Истероид – это грубая пародия на истерического невротика. Верно и обратное: истерию можно рассматривать как проявление того же истероидного радикала, только в его значительно более сложной и зрелой версии. Погружение в истерический невроз начнем с экскурса в прошлое, который читатель, пришедший только за практическими знаниями, может спокойно пропустить.

Во времена кайзера Франца-Иосифа репрессивная мораль потерпела ряд небольших, но ощутимых поражений. Были разрешены браки с иудеями, австрийские университеты открыли двери для иностранных студентов, ученые могли официально и даже публично вскрывать трупы. На вскрытиях присутствовали журналисты и художники, черпающие своеобразное вдохновение (почему-то это объявляется прогрессивным, тогда как Петра I за аналогичное увлечение анатомией чуть ли не в душевнобольные записывают). Шиле, Кокошка, Климт – скандально известные экспрессионисты – изображали обнаженную натуру и искаженные разными аффектами лица, вплетали научные открытия в сюжеты картин.

Не думаю, что общество до модерна было патриархальным в той степени, в какой нам рассказывают разнообразные поборники эгалитарных теорий. В конце концов, даже рыцарские турниры отличались почти открытым эротизмом. Однако асимметрия, безусловно, существовала. Женщинам было необходимо хранить девственность до брака. Мужчины же имели доступ к тому, что Фройд в одноименной статье называл «повседневным унижением любовной жизни», не желая прямо говорить о мужской истерии. Считалось, что истеричками могут быть исключительно женщины. Лишь после Первой мировой и распада Австро-Венгрии Ференци открыто «обвинил» сексуально неграмотных и, пардон, скорострельных мужчин в развитии невроза у их жен. Но до этого было далеко, а внезапно возникшую проблему повальной женской истерии нужно было решать здесь и сейчас.

На врачебной сцене появился психиатр Шарко, который вполне мог бы остаться в истории как первооткрыватель патогенеза рассеянного склероза и инсульта. Он же «продвинул» исследования Паркинсона и настоял, чтобы соответствующую болезнь назвали в честь британского врача. Но седина в бороду, истерички в ребро – и Шарко пустился во все тяжкие. На его гипнотические шоу с «дрессированными истеричками» приходили и врачи, и праздная публика. Врач выяснил, что истеричкам можно внушить почти всё, что угодно. Гипноз позволял как вызывать симптомы (например, паралич и нечувствительность к боли), так снимать таковые. Например, внушали пациентке с истерическим параличом правой половины тела, что право это лево – и у женщины парализовало левую половину, а правая обретала подвижность. Техника гипноза постепенно совершенствовалась и из ярмарочной забавы превратилась в полноценный инструмент лечения некоторых нервных заболеваний.

Что касается понимания механизма истерии, то Шарко ограничился чисто органической интерпретацией – он полагал, что патогенез истерии можно свести к дегенерации периферической нервной системы. Забавно, что такой подход был свободен от культурного контекста и от «патриархальности»: Шарко провел исследования и показал, что истерией могут страдать и мужчины. Но, когда уже Фройд переместил истерию в разряд «болезней культуры», о мужчинах-истеричках на некоторое время как будто забыли. Опять же, это будет позже. Пока что молодой (по меркам врача и ученого) Фройд, ученик Шарко, также постигает искусство гипноза. И вместе с доктором Йозефом Брёйером лечит истеричек внушением и настоянием. Однако именно психологическая, интегральная (в противовес неврологической, дифференциальной) природа истерии оставалась загадкой.

Разгадать тайну повезло доктору Брёйеру. Точнее, его пациентке.

Берта Паппенхайм, известная как Анна О., нулевая пациентка психоанализа, мучилась от истерических припадков, включавших: потерю памяти, расстройства речи (вплоть до забывания элементарной грамматики), параличи, судороги, галлюцинации. Важная деталь – незадолго до манифестации истерии Берта потеряла отца, к которому она была очень привязана и которого ревновала к молодым девицам.

К счастью доктора Брёйера, пациентка сама нашла путь к выздоровлению. Оказалось, ей нужно было просто выговориться. Она делилась с доктором всем: отрывочными воспоминаниями, переживаниями, забавными наблюдениями. Берта называла это «прочисткой труб». Врач был в лёгком шоке, но ему оставалось только аккуратно вести записи и слушать. Тем более, что нулевая пациентка пошла на поправку.

Ушли галлюцинации, припадки сократились, облегчился доступ к воспоминаниям. Берта не корчилась, не охотилась на призраков. Она ходила по комнатам, будто перенеслась в жилище времён детства. Наконец, из бессознательного вернулось травматическое воспоминание. В доме обитала некая горничная, к которой Берта питала особую неприязнь. У горничной была собачка. И вот однажды девушка увидела, что любимая чашка ее не менее любимого отца используется как поилка для собачонки. После разблокировки воспоминания и эмоционального отреагирования самочувствие пациентки приблизилось к норме. Доктор снова удивился, но наблюдения продолжил, послушно играя отведенную ему роль слушателя.

Ничто не предвещало беды. Берта была близка к полному выздоровлению, как вдруг взяла и влюбилась в доктора. Да так сильно, что у неё случилась беременность. Спокойно. Доктор ни в чем не виноват. Беременность была ложной. От задержки менструации симптом быстро дорос до истерических судорог, имитирующих родовые схватки, во время которых Берта кричала: «Это рождается ребёнок герра Брёйера!». Тут уже удивились все.

Доктор от греха подальше взял жену и сбежал на курорт. Берту сдали в санаторий. Там подлечилась, но, вероятно, не до конца, потому что после выписки возглавила австрийское движение феминисток. Что касается доктора, то на отдыхе у них с супругой случился второй медовый месяц. Ну очень бурный. Всё-таки общение с молодыми истеричками во все времена очень благодатно влияло на мужскую силу. Так что, если вас вдруг беспокоит ваша потенция, есть хороший способ проверить степень «органики» в этой проблеме. Пообщайтесь (именно пообщайтесь, без задней мысли, воздержитесь от намеков, потому что истерички склонны к бегству) с двумя-тремя истеричками и прислушайтесь к ощущениям. Если ощущения не подводят, то никакой органики – сплошная психосоматика. Продолжайте чтение. Если даже истерички не помогают, попробуйте общество гипертимных барышень, если и они бессильны – бегом к врачу.

Прошло несколько лет. Доктор Брёйер давно вернулся из круиза и вспоминал о странной пациентке как о незначительном курьезе. Общественность тоже, вроде бы, не выказывала признаков морализаторской озабоченности. Поэтому Брёйер позволил Фройду ознакомиться с клиническими записками о Берте. Фройд прочитал записи коллеги и ахнул: «Батюшки! Революция в понимании истерии, которую мы так долго ждали, наконец свершилась!». Цитирование, разумеется, вольное. Опираясь на исследования Брёйера, Фройд придумал первую теорию истерии и даже разработал новый метод лечения. Ну как разработал? Позаимствовал у Берты и назвал «Метод Брёйера – Фройда», о Берте умолчав.

Этот метод сильно отличался от поздней практики психоанализа. Пациентку вводили в гипнотический транс и приказывали выговаривать травматические воспоминания. Эффект был, но долго не держался. На наше счастье, Фройд оказался плохим гипнотерапевтом. Так были придуманы кушеточка, фрустрирующее молчание, подчеркнутая нейтральность вплоть до холодности, неудобные вопросы, ассоциации и интерпретации. Только тогда получилось спровоцировать у невротических пациентов перенос на аналитика. И самостоятельно, как когда-то Берта, они начали приходили к травматическим воспоминаниям.

Позже, конечно, выяснилось, что добрая половина рассказов про раннее соблазнение и совращение – истерические фантазии (привет движению #metoo и прочим борцам с домогательствами), но на эффективность анализа это не влияет. Если у невротика нет травмы, ее следует выдумать. Потому что стратегия психоанализа не сводится к поиску травмирующих воспоминаний. Фройд достаточно быстро понял, что не нужно увлекаться решением невротических головоломок. Дедушка вообще отличался повышенной склонностью к самокритике, до конца жизни пересматривал и перестраивал свою теорию.

Невротик бежит от правды. Не его ли психика сама зашифровала нечто неприятное с помощью симптома? Попытка взять эту крепость штурмом заставит невротика усилить оборону. Лобовую атаку на травматические воспоминания, запретные фантазии и желания Фройд окрестил «диким психоанализом», заклеймил как практику неэффективную и даже вредную. К сожалению, некоторые не вполне подготовленные аналитики и сейчас уподобляются нефтяникам, жаждущим пробурить скважину поглубже. Допустим, невротик «приносит» на сеанс сновидение, в котором пышном цветом и открытом текстом проявляется истинная причина невроза. Что делать? Фройд подсказывает:

К самым первым сновидениям, которые рассказывает пациент, пока он сам еще ничего не узнал о технике перевода сновидений, каждый аналитик относится как тот вымышленный превосходный толкователь снов. Эти инициальные сновидения, так сказать, наивны, они выдают слушателю очень много … Тут возникает вопрос, должен ли врач сразу же переводить больному всё то, что он сам вычитал из сновидения … он [вопрос], очевидно, подчинен более широкому вопросу, в каких фазах лечения и в каком темпе врач должен знакомить больного с тем, что сокрыто в его душе.

Да, в то время игра в доктора еще продолжалась. Но, вне зависимости от сеттинга ролевой игры, ответ «может быть только следующий: не раньше, чем у пациента установится эффективный перенос».

Ни перенос, ни безопасное постепенное возвращение в сознание «опасных» воспоминаний, ни даже свободная речь не являются самоцелью анализа, но только лишь набором эффективных средств. Какова же задача?