В сотню примет сколь-нибудь давней жизни в России канадский экспат включил такую: «Число ваших знакомых с именем Оля приближается к шестидесяти».

Ольга — важный скол русской жизни, боевая единица с неустроенной и лихорадочно устраиваемой личной жизнью. Казалось бы, такое можно сказать о носительнице любого русского имени — ан нет. Татьяне чаще всего удается свить гнездо, Наташи не больно-то в нем и нуждаются, Катерины весело охотничают по просторам Вселенной, теша командирский нрав что в семье, что вне ее. И только Ольги тщетно обустраивают непутевый русский мир. Так что выбор имени типовой обитательницы белого гетто выводит высказывание на архетипический уровень.

Ольга с неакцентируемой фамилией (ибо символ) и акцентированным семейством живет на втором этаже блочного крольчатника с нелимитированной этажностью и подъездностью (кажется, там и там по четырнадцать), каких много в Коньково. У нее младшая сестра с пониженной социальной ответственностью и постоянным желанием писать и принимать ванну со свечами, несовершеннолетняя дочь-халда на сносях, полузять без определенных занятий, отец-бухарик из бывшего «Торпедо», младший сын с мощным азербайджанским эго от неизвестного джигита и молодой ухажер с фургона-катафалка — словом, все как у всех. Плюс семь сценаристов с несомненным диалогическим дарованием, что делает продукт упоительным в посерийном потреблении и совершенно невыносимым при марафонском просмотре — даже несмотря на жемчужную фразу «Был нормальный бордель, а теперь „Дом-2“ какой-то». Потому что в ольгиной семье, как и во всякой длинной комедии, происходит куча событий и притом не происходит совершенно ничего. Папа за серию завяжет навек и развяжет обратно по триста восемнадцатой весомой причине (принадлежность его к «Торпедо» полна глубинного смысла: команда, бравшая золото и кубки при Стрельцове и влачащая ныне жалкое существование — ролевая матрица всех сирот Советского Союза). Сестричку кинет двадцать восьмой хахаль, хотя в пилотной серии был только четырнадцатый — после чего она нарастит себе еще пять сантиметров сисек с тем же результатом. Дочь снова с успехом сдаст тест на беременность. Чурка-сын надает всем за «чурку» и сам получит вдвое. Полузять влезет в денежные косяки. «Ну, как в таком микроклимате не забухаешь?» — спросит папа.

Символом этой заезженной шарманки мог бы стать сиплый Волк из «Жил-был пес» с его сакраментальным: «Шо? Опять??». В третьем сезоне Волка исполняет многими любимый Гоша Куценко, пьяно резюмируя: «О, новый гемор! То бабка, то дедка, то внучка, то Жучка — будет ли конец этой сказке?»

Круглосуточные синька, бычка, ранние залеты, мини-кредиты под макси-проценты, сплошное кидалово, обувалово и наимелово под рефренную песню It's a beautiful life — слишком знакомые приметы нашего замкадья, чтоб от них оторваться и чтоб терпеть их подряд все пятьдесят шесть серий, готовых на текущий момент.

Если б не фигура главной героини.

Мамы-кошки, настырно говорящей окружающему миру: «Алё!»

Она, дважды мать-одиночка от неведомых отцов, педикюрша с переработкой и долгами по кредитам — образец здравомыслия в этом шелапутном, беспонтовом, совершенно тупорылом гевалте. Она вечно гонит своих спать, есть, учиться, мириться, кодироваться, да еще и постоянно извиняется перед обидчивыми уродами за темперамент, которым одним с ними и совладаешь. Задавая миру стабилизирующие вопросы:

«Мой рекорд решила побить, раньше семнадцати родить?»

«И че за повод? Неделю в завязке отмечал?»

«Пальцы ломать — нормально, да? Вас что, из девяностых разморозили?»

«Повторяю вопрос: вы охренели?»

И коронное: «Че все такие сложные-то, а?»

Актрису Троянову открыл для кино Василий Сигарев фильмами «Волчок» и «Страна ОЗ» — и сериал следует посвящать именно ему (как в последнее время принято Говорухину). Троянова — прямая наследница неуёмной Любови Полищук, так до конца и не реализованной советским кино из-за его равнодушия к реальным народным типам.

Ольга собирает всю эту беспорядочную гремучку в единый челн и внушает к нему хоть какое-то человеческое чувство. Потому что без нее это абсолютно законченный корабль уродов, упорно правящий на свалку.

Это про нее писали Некрасов и Жванецкий: «Наша!»

Женщина, на какую не всякий конь попрет.

Имя России.