Сложившаяся на рубеже 1980-1990-х гг. ситуация в нашей историко-филологической науке естественным образом привела к возрождению в ней, если воспользоваться оценкой В.А. Мошина, «“ультранорманизма” шлёцеровского типа», от которого во второй половине XIX в. во многом отказались, под воздействием критики и прежде всего С.А. Гедеонова, профессионалы высочайшего класса — историки и лингвисты, представлявшие собой цвет российской и европейской науки (М.П. Погодин, А.А. Куник, С.М. Соловьёв, В.О. Ключевский, В. Томсен и др.), что в определённой мере расчищало путь для действительно научного разговора о руси и варягах.
Выше цитировалось заключение археолога А.А. Хлевова о победе «взвешенного и объективного норманизма», по причине чего «норманский вопрос» им был перемещён «всецело в сферу историографического бытия», т. е. сдан в архив, в связи с чем его следовало теперь безоговорочно принимать только в норманистской трактовке (но в 2015-2021 гг. он, напомнив вывод своей кандидатской диссертации 1994 г. об убедительной победе «взвешенного норманизма», регулярно подтверждаемой «всё новыми археологическими открытиями и переосмыслением существующих источников», признал: «Последующие события в отечественной науке продемонстрировали, однако, что это заявление оказалось сколь оптимистичным, столь же преждевременным»). В 1999 г. скандинавист А.С. Кан не без пафоса резюмировал, что «гласность второй половины 80-х годов открыла путь академической свободе, а вместе с нею и научному, т. е. умеренному, норманизму... Так почти трёхвековой спор нашёл своё научное разрешение, избавившись от идеологических заданий и шор». В 2002 г. археолог Д.А. Мачинский представлял собственную статью о начальной истории Ладоги, как центра, в котором сначала сидел «хакан» скандинавского «народа рос», а затем скандинав Рюрик,