Глава 1
То, что эта мрачная ржавая ерунда, гремящая составленными внахлест железными листами, прикрывавшими колеса — местный рейсовый автобус, верить не хотелось просто из чувства самосохранения. Мне ж на нем ехать, не дай Бог…
Когда-то это было самосвалом и таскало за собой тонн тридцать щебенки — металлическое корыто кузова тянулось назад метров на двадцать. Борта самосвала с тех пор были наращены на метр вверх и накрыты навесом из профлиста. В железе по бокам сделаны вентиляционные отверстия — где просто неровно просверленной перфорацией — по низу и центру, где и полноценными окнами — вверху. Получался своеобразный корабль, где на первом ярусе — он читался по следам сварки, идущей вдоль кузова — находились те, кто победнее, готовые ехать сидя в металлическом корпусе, а ярусом выше люди побогаче могли прикупить полноценную комнату-кубрик. Был и третий ярус — в виде плетеных шарообразных корзин, закрепленных на веревках снаружи — по бокам. Выглядели они как птичьи клетки и слегка покачивались на ходу, хоть и были привязаны по месту за кузов. Прикрытие от дождя там было условное — под общим навесом над кузовом всей машины, который выступал едва ли на метр, а от ветра могло помочь только везение — если тот будет задувать с другого борта. Но спрос, видимо, был — даже они были заняты полулежащими там людьми, укрытыми разноцветными одеялами. С каждой стороны машины я насчитал двенадцать корзин-клеток, из которых пустовало только три, да и те находились в самом конце, хоть и были подвешены повыше остальных — ближе к «элитному номеру» с пластиковым окном. Видимо, чтобы пыль из-под колес не сильно летела. Над каждой корзиной еще и номер был крупно написан белой краской по ржавому.
Честно, я надеялся на добронированный автобус, а не на вот такое. Даже пропустил бы, не выходя на дорогу, подумав, что едет нечто постороннее — но над лобовым стеклом красовался огромный баннер «Едем в Сан-Франциско, крошка!».
Хотя, если вспомнить торговцев, навещавших «Грин Хоум» — примерно на таком они и передвигались. Только до плетеных клеток на внешнем подвесе не додумались.
Но этот рейс шел в большой город — и спрос явно превышал объем сидений внутри. А раз так, то отчего-то бы не заработать. Людей силком же не загоняют…
Грузовой автобус, на самом деле, ехал где-то в километре от меня — я пока что его еле-еле слышал. Но видел отчетливо — слово над ним была подвешена камера.
Новая грань таланта, эволюция непонятно какого уровня, давала объемную и подвижную картинку над головой в радиусе нескольких кварталов надо мной — не всего объема сразу, но ту самую «точку обзора», которую можно было двигать, цеплять усилием воли за подвижный объект и менять угол наблюдения. Внутрь здания обновленный талант не проникал (разве что в окошко подсмотреть) и минут через пять применения начинал давить в висках отголосками будущей мигрени. Но даже так — очень круто.
Признаюсь, игрался новой способностью всю дорогу от банка до объездной города, состыкованной с трассой эль-восемьдесят. Дважды падал, один раз крепко врезался лбом в столб — картинки с «высоты» и из глаз не совмещались, приходилось идти по памяти. Потом стал делать остановки, больше не рискуя — то есть, без возможности бездарно сдохнуть, расшибив череп или упав в открытый люк. Позорище-то было бы какое — эволюция непонятного уровня таланта «Видеть», эволюция первого уровня таланта «Харизма» — и истечь кровью с открытым переломом ног, глядя на небо со дна канализационного колодца.
Эх, мне бы что-нибудь на живучесть. Смотреть далеко, конечно, неплохо… Но вот симпатию я и так во всех вызывал — сколько раз меня кинуть пытались, действуя исключительно ради моего блага?.. В общем, не очень эффективно я три года использовал.
Времени, потерянных на прогресс таланта, было не то чтобы жаль… Жалеть там особенного и нечего — не было в прошлом ничего особенного, за что хотелось бы удержаться. Ни большой любви, ни обязательств, ни друзей. Перелистнул страницу, вычеркнул из памяти, настроился на дорогу — как и хотел в самом начале — на север страны. И постарался задавить тоску в груди — потому как все равно хотелось прийти к Саре и объясниться, поговорить с Леткой, сломать что-нибудь Хоффу и сказать прозрачно-серому наставнику Дэвиду «так тебе и надо». Только все это наверняка обернулось бы для меня крупными проблемами. Перетерплю…
Из самых печальных последствий долгой эволюции — то, что мама за это время постарела. Я-то и сейчас выгляжу на свои семнадцать — проверял уже… Ей будет легче меня узнать, чем мне — ее…
Шеф тоже моложе не стал — пять лет к его возрасту и нелегкой жизни совсем не шутка. А ведь еду-то я к нему… Даже Ральф — и тот мог за эти годы прихворнуть и сдохнуть до того, как я найду его и врежу по яйцам…
Я не хотел выпадать из жизни на три года, не было ни малейшего на то желания. Но и думать ясно в момент запуска эволюции, не имел никакой возможности. Мне бы минуты три спокойствия без попыток пристрелить и удушить. Так бы, понятно, сообразил, что закладывать новый талант в тело — это дополнительное время.
Как там наставлял Ральф? Проси у камня что попроще, формулируй длинным предложением, задавая границы — вон, мэр со своим «Нравиться людям» второго уровня уже сколько руководил городом, пока я в первой ванне бултыхался? А я ведь «улетел» на два года, захотев просто «Видеть». Сейчас — три года на прогресс основного навыка и на приживление навыка «Харизма» — тоже из одного слова. Еще оружие в руке, вроде как, должно было подрасти — но я пока еще не поймал с ним контакт, не пробудилось оно, наверное. Или поумнело настолько, что научилось лениться…
Мир за три года наверняка вновь поменялся — к нему придется привыкать. Я не обманывался обрывками слов сержанта про «вроде, стало безопасней». Так что-то с грохотом рухнувшее замирает через какое-то время в тишине и спокойствии — всегда найдется тот, кто назовет это хрупкое равновесие порядком и безопасностью. Завалы-то никуда не делись, как и выгоревшие фасады и следы мародерства. Не делось никуда и зверье — наоборот, его стало больше, и оно ушло под землю — по тоннелям и норам сновали зеленоватые, буро-алые и, совсем редко, синие силуэты. К окружной я шел долго, аккуратно выбирая дорогу.
Информации, конечно, хотелось бы побольше — взять бы и расспросить того же дежурного, что произошло, пока меня «не было». Но обстановка не располагала — сержант слишком быстро догадался, что я не тот, кого они ждали.
Прямо он этого не говорил, транспарантами не махал и таинственные рожи не корчил — только все встало на свои места, когда постовой потянулся к вещмешку, забалтывая. А как не получилось добраться до пистолета, запрятанного там под верхней майкой, начал говорить про долгожданную встречу. Пистолет тот я видел еще до того, как из сейфа выйти — все успел рассмотреть, пока дожидался, как сержант уснет.
В таких условиях расспрашивать было неправильно. Про все мои вопросы узнают армейские следователи; рядом с каждым названным мною именем поставят знак вопроса — очень им будет интересно, как это паренек-сектант из общины вышел из сейфа вместо их горячо любимого мистера Бернетта, в которого они уйму ресурсов вбухали. Потом они отправятся в общину и начнут беседовать с каждым из получившегося списка. Возможно — с пристрастием.
Не хотел я приносить знакомым еще больше проблем. Может быть, на них выйдут и без меня — а может, за три года все настолько изменилось, что расследование упрется в тупик.
Поэтому я изобразил, что спешу. Что, впрочем, не помешало терпеливо дожидаться рядом с банком, как поступит сержант, и что он станет говорить начальству. Даже на границе огромного банковского холла, выложенного мрамором, звуки доносились хорошо. Да и не сообщают о таких визитах — из прошлого, из закрытой камеры сейфа — шепотом и с опаской. О таком обычно кричат, паникуя и требуя дальнейшие указания.
Если сержант настаивал бы на перекрытии дороги к «эль-восемьдесят-вест» — я ушел бы на юг пешком. Все равно ехать мне в Сан-Франциско, и уже там искать рейсы на север. Если постовой стал бы паниковать и требовать помощи, не сообщая о цели моего пути — я постарался бы быстрее прорваться к трассе.
Сержант поступил гораздо мудрее, чем я думал.
Так что военным предстояло подождать мистера Бернетта еще какое-то время…
Тем временем, автобус проехал уже половину пути до меня — ему осталось пройти поворот, чтобы оказаться в прямой видимости. Я же тактически прятался за высокими кустами, разросшимися вдоль обочины. Яркий костюм уже давненько был заменен на армейскую форму сержанта Тиллмана — эта фамилия была написана справа на грудном кармане. Выглядел я к этому моменту чистым и опрятным представителем армейских, которые тут имели вес — а значит, человеком респектабельным. Главное, на еще одного такого респектабельного не нарваться, с ненужными вопросами в мой адрес…
Вдохнув, выдохнув и окончательно смиряясь со средством передвижения, я выбрался на обочину дороги и проголосовал — поднятой рукой с зажатым указательным и большим пальцем магазином от винтовки. Продемонстрировал, что есть, чем платить.
Жест был оценен верно — железный монстр на колесах, не успев разогнаться после поворота, начал притормаживать, взяв чуть правее и ближе к обочине.
Только он ни черта не остановился — продолжил ехать на малой скорости, да так, что пришлось идти быстрым шагом, пока стекло кабины не опустилось и оттуда не выглянула смуглая от загара голова в цветастой вязанной шапочке
— К «железке», а? — Оскалившись белоснежной улыбкой, предположил парень лет двадцати семи, глядя больше не на меня, а по сторонам.
Что-то было в нем от латиноса — овал лица, наверное. А так — обычный местный работяга, просто в смешной шапке и с косяком за ухом.
— До объездной Сан-Франциско.
— Ого… А на кой тебе туда надо, военный? — Присмотрелся он ко мне внимательнее.
— Там мой взвод… И мой автомат, — сделал я вид чуть пришибленный. — И вещи мои… Короче, свалили эти сволочи! — Добавил я в сердцах, надеясь, что буду звучать убедительно.
Потому что, в самом деле, одинокий солдат без оружия хрен знает где — выглядит подозрительно. Не учел, блин…
Из кабины в голос заржали:
— А, тогда ладно. Видишь номер двенадцать на борту? Сейчас канат отпустим, успевай забраться.
— А в кузове не вариант? — Скептически оценил я вид одной из последних корзин.
Там, оказывается, еще веревки не просто так привязаны, а к подъемным механизмам.
— Не… — Покачал головой парень. — Я ж тебя вижу, ты мне всех пассажиров поубиваешь. Там такие хари… — Приглушил он голос. — С самого прииска пьют.
Или они меня убьют, что ему тоже даром не надо.
— Может, наверху есть места?
— На «люкс» тебе патронов не хватает, братишка. — С сочувствием отозвался он.
— Да как не хватит? Магазина-то⁈
— Не хватит. — Добавилось жесткости в его голосе. — У тебя на корзину ровно.
— Да что за цены такие⁈ — Возмутился я.
— Нормальные цены. Не хочешь — иди пешком.
— Хоть половину оставь, будь человеком!
— Я вот на каждом армейском посту то же самое говорю, — сплюнул он на землю. — Ни черта не срабатывает. У вас свои ставки, у меня свои.
— Дружище, да где я, а где пост? Ты пузо у меня видишь? — Похлопал я себя над ремнем по впалому брюху. — Нет, ты скажи?
— Нет пуза, — хмыкнул чел в шапочке.
— А видно, что я жру три пайки в одно рыло? Я похож на того, кто с честных перевозчиков деньги трясет? — Возмущался я, вышагивая рядом.
— Да угомонись.
— Да меня за этот магазин еще неделю не слезут! Дай ты хоть десяток патронов на бедность!
— Хрен с тобой, пятерку себе отсыпь. Все, никаких больше разговоров.
— И сам магазин тоже заберу. — Рискнул я вставить. — Ну зачем тебе эта железка? А с меня спросят, что я в автомат вставлю?
— Да понятно что, — гоготнул тот.
— И надо нам, серьезным парням, этих мудаков смешить?
— Ай, отстань уже! Будет тебе железка, — поманил он жестом руки.
Я аккуратно подкинул магазин — его ловко подхватили, забрали в салон, чуть повозились и скинули обратно — с пятеркой патронов.
И то неплохо. Был еще снаряжённый пистолет за поясом сзади, но с него патроны торговать не хотелось. Без патронов с него лучше сразу мушку спилить…
— Благодарю вас, сэр!
— Все, не испытывай мое терпение, лезь в корзину. Хорхе! — Заорал он в окошко. — Двенадцатый!
Сверху грузовика, под самой крышей завозились — лязгнул металл, заскрипела быстро раскручивающаяся катушка, и за моей спиной упала и принялась волочиться по земле крайне сомнительного вида конструкция, она же — мое пассажирское место.
Вблизи были видны деревянные засовы, плотно обнимающие узкую дверь-решетку с двух сторон, не давая ей открыться, ложе из утрамбованного сена, прикрытого одеяльцем, и еще одно одеяльце сбоку — чтобы ветер в лицо меньше дул.
Комфорт на грани фантастики… Еще и, не исключено, блохи в тряпье…
«Может, реально лучше пешком?» — Зародилось закономерное сомнение.
Но лучше плохо ехать, чем хорошо идти, и я не стал выпендриваться. Тем более, патроны мне точно никто не вернет, а о странном сержанте доложат на первом же посту.
Короче, двинулся я рядом с корзиной, открыл дверку — чуть дернулся, когда вся конструкция принялась подниматься наверх — и быстро заскочил внутрь, пытаясь не раскружить клетку и одновременно закрыть створку, чтобы та не расшиблась о борт.
А как получилось, улегся на импровизированное ложе, пытаясь перевести дух.
«На вокзале-то полегче залезать, не на ходу», — поворчал я про себя, прощая себе всю неловкость.
И ухватился за боковые прутья, когда корзина двинулась еще выше — сверху неизвестный Хорхе с тихими матами крутил ворот и рывками поднимал меня до нужной высоты.
Надеюсь, тут примерно такой же сервис при высадке, и меня не грохнут без затей об землю…
Беспокойство заставило вспомнить, что я корзину-то не привязал к кузову — там были заглубленные проушины под это дело и где-то кусок веревки сбоку от корзины. Иначе даванут на газ, и полечу…
«Так, где она там была», — завозился я на месте, пытаясь, не шевелясь, найти веревку.
Тесно, неудобно, корпус вибрирует… Еще и пассажирка «люкса» сверху скалится белоснежной улыбкой — высунулась из окошка, на ладони оперлась и наблюдает.
— Добрый день, мисс. — Кивнул я ей.
Под тридцать — наверное мэм, но пусть ей будет приятно. Матом-то я по ней и молча пройтись могу, вон как развлекается, на мои метания глядя.
Хотя, матом — это зря — дама поправила головной убор, которым оказался монашеский чепчик — прядь черных, как смоль, волос, выбилась из-под него из-за набегающего ветра.
Или как эта черно-белая штука, в виде капюшона, называется?.. Вроде, чепчик… Монастырей в Вингстоне не было. Да и на родине — тоже большая редкость.
Дама укрылась внутри — видимо, наскучил я ей. А не, это она место второй уступила — новая была поинтереснее, возрастом моложе, светлые волосы красиво сверкали на солнце и улыбалась искренней — даже с толикой сочувствия. Не так обидно, в общем, хоть все равно чувствовал себя клоуном — веревку-то, допустим, я нашел, но вдеть нормально ей не хватало длины. Словно бы корзину чуть не дотянули вверх.
Вторая монашка тоже пропала из виду. Так даже лучше — не заметят, что я запланировал схитрить и привязаться ремнем. Уж лучше так, чем расшибиться о борт…
Звать Хорхе и требовать докрута не хотелось — кто его знает, какое у местных чувство юмора. Может, так и было задумано — чтобы я раскачивался и просил о помощи. Не, лучше сам все сделаю.
Неожиданно корзина дернулась вверх.
«Ага, значит, убедились, что развлечения не будет и решили сами поднять!» — С торжеством поднял я лицо вверх.
А потом улыбка спала, сменившись удивлением. Мою веревку — ловко, в четыре руки, тянули вверх те самые монахини. И не сказал бы я, чтобы им было хоть сколько-то тяжело это делать.
— Мисс? Спасибо, мисс! — Улыбнулся я им.
Так, где там эта злополучная веревка — как раз высота подходящая, можно за проушину цепляться.
— Руки береги! Куда пальцами лезешь! — Гаркнули сверху и я невольно убрал руки от решетки.
— Этого достаточно, мисс! — Возразил я, заметив, что они продолжают поднимать корзину вверх. — Мисс? — Удивился я, заметив их лица совсем близко. — Что вы делаете, мисс?
— Ты смотри, — проворчала брюнетка. — Как девка на сеновале, которой под юбку лезут. А еще сержант.
— Да какой из него сержант, его бы грудью кормить…
— А ты, смотрю, не против.
Я от возмущения вздохнул по больше воздуха в легкие:
— Граждане монахини!
Те, отчего-то заржав, свалились внутрь окошка, отпустив веревку.
Корзина, понятное дело, пошла вниз — до резкого удара стенками мне по голове, болезненного клацанья зубами и очень нехорошего треска механизма на крыше.
— Вы охренели там⁈ — Еле стабилизировал я положение.
— Марла, а мне понравилось. — Донеслось через смех. — Давай покатаем мальчика?
— Так, вашу мать. — Разозлился я и посмотрел наверх, найдя взглядом брюнетку. — Служители культа, а ну руки убрали от веревки.
Рядом с брюнеткой тут же показалась порозовевшая от смеха блондинка.
— Что он говорит? — Переспросила она соседку.
— Малыш просит его покачать. Во-о-от так, — двинула она рукой, и корзина заскрипела по борту. — И во-от так! — Корзина дернулась обратно, перекатываясь и закручиваясь по часовой стрелке.
— А веревка не оборвется? — Запереживала блондинка.
— Да не, — с азартом отвечала вторая.
А я сдерживался, чтобы не заорать матом. Потому что ругаться при женщинах — некрасиво, как учил шеф. Да и вообще, угрожать, а потом не делать — как-то мелко. Неправильно.
Подгадав момент, я открыл затвор двери и пнул ее ногами от себя. Раскрывшаяся дверь врезалась в металл и остановила движение, разломавшись и повиснув на нижней петле.
— Он же упадет! — Охнула блонди.
Веревку тут же прекратили раскачивать. Но это вы, кстати, зря.
Посмотрев вперед — мы ехали по длинной прямой — я вцепился в перекладину над дверью, оперся ногой за проушину на корпусе и, приподнявшись, ухватился за веревку. И уже сам полез наверх, подтягиваясь на руках и помогая себе ногами.
Соседки сверху, казалось, смотрели на это с интересом. Никак не мешали, пока до окна осталось совсем чуть — а потом я вытащил пистолет, притороченный за брюки сзади, и направил в симпатичные лица.
— Два шага назад, обе.
— О нет, мистер сержант! — Театрально схватилась брюнетка за голову. — Все, мы доигралась, нас огреют ремнем!
— Но у него нет ремня! — Вторила ей блондинка.
— Тогда он отходит тебя ладошкой по твоей симпатичной розовой попке!
— Эм. Женщины. — Привлек я их внимание.
— Он назвал нас «женщины»! Какое хамло!
— А казался таким милым.
Повезло же, м-мать, с соседями…
— Давайте добром — обе на два шага назад. Я ж вам сейчас прически испорчу. — Прицелился я чуть выше.
— Кстати, может, — забеспокоилась блондинка, обняв подругу за руку.
— Пусть тогда заходит, — тонко улыбнулась брюнетка.
Обе посторонились, и я в пару движений влез в широкое окошко, контролируя отошедших
С виду — обычный вагон «купе». Справа и слева два лежачих места. Под ними — нагромождение из сумок. Еще два лежачих места пристегнуты к стенам. Имелся и столик — в сложенном виде прямо под окошком. Даже украшательство стен присутствовало — обили зеленоватым сукном, приятным на ощупь. Тесновато, но по сравнению с клеткой — действительно «люкс».
— Вы чего докопались, подруги? — попытался определить, сколько в их поступках умысла, а сколько — дури.
— Познакомиться хотели, — кокетливо порозовела блондинка, уже спокойно усевшаяся на свою койку.
Брюнетка села напротив. Направленный на них пистолет, казалось, не смущал ни одну из них.
— Я себе чуть язык не откусил, нормально бы познакомились.
— Ты сам виноват, нечего было смешить, — хмыкнула брюнетка. — Пистолетик-то убери.
— Допустим, познакомились.
— Я Марла! — Воскликнула блондинка. — А вот она — Агнес.
— Генри. — Коротко кивнул я. — До следующей остановки сижу тут. Ремонт клетки за ваш счет, потом займу другую.
— Зачем, зачем уходить! — Молитвенно сложила Марла руки у груди. — И разве это знакомство?
— Слушайте, — поморщился я. — Давайте разойдемся бортами и забудем. Мне выходить на объездной.
— А дальше куда, солдатик? — С интересом спросила Агнес. — Убил сержанта, завладел оружием и формой. Думаешь, далеко убежишь?
— Я никого не убивал.
— Мальчик, тебе до сержантских нашивок годика два-три.
— Я никого не убивал. — Спокойно повторил я.
— Агнес! Перестань думать о мальчике плохо! Он просто украл форму! Ты посмотри на его руки — какие длинные и тонкие пальцы, ему нельзя к этим мужланам в армию!
— Ты уже нашла этим пальчикам лучшее применение? — Ухмыльнулась брюнетка.
— Да причем тут это! Мальчика явно завербовали против воли! Неудивительно, что он решился сбежать!
— Форму украл, а оружие? Это табельное, подруга! Солдатам не положены такие пистолеты.
— Ну подумаешь, убил злого сержанта… Тот явно был сам виноват!
— Я никого не убивал… Да что за чушь вы тут городите! — Не сдержался я.
— Солдатик, успокойся. Пальчик со спускового крючка убери, а то действительно одежду попортишь…
— Ой, не надо стрелять! — Заволновалась блондинка. — Тут все пропахнет порохом!
— Я, вообще-то, поднимался, чтобы нассать вам в угол. — Признался им.
Глаза девушек расширились от изумления.
— Зачем? — Опомнилась брюнетка.
— Ну не бить же, — замялся я чуть. — Надо же было как-то наказать
— А вы не могли бы продемонстрировать, как вы планировали это сделать? — Наоборот, с интересом придвинулась блондинка.
— Не, парень, в этом номере ты свою штучку лучше не доставай, — гоготнула Агнес. — Затрахают.
— Короче! — Рубанул я, убирая пистолет. — Я не дезертир. Я никого не убивал. Ну, может быть, кое-что одолжил, но это вас не касается. А вы — черта с два монахини.
— А ну не сквернословь! — Строго посмотрела на меня Агнес. — Сейчас вот этой ладошкой да по губам!
— Не надо по губам! — Вскинулась Марла.
— Ну да, они ж после этого нерабочие станут… — Хмыкнув, успокоилась та. — Ладно, солдатик. Хочешь покороче?
— Хотелось бы, — емко произнес я.
— Есть деловое предложение. — Начала она серьезным голосом. — Парень ты, вроде, не полный дурак. Должен оценить.
— Излагай. — Отошел я чуть в сторону, чтобы ветром не задувало в спину.
— Вот, правильно. Окошко тоже закрой. Не съедим мы тебя, разве что Марла, но и та — чуть-чуть.
Створка стеклопакета закрылась с небольшим трудом, зато отсекла огромное количество шума с улицы.
— Мы — монахини ордена святого Беранжера из города Рино. По воле приора направлены в Сан-Франциско на три недели. Затем домой. Из Рино нас выезжало трое. Третья под лавкой, в мертвом виде.
Я насторожился, невольно посмотрев на пол. Так и не скажешь, что где-то есть труп — просто вещи лежат, еще и сумки повернуты так, будто там все место занимают.
— Теперь обрисовываю проблему. Гретту — так зовут покойную, да будет ей не слишком жарко на том свете — успокоили мы с подругой. Но в Сан-Франциско ждут троих.
— Так, и что? — Осторожно спросил я, глядя на какие-то слишком проникновенные лица монахинь.
— Что-что? Личико у тебя смазливое, глазки красивые, на губки Марла облизывается. Пальцы, опять же. Бровки мы тебе подрисуем, одежду подошьем.
— Нет.
— Что — нет? — Чуть раздраженно произнесла Агнес. — Не будь тупицей, солдат. Твою самоволку давно обнаружили, на все посты передано твое описание. Тормознут автобус — возиться не станут, выволочат из клетки в другую, железную. Даже если ты вор, а не убийца — тебе не жить, дорогой. Мы же предлагаем тебе три недели безопасности. — Стал ее тон вкрадчивым. — В Сан-Фрациско Гретту никто не знает. А с задачей мы с Марлой вдвоем справимся. Посидишь в келье, отъешься, отоспишься, отмолишь былое, подумаешь о жизни своей… Через три недели мы тебя отвезем обратно до этой твоей объездной и посадим на нужный тебе автобус. Патронов на расходы дадим, одежду сменную, подорожную от ордена. В Рино с приором сами объяснимся, она женщина умная. А в Сан-Франциско нам скандал не нужен, понимаешь?
— За что хоть убили? — Буркнул я, пытаясь выгадать себе время на размышления.
— Тебе это не интересно.
— Если мне ее играть — очень интересно.
— Очень активная и настойчивая дамочка, — посуровев, произнесла Марла.
— Марлу домогалась. — Ответила Агнес. — Не из нашего прихода. — Словно в оправдание добавила она.
А вот и повод отказаться. Нормальный, понятный им повод — не тупое «нет», после которого, скорее всего, меня выкинут из окна, чтобы молчал.
Все-таки, духовенство — должны понимать, что примерять на себя личину столь низкого человека можно и не захотеть.
— А у нее пальцы холодные и ногти нестриженые, — с возмущением пожаловалась мне блондинка.
Так, побоку мораль — это вообще мимо.
— Уважаемые, — вздохнул я. — Никто меня не ищет. Одежда — не моя, я ее выменял вместе с оружием. Ни крови, ни воровства за мной нет. Мне ваше предложение понятно, и я хотел бы избежать конфликта после моего отказа.
— Так не отказывайся, — откинулась на локти Агнес. — Не будет и конфликта.
— Стой, — замахала руками Марла. — Ты не слышишь, разве? Мальчик тебе говорит, что цена маленькая.
— Это где он такое говорит? — Удивилась та.
Я тоже вопросительно поднял бровь.
— За мальчиком никто не гонится. А ты ему предлагаешь поработать три недели за еду и постель, — с укором посмотрела блондинка на подругу. — Разве это честная оплата?
— Хорошо, и что ты предлагаешь? Еще патронов, еще документов и еще больше безопасности? — С сарказмом отозвалась Агнес. — Что еще ценного может быть?
— А ты внимательно посмотри на мальчика. Он ведь такой хрупкий, такой беззащитный.
Я озадаченно потер стволом пистолета лоб над переносицей.
— Давай предложим ему возвышение?
— Не жирно ли будет? — Отражая сомнение, спросила брюнетка. — За то, чтобы спать и есть целый месяц?
— Зато он будет спать и есть со всей отдачей! Особенно спать! — Подалась вперед Марла.
— Мисс… — Откашлялся я. — Леди… Мне не надо, это у меня уже есть. — Добавил я с оттенком угрозы.
А то совсем меня не воспринимают как опасность. А так — может, разойдемся все же на словах.
— Тогда орден обещает тебе новую ступень возвышения.
— Марла!
— У меня есть такие полномочия. — Проигнорировала та, продолжая смотреть на меня.
— Что, бумажку мне выпишите? — Хмыкнул я, внутренне забавляясь. — Сертификат на обещание?
— Документ ордена с печатью. Предъявишь в любом городе, где есть наш монастырь. Это щедро, признай.
— Это слишком щедро. — Подготовился я отказаться.
Потому что за такой документ, предъяви я его и обозначь свой ранг, молча закопают. Не было меня, не приходил такой — я ж их нищими оставлю.
— К сожалению, у нас не так много времени. Ты подвернулся весьма удачно.
— И все же, я вынужден отказаться.
По комнате словно сквозняк прошел, а Марла исчезла со своего места, внезапно оказавшись совсем рядом со мной — я чувствовал ее дыхание на своей щеке.
— Пойми, мальчик. — Шептала она с нежностью. — Скоро по карте удобная речка, а через нее высокий мост. В речку мы должны будем скинуть тело в твоей одежде.
Вновь порыв ветра — холодный, резкий, обмораживающий только что согретую дыханием щеку — и Марла уже с другой стороны.
— Если ты согласишься, под видом тебя — туда отправится Гретта… Не отказывайся, прошу… Не доводи до греха — дай нам честно заплатить тебе…
— Водитель не поймет…
— Водителю скажем, что мы развлекались, — хихикнула она.
— Но убивать — это же грех… — Сглотнул я тяжелую слюну.
— Нам все прощено. — Как само собой разумеющееся, произнесла Марла. — Как воинам Его.
Гребанные монахини, гребанный орден…
Орден… Орден… Что-то знакомое…
— А вы знаете Лин Гарсия Диаз? — Вспомнил я имя подруги.
Три года назад Летка говорила, что та как раз в каком-то монашеском ордене.
— Ты смотри, даже в этой дыре слышали о славном коммодоре Диаз. — Хмыкнула с койки Агнес. — Даже имя знает.
— Я большой фанат, — кивнул я, не дав изумлению отразиться на лице.
— Тогда соглашайся. Если повезет — даже увидишь ее лично.
— Не только увидишь! Гораздо больше! — Возмутилась Марла, вновь сидя на койке.
Ну и талант у нее, конечно…
— Когда мы справимся с миссией, коммодор лично вручит нам награды!
— Марла, не загадывай… — Поморщилась брюнетка.
— Что? Мы да и не справимся⁈
— Справимся-справимся. Только не гневи небеса гордыней.
— Так что, Генри? — С интересом смотрела на меня блондинка, накручивая на пальчик прядь светлых волос.
— Я согласен.
