Вступление
Последний волхв

На южном берегу Ильмень-озера притаился городок Старая Русса. В прежние времена звался он Городом Руса, или просто Русью, и это же имя носила вся область к югу от него. В седой дали времен теряется год возникновения первого поселения славян на землях древнего Севера.

Когда славяне, возглавляемые вождем Русом, только пришли в эти суровые места из страны скифов и ставанов, здесь обитали племена белоглазой чуди. Озеро носило название Мойско, а река, впадавшая, а потом вытекавшая из него, – Мутной.

Чудской народец был невысокого роста, но сказочно богатый. Жили чудины в пещерах и лесах, питались дичиной и одевались в косматые шкуры. Источником богатства местного населения были разного рода чародейские заклинания и волшебство. Управляя бурями, дождем и солнцем, возводя земляные крепости, господствовали чудины над всей местностью. Самые могучие колдуны из их числа могли летать на камнях и копьях. Духи помогали чудинам разводить множество скота и содержать его в загонах из плетеных прутьев.

В чудских жилищах под горами разливался свет не хуже солнечного. Чудские рудокопы добывали редкие камни, а чудские кузнецы отливали тончайшие украшения из бронзы. Некоторые из них изображали людей верхом на ящерах и лосях.

Еще говорят, что голоса чуди отличались дивной красотой. Эти голоса предвещали разные события. Мужчины охотились, кормя свои луки кровью убитых животных, а женщины приносили туши и шкуры в жертвы звероголовому и крылатому богу Илмару.

Так продолжалось до тех пор, пока не появились славяне и не стали рубить вековые деревья, под густым пологом которых чернели мрачные колдовские мольбища.

Сначала чудины остервенело оборонялись в своих земляных крепостях. Но что могло остановить людей, возглавляемых отважным Русом? Пришлось белоглазому народцу бежать глубже в леса. Лишь немногие чудины остались на прежних местах жительства, заключив со славянами прочный союз. От них впоследствии пошли народы весь, меря, мещера, мурома, черемисы, мордва и вотяки.

Бросились женщины чудинки творить заклинания. Но даже поднявшиеся из мерзостных болот тени не смогли одолеть дружины пришельцев.

Тогда старейшины решили обратиться к самому Илмару. Долго ждали они, когда Илмар покажется на макушке высокой березы. Наконец дождались. Вдруг раздался сильный гром, и до старейшин донесся голос:

– Что вам от меня нужно?!

– Явись к нам! – закричали люди. – Прогони чужаков!

Еще сильнее загремел гром.

– За то время, пока я оставался на небе, я стал слишком страшен. Если я покажусь вам, то еще прежде чужаков вы умрете от одного моего вида.

Испугались люди, но тут взял слово мудрый старец-чудин.

– Я слышал от своего деда, а тот от своего, что когда-то ты мог принять образ любого животного или птицы.

Расхохотался Илмар, мол, будь по-вашему. Не успели люди опомниться, как увидели на вершине березы красную белку.

Вскинули охотники луки, чтобы подстрелить Илмара и таким образом заставить его остаться на земле. Полетели стрелы, и белка кубарем покатилась на землю.

Обрадовались охотники, подбежали к добыче – смотрят, а это только беличья шкурка. Тут какой-то юноша заметил вспорхнувшего с ветки березы рябчика. Снова запели стрелы, и сраженный рябчик, роняя перья, упал в протекавшую поблизости речку. Юноша бросился за птицей и уже вытащил ее из воды, как вдруг Илмар обернулся окунем и, оставив в руках рыболова несколько чешуек, ушел на дно.

Вот так и сохранились у белоглазой чуди в память о своем боге три предмета: беличья шкурка, перо рябчика и рыбьи чешуйки. Да какой толк был от них? Только спрятать в короб…

Долго думали старейшины, как им поступить дальше. Пробовали призвать ворона, извергающего гром и молнию, рогатого бога Шур му, требовавшего человеческих жертв, и даже владыку северного ветра Войпеля. Но ни ворон, ни Шурма, ни Войпель не откликнулись на их просьбы.

Наконец белоглазая чудь решила, что сам Илмар указал путь. Тогда те, кто мог, превратились в птиц и улетели в небо. Еще одни стали рыбами и скрылись в реках и озерах. Ну а третьим известно, куда была дорога – под землю.

Для того расширили чудины входы в свои пещеры, укрепив их высокими столбами. День и ночь тянулись в них стада, возы с поклажей, женщинами, детьми и стариками… И вот, когда показались на конце поля дружины Руса, чудины подрубили столбы за собой и навечно скрылись от людских глаз.

Говорят, что под землей чудины превратились в злых духов. С тех пор они стали выходить наружу только безлунными темными ночами, прятаться в заброшенных жилищах, банях и речных омутах. Хотя чудины стали невидимы, об их присутствии можно догадаться по следам птичьих лап или детских ног.

…Впоследствии напротив Русы, на северном берегу озера Мойско, князем Вендом, сыном Руса, был срублен Новый Город, или просто Новгород. Озеро стало называться Ильменем, а река Мутная – Волховом…

…Между тем сменилось несколько поколений правителей. Первая столица Руси хирела и ветшала. В одно время, при Рюрике и Вещем Олеге, она даже стояла заброшенной, став прибежищем упырей и леших.

Но вот в год 1136 от Рождества Христова всколыхнулся народ в Новгороде против власти великих князей киевских. Сказали люди:

– Русью всегда из Новгорода правили! Хотим жить, как жили при прадедах и дедах, при Гостомысле и Вадиме Храбром!

Так возник Господин Великий Новгород – великая земля, неподвластная никакой чужой власти.

Скоро народу стало тесно в столице в устье Волхова. Тогда предприимчивые купцы и потянулись на другой берег Ильмень-озера, в город пращуров.

Снова в старом городе Руса загорелись в домах огни, из печных труб потянуло теплым дымом и запахом кислого хлеба…

…Почти пятьсот лет сияло на небе красное солнце Господина Великого Новгорода. Не было на Руси богаче и сильнее земли. Отважные новгородцы смело пускались на своих крутобоких ладьях в далекие морские путешествия. Поморы, промышляя зверя и рыбу, добирались до самого Груманта, не боясь жестоких бурь и суровых льдов.

Отряды купцов и ушкуйников, речных грабителей, в поисках ценных мехов переваливали через Каменный пояс, древние Рифейские горы или плыли вниз по Волге, достигая берегов Хвалынского моря, предавая огню и мечу богатые булгарские города, набивая челны червонным золотом и шелками.

Но чем больше раздувались пуза «золотых поясов» – трехсот городских владык, чем громче звучал их голос на вече, заглушая звон колокола, сзывавшего люд на собрание, тем слабее становился Новгород. Богачи больше думали о том, чтобы стать еще богаче, а не о защите родной земли.

По своей прихоти приглашая князей, а потом бесславно изгоняя их, «золотые пояса» истощили силу Господина Великого Новгорода. Простой люд – ремесленники, земледельцы, торговцы – беднел. Неудивительно, что, когда гнев московских государей навис над городом, ополчение с крайней неохотой выступило в поход. Не хотел народ сражаться за кошельки толстосумов…

…Наконец наступил 1478 год, когда Руса вместе со всеми новгородскими землями вошла в состав Московского великого княжества. Государь Иван III смирил гордыню свободолюбивых новгородцев. У вечевого колокола, сзывавшего людей на собрание, был вырван язык, а сам колокол увезен в Москву.

В 1565 году Иван Грозный выделил теперь уже Старую Русу в состав опричных земель, что оградило ее от притеснений и издевательств опричников. К тому же в окрестностях города располагались богатые соляные промыслы. Но зимой во время Ливонской войны Старая Руса была захвачена и почти дотла сожжена польско-литовскими отрядами, которые разорили город и его окрестности.

Осенью 1608 года в Старую Руссу, так теперь стало по греческому образцу с двумя буквами «с» писаться название города, вступили шайки Лжедмитрия II, которого чаще просто называли «тушинским вором». Но уже весной следующего года во время похода на Москву русско-шведские полки под командованием Федора Чулкова и Эверта Горна отбили Руссу у тушинцев…

Зрелый муж с еще мягкой, как у отрока, бородой и серыми глазами нетерпеливо переступил порог комнатки с низкими сводами. Это была самая светлая монастырская келья, которая могла похвастаться забранными в толстый свинцовый переплет слюдяными окошками. Свет осеннего солнца падал на разложенные на столе книги и груду очиненных гусиных перьев. Тут же лежали ветхие свитки, пергаменты и берестяные грамоты…

Едва затворив дверь, Киприан с головой погрузился в чтение. Это было его само любимое занятие. Только в прошлом году он стал архимандритом новгородского Варлаамиева Хутынского монастыря. Киприан был уроженцем Старой Руссы. Он даже подписывался как Старо – ру сен ко в.

Больше всего Киприан не любил кичливости киевских и хорватских заезжих книжников, которые называли новгородские летописи о старобытных временах «оплеванными временем баснями».

– Что же выходит, – спрашивал себя Киприан, – Рюрика призвали на пустое место? Разве о Новгороде никто и слыхом не слыхивал прежде 859 года от Рождества Христова? Разве прежде не был у нас Гостомысл, а прежде него – Буривой?

И тут глаза Киприана загорались огнем, и мысль уносилась в седую даль времен. Архимандрит превращался в настоящего потомка гордых новгородских волхвов. Долгие века эти седобородые до пят старики следили за тем, чтобы горели священные костры и приносились богам обильные жертвы.

В те отдаленные времена не только мужи, но и жены отличались силой и крепостью духа. Бывало, что, когда в битве складывал голову славянин, вдова и наложницы героя добровольно всходили на погребальный костер, показывая, что отныне присоединяются к крылатым девам-вилам, которые, опускаясь на поле брани, уносят павших воинов в Ирий. После этого женщину подымали высоко над воротами и спрашивали:

– Видишь ли ты пращуров?

На что та отвечала:

– Вижу!

Когда уже все было готово, и умащенное благовониями тело почившего воина, и все оружие и имущество сложено в погребальную ладью, являлась безобразная старуха с ножом и умерщвляла вдову героя и его наложниц.

Таковы были жестокие нравы русичей до того, как крестил их Владимир Святославович и сделал подобными немощным телом и разумом грекам. До тех же пор гордые князья, ведшие свой род от самих Велеса и Даждьбога, не склоняли ни перед кем головы.

Хуже того, прежде свободных людей обложили данями. Бояре захватили самые лучшие поля, луга и леса. Перегородили неводами реки и озера. Было повергнуто наземь, иссечено, исколочено, сожжено множество древних прекрасных изваяний. Мало того, греки, приезжая на Русь, смотрели на нее как на дикую, населенную варварами страну, рассказывая жуткие небылицы о нравах местных жителей.

Боги славян, искони опекавшие своих чад, были объявлены бесами, кощуны об их деяниях сожжены, изрублены в крупу и преданы забвению. И только по глухим окраинам еще продолжали гореть священные костры и приноситься жертвы. Но таких мест становилось с каждым годом все меньше и меньше. Волхвы понимали, что дальше поношение древней веры терпеть нельзя…

Один из них еще в 1071 году явился при князе Глебе Святославовиче в Новгороде. Тогда весь простой люд встал за кудесника, обещавшего перейти Волхов на глазах у всех как посуху.

Но хитрый князь, видя, что против народа ему не выстоять, решил пойти на бесчестный поступок. Спрятав топор под плащом, он подошел к волхву и спросил:

– Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?

Тот, не подозревая о коварстве Глеба, ответил:

– Знаю все.

И сказал князь:

– А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?

– Чудеса великие сотворю…

Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и пал служитель отческих богов мертв, и люди разошлись. «Волхв же погиб телом и душой, отдав себя дьяволу…»

Последнее утверждали потом неразумные греки, не сведущие в славянских священных книгах, велевшие жечь их, чтобы лишить новгородцев своей памяти.

Долгие пять столетий, пока возвышалась и гибла слава Господина Великого Новгорода, волхвы берегли древние знания. Не записывая их, передавали из уст в уста. Некоторые из волхвов становились знатными людьми, посадниками и даже архиепископами.

Однако, соблюдая христианские обряды, они не оставляли и тайного служения славянским небожителям. Прежде всего, владыке времени Прабогу-Роду, а также Иесе-Ящеру и Моране, известным как Змияка Перун и Волховская Коровница…

…И вот когда в конце XV столетия при государе Иване III был снят вечевой колокол и увезен из Новгорода в Москву, решили волхвы, что настало время славянам вспомнить свою свободу, вернуть времена Гостомысла и Вадима Храброго.

Во главе восстания встал Иван Курицын по прозвищу Волк – дьяк Великого князя Московского и Государя всея Руси Ивана III. Еще прежде он написал «Сказание о Дракуле-воеводе», где изобразил кровопийцу и сыроядца московского царя в образе жестокого валашского господаря Влада Цепеша. Но заговор Ивана Курицына был раскрыт. Дьяка завели в сруб и со многими другими новгородцами сожгли.

И снова пришлось затаиться волхвам. Но сколько можно так было пребывать в безвестности? Если не получилось вернуть власть волхвов, значит, следовало тихонько учить московских государей тому, что Деметрий Эразмий был не прав, и славянский род древен, что родословная его правителей куда славнее родословной римского кесаря Августа и вождя Пруса.

А были еще династии местных правителей, взять хотя бы древний род муромских государей. Из бытовавших в тамошней земле преданий Ермолай Прегрешный составил прекрасную книгу о князе Петре и деве Февронии, отмеченную не только простым и ясным слогом, но и исполненную глубокого смысла…

…Оставляя в стороне мысли о недавних горестных временах, Киприан положил перед собой чистый лист пергамента, потом взял в руки перо, зачерпнул его в чернильницу и начал писать.