Глава 8

Мк. 4:1–34

Притчи о царствии Божием

Притча о сеятеле – Притча о свече – Какой мерою мерите – Притча о посеве и всходах – Притча о горчичном зерне

В этой главе Марк предлагает целый блок притч, объединенных общей темой.

Мк. 4:1–2 «И опять начал учить при море; и собралось к Нему множество народа, так что Он вошел в лодку и сидел на море, а весь народ был на земле, у моря. И учил их притчами много, и в учении Своем говорил им».

Здесь задается тон всего блока – Иисус занимает учительскую позицию перед естественным амфитеатром из берега реки и рассказывает притчи. Одна из них – о сеятеле.

Мк. 4:3–20 «…слушайте: вот, вышел сеятель сеять; и, когда сеял, случилось, что иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то. Иное упало на каменистое место, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока; когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и терние выросло и заглушило семя, и оно не дало плода. И иное упало на добрую землю и дало плод, который взошел и вырос, и принесло иное тридцать, иное шестьдесят, и иное сто. И сказал им: кто имеет уши слышать, да слышит! Когда же остался без народа, окружающие Его, вместе с двенадцатью, спросили Его о притче. И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят и не видят; своими ушами слышат и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи. И говорит им: не понимаете этой притчи? Как же вам уразуметь все притчи? Сеятель слово сеет. Посеянное при дороге означает тех, в которых сеется слово, но к которым, когда услышат, тотчас приходит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их. Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые, когда услышат слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняются. Посеянное в тернии означает слышащих слово, но в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают слово, и оно бывает без плода. А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают слово и принимают и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной во сто крат».

Это единственная притча в Евангелии, к которой прилагается авторское толкование. Обычно Иисус не дает комментариев к своим притчам. При этом сразу возникает некоторая досада, потому что как раз в данном случае смысл и так довольно прозрачный. А главное, после толкования притча становится даже более непонятной, потому что хочется найти значение этих образов – каменистые места, сорняки, птицы, сатана и т. д. Какую же назидательную информацию дает эта притча?

Христос часто говорит притчами. Он сам предлагает этому такое обоснование: «вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят и не видят; своими ушами слышат и не разумеют, да не обратятся и прощены будут им грехи». Здесь четко слышится досада: «Вы не понимаете этой притчи? Как же вам уразуметь все остальное?» Для Евангелия от Марка описание человеческих чувств Христа нормально. Можно пытаться в этих словах увидеть что-то другое, но, если признаться честно, здесь чувствуется досада на тех людей, которые слушают и не понимают. При этом он все равно продолжает говорить притчами.

Притча – это своего рода загадка, которая должна побудить человека к ее разгадыванию. Все притчи Христа базируются на очень знакомых для культуры того времени образах. Это всегда что-то сельскохозяйственное, аграрное, ремесленное, из области рыбной ловли – все сюжеты основаны на примерах из обычного быта. По большому счету, ничего другого Иисус описывать не может, потому что ничего другого тогда и не было. В этом заключалась вся жизнь. Но каждый раз он заворачивает в эту притчу какую-то смысловую начинку, которая может радикально менять восприятие.

Когда оратор доносит до слушателей какую-то информацию прямым текстом, их уровень понимания невысок. Директивное учение не очень эффективно: оно имеет успех только при хорошей обратной мотивации слушателей. Бывают случаи, когда надо донести сложную мысль, при восприятии которой может возникнуть сопротивление, – информация может быть слишком травмирующей и неприятной. Скорее всего, большинство будет ее отрицать, потому что она вызывает внутренние терзания, борьбу. Лучше доносить все в притчах, потому что притчи представляют собой самораспаковывающийся архив со спрятанным своего рода вирусом.

Подобный прием в ораторском искусстве использовал Сократ, от него даже пошло название – сократический метод ведения диалога. Он немного другой, но суть та же: информация преподносится не директивно, слушателю предлагается самому сделать вывод и прийти к этой информации самостоятельно с помощью наводящих вопросов. Сегодня этим занимаются коучи. Задавая определенные вопросы, можно подвести человека к определенным выводам. Вопросы должны быть достаточно открытые и простые. Когда вы додумались до смысла сами, пусть даже с помощью наводящих вопросов, происходит интересная история: эти смыслы становятся вашими. Если же я даю смыслы директивно, это уже мои смыслы, и вы можете их принять или отвергнуть. Если вы до чего-то додумались сами, нет необходимости преодолевать сопротивление – теперь это ваша истина. Уже нет необходимости ее доказывать, теперь это фактически часть вашего мировоззрения, загруженное и установленное программное обеспечение, принятое спокойно, свободно и добровольно. Притча – очень удобный способ донесения информации. Наиболее неконфликтный, экологичный, эффективный. Он подразумевает, что человек, который сам до всего дойдет, станет думать так же. Проповеднику ведь нужно именно это: сделать так, чтобы люди сделали его знание своим, поняли, что необходимое знание уже есть внутри вас, нужно просто открыть, осознать, понять – и эта информация станет вашей.

Здесь есть длинная притча про семя, потом толкование к ней, а потом еще целый блок других притч тоже про семена и сеяние. То есть это корпус текстов, соединенных по принципу аграрной тематики. Маловероятно, что эти притчи были рассказаны в одно время, но евангелист соединяет их в один блок по известному мнемоническому принципу. Поскольку Евангелие изначально появлялось в устном варианте и долгое время никто его не записывал, должна была быть какая-то мнемоническая техника, которая помогала запоминать большие отрывки. Поэтому чаще всего в устной традиции похожие блоки группировались. Есть известная притча Христа о семенах и сеятеле и есть еще несколько меньших притч тоже про сеяние – значит, их можно собрать вместе, чтобы удобнее было запоминать. Были и другие мнемонические техники – например, часто один фрагмент текста заканчивался словом, с которого начинался следующий. Вообще, в древних монашеских орденах знание какой-то книги наизусть было условием принятия в общежительный монастырь. Монашество – это про нестяжательство, этот образ жизни требовал не иметь ничего собственного. Учитывая, что книги на тот момент были дорогими, обладать ими было тем более сложно, поэтому всю информацию из книг приходилось держать в голове: чтобы стать членом какого-то монастыря (а это сообщество людей, которые могут что-то дать друг другу), человек обязан был знать наизусть как минимум Псалтирь. В общем, мнемонические принципы организации текста были нужны и удобны.

Итак, притчи объединены образом семени. Семена, сеяние, колосья – очень древние мотивы. История с возделыванием земли и циклом жизни колоса была известна издавна, и очень часто в нее вкладывался мистический смысл. В Древнем Египте в числе прочих священных атрибутов был джед  – жезл, символическое изображение охапки пшеницы, которая стянута ленточками и является образом жатвы, плодородия, фаллическим символом, а самое главное – символом жизни, которая умирает и возрождается. То есть тема с воскресением зародилась в Египте задолго до того, как она появилась у иудеев.

Ключевое в образе семени – то, что оно постоянно умирает и постоянно возрождается. Семя – основа жизни у древнего человека с тех пор, как люди перешли от собирательства к земледелию. Поэтому колос часто был предметом созерцания. Одна из самых древних традиций, связанная с этим, – элевсинские мистерии , о которых известно очень мало. Известно, что центральным местом в этих мистериях было созерцание срезанного колоса. Суть в том, что колос отдает свою жизнь, чтобы мог жить кто-то другой.

Почему именно колос стал этим символом? Люди, недавно открывшие земледелие, постоянно созерцают этот процесс: я сею семя, оно всходит, дает плоды, я его ем, я его сею снова, оно опять дает плоды – это круговорот жизни, колесо сансары, колесо перерождений. Естественно, этот символ становится священным.

Итак, первая притча в подборке повествует о сеятеле, который почему-то сеет частями, и только четвертая часть попадает на плодородную землю, а остальное на камни или у дороги. Мы сегодня не живем в аграрной культуре, однако не нужно обладать какими-то особыми знаниями о ней, чтобы представить себе процесс посева зерна. Перед вами вспаханное поле, вы сеятель, у вас в лукошке семена, которые вы собрали, – и это был ваш труд, ваша работа. Какова вероятность, что вы, вспахавший свое поле и идущий сеять свое зерно, будете сыпать его на дорогу, в сорняки или на каменистое место? Дальше в притче говорится, что зерно дает всходы и плоды в 30, 60, 100 крат. Маловероятно, чтобы зерно принесло плодов в 100 крат – по факту не будет даже 30.

Это странное поведение сеятеля и необычная плодовитость зерен могли вызывать у учеников Христа определенное недоумение. Поэтому следом предлагается толкование. Понятно, что притча описывает не сев зерна, а проповедь – «сеяние слова». И сразу возникает соблазн найти соответствия – кого именно, каких людей означает каменистая почва, а каких – сорная трава. Толкование притчи не проясняет, зачем сеятель бросает семена в непригодные для этого места и откуда у зерна берется такая небывалая продуктивность. Это тот случай, когда толкование само нуждается в толковании.

Притча адресована ученикам, но Иисус говорит: «Вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах». Это звучит буквально как «я им специально не скажу», «они не будут знать, и им не будут прощены грехи». Это как раз о том, что директивный способ подачи информации не работает, он не помогает человеку ее усвоить – нужно, чтобы она проросла именно внутри. Здесь речь идет и о зерне, которое прорастает внутри слушающих Иисуса, и о зерне, которое должно прорасти в других людях – их слушателях. Получается, что Иисус говорит апостолам, которые сами будут проповедовать, буквально следующее: «Когда вы будете проповедовать, имейте ввиду: из всей массы слушающих услышит вас четверть, из этой четверти только треть поймет вас на 100 %, еще треть – на 60 %, а еще треть – на 30 %». Любой проповедник хотел бы, чтобы его слышали все и на все 100 %, чтобы его идеями проникались. Однако в реальности из того, что человек слышит, остается процентов 50 или 30.

Чему конкретно учит эта притча? В первую очередь, она учит проповедника, апостола, учителя: надо быть готовым к тому, что его очень многие не поймут, не услышат, и то, что он посеет, может застрять в кустах или будет унесено придорожными птицами. Реальный сеятель не будет транжирить семена, ронять их на камни и при дороге – он знает, куда он будет их сеять. Но поведение реального сеятеля отличается от поведения проповедника. Здесь есть императив к проповеднику, и заключается он в следующем: слово сеять нужно везде и для всех, даже если кто-то не хочет слушать или не понимает. Есть еще высказывание «не мечите бисера вашего перед свиньями»  – то есть сеять нужно всем, а вот растолковывать уже не каждому. Это называется «без запроса не работаем». Если у человека есть сопротивление и он не желает слышать, значит, не надо ему ничего подробно объяснять. Но сеять нужно для всех. Таким образом, вся эта притча – не что иное, как наставление апостолам.

Однако у нее есть еще и внутреннее измерение, касающееся непосредственного слушателя: семя должно взойти в тебе, ты и есть плодородная земля, и ты же – сеятель. «А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают слово и принимают, и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной во сто крат». На этом притча заканчивается и сразу начинается другая.

Мк. 4:21–23 «И сказал им: для того ли приносится свеча, чтобы поставить ее под сосуд или под кровать? не для того ли, чтобы поставить ее на подсвечнике? Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Если кто имеет уши слышать, да слышит!»

Фраза «если кто имеет уши слышать, да слышит» означает одно: «услышьте меня, наконец!» Но что именно услышьте? Почему резко поменялась тема? Здесь речь идет о светильнике. Светильник – это сосуд, куда заливалось масло, а в специальном отверстии был фитилек, который поджигался. Когда огонек надо было потушить, на носик надевали другой сосуд – это то, что описывается в притче как «поставить под сосуд», то есть закрыть. Никто не зажигает светильник для того, чтобы его потушить или чтобы поставить его туда, где он никому не виден. Его зажигают, чтобы он светил, а это прямое продолжение главной мысли предыдущей притчи: сеять нужно всем. Продолжение этого смысла в том, что и светить нужно тоже всем – как в стихотворении Владимира Маяковского: «…Светить всегда, светить везде до дней последних донца, светить – и никаких гвоздей! Вот лозунг мой и солнца!» Ты должен светить, проповедовать всем подряд, ты должен быть как светильник, который светит всем. И коль скоро твой светильник зажегся, теперь он должен светить, он не может быть спрятан. Если у тебя действительно есть огонь, ты должен его показывать, нет других вариантов. Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным.

И именно поэтому говорить нужно не директивно, а иносказательно, притчами. В этом случае даже если поймут неправильно, все равно запомнят и расскажут. То есть, если люди услышали, но не поняли или поняли неверно, исказили ваши слова или были фрустрированы тем, что вы говорите, они все равно расскажут другим. Те люди, которые греются от огня, расскажут другим, как греться. А те, которые обожглись огнем, расскажут об этом. Все это значит, что самая главная цель – доступность информации – будет достигнута.

Мк. 4:24–25 «И сказал им: замечайте, что слышите: какою мерою мерите, такою отмерено будет вам и прибавлено будет вам, слушающим. Ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет».

Снова та же самая идея. Как правило, мера – это кружка или черпак, в которую вмещался определенный объем зерна. Мера «честная» и «нечестная» означает соответствующая принятым стандартам или не соответствующая. Опять же, речь Христа апостолам: какой мерой мерите вы (отсыпаете зерна), такой же отсыплют и вам. Здесь все притчи соединены одной линией – сыпьте щедро. Как щедро будете сеять вы, так же и вам дадут, посеют (либо сам Иисус, либо ваше окружение).

Далее: «кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». Это часто звучащая история в Евангелии, причем непонятная. Получается, что коль скоро ты ничего не делаешь (это же обоснование звучит и в притче про таланты), а просто бережешь свой талант, то у тебя его заберут. А почему его нельзя сберечь? Это же мое зерно и мои таланты. Почему их нельзя просто сберечь и тихо отсидеться? Оказывается, это невозможно. Бог дал нам зерно, чтобы мы его сеяли и оно росло, а не для того, чтобы мы с ним сидели. На первый взгляд это кажется несправедливым. Но если человеку даются ресурсы, предполагается, что он этими ресурсами воспользуется. Более того, Евангелие предлагает их не просто использовать, а пускать в рост. В Евангелии есть откровенно коммерческие притчи, например, про неверного домоправителя, который хитрил, чтобы его пожалели, простили и приняли. Все об одном: ты должен пустить свой ресурс в рост, ты не можешь его законсервировать, как и себя. Жизнь подразумевает обновление, изменение, динамику и процесс. Если ты не можешь жить жизнь, значит, у тебя ее заберут. Не обязательно физически, но ты ее потеряешь внутри.

Мк. 4:26–29 «И сказал: Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем; и, как семя всходит и растет, не знает он, ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва».

Казалось бы, притча опять про семя, про всходы. Но акцент делается на другом: во-первых – на том, что сеятель не знает процесса произрастания семени, его задача лишь посеять; во-вторых – что семя должно само дать свои ростки. То есть сеятель ходит, спит, занимается своими делами, а семя в это время растет.

Семя – это образ распространения. Но в этой притче самый интересный образ – не семени, а жатвы. Когда семя созрело, посылается серп, чтобы пожать плоды. Жатва – конец периода, конец эпохи, окончание одного цикла и начало другого. Если началась жатва, значит, скоро начнется новый сев. Зачем же об этом говорит Христос? Ведь семя как учение, по идее, должно быть неизменным. Но это не так. Здесь делается акцент именно на постоянном изменении. Тот самый акцент, который предлагается и в созерцании образа семени в других религиозных системах. В Египте это джед в сочетании с анхом , элевсинские мистерии в Афинах и т. д. Хлеб как основа аграрной цивилизации был объектом мистического созерцания. Жатва происходит, значит, происходит смена, обновление, воскресение, трансформация. Учение или Слово не может превратиться в засушенный изюм. Слово (под ним подразумевается в данном блоке притч учение об обновлении) – это всегда что-то динамичное. Как закваска, которая, как только перестала бродить, сразу становится ненужной, как та самая соль, которая может потерять свой вкус и силу. Образ воскресающего и умирающего зерна – это символ умирающего и воскресающего человека и человечества. Итак, жатва знаменует конец одного периода и начало другого.

Мк. 4:30–32 «И сказал: чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его? Оно – как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные».

Для начала стоит сказать, что горчичное семя не является самым маленьким, но здесь используется преувеличение, чтобы подчеркнуть контраст: очень маленькое семя и очень большое дерево. Здесь важно то, что это семя именно горчицы. Дело в том, что горчица бывает не только благородной, но и сорной, и даже чаще всего это сорняк. Как правило, в древности ее не культивировали. Это было растение, которое мешает расти благородной культуре. Только что нам рассказывали, что везде надо сеять благородное зерно, а теперь речь идет о том, что Царство Божие подобно семени сорняка. Неожиданное сравнение. Смысл его в том, что Царство Божие не вписывается в привычные правила. Садовод-огородник пытается высадить свои грядочки ровными и правильными, а сорняк всегда неподконтролен – это принцип постоянной жизни, обновления и распространения. И в данном случае Царство Божие предстает пред нами как некий бесконечно происходящий процесс. Оно становится большим деревом и завоевывает пространство так, что птицы небесные начинают селиться в ветвях. Это уже образ возвышенных смыслов – когда Царство Божие распространяется, оно дорастает до небес. Но в первую очередь это процесс, который происходит здесь, на земле. Зерно сеется, пока не прорастет. Это бесконечный процесс самообновления, рождения новых смыслов, познания, динамики, связанный с напряжением и преодолением. Бесконечный невроз между жизнью и смертью.

Что обычно делают с сорняком? Стараются выполоть, потому что он постоянно растет и мешает возделывать благородные культуры. Благородные культуры – это хорошо, иметь талант – это отлично. Вот только не сеять – плохо. Потому что как только пытаешься саму жизнь законсервировать, эта жизнь заканчивается (хотя иногда и консервант тоже нужен).

Вообще, притчи Иисуса часто противоречат друг другу. Но они и не предназначены для того, чтобы дать какую-то финальную картину мира. В них нет стройно сложенной системы, притчи кидают из противоречия в противоречие. Но именно так и должно быть: суть учения не в готовой картине мира – человек должен сам понять в процессе учения, как примирить в себе эти неизбежные противоречия и соединить их. Только тогда он обретает целостную картину в себе и картину мира вообще. И тогда семя, которое упало в землю, может прорасти до небес. В притче про горчицу именно эта история: маленькое семя горчицы падает в землю и вырастает до небес. От земли до высот духа – процесс роста, жизни, обновления, воскресения. Наша жизнь – это процесс, а не покой.

Мк. 4:33–34 «И таковыми многими притчами проповедовал им слово, сколько они могли слышать. Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все».

Разъясняется только одна притча из этой подборки – чтобы задать тон, – именно о том, как распространяется Царство Божие. Царство Божие – это не место, не время. Царство Божие – это учение, понимание смыслов и принципов – фактически единый смысл, который должен во всех прорасти, всех соединить, оставив каждого самим собой. Это то зерно, что растет у всех по-разному. У кого-то прорастает, у кого-то нет, а кто-то и вовсе не хочет, чтобы оно в нем прорастало. Во всех образах этих каменистых мест, птиц и терний можно легко усмотреть обычные психологические защиты, которые человек использует, чтобы что-то не слышать и не осознавать. Но это не значит, что человек совсем ничего не услышал. Это не так. Он услышал.

Взрастить в себе Царство Божие, собрать себя целиком – это и есть обретение рая, только в совершенно новой его ипостаси. Это состояние, когда в тебе мирятся противоречия, когда корнями ты в земле, а головой в небесах. Кто не смог дорасти до этого, тот будет пребывать в вечном раздрае, который можно назвать адом противоречий, бесконечных мучений и сомнений. И только когда собираешь все воедино, наступает та самая радость и Царство Бога, которое находится везде и во всем.

Мк. 4:35–41 «Вечером того дня сказал им: переправимся на ту сторону. И они, отпустив народ, взяли Его с собою, как Он был в лодке; с Ним были и другие лодки. И поднялась великая буря; волны били в лодку, так что она уже наполнялась водою. А Он спал на корме на возглавии. Его будят и говорят Ему: Учитель! неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем? И, встав, Он запретил ветру и сказал морю: умолкни, перестань. И ветер утих, и сделалась великая тишина. И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры? И убоялись страхом великим и говорили между собою: кто же Сей, что и ветер и море повинуются Ему?»

Сцену усмирения моря стоит рассмотреть с архетипической, мифологической точки зрения. Дело в том, что образ моря или просто большой воды в аналитической психологии всегда трактуется как символ бессознательного. Вообще нужно понимать, что у древних не было столь лояльного отношения к морю, как сегодня. Это сейчас для нас море – благоустроенное место для отдыха, а древний человек относился к морю не то чтобы с недоверием, а просто как к бездне, в которой водится одному Богу известно что. То есть лезть в воду морскую лишний раз никто никогда не торопился. Это отдельная стихия, там отдельные боги – например, Нептун, он же Посейдон, всегда рассматривался как необузданный и крайне эмоциональный. В плане архетипов море – всегда символ глубокого бессознательного: оно периодически волнуется, оттуда что-то вылезает, и то ли мешает жить, то ли нет, это всегда непонятно. Если вам снится море, это будет истолковано как образ и символ бессознательного, из которого поднимаются какое-то бессознательное содержание. Например, в книге К. Г. Юнга «Эон: Исследования о символике самости» есть такой момент: из моря бессознательного поднимается большая рыба, которая попалась на крючок.

Мы рассматриваем этот отрывок с точки зрения психологии, потому что с точки зрения естественной науки успокоить море невозможно. С точки зрения психологии этот отрывок прекрасен. Кроме того, сразу следом за ним идет еще один интересный текст – про исцеление гадаринского бесноватого, в котором сидит легион бесов. Любой архетипический материал проще всего рассматривать как персонифицированный, поэтому легион бесов – это вполне подходящий образ для обозначения архетипического содержания психики. То есть в одном человеке – целое море бессознательного, и этот человек в следующей главе будет успокоен. Эти два текстовых фрагмента не случайно скомпонованы, они объединены по принципу подобия. Христос ведь не раз и не два переплывал море, судя по текстам Евангелия. Но эти два случая идут друг за другом: бесноватый, у которого внутри волнующаяся бездна, и реальная история с волнующейся бездной, которую Христос усмиряет. В обоих случаях мы имеем дело с одним и тем же сюжетом: и история переправы через Галилейское море, и история исцеления гадаринского бесноватого – на самом деле одна и та же история.

Отрывок с переправой через море крайне интересен. В нем используется прием древней (а значит, и библейской) поэзии – хиазм. Название приема буквально означает перекрестие, подобное букве «Х». Наша традиционная поэзия строится по принципу рифмования, а рифма – это в первую очередь ритм . Ритм подразумевает чередование сильных и слабых долей. Он нужен в том числе для того, чтобы под него можно было танцевать. Еврейская поэзия строилась не по принципу рифмы/ритма, а по принципу хиазма.

Иврит устроен по иным принципам, чем европейские языки. Даже если посмотреть на буквы алфавита, в нем нет гласных (в устной речи гласные, конечно, существуют, но на письме не отражаются ), слова записываются согласными, которые указывают на значение корня, а конкретное значение слова становится понятным из контекста и места в предложении . Например, мы говорим, что на улице идет дождь или моросит. «Моросит» и «идет дождь» – разные понятия. Также мы можем сказать «хлещет» или употребить фразеологизм «льет как из ведра». В каждом конкретном случае мы сообщаем, что идет дождь, но идет с разной степенью интенсивности. В русском языке для этого используются разные слова, в иврите – один и тот же корень слова, но от его положения и сочетания с другими словами зависит оттенок смысла. То есть это язык, настолько не похожий на наш, что при переводе многие компоненты смысла не могут быть переданы точно, и даже если переводчик попытался их передать, мы можем не уловить этих тонкостей.

Так и хиазм – даже если принцип перекрестия сохранен в переводе, мы его не воспринимаем: чтобы его заметить, о нем нужно знать. А между тем этот поэтический прием используется в Библии очень часто. Но главное то, что, не увидев хиазма, мы рискуем понять текст неправильно. Вот простой пример: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6). Речь идет о псах и о свиньях. Первым нельзя давать святыни, а перед вторыми нельзя бросать жемчуг. А дальше не объясняется, кто что делает, для нашего слуха там смешано все в одну кучу. Для нас получается, что вторая половина полностью про свиней. Мы слышим две части: первая – «не давайте святыни псам», вторая – «не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Однако свиньи вроде бы не должны терзать людей. На самом деле весь этот отрывок – хиазм, и смыслы расположены по принципу перекрестий: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Полужирным шрифтом выделены строчки, которые соответствуют друг другу. Слова «чтобы они не попрали его ногами своими» относятся только к свиньям. Но «чтобы, обратившись, не растерзали вас» относится к псам. То есть в данном примере по смыслу получается так: «Не давайте святыни псам, потому что они могут вас растерзать. Не бросайте жемчуг перед свиньями, потому что они могут попрать его ногами своими». Есть смысл А, есть смысл Б, они выражены параллельными конструкциями. Но каждый из них разбит на части, которые чередуются по принципу АБ-БА. Смыслы переплетаются, цепляются друг за друга, подобно звеньям в цепочке. Начали рассказывать одно, но не раскрыли, перешли на другую тему, потом вновь вернулись к первой и дополнили ее. В еврейской поэзии эти переплетения и являются украшением текста, принципом поэтической речи.

Еще один пример хиазма, который мы не замечаем, – отрывок из 50-го псалма Давида: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое» (Пс. 50:3). Фразы расположены по тому же принципу АБ-БА, при этом АА практически повторяют друг друга: «помилуй меня» и «очисти беззакония мои» – буквально один и тот же смысл. Также и ББ: «по великой милости Твоей» и «по множеству щедрот Твоих» – одно и то же. Вам кажется, что вы читаете последовательный, линейный текст, а он вовсе не линейный. Это концентрическая система: для вас рисуют одну рамку, внутри нее другую, внутри второй может быть еще одна, а самая суть заключена в середине.

Встречаются хиазмы с инклюзией (вставкой). Это то же самое перекрестие АБ-БА, где основное содержание помещается посередине, на перекрестье:

Всякий рожденный от Бога (А)

Не делает греха, (Б)

Потому что семя Его пребывает в нем (основная мысль)

И он не может грешить, (Б)

Потому что рожден от Бога (А) (1Ин. 3:9)

Первая и последняя строчки соответствуют друг другу, они фактически тождественны. Вторая и четвертая – также об одном: «не делает греха», «не может грешить». Единственная строчка, которая не согласуется ни с какой, не имеет соответствий, сама по себе – в центре. Эта строчка ключевая и раскрывает главное содержание этого отрывка: «потому что семя Его пребывает в нем». Коль скоро семя Бога пребывает в человеке, он рожден от Бога и не делает греха – это умещается в одну строчку. Мы можем оставить первую, вторую и третью строчку, а можем оставить третью, четвертую, пятую строчку – смысл не изменится. Для чего здесь эти строчки? Чтобы сконцентрировать внимание на центре – там самое важное и интересное. Соответственно, этот отрывок нужно осмыслять, начиная с центра – с того смысла, что заключен в середине. Если мы не видим этот центр и не знаем про него, скорее всего, и весь отрывок не поймем и все содержание можем пропустить.

Хиазмы встречаются в текстах чаще всего разрозненно: идет обычный текст, потом хиазм, потом опять хиазм, потом снова обычный текст. Иногда хиазм может приобретать весьма сложную структуру, может растягиваться на целую главу, главное содержание которой заключено в середине, а все остальное – просто обрамление. Иногда главу можно сократить наполовину, если убрать повторы, образующие хиазм.

Восточная поэзия подобна плетению узоров, орнаментов из слов, текстов, смыслов. Библейскую поэзию вы не услышите в рифме, она не рифмованная, она тавтологическая. То, что для нашего уха является чем-то некрасивым (тавтологии мы обычно избегаем), для еврейского звучит прекрасно.

На самом деле хиазм присутствует не только в еврейской поэзии, его можно обнаружить в других явлениях человеческой культуры, но мы не всегда его замечаем.

В Библии есть тексты, которые полностью выстроены по принципу хиазма, как фракталы. Фрактал – это самоподобие, фигура, которая повторяет себя на каждом следующем уровне. Например, есть блок текста, построенный как хиазм с инклюзией, его центральный смысл – «семя Его пребывает в нем». Весь этот хиазм посвящен семени Бога. Дальше может быть другой хиазм, который будет обыгрывать ту же идею про семя Бога. А между этими двумя блоками будет еще один блок, также построенный по принципу хиазма, который будет обыгрывать тему греха. Блок хиазмов про семя Бога, блок хиазмов про грех, потом опять про семя, потом опять про грех. Получаем сложный хиазм – фрактальный, когда хиазм не только внутри блоков, но и в группах блоков, которые связаны зигзагообразной линией по принципу перекрестий. Структура хиазма повторяется не только на уровне слов внутри одного блока, но и на уровне блоков в большом тексте. И таким же образом может быть построен хиазм с инклюзией. Весь текст может быть построен по принципу хиазмов-блоков с одним главным блоком в середине. Соответственно, в этом блоке внутри могут быть дополнительные текстовые совокупности, в которых содержится главный хиазм с ключевым смыслом. Представьте себе эту сложную картину. Когда воспринимаешь ее линейно, увидеть это невозможно, потому что первый блок может совпадать, например, с последним блоком текста. Здесь нужно многомерное восприятие, способное обнимать целостную картину. Таким текстом в Библии, который полностью построен по принципу хиазма с инклюзией, где игра переплетений смыслов идет не просто в словах, а в текстуальных блоках, является Евангелие от Иоанна. Автор корпуса от Иоанна очень любил хиазмы, это видно с первых строк: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть». Здесь все завязано друг на друге. Но увидеть это не так просто, обычно мы не слышим и не понимаем хиазм, а часто и не знаем о его существовании. При этом Евангелие от Иоанна написано на греческом языке и не для евреев, а уже для язычников, и то, что в нем так явно использован принцип еврейской поэзии, подсказывает нам, что автор текста все-таки человек из иудейской культуры, хоть и хорошо говорящий по-гречески. Хотя словарный запас автора корпуса от Иоанна не богат, и в греческие слова он, по сути, упаковал еврейскую поэзию, греки, скорее всего, не замечали ее там.

Итак, с первых строк первой главы мы видим принцип библейского параллелизма:

Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ λόγος,

καὶ ὁ λόγος ἦν πρὸς τὸν Θεόν,

καὶ Θεὸς ἦν ὁ λόγος.

οὗτος ἦν ἐν ἀρχῇ πρὸς τὸν Θεόν. (Ин. 1:1–2).

Вот так это выглядит на греческом. Это достаточно сложная игра в лесенку. И все Евангелие от Иоанна построено по такому принципу, при этом разбито на блоки хиазмов с инклюзией. Есть один глобальный блок хиазмов с инклюзией, другой, третий, четвертый, и, самое главное, есть пятый блок, который, в свою очередь, тоже состоит из пяти блоков, где центральным является блок-инклюзия. Самое важное находится в центральном блоке, который является ключевым для всего текста и разбит еще на несколько блоков, внутри которых есть свой центр-инклюзия – где в результате должно оказаться центральное выражение или тезис, который даст ключ к пониманию всего текста. Но если вы возьмете 21 главу Евангелия от Иоанна и предположите, что центр находится в 11-й, вы ошибетесь. Центральная не она. Смыслы там могут хитро переплетаться, где-то они могут раскрываться чуть более сжато, где-то – чуть более подробно, поэтому нужно искать соответствия не по размеру, а по смыслу. Центральная глава – шестая. И, если анализировать ее отдельно, в ней мы найдем центральную часть – самую главную инклюзию. Кстати, эту особенность Евангелия от Иоанна открыли католики относительно недавно – один семинарист просто начал писать курсовую по теме хиазма и совершенно случайно обнаружил, что хиазм там везде.

Итак, в шестой главе с центральной инклюзией мы сталкиваемся со знакомым уже нам текстом: «Когда же настал вечер, то ученики Его сошли к морю, и, войдя в лодку, отправились на ту сторону моря, в Капернаум. Становилось темно, а Иисус не приходил к ним. Дул сильный ветер, и море волновалось. Проплыв около двадцати пяти или тридцати стадий, они увидели Иисуса, идущего по морю и приближающегося к лодке, и испугались. Но Он сказал им: это Я; не бойтесь. Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли. На другой день народ, стоявший по ту сторону моря, видел, что там, кроме одной лодки, в которую вошли ученики Его, иной не было, и что Иисус не входил в лодку с учениками Своими, а отплыли одни ученики Его» (Ин. 6:16–22).

Если, не вдаваясь в подробности, перейти к самому центру хиазма, то это фраза «Он сказал им: это Я; не бойтесь» (Ин. 6:20). То, что переведено с греческого как «это Я» является отсылкой к книге Исход , где употреблена грамматическая конструкция, которую часто для простоты переводят как «Я есть» или «Я есть сущий», но в более развернутом виде она будет звучать как «Я есть такой, какой Я есть». Если внимательно читать Евангелие от Иоанна, можно заметить, что всякий раз, когда Иисус говорит «это Я», его почему-то всегда хотят побить камнями. Хотя, кажется, что такого в этой фразе? Ортодоксальных иудеев это злит, потому что фактически он говорит о себе так же, как говорит о себе Бог.

Центральное содержание всего Евангелия от Иоанна – утверждение «это Я» в значении «Я и есть Бог». «Я есть такой, какой Я есть» – весьма важная формула, если вдуматься в ее смысл, это значит, что он не такой, каким мы его представляем, накладывая свои проекции. А значит, он может быть каким угодно и кем угодно. Если долго думать над этой фразой, в конце концов неизбежно окажешься перед одним глобальным смыслом. Находясь в Святая Святых древней скинии перед лицом Ковчега Завета , который Богом не является, в котором лежит манна и Скрижали Завета, которые тоже Богом не являются, если все это откинуть и фактически осознать, что в Святая Святых ты находишься перед пустым сундуком и обращаешься к Богу, который такой, какой он есть, то возможным становится даже смысл: «Я могу быть каким угодно, я могу быть даже тобой».

Возвращаясь к тексту Евангелия от Иоанна, а конкретно – к прологу, где Слово, Бог и Начало являются одним и тем же содержанием, мы видим любопытную смысловую мозаику: почему он говорит «не бойтесь»? Потому что «это я». Буквально «вы не должны бояться, потому что я есть такой, какой я есть». Эта фраза может звучать так: «Я это и есть Ты». Здесь можно вспомнить индуистское «тат твам аси», что переводится «ты есть то». Это все о том, что давно сказал Гермес Трисмегист  на своей Изумрудной скрижали: «то, что вверху, подобно тому, что внизу». Мир устроен по принципу фрактала.

Так выглядит эта интересная и запутанная история. Почему так сложно? Потому что, когда это выражено просто – например, фразой «Бог во мне», – получается бессмыслица. Фраза «Бог во мне» сама по себе прекрасна, однако лишь в том случае, если произносится человеком, который действительно ее осознал. И тот, кто действительно ее осознал, не будет ей особо разбрасываться, кричать об этом на каждом углу и делать предметом дешевого самоутверждения. Но слишком часто ее употребляют именно так – без осмысления. Сказать эту фразу может любой подросток. И формально он будет, конечно, прав. Вот только он не понимает, что это значит на самом деле. Здесь очень уместны слова В. Пелевина из его книги «t»: «Человек считает себя Богом, и он прав, потому что Бог в нем есть. Считает себя свиньей – и опять прав, потому что свинья в нем тоже есть. Но человек очень ошибается, когда принимает свою внутреннюю свинью за Бога».

Итак, почему я здесь взял для примера Евангелие от Иоанна? Хотя отрывок из него и не совсем о том же, что описывает Марк, но бессознательное содержание волнующегося моря успокаивает тот, кто есть середина всего, самое главное содержание, центр всего этого моря.