро понеслись по седым морским волнам. Они увозили Сиггейра и его молодую супругу, глаза которой до последнего мгновения были устремлены на юг, к родным берегам, словно она предчувствовала, что уже никогда больше их не увидит.

Старый Вёльсунг сдержал обещание, данное им зятю. Ровно через две недели после отъезда Сигни он со всеми своими сыновьями, друзьями, родичами и челядью отправился в Гаутланд, чтобы там продолжить празднество, так неожиданно прерванное Сиггейром.

Плавание франков оказалось удачным. Попутный ветер быстро нес вперед их легкие, похожие на лебедей, корабли, и однажды под вечер они увидели перед собой хмурые скалистые берега Гаутланда. Путники приветствовали их радостными криками. В ожидании скорого отдыха и обещанного Сиггейром богатого угощения они затянули веселую песню и еще дружнее налегли на весла.

Лишь один старый король не заражался общим весельем и, стоя на носу своего корабля, с изумлением всматривался в быстро приближающийся берег. Он ожидал, что Сиггейр, заранее зная о его прибытии, с пышной свитой выйдет к нему навстречу, но все вокруг было голо и пусто, и только на одной из прибрежных скал виднелась высокая, стройная фигура женщины. Багровые отсветы заката играли на ее длинных золотистых волосах. Прижав к груди свои белые, украшенные тяжелыми браслетами руки, она напряженно всматривалась в подплывающие корабли, а потом вдруг, как бы не в силах далее ждать, бросилась в воду и поплыла им навстречу. Вскоре она поравнялась с кораблем Вёльсунга и, схватившись руками за борт, одним быстрым и ловким движением взобралась на палубу.

Это была Сигни. С ее платья и волос потоками стекала вода, щеки побледнели. Не говоря ни слова, она бросилась к ногам отца и прижалась лицом к его коленям.

– Что с тобой, моя дочь? – воскликнул старый Вёльсунг. – Где твой муж? Уж не стряслась ли с ним какая-нибудь беда?

При этих словах отца Сигни резко выпрямилась. Ее большие синие глаза потемнели от гнева, как небо перед бурей.

– Ах, если б это было так! – вскричала она. – Но нет, с ним не стряслось беды. Это он готовит беду другим. Там, – и она показала рукой на высокую гряду прибрежных утесов, – там, за ними, он собрал несметную дружину, которой приказано напасть на вас, едва вы высадитесь на берег. Таков будет тот пир стервятников, на который он вас пригласил. Не медли же, мой отец! Прикажи повернуть корабли и, пока не поздно, направить их прочь от этой проклятой земли!

Сигни говорила так громко, что ее слова услышали команды всех кораблей. Франки положили весла и молча воззрились на своего короля. Лицо старого Вёльсунга стало мрачнее ночи. Наконец он решительно покачал головой, словно отгоняя от себя какую-то мысль.

– Ты мне не веришь, отец? – в отчаянии вскричала Сигни. – О, клянусь Фрейей, что я сказала тебе сущую правду!

– Я верю тебе, дочь моя, – спокойно ответил старый король, – и мне не нужно твоих клятв. Но еще в молодости я дал слово никогда не отступать перед врагами, как бы сильны они ни были. Это слово я сдержу и теперь. Мы высадимся на берег и примем бой с воинами твоего мужа.

Сигни побледнела еще больше, но потом ее глаза вспыхнули, и она гордо подняла голову.

– Хорошо, отец, – сказала она, – поступай так, как ты считаешь нужным. Позволь только мне остаться с вами и разделить вашу победу или вашу смерть!

Суровые, словно высеченные из камня черты старого вождя немного смягчились, но лишь на мгновение.

– Нет, Сигни, – произнес он твердо, – не мне попирать обычаи наших предков. Ты замужем, и не судьба отца и братьев, а судьба мужа отныне должна стать твоей судьбой. Ты вернешься к Сиггейру и останешься с ним навсегда.

И, уже не обращая больше внимания на дочь, король франков обернулся к своей дружине и воскликнул зычным голосом:

– Друзья мои! Вы слышали слова Сигни и знаете, что нас ждет. Мы не хотели битвы с Сиггейром и приехали к нему как друзья, но бежать от него было бы недостойно нас, франков! Вперед же, друзья, и да поможет нам мой прадед Один!

– Вперед! – дружно повторили франки.

Они снова взялись за весла и несколькими взмахами подвели корабли к берегу.

Сигни первая легко спрыгнула на землю.

– Прощай, отец, – грустно молвила она. – Я исполню твое приказание и вернусь к Сиггейру, но знай, что, если вам суждено погибнуть, твоя смерть не останется неотомщенной. Прощай же навсегда, прощайте и вы, друзья и братья!

Она в последний раз окинула взором спокойные невозмутимые лица готовящихся к бою франков, а потом, уже не оборачиваясь, быстро устремилась к груде утесов, которые скрывали дружины Сиггейра, и вскоре исчезла за ними.

Тем временем небольшая дружина Вёльсунга выбралась на берег и построилась плотными рядами вокруг своего короля и его десяти сыновей. Им не пришлось долго ждать. Не прошло и четверти часа, как справа и слева от франков показались первые ряды многочисленной рати Сиггейра. Гауты наступали широким полукругом, стремясь отрезать франков от моря. Напрасно Вёльсунг взглядом искал в их толпе своего зятя, тот был слишком хитер, чтобы самому встретиться в бою с прославленным старым воином и его могучими сыновьями. Он предпочел остаться в своем замке, поручив предводительство дружиной своим военачальникам.

– Ничтожный трус! – с презрением бросил Вёльсунг. – Вперед, франки! – крикнул он уже громко и, высоко подняв свой меч, как стяг, ринулся навстречу врагам.

Натиск франков был так стремителен, что ряды гаутов смешались. Впереди всех, мощными ударами прокладывая себе дорогу, шел старый король. Рядом с ним неотступно следовал Сигмунд с Нотунгом в руках. Казалось, что Вёльсунг, доселе никогда не знавший поражения, и на этот раз одержит победу.

Однако гаутов оказалось слишком много. Девять раз прорывались франки сквозь их ряды, устилая свой путь телами многочисленных врагов, но и сами понесли при этом тяжелые потери. Не замечая, что его дружина поредела более чем на две трети, Вёльсунг в десятый раз повел ее на врага. В этот момент метко брошенное копье одного из гаутов пронзило ему грудь. Старый витязь пошатнулся и, не издав даже стона, мертвым пал на землю.

Увидев это, Сигмунд, думая, что отец только ранен, бросился к нему и опустился около него на колено. В тот же миг крепкая ременная петля стянула ему плечи и опрокинула его на землю. Сигмунд пытался встать, но тут же свыше десятка гаутских воинов навалились на молодого человека, обезоружили и туго связали по рукам и ногам. Точно так же были захвачены в плен и остальные девять братьев Сигмунда, а еще через несколько минут последний франк, истекая кровью, рухнул, пронзенный копьями своих врагов.

Гауты привели Сигмунда и его братьев во двор королевского замка. Здесь их поджидал сам Сиггейр, сидевший на грубой деревянной скамье в окружении своей свиты. Рядом с ним безмолвной тенью стояла Сигни. Казалось, что она полностью покорилась своей судьбе и выпавшему на долю отца и братьев жестокому жребию. Зато глаза короля Гаутланда загорелись диким торжеством при виде пленников.

– Привет тебе, Сигмунд, – сказал он насмешливо. – Не повторишь ли ты еще раз, что я недостоин владеть этим клинком?

И его рука любовно заскользила по рукоятке чудесного меча Нотунга, которым он уже успел опоясаться.

– Этот меч не для тебя, Сиггейр, – невозмутимо ответил Сигмунд, – и рано или поздно он достанется тому, кому предназначался.

– Тебе-то Нотунг во всяком случае никогда не будет принадлежать! – злобно возразил Сиггейр. – Эй, воины, схватите этих франков и отрубите им головы!

– Постой, Сиггейр! – как будто сбрасывая с себя оцепенение, вдруг молвила Сигни. – Постой, не торопись выносить им свой приговор.

– Что это значит, жена моя? – нахмурился король Гаутланда. – Так-то ты почитаешь своего мужа! Или ты забыла, какое оскорбление нанесли мне в замке старого Вёльсунга?

– Нет, я не забыла нанесенного тебе оскорбления, – ответила Сигни. – Но ты слишком мелко за нее расплачиваешься. Смерть от меча легка и почетна. Прикажи лучше отвести их в лес и заковать в дубовые колодки. Пусть они сгинут там как рабы, от голода и жажды.

– Клянусь Одином, как ты находчива, Сигни! – усмехнулся Сиггейр. – Теперь я вижу, что ты верная жена. Вы слышали слова королевы? – обратился он к своим воинам. – Сделайте же так, как она советует. А вы, Вёльсунги, подыхая от голода и жажды, утешайтесь, что этим вы обязаны своей сестре! – И он громко расхохотался.

Повинуясь приказу своего владыки, гауты отвели братьев Вёльсунгов в лес и там приковали их рядом друг с другом к огромной дубовой колоде. Убедившись в том, что пленные не могут пошевелить пальцем, они оставили их одних, а сами вернулись в замок.

Но Сигни недаром посоветовала мужу заковать пленных франков в колодки. У дочери Вёльсунга имелся старый, преданный слуга, и она надеялась с его помощью освободить братьев и помочь им бежать. Однако все случилось совсем не так, как рассчитывала молодая женщина. В первую же ночь на поляну, на которой находились франки, вышла из чащи огромная лосиха и, покачиваясь своим бочковатым телом, направилась прямо к ним. Братья с ужасом заметили, что ее глаза светятся в темноте, как у хищного зверя. Лосиха подошла к самому младшему из них и, перекусив ему горло, с жадностью стала его пожирать. Тщетно остальные Вёльсунги кричали и призывали богов, надеясь отогнать страшного зверя. Лосиха остановилась лишь тогда, когда съела свою жертву, после чего вновь скрылась в чаще леса.

Наутро на поляну явился старый слуга, которого прислала Сигни. Он принес братьям еду и питье и попытался расшатать место крепления цепей к колоде, но одному человеку это оказалось не под силу. Кроме того, он был слабым и дряхлым, сама же Сигни не могла выйти из замка, так как за ней строго надзирали. Лосиха появилась вновь на следующую ночь, и еще один из Вёльсунгов окончил свою жизнь, отправившись в утробу кровожадному зверю.

С каждой ночью франков становилось все меньше и меньше. Сигни выла от отчаянья, не зная, как уберечь братьев от чудовища. Откуда ей было знать, что лосиха – не кто иная, как мать Сиггейра, злая колдунья, по ночам принимающая облик животного. Колдунья разгадала замысел Сигни и посоветовала сыну десять дней не выпускать жену из дому. За это время она собиралась расправиться со всеми братьями.

Так прошло девять ночей. К исходу последней ночи из всех Вёльсунгов в живых остался один лишь Сигмунд. Он уже почти смирился со своим незавидным жребием, как вдруг ему в голову пришла спасительная мысль. Утром, когда на поляне опять показался старый слуга, навещавший братьев, он обратился к нему:

– Мчись скорей к моей сестре и передай ей, чтобы она прислала мне горшок самого лучшего, душистого меда. Да смотри, поторопись и доставь мне этот мед не позднее вечера.

Слуга кинулся со всех ног выполнять поручение и под вечер вернулся назад с медом.

– Хорошо, – сказал Сигмунд. – А теперь размажь мне этот мед по лицу, а остаток положи в рот.

Слуга не мог понять, что задумал молодой Вёльсунг, однако сделал, что ему велено, после чего ушел домой.

Сигмунд понимал, что его затея дерзка, и стал с волнением ожидать наступления ночи. Но вот солнце село, на небе зажглись первые звезды, и пленник услышал в отдалении фырканье и грузные шаги своего врага. Лосиха подходила все ближе и ближе. Остановившись перед Сигмундом, она раскрыла свою огромную пасть с рядами человеческих зубов, готовясь перекусить юноше горло. В этот миг ей в ноздри ударил сладкий запах меда. Лосиха, закрыв пасть, обнюхала молодого Вёльсунга, а затем принялась жадно слизывать мед с его лица. Она даже засунула ему язык прямо в рот. Сигмунд, который только и ждал этого, крепко сжал его своими зубами.

Испуганная лосиха рванулась прочь и изо всех сил ударила передними копытами в колоду, к которой был прикован молодой витязь. Колода разлетелась на куски, и Сигмунд оказался свободен. Не теряя времени, он, не разжимая зубов, перехватил своей крепкой рукой язык лосихи и, намотав на него цепь, вырвал его из ее горла. Из пасти колдуньи-зверя ручьем потекла кровь, и она замертво рухнула на землю.

Едва рассвело, в лес прибежал старый слуга. На этот раз его сопровождала Сигни, которой Сиггейр, уверенный в том, что франков уже больше нет в живых, разрешил прогуляться. Оба очень обрадовались, увидев Сигмунда живым и на свободе, а лосиху – мертвой у его ног!

– Боги не допустили, чтобы ты погиб бесславной смертью! – воскликнула Сигни, горячо обнимая брата. – Ты совершишь еще немало подвигов, а Сиггейр сполна расплатится за свое предательство.

– Придет время и для мести, сестра, – ответил ей Сигмунд. – А пока пусть твой муж и дальше считает, что последний из Вёльсунгов отправился в Хель. Возвращайся в замок, а я зарою труп лосихи, чтобы никто ничего не заметил.

– Но где ты будешь жить, дорогой брат? – спросила Сигни.

– Здесь же, в лесу, – ответил Сигмунд. – Так что мы скоро увидимся. А сейчас поспеши назад, пока Сиггейр ничего не заподозрил.

Сигни побежала домой, а Сигмунд взвалил на плечи труп лосихи и, отнеся его подальше в кусты, закопал в землю.

В тот же день Сиггейр отправил в лес своих людей узнать, живы ли еще Вёльсунги, и те, вернувшись, доложили ему, что нашли колоду, к которой были прикованы франки, разбитой, а рядом с ней свежую лужу крови.

«Видно, дикие звери или моя мать растерзали всех десятерых», – радостно подумал Сиггейр, а вслух добавил:

– Теперь, Сигни, мы можем править спокойно, не опасаясь ничьей мести, – Вёльсунгов больше нет в живых!

«Что бы ты сказал, Сиггейр, если бы знал правду!» – чуть не рассмеялась мужу в лицо Сигни, но ничего не ответила ему и лишь покорно склонила голову в знак согласия.

Вдалеке от королевского замка, в самой гуще леса, Сигмунд выстроил себе землянку, в которой и поселился, терпеливо поджидая дня, когда сможет отомстить Сиггейру за смерть отца и братьев. Оленину и козлятину он добывал охотой, а прочее ему присылала все с тем же слугой Сигни. Королева сама часто навещала брата и рассказывала ему обо всем, что происходило у гаутов.

Так пролетело несколько лет. За это время у Сигни родилось трое сыновей. Двое старших мальчиков от мужа Сиггейра, а младший, Синфьётли, от… собственного брата.

А дело в том, что, ненавидя мужа, Сигни очень хотела иметь хоть одного ребенка не от убийцы своих родичей. Но как это сделать, когда ревнивый король Сиггейр никогда надолго не оставляет ее одну?

И вот, как гласит предание, сидела Сигни однажды в своей горнице, и в это время пришла к ней некая мудрая женщина. Хотя гостья была сведуща в чародействе, она ничем не напоминала давно пропавшую свекровь Сигни – злобную колдунью. Когда-то ее молодой девушкой похитили гауты и привезли в свою страну. Неудивительно, что скоро Сигни стала считать мудрую женщину своей вернейшей подругой.

Тут стала Сигни говорить с гостьей о том, что лежало у нее на сердце. Мудрая женщина, внимательно выслушав собеседницу, предложила ей:

– Давай с помощью моего чародейства мы поменяемся обличьями. Ты отправишься в землянку к своему брату Сигмунду, а я – к королю!

И вот сделала гостья, что нужно. А Сигни явилась в лесное жилище брата, попросив приютить ее на ночь.

– Уже поздно, и я боюсь заблудиться в лесу! – сказала женщина в свое оправдание.

Сигмунд ответил сестре, чтоб она осталась и что он не откажет ей, одной с ним крови, в ночлеге.

Вот вошла Сигни к брату, и сели они за стол. А поскольку гостья явилась не с пустыми руками, а с мехом хорошего вина, Сигмунд все чаще и чаще стал поглядывать на сестру, пока не показалась она ему красивой и пригожей, как юная девушка.

Наконец, когда мужчина и женщина насытились и напились, Сигмунд сказал:

– Если тебе угодно, давай у нас будет на эту ночь одна постель.

Сигни не стала противиться…

Только через три дня королева возвратилась в замок мужа, где и благополучно вновь поменялась с мудрой женщиной внешностью.

И вот, когда пришло время, родила Сигни сына, которого назвала Синфьётли. А когда он подрос, то вышел и крупным, и сильным, и на лицо красивым – весь в мужчин из рода Вёльсунгов.

Синфьётли был так силен, что в борьбе легко побеждал сразу двух воинов, и так смел, что не боялся вступать в драку даже с теми, кто был намного сильнее его самого.

Своих старших сыновей, перед тем как послать в землянку к дяде, королева Сигни подвергала одному и тому же испытанию, пришивая рукава их одежд к коже и мясу. Мальчики не могли стерпеть и начинали кричать. И так же поступила она с Синфьётли, но тот и не шелохнулся. Тогда сдернула она с него рубаху, так что кожа пошла следом за рукавами.

– Тебе, наверное, очень больно, сын? – не сводя напряженного взгляда с мальчика, спросила она.

Но Синфьётли только пожал плечами.

– Малой показалась бы эта боль настоящему Вёльсунгу!

Наконец Синфьётли вместе с матерью явился к Сигмунду. Обитатель землянки внимательно посмотрел на Синфьётли. Мальчик пришелся ему по душе. Он оказался высок, широкоплеч и строен и не опустил перед витязем свои большие глаза, синие, как и у всех Вёльсунгов. Однако Сигмунд решил испытать его.

– Хорошо, – сказал он Сигни, – пусть твой сын переночует у меня. Завтра я проверю, есть ли в нем настоящее мужество.

Синфьётли остался у Сигмунда и на следующее утро получил от него приказание испечь хлеб. С опаской возвращался домой последний из Вёльсунгов. Он боялся, что обнаружит приказание невыполненным, но, как только Сигмунд переступил порог землянки, он увидел на вывороченном пне, служившем ему столом, большой, хорошо испеченный хлеб.

– Когда я начал месить тесто, – сказал Синфьётли, – в муке что-то зашевелилось, но я закатал это что-то в тесто и испек тебе хлеб с начинкой.

– Молодец! – возликовал Сигмунд, обнимая мальчика. – Ты выдержал испытание и теперь останешься у меня. Но есть этот хлеб я тебе все-таки не дам, – добавил он, улыбаясь, – потому что то, что ты закатал в тесто, была ядовитая змея. Я настолько силен, – продолжил он, – что даже гадючий яд не может причинить мне вреда, а ты, хотя в твоих жилах и течет кровь Вёльсунгов, еще слишком молод и не можешь вынести то же, что и я. Да и никто уже больше не сможет, – заключил он печально свою речь.

С этого дня Синфьётли остался у Сигмунда и вскоре полюбил его, как и подобает сыну. Сигмунд и сам привязался к мальчику. Он водил Синфьётли на охоту, учил обращаться с мечом, и вскоре сделал из него хорошего зверолова и воина. Отец старался привить Синфьётли любовь и уважение к знаменитому роду Вёльсунгов и ненависть к вероломному Сигмунду. Синфьётли был столь же честен и прям, как и храбр, и испытывал глубокое отвращение ко всякому коварству. Поэтому, когда он узнал о том, как погибли дед и братья матери, он тут же поклялся, что отомстит за них Сиггейру, и Сигмунд знал, что он сдержит свою клятву.

Лета сменяли зимы, и Синфьётли из мальчика превратился в настоящего витязя.

Во время своих странствований по окрестностям королевского замка Сигмунд и Синфьётли часто набредали на небольшие отряды гаутских воинов и всегда одерживали победу.

Как-то раз во время охоты они с Синфьётли обнаружили небольшую лесную хижину. В ней дрыхли два каких-то незнакомца, а над их головами висели волчьи шкуры. Не зная, что эти шкуры колдовские и что каждый, кто их наденет, на десять дней обернется волком, Сигмунд и его питомец шутки ради накинули их на себя и в тот же миг стали серыми хищниками . Несколько дней они бегали вместе по лесу и чуть не одичали. Дело дошло то того, что Сигмунд прыгнул на Синфьётли с такой силой, что тот пошатнулся и упал. Обезумев, отец вцепился в горло сыну. И совсем было прокусил его, но тут опомнился: «Что я делаю?! Нам надо было послать к троллям проклятые волчьи шкуры, а не надевать их!»

Тут Сигмунд увидел, как выскочивший на поляну горностай укусил другого за горло, а затем побежал в лес, воротился с каким-то листком и приложил его к ране. И вскочил другой горностай живой и здоровый. Но вот где было взять чудесный листок? Волки ведь не юркие зверьки, шныряющие в траве и в кронах деревьев.

Тогда Сигмунд воззвал к самому Одину. И владыка Асгарда незамедлительно пришел ему на помощь. Раздалось хриплое карканье и, громко хлопая крыльями, рядом с истекающим кровью волком опустился ворон. В клюве он держал уже знакомый Сигмунду листок. Стоило птице приложить листок к ране Синфьётли, как едва не околевшийх зверь вскочил целым и невредимым на четыре лапы.

После этого Сигмунд и Синфьётли вернулись в землянку и пробыли там, пока не пришло им время выйти из волчьих шкур…

Однако Сигмунд по-прежнему тянул с местью Сиггейру. Он все еще не доверял силе Синфьётли, пока один случай не убедил его в том, что эта сила мало уступает его собственной.

Как-то отец с сыном, не удержавшись от искушения, решили вновь превратиться в волков и поохотиться. Только на этот раз, помня о прошлой схватке, условились сделать это порознь. На прощание Сигмунд сказал Синфьётли:

– Смотри, если ты встретишь врагов и их будет больше семи, ты должен будешь воем позвать меня на помощь. Если же врагов окажется только семь или меньше, то сможешь сам вступить с ними в борьбу.

И вот Синфьётли встретил одиннадцать гаутских воинов, однако он не стал звать Сигмунда, а, бросившись на них, убил одного за другим всех одиннадцать. Эта битва так изнурила юношу в обличье серого хищника, что он лег на землю и сейчас же заснул. Тут его нашел Сигмунд и по лежащим вокруг мертвым телам гаутов догадался, что Синфьётли не внял его просьбе. Непослушание молодого человека рассердило франкского витязя, но он невольно восхитился его отвагой и силой и решил, что теперь на него вполне можно положиться. Поэтому, когда истекло десять дней и они с Синфьётли снова превратились в людей, Сигмунд сказал своему воспитаннику:

– Ты доказал на деле, что можешь сражаться, как настоящий Вёльсунг. Пора нам проведать Сиггейра и воздать ему сторицей за все то зло, которое он причинил нашему роду.

Затем отец и сын взяли свои колдовские шкуры и сожгли на костре, чтобы ни у кого больше не было соблазна воспользоваться ими.

В замке Сиггейра и вокруг него всегда было много стражников, поэтому Сигни посоветовала брату напасть на него ночью. За несколько часов до наступления сумерек оба витязя вооружились с головы до ног и отправились в путь. Невдалеке от замка они встретили Сигни.

– Нам нужно поторопиться, – предупредила она, – ворота замка закрываются на ночь, и вы должны успеть проникнуть внутрь. Я спрячу вас в людскую, где когда-то жил мой старый слуга. Там вы дождетесь, пока в замке погасят огни, и тогда пройдете к Сиггейру.

Сигмунд молча кивнул головой. Он предпочел бы встретиться с королем Гаутланда в чистом поле, но у него не было другого выбора.

В одном месте разросшийся лес почти вплотную подходил к самой стене замка. Сюда и привела Сигни брата и сына. Взобравшись на высокое дерево, они спрыгнули во двор замка. Оттуда отец и сын без труда проникли в людскую, где спрятались за сундуками.

Тем временем Сигни, убедившись в том, что в замке все спокойно и что никто ничего не заметил, прошла в свою комнату.

Но дальше случилось то, что никак не мог предвидеть Сигмунд. Дело в том, что у Сиггейра и Сигни не так давно родилось еще два сына. За то время, пока Сигмунд и Синфьётли блуждали по лесам, они едва научились ходить и говорить. И вот эти малолетние сыновья заигрались во дворе замка. Ища откатившееся в сторону кольцо, они забежали в людскую и увидели притаившихся за сундуками грозных воинов в блестящих шлемах и брони. С криками они вернулись в палату к отцу и матери и всех перебудили. Тогда догадался Сиггейр, что его желают застать врасплох.

Сигмунд и Синфьётли не успели опомниться, как в людскую ворвалась стража. Отец с сыном яростно защищались, но в крохотной комнате они едва могли развернуться. Поэтому, потеряв с полдюжины стражников, гаутам все-таки удалось схватить их.

Изумление Сиггейра при виде Сигмунда, которого он считал давно умершим, могло сравниться лишь с его яростью, которая еще больше возросла, когда во втором пленнике он узнал Синфьётли.

– Я не знаю, как тебе удалось избежать гибели от зубов диких зверей, Сигмунд, и задурить голову моему сыну, – мрачно сказал он, – но я знаю, что на этот раз ты последуешь за своими братьями и захватишь с собой этого змееныша, поднявшего руку на родного отца. Пусть ваша жалкая кончина будет примером того, как король Гаутланда умеет расправляться со своими врагами.

И действительно, казнь, которую задумал для своих пленников Сиггейр, была чудовищна.

Невдалеке от замка находился небольшой холм из покрытых дерном камней. В нем была сделана глубокая яма, посередине которой поставили толстую гранитную глыбу. Сигмунда и Синфьётли усадили по обе стороны от этой плиты, дабы умирали они хотя и слыша друг друга, но в одиночестве. После яму закрыли слоем толстых бревен и камней.

Вся бледная от горя и ужаса, Сигни, кусая губы, смотрела, как заживо погребают ее брата и сына. Вдруг она о чем-то вспомнила и стремглав ринулась в замок. Скоро она вернулась назад, держа в руках большой сноп соломы. Как раз в это время гаутские воины готовились засыпать камнями ту часть ямы, в которой находился Синфьётли.

Сигни упросила палачей бросить им хотя бы сноп соломы, чтобы ее сын умер не на голых камнях.

Тем временем, не слыша больше грохота камней над своей головой, Синфьётли понял, что их оставили одних, и осторожно ощупал руками сноп, который ему бросила мать. Сначала он подумал, что в нем королева спрятала кусок хлеба. Но тут радостный крик вылетел из груди юноши, когда он нащупал рукоятку меча Нотунга, того самого меча, который когда-то принадлежал Сигмунду, а потом был отнят у него Сиггейром. Синфьётли еще ребенком видел его у пояса короля гаутов и часто слышал от матери, что он может разрубить любой камень.

«Сейчас я проверю, правда ли это», – подумал юноша и изо всех сил ткнул острием меча в гранитную глыбу, отделявшую его от Сигмунда. К удивлению Синфьётли, чудесный клинок пробил ее насквозь, словно яичную скорлупу, и чуть не поранил дядю.

Услышав скрежет железа о камень, Сигмунд ощупью нашел в темноте торчавшее из плиты лезвие Нотунга и сразу понял, что теперь они спасены. Тут оба витязя, схватившись каждый за свой конец меча, в два счета разрезали разделявшую их преграду и бросились друг другу в объятия.

– Дорогой отец! – воскликнул Синфьётли, крепко прижимаясь к груди Сигмунда. – Разреши мне отныне называть тебя так, потому что другого отца, кроме тебя, мне не нужно!

– Охотно разрешаю, сын мой, – отвечал Сигмунд, все же сочтя нужным умолчать об обстоятельствах рождения Синфьётли.

После этого, используя чудесное свойство Нотунга, пленники прорезали себе выход и, таким образом, выбрались наружу.

Была уже ночь, и на небе ярко светились высокие звезды. Сигмунд долго смотрел на лежавший перед ними королевский замок, в котором, как видно, все давно уже спали, а потом повернулся к Синфьётли.

– Пойдем, – решительно сказал он. – Там, где не помогло железо, поможет огонь.

Затем оба отправились в лес за хворостом. Охапку за охапкой они относили его к замку и укладывали вокруг деревянных стен.

Удовлетворенный своей местью, Сиггейр спокойно спал, когда его разбудили внезапный шум и треск падающих балок. Весь замок оказался охвачен пожаром. Длинные языки пламени охватили бревенчатые стены и высоко поднялись багровым венцом над черепичной крышей. Застигнутые врасплох гауты, наталкиваясь друг на друга и потеряв голову от страха, метались по двору, словно куропатки, завидевшие ястреба. Некоторым из них удавалось проскочить сквозь бушующую стену огня, но их тут же настигал меч Сигмунда.

– Сиггейр, Сиггейр! – закричал франкский витязь, и его громовой голос проник в самые отдаленные уголки замка. – Ты слышишь меня, Сиггейр? Это я, Сигмунд, тот самый Сигмунд, которого тебе так хотелось погубить, и мой меч Нотунг снова в моих руках. Пришел час расплаты, Сиггейр!

Король Гаутланда, которого душили дым, страх и злоба, ответил ему лишь глухим проклятием.

Вдруг из густой пелены огня и дыма, которая все больше и больше окутывала жилище Сиггейра, появилась, подобная белому призраку, женщина.

– Наконец-то, сестра! – возликовал Сигмунд, узнав в ней Сигни. – А я уж боялся, что ты не успеешь спастись.

– Я пришла проститься с тобой и Синфьётли, – ответила Сигни. – Ты исполнил наш долг перед отцом и братьями. Прощай и постарайся заменить Синфьётли отца. Это моя последняя просьба к тебе.

– Как?! – вскричал изумленный Сигмунд, догадавшись о намерениях сестры. – Ты хочешь оставить нас и сгинуть вместе с нашим врагом?

– Никто из моей семьи не может сказать, что я мало сделала для того, чтобы отомстить Сиггейру, – гордо ответила Сигни. – Этой мести я посвятила всю свою жизнь, ради нее я пожертвовала четырьмя сыновьями, которые сейчас гибнут в пламени, зажженном тобой. Но долг есть долг, и жена должна до конца следовать за мужем, как сказал мне на прощание мой отец… хотя бы этого мужа ей дали насильно.

Сигни порывисто поцеловала брата и сына и, прежде чем те успели ее удержать, снова скрылась в огне.

Долго, до самого рассвета, горел замок Сиггейра. Уже давно рухнули его стены, погребя под собой короля Гаутланда и всю его семью, а Сигмунд все стоял и стоял и в грозном молчании смотрел туда, где в последний раз видел Сигни, достойную дочь своего благородного отца.

Сигмунд не пожелал оставаться в Гаутланде и принял решение возвратиться в отчий край. С ним отправились Синфьётли, а также много дружинников Сиггейра, которые после смерти своего короля перешли на сторону победителей. Преодолев ветра и непогоду, корабли Сигмунда вскоре достигли того места, откуда больше двадцати лет назад отбыл в свое последнее плавание старый Вёльсунг. Сигмунд уже приказал своей дружине высаживаться на берег, когда Синфьётли сказал ему:

– Дорогой отец! Я в первый раз плаваю по морю и еще ничего не знаю, кроме своего замка да леса, в котором мы жили. Позволь мне взять несколько кораблей и часть твоей дружины и постранствовать по разным землям. Может быть, со временем и я сумею прославиться и стану таким же героем, как ты и мой покойный дед.

Как ни печально было Сигмунду расставаться со своим сыном, он счел желание юноши справедливым.

Синфьётли взял десять кораблей и три сотни воинов, попрощался с Сигмундом и поплыл на запад, а Сигмунд с остальной дружиной высадился на берег и двинулся вглубь страны. По дороге он узнал, что власть над франками давно захватил новый король, и стал готовиться к сражению, но ему не пришлось проливать ничью кровь. Узнав о возвращении одного из Вёльсунгов, дружины франков перешли на его сторону, да и сам новый король даже и не думал сопротивляться. Сигмунд изгнал его из страны и снова поселился в замке своего отца под сенью дуба валькирий.

Несколько лет он прожил в спокойствии, мудро и умело правя страной и забыв на время о битвах и сражениях. Но вскоре одиночество Сигмунду наскучило. В это время ему стало известно о том, что у короля данов есть красавица дочь по имени Боргхильд . Сигмунд решил к ней посвататься. Имя короля франков, его богатство и знатность рода были известны повсюду, и он не встретил отказа. Уже через несколько месяцев состоялась свадьба, и старый замок Вёльсунгов обрел хозяйку.

Сигмунд прожил с женой около года, когда из земли данов прискакал гонец с известием, что отец Боргхильд умер. Пришлось обоим супругам отправиться туда, чтобы вступить в наследство.

Тем временем Синфьётли успел объездить немало стран и принять участие во множестве битв. Видели устрашенные враги всюду его блестящий, как лед на вершине горы, шлем, белую, словно свежевыпавший снег, броню, копье со сверкающим наконечником и щит, окованный золотом.

Однажды, во время одного из путешествий, корабли Синфьётли пристали к берегу страны варнов. Варны радушно встретили гостей и провели их к своей королеве.

Красивая внешность и ум Свинты – так звали королеву варнов  – очаровали Синфьётли.

День шел за днем, неделя за неделей, а он все откладывал свое возвращение в страну франков и наконец решил, что никто, кроме Свинты, не достоин быть его женой. Как раз в это время в страну варнов прибыл со своей дружиной брат Боргхильд, принц данов Роар, известный и прославленный воин. Красота Свинты пленила его не меньше, и он тоже остался у владычицы варнов в гостях.

Оба молодых человека с первой же минуты возненавидели друг друга. Особенно горячился Роар, видя, что Свинта оказывает явное предпочтение его сопернику. Наконец однажды утром, когда Синфьётли сидел один на берегу моря, Роар явился к нему и сказал:

– Тебе лучше убраться отсюда. Я хочу жениться на Свинте, и горе тому, кто перейдет мне дорогу.

Синфьётли поднял голову и спокойно посмотрел на наглеца.

– Прибереги свои угрозы для другого, Роар, – ответил он, – ты брат жены Сигмунда, и я не хочу с тобой ссориться, но Свинту я не уступлю, пока она сама меня об этом не попросит.

– Тогда ты умрешь, – угрюмо сказал дан. – Я не встречал еще человека, который бы мог устоять против меня в честном бою.

– Наверное, потому, что до сих пор ты мерился силами только с детьми да стариками, – насмешливо возразил Синфьётли.

При этих словах вспыльчивый и горячий Роар не мог далее сдерживаться и, выхватив меч, бросился на Синфьётли. Тот отскочил в сторону и в свою очередь взялся за оружие. Дан был ловок и силен, он прекрасно владел мечом, но его соперника обучал военному делу сам Сигмунд, сын Вёльсунга! Некоторое время Синфьётли только защищался, а потом неожиданно напал на противника и, прежде чем тот успел опомниться, пронзил его мечом. Обливаясь кровью, Роар упал на землю и тут же испустил дух.

Синфьётли не обрадовался своей победе. Он знал, что Боргхильд возненавидит его за смерть брата, хотя тот и первым затеял ссору. Он позвал слуг, распорядившись, чтобы Роара похоронили с честью, как королевского сына, а потом отправился к Свинте.

– Мы только что сразились из-за тебя с Роаром, – сказал Синфьётли, – и теперь он лежит бездыханный. Завтра я поеду к отцу и сообщу, что хочу на тебе жениться.

Королева опустила голову.

– Хорошо, – печально молвила она, предчувствуя недоброе, – поезжай, я буду тебя ждать.

Синфьётли тут же собрал свою дружину и, попрощавшись с невестой, уже на заре следующего дня пустился в путь.

На пути в страну франков его корабли встретились с кораблями викингов. От них он узнал, что Сигмунд и Боргхильд недавно возвратились в страну данов, и приказал своим гребцам плыть туда же.

Долго и горячо обнимались Сигмунд и его сын после стольких лет разлуки. Боргхильд тоже ласково встретила своего пасынка, но едва она услышала откровенное признание Синфьётли о его поединке с Роаром, как ее радушие сменил гнев.

– И ты посмел после этого явиться в наш дом! – вскричала она, сверкая глазами. – Я вижу, ты слишком долго кормился в лесу волчьей сытью  и грыз горло холодным трупам! Уходи прочь, или я убью тебя собственными руками!

– Негоже говорить с гостем такими непристойными словами. Твой брат пал в честном бою, Боргхильд, – отчитал Сигмунд жену. – Роар сам вызвал Синфьётли на поединок, и молодой человек не мог отказаться. Останься, мой сын.

– Ты владыка в замке, и я покоряюсь твоей воле, Сигмунд, – ответила Боргхильд, едва сдерживая злобу.

Она вскочила со своего места и хотела выйти, но Сигмунд остановил ее.

– Задержись, Боргхильд, – сказал он. – По нашему обычаю за убийство полагается платить выкуп. Вместо этого мы устроим по Роару богатую тризну, и твоя честь нисколько не пострадает.

Боргхильд сделала вид, что предложение мужа вернуло ей доброе настроение, и уже спокойно выслушала дальнейшие рассказы Синфьётли о его странствиях и о сватовстве к прекрасной королеве варнов.

Через несколько дней Сигмунд действительно справил большую тризну по Роару, на которую созвал многочисленных гостей. На тризне был и Синфьётли, и при виде его гнев Боргхильд вспыхнул с новой силой. В самый разгар пиршества она потихоньку вышла, наполнила большой рог медом и, вложив в него яд, снова вернулась в зал.

– Выпей за благополучие нашей семьи, Синфьётли! – коварно улыбаясь, сказала она, подавая ему рог.

Сердце Синфьётли почуяло недоброе.

– Этот мед мне кажется испорченным, – сказал он.

– Давай его сюда, сын мой, – воскликнул захмелевший Сигмунд. – Ты зря воротишь нос от старого доброго напитка.

Он взял рог и осушил его одним духом.

Боргхильд с ужасом посмотрела на мужа, но Сигмунда не мог свалить даже гадючий яд, и он продолжил как ни в чем не бывало веселиться и разговаривать с гостями.

Неудача не заставила королеву отказаться от преступного замысла. Она вышла и принесла новый рог с медом, в который снова добавила яд.

– Нехорошо заставлять других пить вместо себя, Синфьётли, – проворчала она с показным недовольством. – Этот рог ты должен выпить сам.

– Я бы выпил, да на этот раз мед не чист, – ответил Синфьётли.

Услышав это, Сигмунд рассмеялся и, взяв из рук жены рог, осушил его так же, как и первый.

Разгневанная Боргхильд так сжала кулаки, что побелели костяшки пальцев.

– Ну погоди, – прошипела она, – рано или поздно ты выпьешь то зелье, что я тебе приготовлю!

Она подождала немного, а потом принесла Синфьётли третий рог.

– Ты не Вёльсунг, иначе ты не был бы таким трусишкой и слабаком, – насмешливо сказала она. – Почему ты не пьешь?

– Потому что мед отравлен! – во всеуслышание заявил Синфьётли, посмотрев на Сигмунда.

Но тот уже настолько опьянел, что только нахмурился и сказал заплетающимся языком:

– Что ты такое мелешь? Пей, иначе ты мне не сын!

Синфьётли, поняв, что это сам злой рок вещает устами его отца, выпил и в тот же миг бездыханным упал на пол.

Шум в зале смолк, гости повскакали со своих мест, но их опередил Сигмунд. Весь его хмель разом вылетел, как пар из котла. Он осторожно поднял Синфьётли и приложил ухо к его груди. Но сердце сына не билось. Король франков медленно поднял голову и, будто не замечая ни гостей, ни побледневшую, словно мел, королеву, вышел из замка.

Обезумев от горя, Сигмунд долго нес на руках Синфьётли в поисках места, где бы он мог предать земле своего единственного сына, настоящего Вёльсунга. Он шел, не разбирая дороги, все вперед и вперед, пока не очутился на берегу фьорда – длинного и извилистого морского залива. Была ночь, но светила полная луна, и при ее свете Сигмунд увидел небольшую лодку, тихо скользившую по волнам.

– Эй, лодочник! – позвал он. – Перевези меня и сына на другой берег, и я тебя щедро награжу!

Лодка приблизилась. В ней сидел старик в старой широкополой шляпе и синем плаще. Но, сокрушенный горем, Сигмунд не сразу узнал в незнакомце того, кто когда-то принес ему чудесный меч.

– Опусти тело в лодку, – сказал ему старик, – и жди меня здесь – лодка слишком мала, чтобы взять сразу двоих.

Сигмунд покорно уложил тело Синфьётли на дно лодки, которая сейчас же отчалила. Однако, вместо того чтобы плыть к противоположному берегу, старик развернул ее прямо в открытое море.

– Остановись! – в отчаянии закричал Сигмунд. – Ты не туда правишь!

Старик, не отвечая, продолжил молча грести веслами, уплывая все дальше и дальше.

– Это Один, сам Один! – вдруг все поняв, воскликнул Сигмунд. – Он увозит Синфьётли в Валгаллу!

В этот миг неизвестно откуда набежавшее облако на один миг закрыло луну, а когда ночное светило снова вынырнуло, ни старика, ни лодки уже не было видно. Они растаяли, как дым над водой.

Всю ночь проблуждав, подобно дикому зверю, Сигмунд возвратился к себе в замок только на утренней заре. Его гости уже разошлись, а Боргхильд удалилась в свою спальню и не показывалась. Король франков позвал слугу и приказал ему передать королеве, что он желает немедленно ее видеть. Спустя некоторое время в пиршественный зал, замирая от ужаса, тихо ступила Боргхильд.

– Ты хотел со мной поговорить, супруг мой? – спросила она дрожащим от страха голосом.

Сигмунд вперил в нее страшный взгляд.

– Ты отравила сына… моей сестры, – сказал он. – Как же мне отплатить тебе за это?

– Синфьётли убил Роара, – возразила, немного осмелев, Боргхильд, – и я ему отомстила. Или сын твоей сестры для тебя дороже жены? Неужели ты не простишь меня?

Лицо Сигмунда побагровело от гнева.

– Раньше я накормлю воронов твоей падалью, чем прощу тебя. Ты не жена мне больше! – заревел он на весь зал. – Твое счастье, что я не убиваю женщин. Убирайся прочь из моего дома, и горе тебе, если ты еще раз попадешься мне на глаза.

Королева хотела броситься на колени, но, взглянув в глаза мужа, понурила голову и медленно побрела вон. Больше Сигмунд ее не видел, а несколько месяцев спустя, когда он уже вернулся в страну франков, до его ушей дошла весть, что Боргхильд не вынесла позора и вскоре после своего изгнания скончалась.

Король вновь остался один. Потянулись тоскливые годы. Волосы Сигмунда словно присыпало инеем, борода пожелтела. Он почувствовал, что начинает дряхлеть, и, как Рерира, его охватил страх не оставить после себя наследника. Многие вельможи советовали королю еще раз жениться, но он все колебался, не зная, на ком остановить свой выбор.

Но вот как-то раз Сигмунд навестил своего соседа, старого короля Эйлими Ловдунга , у которого имелась взрослая дочь по имени Хьёрдис. Разумная и красивая, она отличалась спокойным и добрым нравом, а потому сразу завладела сердцем короля франков. Скоро тот решил жениться на ней. Между тем к Хёрдис сватался другой жених – знатный и богатый король Люнгви из рода Хундингов. Эйлими понимал, что притязатель на руку его дочери, которому будет отказано, станет заклятым врагом, но все же предложил Хьёрдис самой выбрать себе мужа.

Выйдя к обоим гостям, прозорливая дева раздумывала недолго:

– Я выбираю того короля, который славнее. И это Сигмунд, хотя он уже стар годами.

– Ты и вправду разумна, дочь моя, – согласился, не скрывая своей радости, Эйлими. – Я благословляю твой выбор и отдаю тебя Сигмунду.

Суровый король франков буквально воспарил от счастья. Зато гордый Люнгви почувствовал себя жестоко оскорбленным и тут же уехал, поклявшись, что рано или поздно дочь Эйлими будет принадлежать ему.

Еще ни одна свадьба не справлялась так долго и так весело, как свадьба Сигмунда и Хьёрдис. Некоторое время супруги жили в замке Эйлими, а потом переехали в страну франков, куда за ними последовал и тесть, не пожелавший расставаться с любимой дочерью.

После долгих скорбных лет для Сигмунда вновь наступили счастливые дни, а вскоре его ждала еще большая радость: Хьёрдис поведала ему, что у нее скоро родится ребенок. Радовался этому известию и готовящийся стать дедом Эйлими.

Но как-то весенним утром, когда Сигмунд и его тесть собирались на охоту, до них дошла весть о том, что Люнгви вместе со своими гриднями высадился на берегу и готовиться напасть на замок Вёльсунгов.

Сигмунд тотчас велел Хьёрдис взять слуг, все самое ценное из сокровищ и бежать в лес, что находился неподалеку от моря. Хьёрдис попыталась возразить, но Сигмунд сказал:

– Ты должна подумать о нашем будущем ребенке!

Едва успели люди Люнгви сойти с кораблей, как Сигмунд и Эйлими подняли боевые стяги. Загремели трубы. Вот Сигмунд дунул в свой рог, что остался еще от старого Вёльсунга, побуждая свою дружину начать натиск. Завязалась жестокая битва. И хоть немолод был годами Сигмунд, стал он сражаться люто, все время идя впереди воинов. Не могли устоять перед его мечом Нотунгом ни щит, ни броня. Небо над полем сражения потемнело от множества дротиков и стрел. Но так помогали Сигмунду вещие дисы, перехватывая снаряды врагов, что ни разу он не был ранен, и бесчисленно пало супостатов от его меча, и оказались у короля франков обе руки в крови по самые плечи.

Дружина Люнгви, дрогнув, стала отступать к кораблям. Сигмунд принялся яростно преследовать их, как вдруг перед ним как из-под земли вырос Один. На этот раз в его руке был не меч, а длинное, покрытое старинной резьбой копье, жало которого ярко сверкало в лучах солнца.

– Настал твой час, Сигмунд! – сказал он.

Король франков только усмехнулся и изо всех сил ударил копье Одина мечом. Но чудесный клинок Сигмунда, встретившись с оружием владыки Асгарда, вдруг разлетелся пополам, как будто был сделан из стекла. В тот же миг охранявшие витязя дисы улетели прочь, и одно из брошенных врагами копий пронзило его грудь. Кровавый туман застлал глаза Сигмунда, и он, теряя сознание, упал прямо под ноги своих врагов.

И тут же ряды франков дрогнули. Напрасно старый Эйлими пытался снова увлечь их в бой. Охваченная страхом дружина обратилась в бегство, а вскоре и сам Эйлими с расколотым черепом уже лежал на поле брани невдалеке от своего зятя.

Увидев, что франки бегут, Люнгви с братьями устремился к королевскому замку. Ворвавшись в опустевшее жилище, он принялся как безумный рыскать по нему, желая взять в плен Хьёрдис, а заодно прибрать к рукам и сокровища Вёльсунгов. Однако его ждало разочарование – молодая королева, а вместе с нею и большая часть добра, накопленного знаменитым родом, бесследно исчезли. Разъяренный Люнгви призвал воинов и приказал им тотчас же разыскать и привести беглянку, но наступила ночь, и они были вынуждены отложить свои поиски до утра.

Не успело еще воронье слететься на поле битвы, как Хьёрдис прокралась к мужу.

С трудом найдя Сигмунда, она прижалась к нему. Вдруг король франков вздохнул и открыл глаза.

– Ты только ранен! – радостно воскликнула королева. – Скажи скорей, можно ли тебя выходить?

– Нет, – покачал головой Сигмунд. – Ты видишь, сам Один подвел черту моей жизни. Мой меч Нотунг разломался пополам, и теперь владыка Валгаллы призывает меня к себе, как и старого Эйлими. Но я ни о чем не жалею. Наш сын, которого ты носишь под сердцем, отомстит Люнгви за смерть своего отца и деда. И запомни еще. Глаза умирающего зрят грядущее: наш сын станет героем, равного которому не было, нет и не будет на свете. Он совершит множество бессмертных подвигов, и скальды воспоют его имя в веках.

Собрав последние силы, Сигмунд приподнялся и, взяв обе половинки своего меча, протянул их Хьёрдис.

– Возьми их. Придет время, и искусный коваль скует из них меч для нашего сына. Он будет называться Грам и совершит то, что будет греметь, пока стоит мир.

– Скажи, как мне назвать сына? – спросила Хьёрдис, наклоняясь к мужу.

– Назови его Сигурд, – прохрипел король франков, закрыл глаза и умер.

Хьёрдис просидела с мертвецом всю ночь, пока не засиял день.

Вдруг к ней подбежала служанка.

– Госпожа, – сказала она, – вернемся в лес! В море показались неизвестные корабли!

Хьёрдис и служанка ушли, укрывшись в кустах на опушке. В это самое время, когда подул ветер, неведомые ладьи подошли к самому берегу. Королева и служанка увидели высадившихся на берег данов – людей из страны Боргхильд, первой жены Сигмунда. Они были высоки ростом и широки в плечах. А их головы венчали ярко блестящие в золотых лучах солнца шлемы.

– Это викинги, – промолвила Хьёрдис и, помолчав немного, добавила: – Нам не стоит скрываться от них. Здесь мы погибнем с голоду, а попасться в руки Люнгви будет хуже смерти.

– Погоди, госпожа, – возразила служанка. – Давай лучше сначала поменяемся платьями и захватим с собой драгоценности. Кто знает, что может случиться.

И вот когда обе женщины, переодевшись и шатаясь под мешками с золотом, вышли из лесу, даны с изумлением осматривали трупы убитых воинов. Среди приехавших особенно выделялся один молодой человек. Он был выше всех ростом, с благородным лицом. Увидев служанку, переодетую в парчовое платье, и сопровождающую ее Хьёрдис в скромном льняном наряде, он сделал несколько шагов им навстречу и сказал:

– Я король Альф, сын Хиальпрека из народа данов. Мы возвращаемся на родину из далекого похода и решили немного поднабраться сил на вашем берегу. Но я вижу, – тут он ткнул рукой на покрытый мертвыми телами берег, – что здесь случилась жестокая битва.

– Ты прав, – ответила служанка, принимая высокомерный вид. – Вчера здесь действительно была битва, и в этой битве я потеряла своего мужа, Сигмунда, сына Вёльсунга. Мой замок был захвачен королем Люнгви из рода Хундингов, и теперь я вынуждена спасаться бегством, прося помощь.

– И ты ее получишь! – сказал король Альф. – Я наслышан о Сигмунде – великом короле и славном воине. Но ты не сказала, как тебя зовут.

После того как служанка назвалась именем Хьёрдис, обеих женщин проводили на корабль. Но от внимательного взгляда Альфа не укрылось, что хотя у служанки был наряд простым, да и колец она носила поменьше, лицо ее было гораздо красивее.

И вот по прибытии в страну данов Альф, поняв, что его обманывают, отвел в сторону мнимую королеву и спросил:

– Скажи мне, Хьёрдис, дочь Эйлими и вдова славного Сигмунда, как ты узнавала время, когда ночь клонится к концу, а звезд на небе не видно?

– О, – рассмеялась та, – проспать я никак не могла: я смолоду была приучена много пить воды на заре, а когда вошла в зрелые лета, то начала просыпаться в тот час по привычке.

Альф подумал, что подобный обычай скорее пристал бы служанке. Ведь той нужно успеть напиться воды до того, как ей велят работать от зари до зари по дому. И тогда не будет у бедной девушки времени, чтобы сделать хоть маленький глоток. Однако Альф решил испытать и Хьёрдис. Он обратился к ней с тем же вопросом. На него Хьёрдис ответила следующее:

– Отец мой подарил мне золотое кольцо с таким свойством, что оно перед зарей холодело у меня на пальце. Так я догадывалась о том, что пора вставать.

Король данов покачал головой:

– Много же у вас, Вёльсунгов, было золота, что его носили и служанки!

Тут он сурово посмотрел на Хьёрдис и сказал ей:

– А теперь довольно меня разыгрывать. Почему ты решила скрыть от меня свое благородное происхождение?

Молодая женщина, покраснев, ответила:

– Я… не знала, как примете меня вы, даны… Ведь я тяжела мальчиком.

– Не бойся ничего, – сказал молодой король, – ты будешь почетной гостьей в доме моего отца, потому что станешь моей женой, и я дам за тебя вено, как только родится твой ребенок, мой сын!

Приободрившись, Хьёрдис смело взглянула в лицо Альфу:

– Я согласна. Но только при одном условии!

– Каком?

– Мы назовем его Сигурдом!

Король Альф не обманул Хьёрдис. Его отец, Хиальпрек из народа данов, не только принял вдову знаменитого Сигмунда, но и поселил ее в своем замке, приказав оказывать женщине королевские почести.

Когда у Хьёрдис родился сын, старый король велел принести мальчика к нему и долго любовался его ясными глазами. Узнав, что мать назвала мальчика Сигурдом, Хиальпрек довольно усмехнулся.

– Это доброе имя, – сказал он. – Оно происходит от двух слов: «побеждать» и «защищать».

В это время ко двору Альфа пришел некий странник по имени Грипир. Он считался человеком, сведущим в судьбах людей. Альф, Хиальпрек и Хьёрдис спросили его о том, как протечет жизнь мальчика. Грипир сначала долго отнекивался, но под конец поведал, что Сигурду удастся отомстить за гибель родичей, сразить чудовище и завоевать любовь прекрасной девушки.

Мальчик рос, словно опара на дрожжах. В шестилетнем возрасте он был уже высок, как юноша. И вот отец и дед решили, что настала пора учить его.

При дворе короля данов много лет жил карла Регин, сын Хрейдмара , маленький горбун с длинной черной бородой и бегающими хитрыми глазками. Считалось, что он не только знает разные руны, но и сведущ во многих языках и владеет колдовством. Однако Альф и Хиальпрек больше ценили Регина за редкое умение, с которым карла выковывал оружие и всевозможные украшения. Ему-то и поручили хозяева замка воспитание Сигурда.

Юноша оказался способным учеником, и спустя несколько лет он уже научился почти всему, что знал сам Регин.

И вот как-то хитрый карла спросил Сигурда:

– Послушай, а тебе известно, какое принадлежащее тебе по праву великое богатство хранит король Альф?

Молодой человек с гордостью и спокойствием ответил:

– Ему и дальше надлежит беречь его, пока оно мне не понадобится.

Однако Регин не желал так просто отступаться от беседы с воспитанником и в другой раз заявил следующее:

– Неужели ты хочешь стать конюхом у Хиальпрека? Ты ведь ему не родной внук. Как только сыновья Альфа подрастут, тебя отправят в людскую к дворне.

Сигурд распахнул глаза.

– Отправят в людскую к дворне? – повторил он удивленно. – Почему? Разве Хиальпрек мне в чем-нибудь отказывает? Он любит меня так же, как и других своих внуков.

Регин расхохотался.

– У данов недурно живется и слугам. Но я вижу, что все малолетние внуки Хиальпрека уже давно имеют собственных коней, а ты ходишь пешком, как простой пастух.

В тот же день Сигурд обратился к деду с просьбой дать ему коня.

– Наконец-то! – обрадовался Хиальпрек. – А я все ждал, когда ты сам скажешь мне об этом!

После этого старый король направил внука к своему собственному табуну, чтобы тот мог выбрать себе любого скакуна, который придется ему по вкусу.

Табун Хиальпрека пасся на опушке небольшого леса, недалеко от замка. В нем было несколько сот коней разной породы и масти. Сигурд долго не знал, на каком животном остановить свой выбор, когда вдруг увидел, как из леса вышел одноглазый старик в широкополой шляпе и синем плаще.

– Что ты тут делаешь и не могу ли я тебе чем-нибудь помочь? – ласково спросил его незнакомец, подходя ближе.

– Я выбираю себе коня, – ответил юноша. – А ты, я погляжу, стар и опытен. Скажи, как мне узнать, какой из этих скакунов самый лучший?

– Это не так трудно сделать, – усмехнулся одноглазый старик. – Поблизости отсюда течет река Бусильтьёрн. Загони в нее табун и возьми себе то животное, которое первым переплывет на другой берег.

Сигурд сделал, как велел ему незнакомец. Встретившиеся со стремительным потоком кони повернули назад, кроме одного еще не объезженного серого жеребца.

– Вот тебе и конь! – воскликнул одноглазый старик, неотступно следовавший за юношей. – Самый лучший конь на земле, ведь в его роду был Слейпнир, восьминогий жеребец Одина.

Сигурд обернулся, чтобы спросить незнакомца, откуда он это знает, но, к своему изумлению, увидел, что того уже и след простыл. Молодой человек сразу подумал: неужели это был сам владыка Асгарда?

Один не обманул юношу. Грани – так Сигурд назвал своего жеребца – оказался быстрее и выносливее любого другого коня. Регин с ухмылкой смотрел, как Сигурд объезжает Грани, но, когда тот спросил его, похож ли он теперь на слугу, карла лукаво прищурился и ответил:

– Даже самый лучший конь не сделает воина из деревенского парня. Настоящего витязя нельзя представить без хорошего меча.

– Ну так выкуй мне его, – сказал Сигурд. – Ты отличный мастер, и для тебя это не составит труда.

Они пошли к кузнецу, и карла тут же принялся за работу. Несмотря на маленький рост, он был силен и крепок, как самый настоящий подземный житель, и размахивал молотом, словно лебединым перышком. Сигурд видел много мечей, изготовленных Регином, но на этот раз карла превзошел самого себя, и выкованный им клинок был намного острее всех тех, которые он делал раньше.

– Ты доволен? – гордо спросил Регин юношу, внимательно осматривающего его работу.

– Не знаю, – ответил тот. – По красоте твой меч не знает себе равных. Теперь пришло время его испытать.

Сигурд размахнулся и изо всех сил ударил мечом по железной наковальне. Клинок с грохотом разлетелся на куски. Сигурд укоризненно посмотрел на карлу.

– Да, ты силен, – хмыкнув, сказал Регин. – Тебе, пожалуй, трудно будет угодить.

И он снова загремел молотом. Его второй меч оказался еще лучше первого, но и он не выдержал первого же удара Сигурда.

– Ты, видно, пошел в своих необузданных сородичей! Поищи себе оружие Вёльсунгов! – ворчливо воскликнул Регин, гася горн и сердито швыряя в сторону молот и клещи.

Разочарованный юноша вышел из кузницы и печально побрел в замок. Желая понять, что имел в виду кузнец, он направился к своей матери Хьёрдис.

Та, узнав, в чем дело, с таинственной улыбкой отошла ненадолго к королю Альфу и скоро вернулась, держа в руках две половинки меча.

– Это Нотунг, клинок твоего настоящего отца, Сигмунда, о славной жизни и смерти которого я тебе уже не раз рассказывала, – объяснила Хьёрдис. – Но теперь пришла пора поведать о мече Вёльсунгов, из-за которого все началось… Сам Один подарил Сигмунду этот меч. Он же и разломал его своим копьем. Отнеси эти половинки Регину и попроси соединить их. Тогда у тебя будет меч, который не побоится любого удара. Но помни, Сигурд, отец, умирая, хотел, чтобы ты отомстил за него и совершил множество славных подвигов. Этого жду от тебя и я.

Глаза Сигурда засверкали. Он прижал к груди предсмертный дар Сигмунда и побежал обратно к Регину. Карла долго и с восхищением рассматривал обломки замечательного клинка, потом, не говоря ни слова, опять разжег горн и поднял с земли брошенные инструменты. Сигурд, боясь открыть рот, с нетерпением принялся ожидать конца работы Регина. Наконец, когда она была закончена, он взял из рук карлы только что выкованный меч, ударил им по железной наковальне и едва удержался на ногах: чудесный подарок Одина с легкостью рассек ее пополам и глубоко ушел в землю.

– Пусть этот меч, похожий на бьющее пламя, отныне зовется Грамом, Сердитым! – воскликнул карла, а потом прибавил, сверкая маленькими, разгоревшимися, как угольки в глубине очага, глазками:

– Я рад за тебя, Сигурд! Но еще больше я рад за себя. Пришло время раскрыть тебе мою тайну.

– Твою тайну, Регин? – спросил юноша.

– Да, Сигурд, великую тайну, – ответил карла, скалясь. – Но скажи мне сначала, любишь ли ты золото?

– А за что мне его любить? – презрительно пожал плечами Сигурд. – Я знаю, что у моего отца Сигмунда было много золота. Мать спасла его, и оно хранится у моих приемных отца и деда, но я сам никогда не держал его в своих руках. Да и на что мне золото?

Регин рассмеялся тонким пронзительным смехом.

– Ты еще не знаешь власти этого блестящего, подобно солнцу, металла, – сказал он. – А оно обладает сокрушительной властью. Золото может сделать тебя величайшим королем в мире скорее, чем самый лучший меч.

– Ты ошибаешься, Регин! – возразил Сигурд. – Я слышал не раз от своей матери, что когда-то мой отец Сигмунд отказался продать королю Гаутланда Сиггейру свой меч Нотунг за все его золото, а потом одержал над ним победу.

Карла покачал головой.

– Я тоже слышал об этом, – сказал он. – Но Сиггейр был далеко не так состоятелен, как ты думаешь. Выслушай мою историю, и тогда ты узнаешь, что такое настоящие сокровища и как их найти.

– Я родился очень и очень давно, – начал Регин свой рассказ, – много столетий назад. Не удивляйся: ведь карлы живут куда дольше обычных людей. Мой отец, богатый бонд  Хрейдмар, имел трех сыновей и двух дочерей: Люнгхейд и Лофнхейд. Хрейдмара соседи считали могущественным чародеем, ибо он обладал Шлемом Ужаса, которого пугалось все живое, золотой кольчугой и мечом Хротти. Я был вторым сыном своего отца, Фафнир – старшим, а Отр – младшим. Мои братья и сестры были намного выше и красивее меня, а кроме того, они, как и отец, умели колдовать и превращаться в различных зверей и птиц, но мы жили дружно и счастливо, ни в чем не нуждались и не мечтали о лучшем.

Возле нашего дома ревел огромный водопад Андварафорс, и пока мы с Фафниром охотились или работали в поле, Отр, превратившись в огромную выдру, ловил в водопаде рыбу. Он и сам несколько походил на водяного зверя: подслеповатый, неуклюжий на суше. Кроме того, Отр имел дурную привычку есть добычу зажмурившись. Это его и сгубило.

Случилось, что три бога – Один, Хёнир и Локи, – странствуя по свету, шли по течению этой реки. Отр как раз поймал лосося и лакомился им возле Андварафорса по своему обыкновению. Приняв моего брата за настоящую выдру, Локи взял камень и метким броском убил его на месте. Взяв с собой добычу, асы пришли к нашему дому и попросились на ночлег. В оплату за это они предложили шкуру убитого ими зверя.

Мой отец затрясся от гнева, когда в добытой Локи выдре он узнал собственного сына, но он сдержал свою ярость и, радушно приняв незваных гостей, накормил их ужином и уложил спать.

В тот день мы с Фафниром долго убирали сено и вернулись домой только к сумеркам.

– Отр убит, – такими словами встретил нас отец, едва мы переступили порог дома. – И вот почивают его убийцы.

Услышав это, Фафнир в ярости схватился за копье Одина и замахнулся им на бога, но отец удержал его руку.

– Ты нас погубишь! – прошипел он. – Владыке Асгарда и его спутникам не суждено пасть от наших рук, да и остальные асы жестоко расправились бы с нами за это.

И тут наши сестры, Люнгхейд и Лофнхейд, предложили:

– Давайте лучше возьмем богов в плен и заставим их уплатить нам большую виру !

Мы согласились и, пока наши гости спали, схватили их и крепко связали по рукам и ногам.

Проснувшись, асы стали требовать, чтобы мы их освободили, угрожая нам своим гневом, но отец показал им шкуру Отра.

– Вы убили моего сына, – сказал он, – и должны заплатить за его смерть.

– Справедливость – добродетель богов, – согласился Один. – Мы не ведали, что эта выдра твой сын, но ты получишь за него любой выкуп. Чего ты желаешь?

Отец задумался, потом расстелил на полу шкуру выдры, а она вышла очень большой, больше, чем иная воловья, и молвил:

– Наполните эту шкуру золотом и присыпьте ее им же сверху, да так, чтобы ни одного волоска не торчало, и я отпущу вас на свободу.

Один спокойно выслушал слова отца и кивнул головой. И вот, поклявшись друг другу в том, что каждый выполнит свою часть договора, обе стороны отрядили Локи за золотом.

Локи, едва рассвело, надев свои крылатые сандалии, помчался за выкупом.

Больше всего золота было тогда у дверга Андвари , сына Оина, который уже давно, волей одной злой норны обращенный в щуку, плавал в реке у водопада Андварафорс. Там, глубоко под водой, он и хранил свои сокровища. От их блеска горели даже волны. Не зря люди нарекли золото Андвари пламенем реки.

Зная об этом, Локи прилетел прямо к водопаду, однако договориться с хитрым двергом оказалось не так-то просто. Тщетно бог-плут кричал и звал дверга по имени: он не показывался. Тогда рассерженный ас зашел глубоко в воду и попытался схватить Андвари руками, но дверг в образе щуки проскользнул между его пальцев  и, высунув из воды свое узкое и длинное рыло, рассмеялся.

– Ну погоди же! – воскликнул в гневе Локи.

Он побежал к великанше Ран и выпросил у нее ту самую сеть, которой она утаскивает на дно корабли. С этой сетью он и возвратился к водопаду.

Лукавый ас быстро выловил Андвари, и тот, тщетно пытаясь освободиться от стягивающей его жабры петли, взмолился человеческим голосом:

– Отпусти меня обратно в реку, и я сделаю все, что ты хочешь.

– Я отпущу тебя, Андвари, – ответил бог-плут, – но поклянись, что за это ты отдашь мне все свое золото.

– Клянусь, ты получишь золото! – воскликнул дверг. – Ты получишь все мое золото, клянусь тебе, но только брось меня в воду, я задыхаюсь!

Локи исполнил его просьбу, и Андвари, беспрестанно ныряя до самого вечера, достал со дна множество сокровищ, пока не сказал, что кладовая исчерпана.

Довольный Локи туго набил золотом сеть Ран и уже собрался отправиться в дорогу, как вдруг увидел сверкающее под плавником Андвари кольцо.

– Отдай мне его! – потребовал ас.

– Андваранаут – это все, что у меня осталось, – взмолился дверг. – С его помощью я собираюсь вновь умножить свои богатства.

Но кольцо так ярко сверкало в лучах заходящего солнца, что Локи не мог оторвать от него глаз.

– Я беру его, – как будто не своим голосом молвил он. – Ты дал клятву.

– Смилуйся, Локи! – горестно вскричал Андвари. – Неужели тебе мало того, что ты уже получил?

– Отдай мне кольцо, – настоял бог-плут, – или я отберу его силой!

Перепуганный дверг попытался нырнуть в воду, но Локи успел схватить его одной рукой, а другой вырвал Андваранаут.

– Я оставлю его у себя, – сказал он с торжествующей усмешкой на устах. – Сам не знаю почему, оно мне кажется лучше всех вещей в мире.

Он бросил Андвари в воду, надел кольцо на палец и, взвалив на плечи сеть с пламенем реки, тронулся в обратный путь. Не успел он, однако, пройти и десяти шагов, как дверг, высунувшись из воды, зловеще прокричал ему вслед:

– Ты разорил меня дотла, отняв последнюю надежду вернуть мои богатства. Так пусть же отныне мое проклятие преследует тебя и всякого другого бога или человека, кто к нему прикоснется! Пусть сгинет каждый, кто возьмет кольцо в руки! Пламя реки принесет в мир алчность и преступления, из-за него прольются моря крови, но никому и никогда, ты слышишь, никому и никогда это богатство не принесет счастья.

Локи в ответ только рассмеялся и, махнув рукой, зашагал дальше.

Наступили уже сумерки, когда он добрался до нашего дома. Золота хватило с лихвой, чтобы не только набить шкуру Отра, но и закрыть ее сверху. Но тут, приглядевшись, отец заметил, что один усик выдры остался непокрытым. Тогда он потребовал у Локи ярко сверкавший на его пальце Андваранаут. Бог-плут, нахмурившись, отдал ему кольцо, и отец поспешно зажал его в своей руке.

После этого мы освободили пленников, вернув Одину его копье. Асы, ничего не говоря, направились к выходу, но на самом пороге Локи вдруг остановился и злобно рассмеялся.

– К худу ты взял это кольцо, Хрейдмар, – сказал он, – оно принесет гибель и тебе, и всему твоему роду. Андвари проклял каждого, кто к нему прикоснется.

И он поведал нам о том, как невольно обидел дверга.

– Да будет так, – глухо произнес Один. – И ты, Хрейдмар, и твои дети, и много еще славных витязей – все вы погибнете из-за сокровищ Андвари, и никому не удастся ими воспользоваться.

– Это ты говоришь так из зависти к нашим богатствам, да, впрочем, золота могло оказаться и побольше… – проворчал отец.

Но боги только усмехнулись и скрылись в темноте наступающей ночи.

После ухода асов мы принялись пожирать глазами лежащую на полу груду сокровищ. И, диво, мне самому вдруг она показалась маленькой. Я с неудовольствием подумал о предстоящем дележе с отцом и братом.

С этого дня, Сигурд, спокойствие навсегда оставило наш дом. Мы с братом потребовали от отца, чтобы он поделился с нами своими сокровищами, а он сделался настолько жаден, что не захотел об этом и слышать. Наша ненависть к отцу постепенно копилась, пока однажды ночью, когда он спал, Фафнир не пронзил его своим мечом.

Умирая, отец призвал Люнгхейд и Лофнхейд и сказал им:

– Мои дочери, мне приходит конец, но я бы хотел, чтобы вы отомстили за мою смерть своим коварным братьям!

Лофнхейд ничего не ответила, а Люндхейд спросила:

– Как же я смогу это сделать, отец?

– Роди хотя бы дочь, если боги не дадут сына! – сказал, напрягая последние силы, Хрейдмар. – Воспитай ее с волчьей душой, дав ей подобающего мужа. И тогда внук отомстит за деда!

После того как в глухую полночь отец испустил дух и мы погребли его, я потребовал свою долю наследства, но Фафнир заупрямился, сказав, что он единственный наследник. Тогда я, угрожая брату, попросил сестер Люнгхейд и Лофнхейд рассудить нас. И опять Лофнхейд ничего не сказала, а Люндхейд заметила:

– Того, кто с тобой одной крови, надо просить о любви и о золоте как друга! Не подобает, радея о наследстве, угрожать брату мечом!

Однако в ту же ночь с помощью Шлема Ужаса Фафнир превратился в чудовищного дракона и первым делом, помня о предсмертных словах Хрейдмара, растерзал наших сестер. После этого, бросив золотую кольчугу и меч Хротти, мне пришлось бежать из охваченного пламенем жилища, чтобы спасти свою жизнь.

С тех пор я странствую по свету и тяжким трудом зарабатываю себе на кусок хлеба, а Фафнир все так же в образе дракона стережет свои сокровища, и не было еще на свете витязя, который бы осмелился вызвать его на бой.

Но знай, Сигурд, проклятие Андвари, как тать в ночи, прокралось не только в нашу семью. Жажда наживы, жажда золота, прозванного также выкупом за выдру, свела с ума весь мир. Ради богатства люди развязали братоубийственные войны, стали грабить, лгать, нарушать свои клятвы. Даже асы сцепились с ванами, и все из-за золота, потому что уже не они, а оно властвует над миром.

Теперь ты понимаешь, Сигурд, какую страшную власть имеет этот проклятый металл? С его помощью ты соберешь под свой стяг огромное войско, ведь ты потомок самого Ингви . Тебе одному по силам сразить Фафнира и отнять у него сокровища дверга Андвари. Чудесный меч Грам, который я тебе сковал, пронзит сердце лютого чудовища и отомстит за смерть моего отца и сестер.

Но только запомни: половина сокровищ, вместе с золотой кольчугой и мечом Хротти, по праву будет принадлежать мне. Другая половина станет твоим достоянием, Сигурд, а вместе с ней ты обретешь славу, равной которой еще не было в мире.