Глава 5
Художник и друг художников Лев Фролыч Кулигин заявился в Зарное на казенном авто. Привез с собой картины и двух рабочих — картины развешивать. Иван Палыч, исполняя указание начальства, встретил Кулигина на школьном дворе. Там же уже находился и Гладилин, поставленный в известность о необходимости «содействовать культурному просвещению народа».
Познакомив художника с учителем, доктор, как общественный деятель, лично сопроводил Льва Фролыча в школу.
— Говорите, в коридоре? — обернулся Кулигин. — В учебных классах нельзя? У вас же их два по-моему.
Сергей Сергеевич покачал головою:
— Думаю, картины будут отвлекать детей от учебы. Впрочем, в одном классе можно — все равно второго учителя нет. Но, ежели таковой найдется…
— Понял, понял, понял! — тряхнув бородой, замахал руками Лев Фролыч. — Ну, что ж, в коридоре, так в коридоре… Эй, парни! Давайте уже приступать.
Рабочие споро внесли картины, упакованные в оберточную бумагу, Кулигин лично развернул каждую…
Доктор с Гладилиным с любопытством вытянули шеи. Картины, как картины… пусть даже несколько аляповатые. Пейзаж… почему-то с зеленым небом, маковое поле, несколько напоминавшее знаменитую картину Моне, но как будто написанная ребенком. Разбитная молочница с квадратным лицом, согбенный старик, бегущие краем моря дети… Все такое, словно бы рисовали ученики обычной школы, даже никакой не художественной.
— Черт-те что намалевано, — улучив момент, прошептал товарищ Артем. — Хотя, в Париже я много такого видел. Новые веяния!
— Вот-вот.
Иван Палыч кивнул и подошел к художнику:
— Лев Фролыч, открытие назначено на двенадцать часов. Как вы и просили. Я именно к этому времени и подойду. А вы пока размещайте картины… Если что, Сергей Сергеевич вам во всем поможет.
Откланявшись, доктор направился в больницу. Нужно было проверить журналы, помочь Аглае с диагнозами, да прикинуть, что еще нужно заказать из лекарств. И да, в больницу должен был зайти телеграфист Викентий с фурункулом на правой руке. Заодно обещал принести газеты, свежие или нет — Бог весь, поезда нынче ходили очень плохо, редко и вообще — не пойми, как.
Телеграфист — длинный нескладный мужчина в форменной синей тужурке — уже дожидался на крыльце. Рядом виднелся прислоненный к забору велосипед.
— А-а, Викентий Андреевич! — поздоровался доктор. — Ну, проходите, проходите, поглядим…
— Я вот-с… газетки… Вчера поезд остановился, с солдатами… Все полупьяные, пенсии орали! Представляет, самовольно ушли с фронта, заняли эшелон. Уголь у них по пути кончился, так они дровами. Представляете? Остановятся где-нибудь лесу, да дровишек напилят…
— А вдруг — встречный поезд? — Иван Палыч передернул плечами. — Это же катастрофа.
— А мы, телеграфисты, на что? Обходчики, стрелочники? — тряхнув шевелюрой, рассмеялся Викентий. — Мы-то свое дело знаем! Где какой поезд на перегоне — по всем станциям сообщения идут. Правда, поезда черт те как… Похоже, правительство-то — того… Совсем никакого порядка не стало!
А вот это — точно! Раз уж даже мелкие служащие критиковать не стесняются…
Осмотрев фурункул, Иван Палыч прописал мазь на основе березового дегтя и велел заглянуть денька через три. Телеграфист ушел… вернее, уехал на своем велосипеде, доктор же зашуршал газетами… оказавшимися довольно свежими.
— Чего пишут, Иван Палыч? — Аглая как раз закончила утренний обход и пришла в смотровую заполнить журналы.
— Пишут — в Петрограде теперь все продукты по карточкам… На фронте волнения — подвоз плохой.
— Ну, это понятно! — погладила животик заведующая. — В больших-то городах продуктов много надо! А попробуй, привези. Поезда-то нынче — сами знаете.
— Та-ак… — доктор взял другую газету — правительственную «Речь». — Ого! Одна-ако…
— Что? Что такое? Война кончилась?
— Хуже! Антиправительственный мятеж! «Главнокомандующий, генерал Корнилов отказался повиноваться правительству и ведет войска на Петроград!» — вслух зачитал Иван Палыч. — «Переговоры при посредничестве представителя правительства, господина Савинкова, успеха не принесли!»
— Господи, господи! — Аглая перекрестилась. — Хорошо хоть мы-то до Петрограда далеко!
Да, наверное, это было и не худо, — подумал про себя доктор. Тоже, конечно, бардак, но, по крайней мере, с продуктами получше.
Вернувшись в школу к двенадцати часам, доктор увидел собравшихся во дворе людей, человек, наверное, двадцать. В основном пришли старик да подростки — кого отпустили родители. Многих не отпустили, потому как — страда! В хозяйстве и детские руки не лишние.
— Здрасьте, Иван Павлович! А, правда, в школе теперь музей?
— Не музей. Анюта, а художественная выставка.
Анютка Пронина нарядилась ради такого случая в синий сарафан и белую льняную сорочку. Кроме всего прочего, волосы ее на этот раз не были заплетены в косички, а красиво уложены локонами и перевязаны широкой шелковой лентой, от чего девчушка выглядела гораздо взрослее. Настоящая модная дама! Гм… Хорошо, что Андрюшка тогда успел. Интересно, куда они дели гектограф? Наверно, надежно спрятали, раз Верховцев не нашел.
— Ну, что же, друзья! — вышел на крыльцо Кулигин. Вальяжный, с густой окладистой бородою, он чем-то напоминал обычного сельского батюшку.
Батюшка, отец Николай, кстати, тоже пришел и заранее расположился у самого крыльца с фотоаппаратом. Камера стояла на треноге, вызывая неумное любопытство детишек.
— Я рад, рад, что вы пришли! Что вы это увидите… Что у вас в школе…
Малое количество собравшихся, по всей видимости, художника ничуть не смутило, да и открытие он не затягивал. Сказав еще пару фраз, Лев Фролыч пригладил бороду и пригласил всех… как он выразился — «в салон»!
Особого впечатления картины на собравшихся не произвели, а некоторые даже вызвали смех, на что господин Кулигин не обратил совершенно никакого внимания. Благосклонно улыбнувшись фотографу-батюшке, художник отвел учителя в сторонку:
— Серей Сергеевич… Я бы вас попросил назначить кого-то ответственным за сохранность картин. Какую-нибудь интеллигентную трудолюбивую девочку…
— Понял вас!
Гладилин обвел взглядом ребят… и улыбнулся в усы:
— Анюта! Пронина! А ну-ка подойди…
Рассматривая картины, Иван Палыч выжидал, когда можно будет сообщить учителю недобрую новость. Наконец, выбрал момент…
— Сергей Сергеевич. В армии — мятеж! Генерал Корнилов ведет войска на Петроград.
— Так-та-ак, — озабоченно протянул Гладилин. — Значит, военная диктатура! Это угроза, Иван Палыч. Это большая угроза! Что ж, следовало ожидать… Как бы и у нас здесь что-то подобное не вышло! Вот что… мне надо бы в город и срочно. Если попроситься с художником? Подвезет?
— Думаю, да. А школа?
Товарищ Артем улыбнулся:
— А у меня теперь есть заместитель! Ответственная за музей. Ну, и сторож имеется…
Договорившись с Кулигиным насчет Гладилина, доктор вышел во двор. К школе как раз подъезжал велосипедист — все тот же телеграфист со станции.
Доктор приподнял шляпу:
— И снова здравствуйте, Викентий Андреевич! Тоже решили на картины взглянуть?
— Вас ищу, Иван Палыч! В больнице сказали — здесь… Телеграмма вам… срочная. Вот!
— Так… — доктор вчитался в текст… — Срочно вызывают в город. А бензина-то в «Дуксе» почти нет… И еще неизвестно, есть ли у Нобеля?
Поезд тоже отпадал, по причине полной непредсказуемости появления. Хорошо, хоть художник еще не уехал…
* * *
Председатель Комитета Воскобойников нынче выглядел нервно. Бледное лицо, трясущиеся руки — такое впечатление, что целую ночь пил! Нетвердой походкой он поднялся на трибуну и обвел собравшихся сумрачным взглядом:
— Господа! Генерал Корнилов поднял венный мятеж! У нас, в Зареченске, тоже возможны эксцессы. Я отдал приказ раздать оружие со складов отрядам рабочей гвардии. Слова Богу, они у нас есть. Ибо начальник гарнизона, капитан Вер…
Со дворе донеслась гулкая пулеметная очередь! Посыпались стекла.
— На пол, господа! В коридор! Господин Петраков…
Петраков и его люди уже занимали позиции у окон. Правда, милиционеров было мало — всего-то четверо. Три нагана… и один маузер.
Обнимая Анну Львовну, Иван Палыч пожалел, что не взял с собой револьвер. Снов очередь. Стекла… Кого-то посекло осколками…
— В коридор господа, в коридор!
Однако, и коридоре стреляли. Там тоже имелись окна… Хорошо, охрана успела забаррикадировать двери.
Доктор подполз к Воскобойникову:
— Павел Ильич, есть в здании бинты? Ну, или простыни, что-то такое… Надо бы перевязать людей… и вас — тоже!
— Простыни… Нет, ничего такого… Хотя… У нас же есть медкабинет! Правда, необорудованный. На втором этаже, слева по коридору…
— Понял! Поищу… Аня, сиди в уголке и не всовывайся!
Аннушка дернулась:
— Но, я… Я могу помочь!
— Поможешь, когда бинты принесу…
Снова выстрелы, на этот раз — одиночные, винтовочные. То ли перезаряжали пулемет, то ли патроны кончились…
— Ночью Верховцев расстрелял наших в депо, — вытирая с лица кровь, гулко промолвил Воскобойников. — Двух рабочих повесили. Еще нескольких держат взаперти, бьют…
Милиционеры, между тем, тоже палили в окна… и судя по лицу Петракова, весьма успешно.
— Ага! Есть один! Еще… Виктор! Давай на чердак, глянь, сколько там их?
— Есть!
Виктор выбежал в коридор, а следом за ним — и Иван Палыч. Бегом добрался до лестницы, спустился на второй этаж…
— Господа! — с улицы донеся вдруг усиленный мегафоном голос. — С вами говорю я, капитан Верховцев! Военный диктатор Зареченска!
О как! Диктатор. Не больше, не меньше.
— Предлагаю сдаться! Выходите с понятыми руками. На раздумье даю пять минут. Иначе, господа, пощады не будет!
Да-а… дела… Может быть, и правда, кому-то… Ого!
В медкабинете нашлись бинты, йод и касторка… С улицы послышался истошный женский визг. Доктор осторожно выглянул в окно. Прямо на скамейке, за кустами сирени, трое солдат насиловали какой-то женщину, судя по одежде — из общества… Рядом стояла бутылка… похоже, что водка или самогон. Пьяные!
— Не надо… не надо… Пожалуйста-а-а…
— Ах ты, сука, еще и кусаться? Н-на!
Схватив лежащую в траве винтовку, солдат тут же, на глазах своих товарищей, заколол несчастную штыком! Буднично, как на учениях… или, скорее, в атаке…
Вот же ж! Это ж надо так озвереть! Ну да — война, окопы, смерть… А тут — все можно! И водка еще…
— Э, Фимка! Зачем девку забил? — возмутился один из солдат. — А мы?
— Да что, девок, что ли, в городе мало? Да вот энтих, в управе, возьмем… Хотя бы! Бабы там есть. Антилигентные!
Вытерев окровавленный штык об одежду только что заколотой девушки, убийца обернулся и посмотрел вверх.
— О, вот он, гад — в окне! Высматривает. А ну-ка, парни…
Доктор не стал дожидаться — захватил бинты, йод, да был таков. Грянули выстрелы. Полетели осколки стекла…
В залу уже вернулся посланный на разведку Виктор. Докладывал:
— Человек двадцать — с Верховцевым. Солдаты, унтера… И еще с другой стороны — столько же. Но те, похоже, что пьяные.
— Господа, господа! Истекает срок, — напомнил кто-то. — Сдаемся?
— Ну, кто желает — пожалуйста! — развел руками Воскобойников. — Препятствовать не будем…
Выбрав место, доктор спокойно разложил бинты. Оглянулся:
— Прошу на перевязку! Анна Львовна, помогай… А сдаваться не советую! Не все там Верховцеву подчиняются. Могут быть эксцессы.
— Так что же делать-то, господа? Они ж нас…
— Совет! Отряды! — выкрикнула Анна Львовна. — Надо кого-то послать…
— Уже послали, — Петраков отошел от окна, улыбнулся. — Теперь только ждать. Ничего, продержимся!
— Господа-а! — повернувшись от окна, вдруг закричал небольшого росточка милиционерик с белой повязкой на рукаве. — Господа! У них пушка!
Не обращая внимания на возможную опасность, все бросились к окнам… Солдаты под руководством Верховцева уже распрягли лошадей и разворачивали орудие жерлом к зданию Комитета.
— До третьего этажа не достанут! — нервно усмехнулся товарищ председателя Краюшкин. — Это как же надо дуло загнуть!
Воскобойников нахмурился:
— Да зачем им по третьему-то бить? Пальнут пару раз в парадное — все и рухнет! Виктор Иваныч, вы что же не перевязываетесь?
— Так очередь жду, — отмахнулся Чарушин. — Как же хорошо, что наган с собой захватил!
В углу, у окна, глухо прозвучал выстрел. Все обернулись.
— Есть один! — секретарша Ольга Яковлевна любовно погладила браунинг. — Артиллерист чертов! Господа, я с вашего разрешения закурю? Не каждый день в людей стрелять приходится.
— Курите, курите, — покивал Краюшкин. — Свежего воздуха здесь предостаточно. Я и сам закурю, господа!
Перезарядив маузер, Петраков подскочил к окну:
— А я пока… По артиллеристам! Эх, жаль, патронов мало…
Да, патроны кончались… и это было плохо. Рано или поздно мятежники ворвутся в здание… и тогда…
— Гляньте-ка, грузовики! — ахнув вдруг Ольга Яковлевна. — Еще один! И еще…
— Люди какие-то. С винтовками… — Петраков покусал губу и вдруг улыбнулся. — И с красными бантами!
— Господа, господа, там и флаги красные!
— Это красная гвардия, господа! — Анна Львовна радостно всплеснула руками. — Рабочие отряды. Совет прислал помощь!
— Господи… — поправляя окровавленную повязку, улыбнулся Воскобойников. — Как же вовремя я их всех вооружил!
Между тем, во дворе завязалась яростная перестрелка. Не взирая на опасность, все кинулись к окнам — смотреть! Иван Палыч все же оттащил невесту в сторонку:
— Тут стой!
— Ну, Иван…
— И держи наготове бинты!
Взяв в клещи мятежников, красногвардейцы методично отстреляли пулеметчиков и артиллеристов. После чего бросились в атаку с громким «Ура!»
— Так их! Так! — радостно комментировали из окон.
Примерно через полчаса с мятеж был подавлен.
— Все, можете выходить, господа! — войдя в залу, заверил… Сергей Сергеевич! — И большое спасибо товарищу Субботину, командиру.
Стоявший позади Аристарх смущенно потупил взор:
— Мы свое дело делаем… Совет приказал, вот и… Хорошо — оружие!
При этих словах Воскобойников приосанился. Похоже, именно он был сегодня героем дня!
— Разрешите? — в дверь заглянул среднего роста мужчина лет тридцати пяти.
Железнодорожная тужурка, перевязанный бинтом лоб. На скуле и под левым глазом расплылись застарелые синяки. Зато как задорно блестели газа! И выглядел он как-то знакомо…
— Пронин, Степан, — представил Сергей Сергеевич. — Наш человек. Только что из застенков. — Так что там, Степа?
— Верховцев застрелился. А с мятежом — все.
— Ура, господа! — выплюнув папироску, выкрикнула Ольга Яковлевна.
— Ура! Ура! Ура!
* * *
О бесславном конце Корниловского путча доктор, как и все в уезде, узнал из газет. Как и от том, что первого сентября 1917-го года Россия была официально провозглашена республикой. Порядку от этого, правда, больше не стало: поезда как толком не ходили, так и не ходили, в городах обострились проблемы с продовольствием, вокзалы и города наводнили дезертиры, самовольно ушедшие с фронта. Они ни от когда не пряталась, наоборот, держали себя гордо и независимо. Чувствовалось, что власти-то в России — нет! И никакие потуги нового министра-председателя Керенского ситуацию, похоже, переменить не могли.
В Зарном же было все тихо, крестьяне в большинстве своем на политику покуда не отвлекались, некогда — страда. Сентябрьский-то денек год кормит!
А вот в школе кое-что происходило… Ну да, выставка… и занятия, как и положено, первого сентября начались.
К удивлению многих, Сергей Сергеевич как учитель оказался очень даже хорош! Он знал историю, географию, немного литературу… ну и арифметику в пределах начальной школы — тоже. А еще придумал ставить старших ребят на обучение младших, развивал, так сказать, наставничество. Ну и французский язык появился… пока что в качестве факультатива — для желающих. Анютка Пронина записалась в числе первых. А как она радовалась, когда вернулся отец! Аж светилась вся от счастья.
Что же касаемо политики… Местные большевик все же решили объединить разрозненные ячейки, настало такая пора! Как и по всей России, в уездном Совете первую скрипку играли именно большевики, да и отряды Красной гвардии, так хорошо проявившие себя при подавлении мятежа, никто так и не разоружил. Просто некому было! А ну-ка, рыпнись, разоружи!
Воскобойников, правда, еще хорохорился, изображая кипучую деятельность… и что-то налаживалось, получалось. Но, все понимали, это потому только, что у Павла Ильича установились хорошие отношения с лидерами Совета… кстати — большевиками. Да что там говорить, все уже становились большевиками — и меньшевики, и эсеры… и даже некоторые анархисты, которым силы было не занимать!
Вот и в Зарном…
Как всегда, собрались вечерком у Гладилина, в школе. Пили чая с баранками и…
— Товарищи! — откашлявшись, Гладилин поднялся на ноги. — Разрешите, мне как заместителю председателя уездного Совета, открыть наше заседание. Не побоюсь этого слова — торжественное. Сегодня мы принимаем в наши ряды новых членов, уже зарекомендовавших себя в борьбе… Да, у нас еще представитель общественности — наш дорогой Иван Палыч, доктор. Вот — представители Совета… Ну, что же, начнем…
Сергей Сергеевич уселся и надел пенсне:
— Итак, у нас сегодня два заявления… Товарищ Петраков, Василий Андреевич! Я считаю, кандидатура вполне достойная… Вот заявление — прошу принять в ряды РСДРП (б)… Как товарищи, голосуем? Единогласно!
Глотнув чайку — все того же кипрея — товарищ Артем продолжал:
— Ну и вот… Еще заявление. Наш старый товарищ, революционер… Анна Львовна Мирская! «Прошу принять… в ряды РСДРП (б)».
