ГЛАВА 24

 

В темноте потайной ниши Лэнгдон изучал буквенно-цифровую клавиатуру личного лифта Гесснер, мысленно прокручивая их встречу прошлой ночью.

Гесснер была сурова и не улыбалась, с бледной кожей, плотно сжатыми губами и волосами, туго зачесанными назад, как у танцовщицы фламенко. Лэнгдону не понравилась нейробиолог с момента их знакомства. Она присоединилась к ним в баре "КоттоКрудо" в "Четырех сезонах" после лекции Кэтрин.

- Доктор Гесснер! Тепло поприветствовала ее Кэтрин, - вскочив на ноги, когда женщина подошла к тихой кабинке, которую Лэнгдон выбрал в дальнем конце зала. – Благодарю за то, что присоединились к нам и, конечно, за то, что пригласили меня прочитать лекцию здесь, в вашем прекрасном городе.

Женщина небрежно улыбнулась в ответ.

- Сегодня вечером была большая аудитория, - сказала она по-английски с легким чешским акцентом. - Вы сделали себе имя.

Кэтрин вежливо отмахнулась от комплимента и указала на Лэнгдона.

- Это очень любезно с вашей стороны. Я уверена, вы знакомы с моим коллегой, профессором Робертом Лэнгдоном?

Лэнгдон встал и протянул руку.

- Очень приятно.

Гесснер проигнорировала это, просто скользнув к ним за столик.

- Надеюсь, вы еще не заказывали напитки, - сказала она. - Я попросила официанта принести что-нибудь из местных деликатесов. - Она повернулась к Лэнгдону. — Профессор, я заказала вам “Люс" - фирменную смесь КоттоКрудо из канадского виски, вишневой настойки, кленового сиропа и бекона.

Бекон? Лэнгдон предпочел бы свой обычный вечерний мартини с джином "Nolet’s Reserve".

- А для вас, Кэтрин, - сказала Гесснер, - Я заказала "Староплзенецкий" - местный богемский абсент. Мы шутим, что если ты еще можешь произнести его название, тебе нужно выпить еще.

Лэнгдон подозревал, что это игра, замаскированная под гостеприимство. На свете было мало напитков, крепче чем богемский абсент, а Кэтрин относилась к алкоголю легкомысленно.

- Это великодушно с вашей стороны, - любезно сказала Кэтрин. - Мне так понравилось находиться здесь и выступать в вашем волшебном городе. Это была большая честь для меня.

Лэнгдон восхищался ее осанкой и элегантным профилем, мягко обрамленным каскадом длинных темных волос.

Гесснер пожала плечами.

- Ваше выступление было интересным, но я сочла вашу тему, как бы это сказать... предсказуемо метафизической.

- Мне жаль это слышать, - сказала Кэтрин.

- Я не хочу проявить неуважение к ноэтике, но такие авторитетные ученые, как я, не верят в такие сверхъестественные понятия, как душа, духовные видения или космическое сознание. Мы верим, что весь человеческий опыт — от религиозного экстаза до изнуряющих страхов — проистекает из химии мозга. Причинно-следственная физика. Остальное - ... бред.

Она только что назвала себя нормальной, а Кэтрин - бредящей? Лэнгдон ощетинился, но Кэтрин улыбнулась и игриво сжала его ногу под столом.

- Я нахожу любопытным, - продолжала Гесснер, - что после получения докторской степени по нейрохимии - самой материалистической из специальностей - вы ушли в небытие, занявшись ноэтикой.

- Вы имеете в виду Калифорнию? - съязвила Кэтрин. - Думаю, это заставило меня захотеть увидеть картину в целом.

- Простите, - вмешался Лэнгдон, не в силах сдержаться. - Но, имея такое низкое мнение о теоретической науке, почему вы пригласили доктора Соломон выступить с лекцией?

Гесснер, казалось, позабавил этот вопрос.

- На самом деле, по двум причинам. Во-первых, нашему первоначальному докладчику - доктору Аве Истон из Европейского совета по изучению мозга — пришлось отказаться от выступления. Нам нужен был другой докладчик на ее место, и я подумала, что кто-то вроде Кэтрин воспользуется этим шансом. И, во-вторых, я прочитала интервью, в котором Кэтрин великодушно призналась, что одна из моих статей вдохновила ее на написание части будущей книги.

- Это правда, - сказала Кэтрин. – Вы видели мое интервью?

- Я действительно видела его, Кэтрин, - сказала Гесснер покровительственным тоном, более подходящим для обращения к ребенку. - Хотя вы не упомянули, какая из моих статей вдохновила вас?

- Химия мозга при эпилепсии, - ответила Кэтрин. - Европейский журнал неврологии.

- Это немного выходит за рамки компетенции ноэтика, не так ли? Я надеюсь, вы не исказили мои исследования, чтобы подогнать их под свои собственные выводы.

- Вовсе нет, - сказала Кэтрин.

Лэнгдона поразила вежливость Кэтрин. Больше, чем я мог себе представить для этой женщины.

- Тем не менее, - ответила Гесснер, - в качестве профессиональной любезности я была бы признательна за возможность ознакомиться с этим разделом заранее. У вас должна быть с собой копия вашей рукописи.

- На самом деле, у меня ее нет, - честно призналась Кэтрин.

Гесснер скептически посмотрела на нее.

- Что ж, тогда, возможно, вы могли бы дать мне один экземпляр. Если мне это понравится, я подумаю о том, чтобы предложить вам поддержку знаменитостей, что могло бы значительно повысить доверие и интерес к вашей первой книге.

- Это очень любезно с вашей стороны, - ответила Кэтрин, демонстрируя святое терпение. - Я спрошу об этом своего редактора.

Гесснер выглядела раздосадованной таким отказом.

- Как хотите, но, по крайней мере, позвольте мне пригласить вас завтра в мою частную лабораторию, чтобы показать вам кое-что из моих работ. Я думаю, это откроет вам глаза. Я была бы рада возможности просветить вас.

Лэнгдон беспокойно заерзал, но Кэтрин взяла его за руку под столом и сжала ее с неожиданной силой, когда она приняла приглашение Гесснер.

Прошло двадцать минут, а Гесснер все еще говорила... о чем, Лэнгдон так и не понял. После половины своего отвратительного коктейля с кленом и беконом у него во рту появился привкус завтрака. Если монолог Гесснер затянется, ему определенно понадобится еще одна порция.

Может быть, мартини с яичницей-глазуньей?

Кэтрин выпила только половину своего абсента, но алкоголь уже начал давать о себе знать: она слегка заплеталась в словах и изо всех сил старалась держать глаза открытыми.

- Учитывая инновационный характер моих исследований, - небрежно сказала Гесснер, - вам, очевидно, придется дать подписку о неразглашении, прежде чем вы придете завтра в лабораторию.

Лэнгдону это требование показалось непристойным для коллеги.

- Вообще-то, у меня сейчас есть с собой один экземпляр, - сказала Гесснер, доставая небольшой кожаный портфель и начиная открывать его.

- Мы можем подписать его до завтрашнего...

- Вообще-то, - перебил Лэнгдон, - я хотел бы знать, в состоянии ли Кэтрин читать юридические документы? Лучше, завтра, когда она придет в вашу лабораторию?

Явно недовольная, Гесснер уставилась на него поверх своего портфеля, словно взвешивая решение Лэнгдона. Наконец, она сказала:

- Хорошо, так тоже можно.

Когда Гесснер вернулась к разговору с Кэтрин, Лэнгдон поймал себя на том, что задается вопросом, почему нейробиолог, которая была столь невысокого мнения о работе Кэтрин, так стремилась продемонстрировать свою частную лабораторию. Какими бы ни были мотивы Гесснер, завтра утром Лэнгдон планировал предложить Кэтрин вежливо отказаться от посещения.

- Ничего личного, Кэтрин! - Громко воскликнула Гесснер, прервав ход мыслей Лэнгдона. - Ты знаешь, я никогда не стеснялась своего отвращения к паранормальным явлениям и ПСИ-науке. Помнишь мою обложку в журнале Scientific American?

- Я помню, - сказала Кэтрин, улыбаясь. - Доктор Бригита Гесснер, не называйте ее нейро-ПСИ-терапевтом.

- Да, - сказала она, снова громко рассмеявшись. - Все подхватили эту шутку. Один фанат прислал мне коврик для мыши с моей цитатой: "В науке нет ПСИ". А коллега даже пошутил, что мне следует сменить все свои пароли на P-S-I, потому что это последнее, что кто-либо мог предположить, что я выберу!

- Это забавно, - сказала Кэтрин, потягивая абсент.

- Что было еще забавнее, так это то, что много лет спустя, когда мне нужно было выбрать пароль безопасности для моей новой лаборатории, я вспомнила его совет... и выбрала PSI в качестве своего пароля!

Лэнгдон приподнял бровь, задаваясь вопросом, что менее вероятно - то, что Гесснер использовала трехбуквенный пароль для защиты своей лаборатории, или то, что она им об этом рассказала.

- Не в буквальном смысле, конечно, - добавила она, смеясь. - Я зашифровала его. Довольно умно, если можно так выразиться.

Что вы только что и сделали.

- Профессор, - сказала она, взглянув на Лэнгдона. - Я полагаю, вы любитель головоломок, не так ли? Вы были бы впечатлены моим шифром.

- Без сомнения, - выдавил он, едва слушая.

Гесснер продолжала хвастать.

- Я описываю свой гениальный маленький код как ”арабскую дань уважения древнегреческому языку с небольшим латинским изгибом". - Она сняла дольку лимона с края бокала и эффектно опустила ее в напиток.

Лэнгдон понятия не имел, о чем она говорит.

- Звучит очень умно.

- Роберт мог бы ты расшифровать это, - выпалила Кэтрин, теперь действие абсента проявилось в полной мере. - Он эксперт по шифрам.

- Я принимаю это пари, - сказала Гесснер с ухмылкой. - Я подсчитала, что шансы профессора угадать составляют чуть менее одного к трем с половиной триллионам.

Лэнгдон не растерялся.

- Похоже на буквенно-цифровое обозначение из семи символов.

Гесснер отпрянул, широко раскрыв глаза, пораженная тем, что ее так быстро раскусили.

Кэтрин рассмеялась пьяным смехом.

- Я же говорила вам, он очень хорошо разбирается в шифрах!

- И, очевидно, в экспонентах, - сказала Гесснер, явно встревоженная. - Ладно, профессор, больше никаких намеков для вас.

- И на этой ноте, - сказал Лэнгдон, резко вставая, - я думаю, самое время закончить.

- А, папочка говорит, что вечеринка окончена, - сказала Гесснер, поднимаясь на ноги и отставляя большую часть водки с тоником. - Кэтрин, увидимся утром. Ровно в восемь утра у “Бастиона Распятия”.

“Посмотрим”, - подумал Лэнгдон.

Кэтрин встала и одним глотком допила остатки абсента. Лэнгдон подсчитал, что теперь у него было примерно три минуты, чтобы успеть отвести ее наверх, прежде чем она окончательно вырубится.

Они попрощались, и, пока Лэнгдон вел Кэтрин по коридору в сторону их номера, он ругал себя за то, что так долго терпел Гесснер сегодня вечером. Он встречал множество самонадеянных ученых, но Бригита Гесснер подняла высокомерие на совершенно новый уровень.

Арабская дань уважения древнегреческому языку с латинским изгибом? Серьезно?

Лэнгдон пожалел, что не смог сразу расшифровать “хитроумный пароль” Гесснер, хотя бы для того, чтобы притупить ее невыносимое самомнение. Но момент был упущен. Забудь об этом, настаивал он. Какая разница?

Когда они вошли в свой номер, Кэтрин скрылась в ванной, чтобы приготовиться ко сну. Лэнгдон мерил шагами гостиную, понимая, что слишком взвинчен, чтобы заснуть. Как бы ему ни хотелось забыть свою встречу с Гесснер, раздражение из-за ее самодовольного превосходства пробудило в нем дух соперничества. Его аналитический ум уже вовсю работал, ища способ разгадать загадку Гесснер.

Он попытался выделить каждый фрагмент. Арабская дань…

Лэнгдон знал, что в общепринятом буквенно-цифровом алфавите нет арабских букв, поэтому он был почти уверен, что Гесснер имела в виду другой арабский алфавит — цифры - математический язык, придуманный арабами более тысячи лет назад.

Паролем Гесснер должно быть число.

“Арабская дань уважения... древнегреческому языку”, - размышлял он вслух.

По логике вещей, если паролем Гесснер было число, то ее “дань уважения” должна была быть числовой, из чего следовало, что древнегреческий, о котором идет речь, вероятно, был связан с математикой.

Все три самых известных математика древности были греками.

Их имена запечатлелись в памяти Лэнгдона после того, как его учитель математики в подготовительной школе мистер Браун сообщил классу, что вездесущая аббревиатура их школы “ПЕА” — это не аббревиатура Академии Филлипса Эксетера, как все думали, а скорее тайная дань уважения трем титанам ранней математики - Пифагору, Евклиду, Архимед.

Итак, на кого из них могла ссылаться Гесснер? Лэнгдон внимательно просмотрел список.

Pythagoras: Теорема Пифагора, теория пропорций, сферичность земли.

Euclid: Отец геометрии, конических сечений, теории чисел.

Archimedes: Архимедовы спирали, число пи, площади окружностей.

Лэнгдон задумался.

- Пи, - громко объявил он.

Кэтрин позвала его из соседней комнаты.

- Отличная идея! Позвони в обслуживание номеров. Я тоже возьму кусочек!

"Это совсем другой пирог", - подумал он, посмеиваясь и направился в спальню чтобы помочь одурманенной Кэтрин лечь в постель. Поцеловав ее на прощание, он вернулся в гостиную, достал из письменного стола лист бумаги и ручку и сел на диван, охваченный непреодолимым желанием закончить начатое.

Решение загадки Гесснер было далеко не ясным, но Лэнгдон только что понял, что написание "пи" — возможно, самого известного числа в истории — было интригующе близко к написанию "ПСИ".

Гесснер сказала, что ее пароль был зашифрованным словом "ПСИ".

Лэнгдон почувствовал, что он на верном пути.

"3.14159", - подумал он, записывая наиболее распространенную форму числа “пи”.

Число "пи", безусловно, можно назвать данью уважения древнегреческому языку, и оно также было выражено арабскими цифрами, что означало, что оно удовлетворяло двум из трех требований Гесснер.

Арабская дань уважения древнегреческому языку.

К сожалению, десятичная точка в 3.14159 была проблемой. Во-первых, в буквенно-цифровом коде доступа не было десятичных знаков. А во-вторых, десятичная точка не была изобретена арабами; ее изобрел шотландский математик Джон Нейпир.

Можно решить обе проблемы, просто удалив десятичную точку.

Была только одна проблема: число 314159 представляло собой число “пи”, а не “PSI”.

И в нем по-прежнему отсутствует “небольшой латинский изгиб”.

Десять минут спустя Лэнгдон не продвинулся ни на шаг и решил, что ему тоже, вероятно, пора заканчивать. Пароль Гесснер может подождать... или, что еще лучше, быть забытым.

Лэнгдон забрался в постель рядом с Кэтрин и крепко проспал несколько часов... пока она с криком не проснулась от своего ночного кошмара.

“Это было целую жизнь назад”, - подумал Лэнгдон, стоя в затемненной нише лифта, уставившись на цифровую клавиатуру и жалея, что не разгадал маленькую досадную загадку Гесснер.

По другую сторону стены Павел громко выругался, и Лэнгдон услышал, как он выбежал из атриума, вероятно, чтобы позвать Яначека. Лэнгдон знал, что в этот момент может представиться возможность незаметно выскользнуть из бастиона... но куда?

"Я не уйду без Кэтрин", - подумал он, все больше опасаясь, что с ней что-то могло случиться. - “Мне нужно спуститься вниз”.

Он снова посмотрел на клавиатуру, размышляя, не будет ли теперь у него больше шансов расшифровать последнюю часть пароля Гесснер. В конце концов, есть причина, по которой нужно “переспать” со своими проблемами: подсознание может устанавливать удивительные связи, пока мы спим.

Прошлой ночью Лэнгдон лег спать, думая, что число 314159 является ”арабской данью уважения древнему греку".

И все же, это было не совсем правильно.

Я упускаю “латинский изгиб”.

Лэнгдон знал, что большинство языков мира, включая английский, используют систему написания букв, известную как латинский алфавит. Изучая цифры и буквы на кнопках клавиатуры, он понял, что сильно сосредоточился на цифрах и забыл, что можно использовать и буквы.

Является ли “латинский изгиб” буквой?

Пока он размышлял, в его сознании материализовалась простейшая форма — изогнутая буква “S”.

“Боже мой”, - понял он. “Буквальный “латинский изгиб”!

В этот момент он увидел, как Гесснер самодовольно кладет лимонную корку в свой напиток, и не мог не восхититься.

“S” - недостающий кусочек головоломки.

Остальное было просто.

"PI" становится "PSI"!

Код Гесснер представлял собой смесь арабских и латинских символов — цифр и букв — и, если Лэнгдон не ошибался, решением должно было быть 314S159!

Он перепроверил логику с тем, что сказала Гесснер.

Арабская дань уважения древнегреческому языку с латинским изгибом”.

Число 314159 - чисто арабская дань греческому числу “PI”... а буква “S” посередине - это латинский изгиб, превращающий “PI”... в “PSI”..., что, по словам Гесснер, было ее паролем.

Если когда-либо и был момент воскликнуть архимедово “Эврика!”, то именно сейчас, но вместо этого Лэнгдон молча потянулся к клавиатуре.

Затаив дыхание, он аккуратно ввел семь символов.

3 1 4 S 1 5 9

Еще раз проверив введенную последовательность, он выдохнул и нажал "Ввод".

Ничего не произошло.

Его сразу охватило отчаяние, но мгновение спустя Лэнгдон услышал щелчок и слабое механическое жужжание поднимающегося лифта.

“Эврика…” - подумал он, позволив себе облегченно улыбнуться. - “Один шанс из 3,5 триллионов”.

Дверь лифта скользнула в сторону, открывая огромную, обшитую деревянными панелями кабину. Не обращая внимания на клаустрофобию, Лэнгдон вошел внутрь и осмотрел стены в поисках кнопок с номерами этажей.

Но в этом лифте не было ни кнопок, ни какого-либо другого управления.

Вместо этого двери автоматически закрылись, и Лэнгдон почувствовал, что спускается.

 

Отправить