Труд советского военспеца в пустыне подобен миссии цивилизатора в «Трудно быть богом» — недаром Аркадий Стругацкий вышел из среды военных переводчиков.

На исходе века битва сверхдержав ушла в третий мир, моделью производства соответствующий раннему средневековью. Антагонистические колоссы с равным успехом строили там демократию и социализм, одинаково невозможные в допромышленную эру. На теоретическом обосновании химеры скачкового развития там и здесь кормились орды академических дармоедов. Расхлебывать их передовые теории приходилось людям в погонах, старательно притворявшимся людьми без погон. Русская ненависть к жаре, песку, воплям муэдзинов и замедленному маху лопастей вентилятора резонировала с американской ненавистью к жаре, джунглям, карканью попугаев и замедленному маху лопастей вентилятора. В нашем случае феодальная грызня, алчность, интрига и генетическая склонность воспитуемых народов к предательству не могли не заражать русскую колонию грызней, алчностью, интригой и склонностью к предательству (процент изменников среди генеральских и цековских детей, протырившихся в загранкомандировки, издавна волновал историков национальной разведки). «Русский перевод» стал вторым после «Бригады» смыслообразующим высказыванием российского ТВ о временах позора, сбоя ориентиров и повышенной ценности мужских законов хотя бы цехового братства.

Герой фильма Андрей Обнорский получил загадочную специальность военного переводчика и, как все носители загадочных специальностей, на вопросы отвечал улыбкой, в гражданском выглядел переодетым, любил блондинок за обманчивую простоту (сложности хватало своей) и спорадически напивался в хлам — отвечая на гнев начальства все той же улыбкой. Легкость в движениях массивного тела говорила о частой необходимости бегать с грузом, сигарета и закадровый голос заполняли неизбежные у молчунов паузы — этому еще Штирлиц научил. Избранная им блондинка служила в «Аэрофлоте», тоже отвечала на вопросы улыбкой и в гражданском тоже казалась переодетой. Как говаривал в бессмертной зеленой книжке лидер ливийской революции товарищ Каддафи, «мужчина — это человек. А женщина — тоже человек» — и стало быть, никакая загадочная специальность ей тоже не чужда. Штыковые, ножевые и осколочные ранения в таких обстоятельствах являются житейской прозой, а от более серьезных неприятностей берегут физподготовка и хорошее знание местных наречий.

Дремучее средневековье в книге Стругацких истребляло книжников, словно первохристиан. В «Русском переводе» оно же охотится за носителями правил, выщелкивая из рядов сахибов каждого, кому жизнь личного состава дороже восточных интриг Центрального Комитета, а бесплатная поставка вооружений не повод для небольшого личного гешефта.

Вышедший в 2007-м «Перевод» стал обидным фальстартом. Дельные сериалы еще не имели системного зрителя, позже мобилизованного сетью (качественной критики им не хватает и сейчас). Профильно мужское «кино с Владимиром Епифанцевым», в последние годы оформившееся в отдельный жанр, еще не завоевало устойчивого сегмента рынка и не зондировало выход на более широкую аудиторию (в «Переводе» у Епифанцева короткая, но памятная роль — как и у будущей звезды военно-диверсионного кино Кирилла Плетнева). На их фоне главному исполнителю Никите Звереву не хватило дерзости и блатного куража, в нем слишком угадывался именно офицер, человек расчета, а не азарта, — а у таких в политике перспектив больше, чем на экране. К тому же сюжетная линия «самец-наблюдатель в условиях хаотического беспредела», впервые заявленная у нас «Братом», целиком осталась в 90-х. Общество структурировалось одновременно с телерынком, время флибустьерствующих одиночек прошло. Арабисту старлею Обнорскому настал черед двигать снова оформившуюся национальную политику на восточном фронте — для чего он себя и муштровал на первых курсах восточного факультета.

А фильм о супермене среди арабской вязи шкурных интересов местных князьков и московских бонз остался не до конца востребованной, но все же жемчужиной канувшей эпохи самоликвидации государства, службе которому посвятили себя крепкие мужчины, неловко прикидывающиеся людьми без погон.