Глава 8. Соединяй и властвуй

Параграф представляет собой экскурсию по исследовательской кухне автора и может быть пропущен без ущерба для читателей, ориентированных сугубо на прикладное использование книги.

Прежде чем выдвинуть гипотезу или придумать описательную модель, исследователь наблюдает, ставит эксперименты, накапливает данные. Нередко эксперимент и теория идут параллельным курсом. Размышляя об одном опыте, исследователь приходит к промежуточной гипотезе, из которой (путем логических рассуждений) получает некий прогноз. Для проверки прогноза ставится следующий опыт, притом без промежуточной гипотезы никому бы и в голову не пришло ставить именно такой опыт.

Например, Шандор Ференци долгое время лечил раненых солдат и офицеров. Лишь накопив достаточный объем данных, он выдвинул гипотезу о том, что психические травмы бывают не слабее телесных. Ференци описывает типичный случай: два боевых товарища шли на задание, прилетел снаряд, одному оторвало ногу, второй отделался контузией или царапиной. В результате первый получает протез, покидает госпиталь и быстро социализируется. Второй долгое время страдает меланхолией, вспышками ярости и болевыми ощущениями. Эффект тем сильнее, чем более тяжелые увечья получил первый солдат. Так Ференци, разговаривая с ранеными, рассуждая, приходит к концепции «офицерских неврозов» и впервые описывает клиническую картину того, что мы сейчас называем ПТСР.

Фройд увидел сон об инъекции Ирме – и этого ему хватило, чтобы выдвинуть основной постулат толкования сновидений: «Сновидение есть зашифрованное исполнение желания». Дальнейшая длительная работа сводилась к уточнению этой гипотезы и сбора большого объема данных (чужих сновидений, реакции пациентов на толкование сновидения и т. д.). Параллельно накапливались и другие данные, которые выходили за рамки классической теории. Речь о повторяющихся сновидениях: нейтральных или же связанных с неприятным событием. Противоречие между принципом удовольствия и склонностью человека повторять (в той или иной форме) травматический опыт было столь явным, что Фройд всерьез задумался о радикальном пересмотре постулатов психоанализа.

Подобные кризисы нормальны для научной мысли. К сожалению, многие аналитики не выдержали крушения мифа о непогрешимости Фройда (вероятно, для них он играл роль отцовской фигуры). Отсюда – обилие школ и сект, отпочковавшихся от психоаналитического движения. Впрочем, их сложно винить. Радикальный пересмотр базовых аксиом теории – один из методов преодолеть ее кризис. Беда в том, что аксиоматика психоанализа до сих пор четко не оформлена, для этого нужен соответствующий инструментарий и кропотливая работа. Тем не менее, даже в таких условиях концепцию можно спасать, улучшать, развивать.

Психоанализ (и вообще, психология) обречен весьма болезненно переживать любой кризис. Дело в том, что психологический (и тем более психоаналитический) эксперимент поставить довольно сложно, иногда невозможно. Например, мы не можем залезть в сон клиента. Не можем и влиять на содержание. Мы можем лишь констатировать, что в процессе анализа сновидения клиента меняются, но описать это изменение мы можем лишь в общих (качественных) чертах.

По-другому дело обстоит в технических науках, особенно в области численных экспериментов. Когда ученые только узнали о хаотических аттракторах, они начали их не только вылавливать, но и искусственно создавать. Брали систему нелинейных уравнений с набором параметров и скармливали компьютеру. Компьютер рисовал решение. Ученые немного изменяли какой-либо из параметров и повторяли процедуру. В результате получалось целое семейство красивых картинок – аттракторов. В это же время другая группа ученых делала то же самое с другой системой уравнений. И таких групп было много, потому что теория хаоса на заре своего развития была крайне популярной.

Ситуация, когда исследователь ставит много однотипных экспериментов с разными входными данными, чтобы собрать коллекцию возможных результатов, называется фазой зоопарка. Здесь на первый план выходит задача классификации, а не интерпретации. Иными словами, нам пока не важно, почему у одной хаотической системы имеется именно такой набор аттракторов. Нам важно, можно ли объединить аттракторы нескольких разных систем в одно большое семейство. Лишь в отдельных случаях можно по кирпичикам разобрать математическую анатомию и механизм рождения какого-то аттрактора.

Примерно то же самое (с поправкой на многочисленные ограничения) происходило с моими наблюдениями за психопатами. Я мог с уверенностью констатировать, что любой эпилептоид и любой параноид друг друга ненавидят – независимо от их положения в обществе, степени знакомства, интенсивности общения и прочих факторов. Более того, я мог дать относительно убедительную интерпретацию этого явления. Также я видел, как астеноид буквально ощетинивается в присутствии истероида – но проинтерпретировать увиденное уже не мог. Объяснение вида «они конкурируют за внимание» я быстро отмел, потому что это внимание разного рода. Далее, эпилептоид буквально истекает желчью, когда рядом появляется истероид. Здесь, казалось мне, все прозрачно. Эпилептоид за порядок и мораль, истероид за беспорядочную аморальность. Но потом выяснилось, что с тем же успехом истероид и эпилептоид буквально набрасываются друг на друга, но не в агрессивном, а в сексуальном смысле. Дать интерпретацию, соединяющую и объясняющую два противоположных явления – задача еще менее очевидная.

Тем не менее, я собирал данные и делился отдельными догадками со слушателями, читателями и коллегами. Выяснилось, что многим нравится ходить в зоопарк. Со мной стали активно делиться наблюдениями. Тут возникла еще одна проблема: я читал «отчеты», написанные с чужих слов. В честности и энтузиазме авторов я не сомневался. Однако я не мог быть уверен, что они столкнулись именно с психопатами (а не акцентуантами). Более того, их «подопытные» порой демонстрировали более одного психопатического стиля, что автоматически переводило их в разряд акцентуантов. Тем не менее, отказываться от такого источника данных я не мог. Мне оставалось раскладывать кусочки мозаики по цветам и размерам. Притом многие кусочки меняли цвета в зависимости от угла зрения.

Казалось бы, из букв У Й Х невозможно сложить слово ВЕЧНОСТЬ. Но тут на помощь пришла схема, которую вы видели в начале книги (рисунок 2). Ее преимущество в том, что она симметрична. А где симметрия, там и повороты. Смотрите: мы знаем из наблюдений, что эпилептоид ненавидит параноида. Сделаем первое обобщение: пусть речь идет не только о ненависти, но о сильной эмоциональной реакции вообще. Тогда сюда можно добавить истероида и получить: эпилептоид эмоционально реагирует на ближайших соседей по внешнему кругу. Они отвечают ему взаимностью.

Теперь мысленно сделаем небольшой поворот. Встанем на точку зрения истероида. У него два соседа: эпилептоид и астеноид. Из соображений симметрии, астеноид также должен раздражать истероида – так и происходит. Еще поворот: астеноида по предположению должен раздражать циклоид. И так далее. Мы получаем список пар психопатов, между которыми постоянно будут искрить аффекты. Лезем в базу данных, составленную по наблюдению читателей. «Коллега в основном гипертимный, вечно носится по офису, но когда мы где-то собираемся, он прям паинька. Делает, что мы скажем и за нами все повторяет. Вот этого коллегу другой коллега – этот прям чистый параноид – активно недолюбливает». Здесь делаем еще одно допущение: если первый коллега вдруг превратится в чистого конформоида, то со вторым коллегой они будут друг друга раздражать. Или что-то более интересное: акцентуант, сочетающий черты Г (гипертима) и К (конформоида), «поворачивается» к психопату П (параноиду) своей конформоидной стороной, из-за чего у последнего возникает раздражение.

Дальнейшее было делом техники, упорства и везения. Прервем экскурсию по нашей исследовательской кухне и изложим основные результаты, которыми вы свободно пользоваться.